Генеральский гамбит

Николай Васильевич долго и внимательно осматривал свой штатский костюм и выбирал сорочку с галстуком. Усмехнулся над собой – как в молодости на свидание. И сознался: хочет понравиться Веронике. Она ему тоже нравится. И снова усмехнулся: надо же, одинаковые вкусы с Олегом. Интересно, как они познакомились и что заставило девушку пойти замуж за мужчину старше ее на семнадцать лет? Хотя и его благоверная моложе на пятнадцать. Любит ли Вероника Олега?… Во всяком случае, когда выходила замуж, любила. Так и у него с Татьяной. Только любовь оказалась недолгой. В чем же дело, кто виноват? Наверное, и он. Татьяна – с большим самомнением, темпераментная и своевольная. А главное, пожалуй, у нее совсем иные, свои интересы. И хотя изредка она писала о милиции, но отношение к людям в серой форме у нее было далеко не благосклонное. Видимо, кто-то или что-то (вероятнее всего, ее герой-спортсмен, о котором она написала очерк, а потом взялась и за книгу) влиял на нее. Вероника, как показалось Николаю Васильевичу, тоже не без ума от своего губернатора – очень уж корректно держалась с ним при встрече гостя. Не любит домашние приготовления? Хотя с Николаем Васильевичем была внимательна и любезна…

Сам черт не разберет этих женщин. И надо было пообещать ей посетить вместе местный театр. А Олег улизнул. Специально или тут что-то другое?…

Гадай не гадай, а идти надо.

Надел белую рубашку с синим в полоску галстуком и темно-синий, тоже в полоску, костюм. Покрутился около зеркала. Вроде ничего. Поправил прическу, совсем выглядит добрым молодцем. Вот если бы не пробивающиеся сединки на висках. Вроде бы рановато – сорок три, – но в их профессии и в двадцать пять становятся седыми. Вспомнилось, как в бытность участковым пришлось обезоруживать пьяного дебошира, застрелившего своего обидчика, бригадира колхоза.

…Стоял жаркий июльский день. Старший лейтенант милиции Николай Васильевич Дубровин находился на дежурстве, когда зазвонил телефон и неизвестный абонент, назвавшийся завхозом Сидоркиным, тревожным голосом сообщил, что в деревне Заречное мужчина застрелил бригадира.

Николай Васильевич с дежурной командой срочно выехал в деревню.

Подъехали к правлению колхоза, откуда, видимо, звонил завхоз, увидели у двери пожилого мужчину, который на вопрос, где стрелявший, махнул в сторону реки:

– Туда побежал, наверное, чтобы ружье в воду бросить.

Милиционеры выскочили из машины и кинулись за ним вслед.

Судмедэксперт отправился к трупу, который лежал невдалеке, а Дубровин – в контору, чтобы заняться протоколом осмотра. Устроился за пустым столом – из правления все куда-то исчезли, – достал бумагу и приступил к изложению уже известного: телефонного звонка, места происшествия.

Написал пару строчек и вдруг над головой прозвучало:

– Ну что, мент, и ты уже тут?.

Николай Васильевич поднял голову. В глаза ему уставились два зрачка двустволки, пахнущих пороховой гарью.

Это было так неожиданно и ошеломляюще, что по спине пробежал холодок, и он в первые секунды не нашел ответа. Лишь вспомнил о пистолете, который никогда не брал с собой за ненадобностью. А помог бы он в данной ситуации? «Вряд ли», – мелькнула мысль без всякого сожаления. И тут же вспомнилось то ли прочитанное, то ли услышанное от бывалых следователей: «В экстремальных ситуациях важно найти нужный тон разговора с преступником, чтобы сбить его агрессивность…»

– Что, страшно? – насмешливо-издевательски спросил пьяным голосом убийца.

– Страшно, – согласился Дубровин, уже оправившийся от внезапной угрозы. И добавил: – Умирать всем страшно. И зря ты убил бригадира.

– Да он, сука, – заскрежетал зубами пьяный, – давно заслуживал пули. Столько мне нагадил…

– Ну, садись, расскажи, что он нагадил, – предложил Николай Васильевич, указав на стул рядом.

И убийца послушался, сел…

Разговор длился долго. Вернулись милиционеры от речки, но не мешали участковому вести допрос. Преступник высказал всю злость на бригадира, причину столь суровой мести и добровольно сдал ружье…

Может, в тот день и появились сединки…

Вероника поджидала его у подъезда. На ней было легкое, прямо-таки воздушное серебристо-голубое платье, будто сотканное из облаков и неба, сквозь которое не просвечивалась, а только обозначалась стройная фигура; большой вырез на груди и короткие рукава обнажали загорелое, привлекательное тело. Золотистая цепочка на шее с ажурным медальоном дополняли ее неброский, но очень милый, притягательный вид.

Николай Васильевич, восхищенный вдруг открывшейся невиданной ранее красотой, не мог оторвать взгляда и сидел без движения, пока не осознал, зачем он здесь и что надо делать. Вышел из машины и направился к встречающей его теплой улыбкой женщине.

Вероника протянула ему руку, сказала ласково:

– Здравствуйте. – Мельком взглянула на часы. – А вы точны, как истинный военный. Кстати, люблю обязательных людей и не терплю, когда опаздывают, не держат слово.

– Понял ваше предупреждение, – улыбнулся Николай Васильевич. – А если бы дела службы меня задержали?

– Но разве вы не нашли бы минутки сообщить о случившемся?

– Разумеется, нашел бы.

Он подвел ее к машине и открыл дверцу. Помог забраться на заднее сиденье и сел рядом.

– Поехали, – дал команду водителю.

– Как съездили в Светлоградск? – поинтересовалась Вероника. – Понравился город?

– Некогда было любоваться местными достопримечательностями. Проблем, как и во всем нашем царстве-государстве, через край. Не знаешь, с какой стороны ухватиться.

– Жалеете, что уехали из Москвы?

Николай Васильевич помотал головой и с улыбкой не то пропел, не то продекламировал:

– Я о прошлом теперь не жалею. – И оба рассмеялись. – В столице тоже свои заморочки. Вы же слушаете радио, знаете, что там происходит. А я все-таки человек от сохи и меня больше возбуждает воздух провинции. Кстати, а вы где родились?

– В Краснодаре. Родители мои были педагоги, и я унаследовала их профессию.

– Что ж, завидная традиция. – Ему невольно вспомнилась школа, Маша Бабайцева, за которой они с Олегом ухлестывали. Усмехнулся. – Вот ведь странное совпадение, – признался Веронике, – у нас с Олегом одинаковые вкусы, в школе влюбились в одну девчонку.

– И характеры одинаковые? – Вероника пристально посмотрела ему в глаза.

Он пожал плечами.

– О своем характере не судят. Но, по-моему, – нет. Даже наши профессии говорят об этом. Если же судить о целеустремленности, тут, пожалуй, общее есть; наша замечательная учительница Анна Тимофеевна привила нам это. Олег не рассказывал о нашей русачке и литераторше?

– Так что-то вскользь.

– Вам надо бы перенять ее метод. Вот редкого ума и обаяния была учительница. Мы все любили ее и знали ее предмет лучше других.

– Где она теперь?

– Не знаю. Еще до конфликта с Чечней вышла замуж за проживавшего у нас чеченца, молодого парня Анвара Гаджиева, и уехала с ним в Грозный. Где теперь – трудно судить.

– Как вам живется в гостевом домике? Жена не собирается приехать?

– Пока нет. Да и не приглашаю я ее в эту коммуналку. Меня устраивает, а ей вряд ли понравится. И мое согласие уехать из столицы она не одобряет.

– Вы еще присматриваетесь?

– Я принял решение. Родной край, меня все годы сюда тянуло.

– Понимаю. Хотя Ставрополь мало чем отличается от Краснодара, а свой город я люблю больше.

– Как вы познакомились с Олегом?

– О-о… – Лицо ее будто потускнело (или ему так показалось?), она покусала губу, помолчала. – Это было такое грустное знакомство. Моего мужа привезли сюда, в госпиталь, из Чечни. Он умирал от ран, а жена Олега – от аварии, вернее, от автокатастрофы. Поехала с сыном в деревню к родственникам и врезались на повороте в грузовик. Сына сразу насмерть, а Ольга жила еще пять дней. Вот в госпитале мы и познакомились. Несчастье, говорят, сближает людей… так стали мужем и женой. – Она глубоко вздохнула.

Грустная тема навеяла обоим грустные воспоминания. В воображении Николая Васильевича промелькнула картина первой командировки в неугомонную Чечню весной 1995 года.

…С 3 по 7 апреля отряд подполковника милиции Николая Васильевича Дубровина располагался в поле недалеко от поселка Самашки, довольно богатого, связанного с торговлей нефтью населенного пункта, где обосновался крупный отряд боевиков. Старейшины поселка вели переговоры с генералом Романовым и просили не вводить в их поселок войска.

– Никто не собирается вести у вас боевые действия, – объяснял генерал. – Пусть боевики сложат оружие или уйдут из вашего поселка. Мы произведем проверку паспортного режима, установление личности некоторых и оставим ваше население под вашу ответственность.

– Но боевики пришлые, не из нашего поселка и не слушаются нас.

– Тогда уводите мирное население из поселка, пока мы не проведем специальную операцию по выявлению и разоружению незаконно вооруженных граждан…

Переговоры велись три дня, но безрезультатно.

Утром 7 апреля после оперативного совещания поступила информация, что в 12.00 все население и старейшины выйдут из села Самашки, и там останутся только бандиты.

Обстановку в поселке подполковник Дубровин знал. Знал и то, что кроме боевиков в поселке, в раскинутом невдалеке лесном массиве, находится отряд полевого командира Асланбека в 250 человек. Положение серьезное. Боевых столкновений вряд ли удастся избежать. Однако рассчитывал, что против танка, бронетранспортеров и большого количества российских милиционеров боевики не рискнут выступать: к зачистке привлекались московские, подмосковные омоновцы и софринская бригада. Задача ставилась обычная: разоружить незаконные бандформирования, проверить паспортный режим и установить личности подозрительных людей.

К селению выступили после полудня, рассчитывая зачистку завершить к вечеру. Вперед двинулся танк Т-80, он шел по основной шоссейной дороге; к селу вели еще две дороги, с запада и юго-запада.

Невдалеке от железнодорожного переезда танк неожиданно напоролся на крупный фугас, и его, как игрушечный, взрывной волной подбросило вверх; гусеница слетела, и стальная машина, завалившись набок, затихла.

На помощь танку были посланы два бронетранспортера. Но один из них тоже подорвался на мине, второй прикрывал бойцов, которые вынуждены были отступить.

Было проведено срочное оперативное совещание, на котором генерал Романов принял решение вступить в село не по главной дороге, шоссейной, а по второстепенным, грунтовым. Ворвались в Самашки со стороны железнодорожной станции по полю, по садам и огородам. Подполковник Дубровин, заняв центральную улицу, распределил отряд по девяти улицам.

Боевики встретили милиционеров интенсивным огнем. Улицы в поселке узенькие и кривые, что затрудняло продвижение и давало преимущество боевикам – бить из окон и подвалов кирпичных домов из пулеметов, автоматов, гранатометов. А у милиционеров только автоматы, гранаты да пистолеты. И все-таки дали ответный огонь по окнам, прикрываясь теми же кирпичными домами, забрасывали подвалы гранатами.

Продвижение по селу было приостановлено, бойцы, рассредоточившись, били очередями по чердакам, по крышам, где разместились снайперы, не давали боевикам высунуться, чтобы вести прицельный огонь.

В горячке боя не заметили, как наступил вечер. В горах быстро темнеет, и тут Дубровину стали докладывать, что кончаются боеприпасы.

Никто не предполагал, что бой в Самашках затянется надолго: ведь в других более крупных населенных пунктах и даже городах зачистки проходили без особых осложнений, боевики, видя превосходство российских войск, уходили либо в леса, либо в горы. А здесь разыгралось целое сражение…

Постоянно по радиосети шла информация о раненых и погибших сотрудниках, которых под прикрытием отправляли в тыл, на КП.

Плохо дело. Если боевики почувствуют, что патроны и гранаты у омоновцев кончаются, ночью устроят Варфоломеевскую ночь. Надо срочно что-то предпринимать. И Николай Васильевич, оставив за себя майора милиции Тарасова Валерия, командира подмосковного омона, вместе с помощником и другом капитаном Смирновым перебежками от дома к дому пробрались к околице, где у крайнего дома приткнулся БТР, прикрывавший бойцов для отхода в безопасные места.

Вышедшие из-под удара бойцы заняли круговую оборону в трех точках. Дубровин приказал водителю объездными дорогами мчаться к штабу, до которого было километров пятнадцать. Информацию по радиосвязи о том, что заканчиваются боеприпасы, давать было нельзя: радиосвязь прослушивалась бандитами.

Прибыв на КП, Николай Васильевич доложил обстановку и, получив разрешение на боеприпасы, загрузили целый кузов КамАЗа, рванули обратно.

Подъезжали к Самашкам с другой стороны, где находились бойцы. Над селом будто висело солнце – так было светло; и глазам Николая Васильевича представилась холодящая спину картина: в свете спускающихся на парашютах огней хорошо видны были поднимающиеся ввысь клубы черного дыма и красных языков пламени. Всполохи разрывов тут и там метались по селу. Пунктирные трассы автоматных очередей перекрещивались на улицах. В небе гудели самолеты. Оттуда, видимо, сбрасывали не только осветительные бомбы – на другой окраине села взметались ввысь крупные всполохи, – но и фугасные.

«Эх, сейчас бы микрофон в руки да радиостанцию, чтобы связаться с летчиком, подсказать ему, куда бросать бомбы и куда стрелять», – подумал подполковник Дубровин. О том, как важна связь в бою, он уже не раз размышлял и сожалел, что не все наши командиры, даже высокого ранга, придают должное значение хорошей радиосвязи. А полевые командиры боевиков оснащены превосходными импортными радиостанциями, сканирующими устройствами, которым ни горы, ни помехи нипочем…

Летчики, несомненно, видят и БТР и КамАЗ. Не примут ли их за вражеские, не шарахнут ли бомбами или из пушек?

Не шарахнули.

Водители бронетранспортера и КамАЗа при подъезде к селу стали сбавлять скорость. Понятно: при таком освещении машина как на ладони.

– Не сбавляй! – крикнул подполковник водителю бэтээра. – Наоборот, дай газу! Проскочим на скорости.

Двигатель взревел, и шофер, проскочив освещенное место, приткнул броневик к кирпичному дому. Рядом остановился и КамАЗ. Николай Васильевич спрыгнул с брони бэтээра, за ним – капитан Смирнов, его друг и надежный помощник.

Невдалеке раздался хлопок, будто вверху лопнула осветительная ракета, но Дубровин тут же понял, что это выстрел из снайперской винтовки. Только так подумал, как Смирнов, словно споткнувшись, стал падать на землю. Николай Васильевич подхватил его на руки и увидел, как из-под пилотки по лицу разливается кровь…

Да, нет ничего печальнее терять близких людей. И права Вероника: несчастья сближают. Он искоса посмотрел на лицо попутчицы, оно оставалось все еще печальным. И чтобы развеять грустные воспоминания, спросил, меняя тему:

– Олег не звонил, не хвастался уловом?

– Звонил. Про улов не говорил, но настроение было хорошее. Значит, уха была наваристая. – И мило улыбнулась.

Водитель припарковал «Волгу» среди иномарок разных цветов и моделей. Похоже, прав губернатор – зажиточно живут ставропольчане, аншлаг концерту обеспечен.

До концерта оставалось пятнадцать минут: упреждение Николай Васильевич взял на то, что Вероника, как и все женщины, предпочтет, чтобы ее подождали, но приятно ошибся.

Фойе было уже заполнено. Женщины наряженные, надушенные так, что непонятные запахи парфюмерии всех стран и народов вытеснили остатки кислорода, и дышать было трудно. Даже Вероника поморщилась и потянула Николая Васильевича к буфету.

– Идемте, освежимся. Сразу в горле запершило и пить захотелось.

– Минералки или кофе? – спросил Дубровин, отодвигая стул от стола для Вероники.

Она, глядя ему в глаза, лукаво улыбнулась:

– А не лучше ли холодного шампанского?

– Извините, не догадался. Пожалуй, лучше.

Через минуту он поставил на стол два бокала с янтарным напитком, играющим мириадами лопающихся пузырьков.

– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Не посчитайте меня алкоголичкой, но в такой жаркий день шампанское – самое благостное утоление жажды.

Она отхлебнула напиток. Николай Васильевич невольно залюбовался красивым рисунком чуть пухловатых губ ее маленького рта. Сквозь загар на щеках с ямочками выступил румянец.

«Она совсем еще девчушка, – мелькнула у него мысль. – Сколько же ей лет? Двадцать, двадцать пять? Или умеющие следить за собой женщины и в сорок могут с помощью макияжа представить себя восемнадцатилетними? Нет, Вероника не из тех лицедеек, которым требуются пудры и помады, ни одной морщинки, первых признаков увядания, ни под глазами, ни на шее нет – кожа будто шелковая, ровная, эластичная. Губа у Олега не дура. И здесь он обошел Николая… Любит ли она его? – мелькнул в голове назойливый вопрос. – Хотя какая разница, соперничать с ним он не собирается».

Она подняла на него глаза, и он отвел взгляд.

– У вас слишком озабоченный вид. Скучаете по столице?

– Как раз наоборот. Здесь климат здоровее, и, поверьте, меня туда нисколько не тянет. – Он отхлебнул шампанское. – Вы любите свою педагогическую профессию?

– Временами, – усмехнулась она. – Хотя другого ничего не умею и не хочу. Страшно не люблю домашние заботы, особенно готовку, потому мой благоверный предпочитает обедать и ужинать на службе. А на завтрак мы с ним довольствуемся яичницей и бутербродом с кофе. А вас жена, наверное, балует? Вы с Олегом одногодки, а выглядите моложе.

– Это потому, что я чаще бываю один. Жена – журналистка, то она уезжает в командировку, то я. Вот и теперь второй месяц я холостякую.

– И еще никакая ставропольчанка не положила на вас глаз?

– Вот здесь с нас обоих одна дамочка действительно не сводит глаз. Может, ваша знакомая? Вон слева, недалеко от двери.

Вероника обернулась и, улыбнувшись, приветливо помахала женщине рукой.

– Наша математичка. И тоже жена полицейского. Знаете капитана Галенчика? Он в СОБРе служит.

– Может, и видел. Но близко не довелось знакомиться.

– Теперь познакомитесь. Завтра весь СОБР, если не вся полиция, будет рассуждать, с кем это начальник УВД распивал шампанское. А если узнают, что с женой губернатора, и до Москвы молва дойдет.

Вероника весело рассмеялась и снова приложилась к фужеру с шампанским.

– Вас это беспокоит?

– Нисколько. Послушайте, Николай Васильевич, мы второй раз пьем с вами шампанское, а все «вы» да «вы». Не пора ли нам перейти от этого надоедавшего на работе официального тона?

– Вполне согласен. За доверительность и открытость, – он звякнул своим бокалом о ее бокал и выпил до дна.

Если быть откровенным, Николай Васильевич давненько не посещал театры, тем более концерты. С год назад смотрели с Татьяной в театре Российской армии «Последний пылко влюбленный», а потом служба так его закрутила, что было не до театров. Спектакль тогда не очень ему понравился, хотя Зельдин и Голубкина играли великолепно – настроение было не для восприятия смешных сцен: снова в их ведомстве шла перетасовка кадров, которая могла коснуться и его. Да и публика в малом зале была довольно жиденькая. Ныне же, к его удивлению, зал был заполнен.

Он с Вероникой заняли кресла во втором ряду, и пока на сцене шло приготовление, зрительно знакомились с публикой. В основном это была молодежь, и больше слабого пола – студентки, школьницы старших классов. А когда на сцену вышел долговязый конферансье в помятых, с дырками на коленях джинсах и стал рассказывать пошленькие, затасканные анекдоты, у Николая Васильевича снова испортилось настроение – потерян вечер. Не подняла его и певица из ансамбля «Ночная звезда» Алла Пичугина со своей надоевшей песенкой «Ах, целуй меня слаще». Глянул искоса на Веронику. Она чуть наклонилась вперед, то ли разглядывая экстравагантный наряд певицы, прикрывавший лишь интимные места, то ли еще что, но по искривленным в насмешке губам понял, что Вероника не в восторге от заезжей шансонетки.

Они еле высидели до антракта и направились к выходу.

– Прости, не ожидала, что такие труппы стали вояжировать по стране, – извинилась Вероника.

– Ничего удивительного – ныне такие вкусы. Молодежи нравится.

– К сожалению, – вздохнула Вероника. – Сильно не ругай, тебе надо изучать подрастающее поколение и ее запросы.

– Да я не ругаю. Спасибо, что вытащила. В гостинице я чувствовал бы себя не лучше.

– Хорошо, сейчас заедем ко мне, я подниму твое настроение. У нас в буфете стоит отличная бутылка Хеннессу. Не пробовал?

Николай Васильевич помотал головой.

– А что это?

– Я и сама не пробовала, – рассмеялась Вероника. – Видимо, коньяк. Бутылка очень красивая. Это Олегу привез знакомый коммерсант из Египта.

Приглашение было заманчиво. Но… не достаточно ли того, что их вместе видели в театре. А если еще и встретятся соседи или, того хуже, за домом присматривают охранники, стукачи Олега… Соперничать с ним, как в школьные годы, было бы очень глупо. Хотя Вероника Николаю Васильевичу нравилась не только внешностью, но и добрым, располагающим характером.

– Спасибо, Вероника, – поблагодарил он. – В другой раз. Сегодня я должен еще одолеть инструкцию по борьбе с нелегальными наркосиндикатами, наводнившими в последнее время наш благодатный ставропольский край.

Вероника вздохнула с сожалением.

– Что ж, отложим до другого раза.

«Уж небо осенью дышало…»

Его разбудил голос Вероники: «Не ожидала, что забудешь свое обещание…» В воображении тут же всплыл ее образ. Николай Васильевич проснулся окончательно и беззлобно чертыхнулся: «Ну, не наваждение ли это?» Почему она так запала ему в душу? Татьяна и во сне не снится, а Вероника будто с детства знакома. Такая милая улыбка, внимательный, пытливый взгляд. Умная, тонкая женщина. Усмехнулся над собой: «Хороша Маша…» Приглашала после концерта заехать к ней, выпить коньяку… А если бы заехал?… Вероника не из легкомысленных, сексуально озабоченных женщин. Так что же ей надо? Просто хотела развеять его одиночество? Или свое? Детей у них пока нет, к Олегу относится вроде бы внимательно. О чем говорит ее звонок, приглашение в театр?… Понравился ей? Решила поглубже разобраться в нем, ведь с мужем работает?…

Чего это он зациклился на ней? Выдумывает всякую чепуху. Женщина отнеслась к нему, как и положено в приличном обществе, как к другу мужа и его щиту, от которого зависит порядок в губернии. А ему всякое стало мерещиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.