Через розовые очки. Летний детектив (сборник)

– Я, признаться, думал, что будет потом серьезный разговор с протоколом, все честь по чести. Не хотелось мне при всех про казино рассказывать. А тут это нелепое и страшное происшествие с Левой.

– Казино, говоришь? В Москве? Там в карты играют? И кто же убитый?

Флор подробно и добросовестно рассказал про памятный вечер.

– Я вначале подумал, а не явился ли этот тип по мою душу – деньги назад требовать.

– Ты, значит, боялся, что я тебя подозревать начну? – недоумевал Зыкин. – Но я же не полный кретин!

– Не в этом дело, Валер. Просто я очень занят. Ты знаешь. До акции три недели осталось.

– Завтра в двенадцать ноль-ноль приедешь ко мне в участок и по всем правилам дашь свидетельские показания. Я должен что-то в дело подшивать? Нет, ты мне скажи, должен или нет? А Лев Леонидович убитого точно не знает?

– На этот счет я ничего сказать не могу.

Зыкин пришел в страшное волнение, даже березе, что опрометчиво подвернулась в данный момент, досталось кулаком в белый бок.

– Да не нервничай ты так! Насколько я понял – не знает.

– Тут же два дела, а не одно. Знай я про казино в воскресенье, я успел бы поговорить с потерпевшим. А теперь, где я его найду – Льва вашего Леонидовича? Трудно с вами дело иметь – с интеллигенцией. Никогда на вопрос прямо не ответите. «Насколько я знаю… боюсь, что нет… я думаю, можно предположить…» – передразнил он кого-то интеллигентного и крайне несимпатичного. – Тьфу!

За этими драматическими разговорами они и дошли до землянки. И ведь правы были деревенские советчики. Землянка была пуста, но прибрана. На столе, между прочим, хлебные крошки – ни птицы не склевали, ни мыши не подъели – недавно кто-то был. И вода в прокопченном чайнике была чистой, не стухла. На столе стоял чистый стакан. Если бы кто-нибудь из местных успел сюда заглянуть, то непременно бы стакан увел – нужнейшая же на рыбалке вещь! А тут стоит себе беспечно на самом видном месте. И между прочим, захватан, замечательно видны отпечатки пальцев.

– Ну вот, теперь вам будет что подшить в дело, – заметил Флор.

Зыкин посмотрел на него невидящим взглядом и ничего не ответил. Опер уже обследовал ближайшие окрестности, нашел мятую пачку из-под сигарет «LM», а около холодного кострища – порванный автобусный билет.

– Это уже кое-что, – восклицал он, ликуя.

– Билет старый. Слинял весь.

– Конечно, слинял. Гроза-то какая была! Под таким дождем что хочешь слиняет. Билет, между прочим, московский.

– Ну и что? Зря мы сюда потащились.

– Не скажи. Ты мне по дороге важную вещь сообщил. Такое на тебя настроение нашло. Мог и не расколоться. А главное, здесь точно кто-то был. Почему же не предположить, что убитый?

– Может, здесь грибник какой-нибудь ночевал?

– Не смеши. Так прямо из Москвы человек поехал к нам тайно грибы собирать. Здесь нужный нам человек был, тот самый, который устраивает вокруг все эти козни. Ты сам-то подумай. Труп был пустой. Ничего при нем – ни денег, ни документов. Не бывает такого, чтобы человек куда-то поехал и ни копейки денег с собой не взял.

– Сигареты он выкурил, билеты бросил, – задумчиво заметил Флор.

– Во-от! А это что значит? Кто-то, перед тем как с крыши сбросить, старательно его обыскал и все улики уничтожил.

– В этом есть логика, – согласился Флор. – Не сам же он, перед тем как в крапиву прыгнуть, документы из кармана вынул и припрятал где-то. Валер, а ты в церкви лазил наверх? Ну туда, откуда он упал?

– Да не успел я ничего. Ты же знаешь, в воскресенье я на банкет торопился.

– Так пойдем посмотрим, – сказал Флор с энтузиазмом, а сам подумал с опаской: «Не увлечься бы мне слишком расследованием. А то вся акция побоку».

Пришли в церковь, поднялись на верхотуру по опасным ступенькам. С той площадки, где размещались хоры, когда-то шла еще одна лестница – в купол. Теперь от нее остались только торчащие из стены металлические балки.

– Смотри-ка, следы…

В этой части церкви крыша хорошо сохранилась, и гроза только слегка подпортила важные улики. Все вокруг было запорошено пылью, на которой отчетливо выделялись отпечатки от двух пар ног. Обладатель одних носил кроссовки, другой предпочитал обувь с гладкой подошвой. Флора эти следы и удивили и одновременно развеселили. Надо же! Как в детективных романах. Он решил, что Зыкин, чего доброго, начнет играть в героев Купера или Конан-Дойля, тут же примется измерять эти следы сантиметром, чтобы попытаться по ним определить рост злоумышленника, его походку, характер и физическую силу, но Зыкин остался спокоен.

– Я тебе говорил, их двое было, – сказал он без всякого уважения к столь важным криминальным уликам и предпринял попытку подняться в купол.

– Туда не надо, – крикнул Флор. – Сюда иди. По следам.

– Смотри, они подошли к пролому в стене. Дрались, видишь?

– Что это за пятна бурые?

– Кровь это, елки-палки. Наверное, преступник металлической трубой мужика в кроссовках по башке огрел, а потом, как мы и думали, – обыскал.

– И вниз столкнул. Вон как пыль стерта, – Флор не заметил, как перешел на шепот. – Он его вначале за ноги тащил, а потом перекатывал, как рулон.

– А где труба?

– Может, это и не труба была, а палка. Скорее всего, он ее тоже в крапиву выкинул.

Флор нашел пятна крови, зато Зыкин нашел фишку. Он, правда, не сразу понял, что это такое, но когда получил объяснения, очень обрадовался.

– Все сходится. Труп имеет прямое отношение к казино!

Флор никак не мог понять этой чистой радости. Что здесь ликовать, если про казино он сам оперу все рассказал? Потом-то понял. Найденная фишка подтверждала его, Флора, правдивость. Вот, значит, как, опер Валера? Меня с собой таскаешь, а сам во мне же и сомневаешься? Ну и черт с тобой!

– Давай церковь обыщем, – сказал Зыкин с энтузиазмом.

– Ты ищи, а мне работать пора.

– Нет уж, Флор. Вдруг я что-нибудь найду. Мне свидетели будут нужны.

– Какой я тебе свидетель, если ты моим словам не веришь.

– Доверяй, но проверяй. Работа у нас такая! – Зыкин был явно на подъеме.

Именно этот подъем и помог ему, в конце концов, обнаружить важнейшую улику. Что такое обыскивать развалины церкви? Кажется – все на виду, но ведь под каждой кучей векового мусора можно что-то спрятать. Следов, старых и новых, много, слишком много, весь пол утоптан самыми разнообразными подошвами. Это наверх любопытные не рискнули подняться – уж больно лестница ненадежна, а здесь – словно людской табун прошел.

Зыкин бегал по церкви как гончая. И все всматривался, внюхивался, разгребал руками камни и вековую пыль. И, наконец, в правом пределе у стеночки, под фреской Николая Угодника, от которого только и остались, что верхняя часть лика и худая рука, удерживающая град, под рядком уложенными старыми кирпичами, он нашел ЭТО – хорошо смазанный, завернутый в тряпицу обрез.

Теперь было над чем подумать!

Глава 18

По дороге в Москву Никсов выведал у Хазарского все номера телефонов, какие только мог. И телефон Лидии записал, а также домашний и рабочий телефоны Артура. Когда сыщик начал интересоваться ближайшими сотрудниками Льва, Хазарский проворчал:

– Можете зайти ко мне на работу, я вам справочник фирмы дам.

– Справочник пока не надо. А нет ли у вас случайно домашнего адреса Артура?

– Случайно есть, – адвокат не пытался скрыть раздражение. – Он живет на Большой Ордынке. А прочее я вам скажу потом. Я за рулем. А ГАИ не любит, когда водитель все время листает записную книжку.

К Москве они подъезжали в полном молчании.

Прежде чем наведаться к Артуру, Никсов решил заехать в гараж за машиной. «Фольсфаген», очень немолодой, но надежный, принадлежал его конторе, но Никсов пользовался им настолько плотно, что все давно решили, что это транспортное средство – его собственность.

К Артуру ехать по всей логике следствия было рано. Разговор с подозреваемым надо вести во всеоружии, а Никсов знал до обидного мало. Но с другой стороны, надо было немедленно выцарапывать важнейшую улику и, кстати, выяснить, какого черта Артур увез гильзу с собой. Главное – не звонить. Если у Артура нет автоответчика, то он сам подойдет к телефону, и разговор может пойти совсем не в том направлении. Никсов так и решил – ехать наудачу. Повезет – хорошо, нет – будем искать другие пути.

Повезло. Артур был дома. Он выглядел приветливым, но под пристальным взглядом сыщика занервничал вдруг. Царапины на щеке, подштукатуренные каким-то вязким кремом, проступили неожиданно ярко, и Никсов поспешно отвел взгляд.

– А мы так и не успели познакомиться, – сказал Артур, протягивая руку. – Проходите, пожалуйста.

– Поговорить бы надо, – Никсов прошел в комнату..

– Конечно, поговорим. Выпьете что-нибудь? Кофе, чай? Могу коньяку плеснуть.

– Да нет. Какие там коньяки? Вы мне стреляную гильзу отдайте! Как вам вообще пришло в голову увезти ее с собой?

Артур обалдело посмотрел на Никсова, потом как-то по-женски всплеснул руками.

– Я забыл про нее совершенно! Боже мой, куда я ее дел? Она была в кармане шортов.

Артур заметался по дому, потом бросился в ванную комнату. Если все это – притворство, то сыграно было на самом высоком уровне. Сейчас он скажет что-нибудь вроде того, мол, была домработница и унесла шорты в химчистку, но что он непременно, всеобязательно вернет улику следствию…

Но нет. Через минуту Артур вернулся в комнату с шортами в руках, на глазах сыщика вытащил из кармана свернутую бумажную салфетку и извлек из нее гильзу.

– Вот ваше сокровище. Получайте. И умоляю, простите.

– Простить-то я прощу, но вы мне объясните, почему вы так внезапно уехали? Я хотел с вами еще в деревне побеседовать. Теперь вот гоняйся за вами по городу.

– Ну не мог я вас предупредить о своем отъезде. В тот момент вы беседовали с кем-то другим. Позвонили с работы. Там ЧП. Полетел компьютер. А в нем договора и бухгалтерские расчеты по предприятию «А» за четыре прошедших месяца. Требовалось мое присутствие.

– Насколько я понимаю, этим занимается бухгалтерия.

– Но я у них управляющий, и без моей записной книжки многие цифры просто невозможно восстановить. Сейчас мне предстоит работать днем и ночью.

– Все-то у вас какие-то ЧП, – ворчливо сказал Никсов. – А с Лидией у вас что произошло? Почему она вас оцарапала? Ведь так и было? Это Лидия вам лицо разукрасила?

– Да не соображала она ничего. Если у нее в отключке бывают проблески сознания, она очень агрессивна.

– Какие у вас отношения с Лидией?

– Вы хотите узнать, не любовница ли она мне? Нет, – Артур говорил очень спокойно и уверенно, вопросы сыщика его не обижали и не удивляли. – Просто мы не раз пили вместе, и я успел изучить ее повадки. Когда я притащил Лидию в дом, на ней была совершенно мокрая и грязная простыня. Избавить ее от этой гадости надо было? Я попробовал ее развернуть, а она и вцепилась в меня, как бешеная кошка. Я плюнул и ушел, зачем воевать с безумной бабой?

– Курить можно?

– Конечно. Вот пепельница.

Никсов с удовольствием затянулся сигаретой и пожалел, что не согласился на кофе. Глаза совершенно слипались. Но кофе мог задать разговору нежелательный, вежливо-задушевный тон. Эдакий Вась-Вась. А Артур должен чувствовать дистанцию и понимать, что Никсов «при исполнении».

– Теперь вспомним, что произошло вечером на террасе? Кто, по-вашему, мог стрелять в Льва Леонидовича?

– Этого я не знаю. И фантазировать на эту тему не буду. Мы не настолько близки с Левой, чтоб я знал его врагов.

– Вы были на террасе во время выстрела?

Артур вдруг рассмеялся, вольготно откинулся в кресле, вытянул ноги.

– Меня не было во время выстрела. Я не видел, как все произошло.

– И где вы были?

– Уходил в дом, чтобы позвонить жене в Турцию.

– А не поздновато ли для звонка?

– У нас – поздновато, а в Анталии – в самый раз. Да и дешевле, знаете. И потом, я же не мог предположить, что именно в этот отрезок времени кто-то будет стрелять в Леву. Я все-таки плесну нам коньяка.

– Не надо. Я за рулем.

– Как знаете, – Артур налил себе коньяку, погрел рюмку руками, сделал, смакуя, несколько глотков, а потом сказал насмешливо: – Вы что, подозреваете меня, что ли?

Только тут Никсов заметил, что Артур слегка косит. Правый глаз чуть-чуть съехал с оси, и это придало лицу удивленное и обиженное выражение.

– Это ваша жена? – Никсов указал на стоящую на полке фотографию.

– Да. Надя. А это – моя дочь.

Милые домашние лица… Миловидная, с бровями вразлет Надя в серебряной рамочке, у дочки рамочка из карельской березы. Девочке на вид лет шесть-семь, похожа на мать. Да и дом был уютный, не скажешь – богатый, во всяком случае, мебель в ближайшие десять лет не меняли. Но, видно, семье и со старой мебелью хорошо здесь живется.

Совсем некстати вспомнилась собственная дочь. Аленке уже двенадцать. Нет, одиннадцать, двенадцать будет в декабре. «Америка, разлучница, та-та, та-та…» Пошлейшая песня, но для тех, кто понимает, слезы высекает подлинные.

Пожалуй, на сегодня хватит. Только надо помнить, что в деревне есть реальный труп и что он сверзился с крыши в ту самую ночь, когда туда приехал Артур. Но про это пока беседовать рано. И опять Никсов обругал себя за суетливость и непрофессионализм – чудовищный! Так, братишка, ты никогда сыщиком не станешь. Как он забыл взять у опера Зыкина фотографию трупа в фас и в профиль? Завтра же надо будет позвонить в Кашино. Пусть пришлют фотографию по e-mail. Но есть ли у них там Интернет?

Последние размышления совершенно испортили Никсову настроение, он даже не сразу понял, о чем Артур его спрашивает.

– Что? – переспросил Никсов.

– Вы не из милиции, да? Вы из частной конторы?

Правый глаз Артура занял правильное положение, косина исчезла. Похоже, что «игра глаз» возникает только в минуты большего напряжения.

– А почему вас это интересует?

– Будь вы из милиции, наша, как вы говорите, беседа, могла бы кончиться приводом в ментовку, – жестко усмехнулся Артур.

– Вас арестовывали когда-нибудь?

– Нет. Но был бы заказ…

– Мы еще побеседуем.

– Да уж не без этого, – задумчиво ответил Артур.

Он проводил гостя до двери. Видимо, разговор с сыщиком и озаботил его, и огорчил, глаза не косили, но сказать «до свиданья» он забыл.

Глава 19

Зато дома себе Никсов позволил… С рюмкой думать куда как легче. А мысль была такая: хоть он, Василий Никсов, и дипломированный психолог (московский университет!), именно психологическая подкладка этого дела – Лев – Артур – выстрел – была ему совершенно непонятна. Не тянул Артур Пальцев на убийцу, ну никак! И хоть опыт и здравый смысл говорил, что каждый, если его загоняют в угол, может стать убийцей, например, в целях обороны, если в наличии пистолет, молоток или оглобля, никакая, хотя бы приблизительно правдоподобная картинка не вырисовывалась.

И незрячему видно, что Артур пребывает не «в углу замкнутого пространства», а в центре его – собран, спокоен, раскован. Если и озаботился, то самую малость.

Никсов еще налил полрюмки водки, закусил копченой колбаской. Где-то у него еще были малосольные огурцы, он точно помнит. Сам на рынке покупал. Хорошо пошла…

Можно, конечно, вообразить какую-нибудь непомерного накала корысть, или ненависть – испепеляющую, или откровенную патологию. Но для подобных мечтаний не было материала. Не из чего кроить!

А это значит, что с утречка надо отправляться ко Льву в больницу, и пусть царь зверей внятно объясняет свои финансовые и человеческие трудности. И все. Еще чуть-чуть, и утро вечера мудренее…

Пока Никсов, воспользовавшись мудрой присказкой, видит сны, набросаем пунктиром некоторые факты его биографии. Хороший человек, отчего не набросать?

Родители – служащие, потомки репрессированных и сосланных. Школу окончил в Новосибирске. В университет поступил с третьего раза, уже после армии. Учился с интересом. Никсов никогда не хотел заниматься психотерапией. Его интересовала теория личности, динамика ее роста, а потому мечталось о работе с космонавтами. На худой конец можно посвятить себя эргономике – науке о правильной организации труда.

Машиностроительный завод Никсов выбрал сам, и, как выяснилось, неудачно. Комната психологической разгрузки, которой он стал заведовать, с тихой музыкой, ленивыми рыбами за стеклом и картинками из бересты, пуха и сухих листьев вызывали неимоверную скуку, а иногда и изжогу.

Здесь подоспели ельцинские времена, завод рухнул, и пресловутая комната отправилась туда же – в тартарары. Никсов ни минуты не жалел об этом. Все, что в психологии было запрещено, теперь можно! Друзья-сокурсники подумывали о психоанализе, наиболее дерзкие говорили о частной практике. Никсов был скромнее. Он осел в педвузе, ассистентом. Иногда и лекции допускали читать. Занялся наукой, защитил кандидатскую от философии. Защититься по психологии было совершенно невозможно. Все бы ничего, если бы платили.

Жена не дождалась защиты диссертации. В разведенках она и месяца не проходила, вышла замуж за удачливого и укатила в Сан-Франциско.

Одному голодать, конечно, легче, но и это надоело. Надо было искать дельную службу. Кой-какие связи сохранились, и потому предложений о работе было много. Перечислять их не имеет смысла.

Правда, иногда бывали забавные предложения. Хозяин довольно известной частной психологической конторы – толстый, элегантный и хитрый, а также рябой, из-за чего был мысленно наречен Бородавочником, – совершенно поразил Никсова. Контора, конечно, называлась институтом и носила непонятную, как шифр, кликуху. Новоиспеченному кандидату наук предложили заняться созданием психологических портретов известных политиков и депутатов. Дело шло к выборам, поэтому предложение выглядело очень актуальным.

– Поясните, – вежливо попросил Никсов.

И работодатель пояснил:

– Политика стоит рассматривать с двадцати точек зрения. Если подробнее, то количество точек можно увеличить. Сюда входит все: словесный портрет, фото- и киноматериалы, полная служебная характеристика, отзывы людей, с кем он общался на работе и дома, его отношение к женщине, к родине, к животным… Ну, не мне вас учить.

– И что с этими портретами делать?

– Продавать, – невозмутимо ответил психолог.

– Кому?

– Кто купит.

– А если не купят?

– Можно дарить. Будем создавать парадные психологические портреты. Главное, надо придать им товарный вид.

«Парадный психологический портрет – это безумие!» – кричал Никсову внутренний голос, а внешний, связанный непосредственно с гортанью и голосовыми связками, невнятно мямлил:

– Я не очень понимаю… это же в некотором смысле липа…

– Это новое дело. А новую идею, говоря компьютерным языков, надо «упаковать», вложить в нее такое содержание, чтоб покупали, с руками рвали.

Никсов возмутился не самому предложению, а количеству денежных знаков, которое Бородавочник предложил в качестве зарплаты. Черт подери! Растолкать всех локтями Бородавочник умеет, а придать идее товарный вид – мозгов не хватает. Вот он и разыскивает для этой работы бессловесных рабов от науки.

И тут как-то боком пришло еще одно предложение: идти работать в сыскное частное агентство на должность психолога-консультанта. Это было год назад. Никсов, помнится, очень развеселился.

– Агентство зарегистрировано, залицензировано, репутация безупречная. Ребята – во! – приятель выставил большой палец.

Вот тебе и динамика роста личности! Он стремился к идеалу, а тебе предлагают грести вспять. Придется встретиться с совершенно распотрошенными особями, с теми, что перцептивную информацию не глазами и ушами получают, а только задницей. Они же нормальному миру вообще неадекватны!

Но зато заманчиво! В этой подпольной, кровавой, подлой криминальной жизни есть своя романтика. Вопрос решился очень прозаично. Сыскное агентство посулило такую зарплату, что Никсов вначале даже не понял, что потерял при переводе (доллары в рубли) нуль, а когда сообразил что к чему, то сразу сказал – да.

Никсов сразу вошел в курс дела и тут же понял, что работа в агентстве никак не соответствовала той, которую нарисовало ему воображение. Агентство носило ироничное название «Эго». Никсов вначале решил, что разыгрывают. Оказалось – нет, просто это аббревиатура начальных букв то ли фамилий, то ли имен учредителей. Зачем, спрашивается, серьезной фирме, словно породистой собаке, придумывать себе кличку из начальных букв имени родителей? Но спрашивать было некого.

«Эго» держалось на трех китах: слежке за неверными супругами, пусть это будет пункт один, сбору информации о положении дел в конкурирующей с заказчиком фирме – это два, и три – промышленном шпионаже. Естественно, в полезные знания входил и всяческого вида компромат – может понадобиться. Список и дальше дробился на литеры «а», «б», «в» и так далее.

Эти три кита, между которыми порхало «Эго», пребывали в крайне неустойчивом положении, потому что постоянно, хотя бы визуально, входили в противоречия с законом. Как собирать информацию, если тривиальная телефонная прослушка запрещена? Но прослушивали за милую душу, и подглядывали, и проникали с видеокамерой в тараканьи щели. Так, балансируя на вервии, и жили, и делали это неплохо.

Но Никсову такая жизнь не нравилась. Он с удивлением обнаружил, что в агентстве он по сути дела занимается той же самой работой, которую предлагал ему Бородавочник. Он должен был составлять те же самые виртуальные психологические портреты, но как бы отраженные в кривом зеркале. Портреты были не парадные, а самые что ни на есть паскудные. Приходилось в лупу рассматривать причинное место портретируемого (не настругал ли он где-либо лишних детей), и как у него с первыми женами, и с любовницами? Компромат на объекта следовало отслеживать с детского сада и далее везде, проверке на вшивость подвергались также ближайшие родственники и друзья. Мерзкая работенка, что и говорить. Но случались интересные дела. Сыскари в агентстве были замечательные и не раз подводили негодяев под суд. В такой работе Никсов непосредственное участие редко принимал, от него требовали только советы.

Вызов ночью с поручением ехать в немыслимую даль с невнятным указанием «разобраться на месте» был совершенно нетипичен. Надо сознаться, что Никсовым просто заткнули дыру. Дел, связанных с убийством, «Эго» не имело право брать. То есть ни при каких условиях! И легально, и нелегально. Дорогу убойному отделу перебегать – себе дороже, потом не отмоешься.

Однако Лев Шелихов обратился именно в их агентство. Почему? А потому, что не доверял родной милиции. И еще потому, что уже обращался к услугам «Эго». Логично? Вроде бы да. А если обращался, то когда? Почему не знаю? А потому, что заказ был отработан до появления его, Никсова, в агентстве. Ночью в спешке его просто не успели об этом предупредить. Следовательно, день надо было начать на родном рабочем месте, за родным компьютером.

Его догадка подтвердилась. Да, поступал заказ от Льва Шелихова – отработать некого Ивана Викентьевича Руладу. На него собирался компромат, который намеревались слить в прессу. Но до этого дело не дошло, потому что оный Рулада без какой-либо помощи «Эго» отправился на нары, кажется, за подлог. Видно, не только Леве Шелихову хотелось его устранить. Судя по собранному материалу, Иван Викентьевич был порядочной дрянью, а также замечен в тесных связях с самым махровым криминалитетом.

– Ай да Левушка Шелихов, – удивился Никсов, – зачем ему эту Руладу топить?

И, понятное дело, трудился Рулада в фирме с загадочным названием «Монорул», которую сам организовал и украсил третьим слогом. А Никсов все голову ломал – что это за фамилия такая, которая начинается на «Рул». Кроме слов «рулетка» и «рулет» в голову ничего не шло, а тут, оказывается, целый музыкальный пассаж.

– А что сейчас происходит с этим Руладой? – поинтересовался Никсов у сослуживца.

– Шут его знает. Сидит.

– Сколько ему дали?

– Не помню. Думаю, немного. Порыскай в компьютере.

Никсов порыскал и выяснил, что в мае сего года Рулада вышел на свободу, обретается в Москве, в занятии бизнесом не замечен, нигде не служит, но живет безбедно.

Это было уже кое-что. Теперь можно было копать дальше. Никсов одного боялся, что его отстранят от сыскной работы и опять засадят за психологические портреты. Но верхнее начальство в лице очень деловой и толковой дамы пока молчало.

Глава 20

Хазарский был в офисе и не отказался от разговора, но разговор этот был столь туманным и расплывчатым, что ни за одну деталь уцепиться было невозможно. Хазарский был похож на копилку, доверху набитую монетами, но почему-то щель пробуксовала. По всем законам физики эти серебряные монетки должны были сыпаться, а они только позванивали, не желая оставлять нутро копилки. Никсову хотелось взять юриста за грудки и потрясти, что он в конце концов и сделал, предприняв попытку оскорбить и обидеть собеседника.