Русь: имя, образы и смыслы

Михаил Серяков

Русь: имя, образы и смыслы

© Серяков М.Л., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Вступление

Мы – русские. Наш народ сейчас переживает один из наиболее тяжелых и драматических кризисов национального самосознания в своей истории. В такие моменты испытаний единственным выходом является обращение к своим истокам, к своим глубинным корням. Одним из таких корней, который до сих пор держит и объединяет всех нас в единый народ, является имя. Оно возникает в мире в момент рождения народа, ибо нет на свете ни одного народа без имени, и является одним из важнейших аспектов духовно-сакрального измерения этого таинства. С тех пор каждое поколение людей, принадлежащих к нашему народу, в том числе и мы, несем это имя. Когда на свет появляются наши дети, мы передаем это имя и им. Однако многие ли из нас задумывались о происхождении этого общего для всех имени? Боюсь, что нет.

Ученые не раз обращались к вопросу о происхождении имени нашего народа, великолепно понимая его значимость. Еще в XIX в. выдающийся отечественный исследователь С.А. Геденов писал, что происхождение названия Руси есть «один из самых трудных и сложных вопросов всемирной истории»1. В самом начале ХХ в. Ф.И. Кнауэр справедливо заметил: «Вопрос о происхождении имени народа Русь представляет интерес не только для историков и лингвистов, но и для всех образованных людей, которым дорого русское имя»2. Понимали значимость этого вопроса и некоторые зарубежные исследователи. Как еще в 1935 г. провидчески предсказывал польский филолог А. Брюкнер, «тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал ее истории»3. О происхождении названия Руси было высказано более двадцати гипотез и периодически продолжают появляться новые. Однако большинство из них может быть отнесено к двум основным направлениям, прочно укоренившимся как в отечественной, так и в мировой науке. Тех, кто считает, что термин «Русь» имеет скандинавское происхождение и тем или иным путем был принесен восточным славянам скандинавами-викингами, называют норманистами. Их противники – антинорманисты – отрицают скандинавскую этимологию, и значительная их часть исходит из того, что имя это не было заимствовано извне, а имеет исконно славянское происхождение. Спор этот, начавшийся во времена М.В. Ломоносова, длится уже третий век. Хоть норманистская гипотеза и основывается на некоторых фактах, однако длительность ее существования объясняется не столько научными аргументами, сколько иными, вненаучными причинами. Как отметил уже в начале ХХI в. А.В. Назаренко, «всякое уклонение от этимологии др.-русск. русь < др.-сканд. roþs- «гребной, имеющий отношение к гребным судам» карается отлучением от науки»4. Однако при внимательном рассмотрении норманистская этимология имени нашего народа демонстрирует свою полную несостоятельность. Подробно данный вопрос, равно как и причины существования до сих пор этой гипотезы, был рассмотрен в моей книге «Битва у Варяжских столпов»5.

Вопрос о происхождении Руси, помимо того что он исключительно важен сам по себе, имеет и еще один существенный для нашего исследования аспект. Дело в том, что любое имя, в том числе и имя народа, несет в себе некий смысл. В древности люди верили, что имя отражает истинную сущность любого явления и играет чрезвычайно важную роль в его судьбе. В этом отношении весьма показательна латинская пословица Nomen est Omen – «В имени содержится предзнаменование». Для мифо-поэтического мышления имя не только обозначает то или иное явление, но и является знаком, указывающим на его будущую судьбу. Современному рациональному мышлению данное положение может показаться странным, однако имена народов возникали в ту далекую эпоху, когда мифо-поэтическое мышление господствовало безраздельно, и, следовательно, их смысл может быть правильно понят только в контексте этого древнего мышления. Из этого следует, что вопрос о языке, в котором возникло имя Русь, имеет ключевое значение. Очевидно, что если оно происходит из славянского языка, то и поиски заложенного в нем смысла должны вестись, исходя из данных этого языка. Если же имя нашего народа происходит из скандинавского, финского либо какого-нибудь другого языка, то и изучаться оно должно на том языке, в котором возникло. Таким образом, вопрос происхождении имени нашего народа и содержащегося в нем смысла неразрывно связан с вопросом происхождения самого народа и определении языка, на котором он говорил. В другом моем исследовании «Великое начало. Рождение Руси» были приведены факты, доказывающие, что древнейшие русы говорили на славянском языке, а также прослежено происхождение имени нашего народа6. Хоть вопрос о его первоначальном значении и был там рассмотрен, однако объем книги не позволил детально изучить весь комплекс смыслов, связанных с именем Руси, который заслуживает более подробного рассмотрения в отдельной работе.

Как уже отмечалось, имя нашего народа, как, впрочем, и многих других народов, возникло в эпоху господства мифо-поэтического мышления, т. е. язычества. Поскольку часть русов ранее жила среди западных славян, весьма показательно сообщение немецких миссионеров, получивших от щетинцев многие сведения «о происхождении племени рутенов»7. В латиноязычных источниках рутенами зачастую именовались русы. А.Г. Кузьмин справедливо предположил, что в данном случае пересказывались какие-то генеалогические предания, служившие прославлению рода и племени. Весьма возможно, что подобные же предания существовали у наших предков и в Восточной Европе. Однако после крещения Руси в 988 г. произошел кардинальный разрыв с отечественной традицией и христианство каленым железом постаралось выжечь родовую память наших далеких предков, стараясь стереть из памяти нашего народа все мифы, в том числе и связанные с его происхождением, освобождая место для своих догматов. Уже Повесть временных лет (далее – ПВЛ), основной наш источник по ранней истории Руси, вписывает происхождение славян в контекст библейской генеалогии о разделении земли сыновьями Ноя. Понятно, что приоритетом для монахов-летописцев была библейская традиция и все отечественные предания либо искусственно подгонялись под нее, либо, что происходило гораздо чаще, безжалостно отбрасывались. Усилиями христианства память о происхождении русов была уничтожена как в Восточной Европе, так и на западнославянских берегах Балтики. В результате уже автор Густынской летописи однозначно не мог сказать о происхождении названия своего народа и изложил все известные ему версии: «Но откуду взятся сему славному народу сiе именованiе Руси, лѣтописцыи розличнѣ повѣдаютъ. Едины глаголютъ, яко от Росса князя полунощного, его же пророкъ Езекiиль в главѣ 38 и 39 поминаетъ, иныи от рѣки глаголемыя Рось, иныи отъ русыхъ власовъ, понеже въ сей странѣ сицевыми власы мнози обрѣтаются, иныи отъ града Русы, лежащаго недалече от Великого Новагорода, иныи отъ Русса сына Лехова, его же глаголютъ нѣкогда здѣ княжети; конечнѣе же глаголютъ, яко отъ розсѣянiя Россiя именуется»8.

Хотя какие-то крупицы преданий предков и уцелели вопреки всем стараниям приверженцев новой веры, однако уничтожено было так много, что без обращения к мифологической традиции других индоевропейских, а подчас и контактировавших с ними неиндоевропейских народов восстановить представления наших предков по этому вопросу невозможно. Ниже мы увидим, что у различных народов с именем Руси были связаны разные смыслы и разные ассоциации, что еще более усложняет этот непростой вопрос. Тем не менее для его разрешения нет иного пути помимо кропотливого собирания, воссоединения разрозненных фрагментов, сохранившихся волей судеб у разных народов, их последующего анализа и попыток нахождения связей между различными смыслами. Учет восприятий значений имени нашего народа у ближних и дальних соседей придает дополнительный объем и полноту изучению этого труднейшего вопроса. Подобный подход соответствует принципам, выработанным отечественной фольклористикой. В свое время Б.Н. Путилов отметил, что поиск семантических корней сюжетов и образов, «особенно с архаической основой, требует анализа максимального количества текстов из разных регионов, в том числе и иноэтнических… Так или иначе, любой вариативный комплекс одной этнической традиции наилучшим образом прочитывается и толкуется в соотнесенности с его иноэтническими вариантами, в которых запечатлены свои оттенки семантики и свои этапы эволюции и типы разработок»9. В этом отношении имя народа представляет собой весьма сложный ассоциативно-образный комплекс, который может обладать не одним, а целым рядом значений, которые у различных народов могут порождать разнообразные поля семантических ассоциаций. Сами же эти значения неизбежно связаны между собой, образуя иерархию смыслов. Однако, прежде чем перейти к анализу смылов, заложенных в имени нашего народа, следует рассмотреть представления древних людей о сущности самого понятия имени и того значения, которое оно играет в жизни того или иного явления, а также ознакомиться с мнениями по этому вопросу некоторых современных исследователей.

Глава 1. Значение имени

Обращавшийся к этой проблеме А.К. Матвеев считает, что появление имени было одним из важнейших рубежей в становлении человека. Как и человек, многие виды животных могут жить коллективами, но в их среде нет имен – они являются неотъемлемой характеристикой только человеческого общества. На каком-то этапе эволюции человек осознал факт своего выделения из человеческого стада и появилось имя, в котором находит ярчайшее выражение человеческая «самость». С помощью языка оно закрепляется формирование человеческой личности, развитие личного самосознания. В этом смысле можно говорить, что имя создает человека10. П.А. Флоренский понимал имя как символ, ядро личности, без которого в человеке нет ничего постоянного. Без имени человек не является субъектом и не может вступать в отношения с обществом. Имя является пределом в форме личности, без него личность ускользает от мысли. Как образно отметил один современный исследователь, отношение между именем и его носителем можно сопоставить с тенью и отбрасывающим ее человеком. «Во всех сферах духовной жизни человека – религиозной, провиденциально-профетической, спекулятивно-философской, художественно-эстетической, социально-общественной – роль имени не только велика, но и по-особому отмечена, и то, что поддается учету и пересказу, образует лишь поверхностный слой той тайны, которая связана с именем. Но даже прикосновение к этому слою намекает и на глубину этой тайны, и на ту силу, которая от нее неотделима»11. В имени проявляется огромная энергия духа, действующая в языке.

Исключительную значимость имени великолепно понимали еще древние. В мифологической системе мышления имя неотделимо от внутренней сущности того или иного явления и, более того, обозначает эту сокровенную и потому наиболее истинную сущность. Это представление встречается в памятниках письменности одной из древнейших цивилизаций на нашей планете – древнеегипетской. Египтяне не просто рассматривали имя как одну из душ человека и божества, имя для них было подлинной сущностью реальности. Как отмечает Ф. Лекса, в отличие от нас они не думали, что всякая существующая вещь имеет свое название, а были убеждены, что вещь, не имеющая названия, не существует. В полной мере эти представления отразилось в египетских мифах. Согласно мемфиской теологии бог Птах, «уста которого назвали все вещи», творит остальных богов и вселенную именно словом, в результате чего «творческое слово божества – источник бытия, источник всего сущего на земле». Анализируя этот миф, Г. Масперо отмечал, что «звук, облеченный в слово, обладал высшим могуществом. Вещи и слова, названные про себя, существуют только в потенции: чтобы они существовали в действительности, их надо произнести, назвать их имена. Ничего не существует, не получив предварительно своего названия, произнесенного громко». Эти же представления впоследствии отразились и в библейской версии творения мира. О том, какое значение придавали египтяне истинному имени, говорит другой их миф об Исиде и Ра. Чтобы узнать сокровенное имя, бога солнца, в котором заключалось все его могущество, Исида сотворила змею, которая ужалила бога Ра. Богиня бралась излечить его от действия змеиного яда, но при условии, что он скажет ей свое сокровенное имя: «ибо все, даже люди, живут, когда их имена произносятся другими». Ра первоначально называет свои многочисленные имена, но тайного имени среди них не было, и яд продолжал жечь бога солнца, пока тот не сообщил Исиде свое действительное сокровенное имя. Имя другого египетского бога Амона этимологически выводится из слова jmn «скрывать», связанного с сакральной формулой Imn-rn-f – «Скрывающий свое имя». Точно таким же направлением мысли было обусловлено и появление в Библии тетраграмматона – четырёхбуквенного непроизносимого имени ветхозаветного бога.

Неменьшее значение имя имело и для людей. В другом мифе упоминается, что Ра дал имена четырем человеческим расам. В гробнице одного из фараонов присутствует весьма показательная надпись, где сохранение имени рассматривается как один из залогов бессмертия: «Имя твое будет жить на земле, имя твое будет вечно существовать, смерть тебя никогда не настигнет, и жизнь твоя никогда не кончится». В противном же случае, как отмечал У.Э. Бадж, «душу без имени ожидала в загробном мире ужасная судьба, ибо имя было неотъемлемой частью ее существа, и если душа забывала свое собственное имя, никто ей не мог его уже напомнить… Ничто не могло принести усопшему большего вреда, чем стирание его имени с монументов, ведь уничтожение его имени было равносильно уничтожению его личности»12. С другой стороны, со времен Среднего царства сохранились следы магических ритуалов, во время которых на глиняных чашах писались имена враждебных племен Палестины, Ливии и Нубии. Затем эти чаши торжественно разбивались и уничтожение имени должно было повлечь за собой гибель врагов фараона. Как показывает Библия, аналогичным образом стремились уничтожить своих врагов и древние евреи: «И будет Господь, Бог твой, изгонять пред тобою народы сии мало-помалу; не можешь ты истребить их скоро, чтобы не умножились против тебя полевые звери; но предаст их тебе Господь, Бог твой, и приведет их в великое смятение, так что они погибнут; и предаст царей их в руки твои, и ты истребишь имя их из поднебесной: не устоит никто против тебя, доколе не искоренишь их» (Второзак. 7: 22–24)13.

Весьма похожим образом воспринималась сущность имени и индоевропейцами. Характеризуя соответствующие представления ведийских ариев, Т.Я. Елизаренкова отмечает: «Имя (nаmаn) среди абстрактных субстанций имело особый статус потому, что оно было сакрально. Считалось, что имя передает суть своего носителя. Если у божества есть несколько имен, то каждое из них выражает некоторое его качество. Мало того, имя собственное и его обладатель неотделимы друг от друга, имя и есть носитель. Существует только то, что имеет имя. Через имя его носитель приобщается к существованию, оно является неким внутренним качеством. Из этого следует, что знать имя – означает знать суть его носителя, подчинить его своей власти, а дать имя – значит создать его носителя, поскольку пока нет имени, нет и соответствующего предмета и персонажа. (…) «Приобретать имя» nama dha med означало приобрести качество, выраженное этим именем. Ср. I, 103, 4: «Выходя на убийство дасью, громовержец приобрел имя «Сын славы». «Нести имя» nama bhar значит обладать свойствами носителя этого имени…»14 Данное восприятие мира отразилось и в языке, в результате чего санск. nama означало не только «имя», «слово», но и «предмет», «существо». Впоследствии в этой стране возникла брахманическая концепция namarupa, буквально «имя и форма», которые рассматривались как два компонента всего сущего. Сочетание обозначения того или иного явления в языке и его образ, данный органам чувств, охватывало, по мысли приверженцев этой концепции, любую индивидуальность целиком. В силу этого имя по своей сути было сакрально, а установление имен явно относилось к кругу космогонических функций, поскольку в процессе этого создавалось не просто слово, но и его носитель. С другой стороны, в Древнем Риме к наиболее важным преступникам применялся damnatio memoriae (буквально «проклятие памяти») – закон, согласно которому происходило «осуждение памяти врага государства» после его смерти посредством уничтожения всякого упоминания о нём.

Генетически родственные представления существовали и у наших предков. С.М. Толстая так определяет роль имени в славянской духовной культуре: «Имя – персональный знак человека, определяющий его место в мироздании и социуме; мифологический заместитель, двойник или неотъемлемая часть человека; объект или инструмент магии. Имянаречение – акт, придающий новорожденному статус человека»15. В другом месте исследовательница уточняет: «Имянаречение – важнейший «антропогонический» (в социальном плане – инициационный) акт, придающему новорожденному статус человека. Имя окончательно формирует (творит) человека, ср. украинское «Прибери пня, дай ему имня – и з него буде чоловiк», болг. (проклятие) «Да му ся не найде имято!» [Чтоб ему имени не нашлось]; кашуб. mono vemazac «умереть» (букв. «стереть имя»). Сакральность имянаречения, восходящая к древнейшей мифопоэтической традиции, находит свое продолжение в народных верованиях и обрядах, связанных с крещением…»16 Украинская загадка об имени «Що в людини не росте?» показывает, что имя воспринималось не просто как часть человека, а как неизменная его часть. Русская же поговорка «По имени и житие» позволяет сделать вывод, что в представлении народа именно имя определяло жизнь даже святого. В.К. Толкачев подчеркивает: «Человек рождается со своим предназначением, которое он призван реализовать в своей жизни. Латинское «фатум» (судьба) восходит к слову «фари» – произнести, сказать (слово «фатум» имеет несколько значений, самым первым из которых является «слово (изречение, воля, приговор) богов», «вещее слово, предвещание, прорицание» и лишь вторым уже «рок, судьба». – М. С.), как наше русское «рок» – к глаголу «рече». В Древнем Шумере слово «судьба» происходило от «дать имя». Идея имени должна совпасть с предназначением, судьбой человека, т. е. правильно выбранное имя призвано закрепить за человеком верный тип личности, ее характерные черты и те основные задачи, которые человеку предстоит решить в жизни. Верное имя есть социально пригодная модель той личности, которой человек должен стать в идеале»17.

Родственность представлений находит свою параллель и в родственности слов для обозначения понятия имени у индоевропейцев. Современное русское слово имя восходит не только ко временам славянского единства (укр. iмѣя, блр. iмя, др.-русск. «имя», ст. – слав. имѣ, болг. име, сербохорв. иѣмē, словен. imeѣ, др.-чеш. jmě, чеш. jméno, слвц. mеnо, польск. imię, в. – луж. mjeno, н. – луж. mě, полаб. jeimą), для которого реконструируется праслав. jьmę, но и родственно др.-прусск. emmens, «имя», ирл. ainm, алб. еmёn, тоск. еmёr, греч. ѣνομα, арм. anun, др.-инд. nāma, авест., др.-перс. nāman-, лат. nōmen, гот. namō, ср.-в.-н. be-nuomen «назвать», тохар. А ñоm «имя»18. Что касается его исходного значения, то П.Я. Черных констатировал этимологическую неясность этого слова и его трудность для объяснения. Он отмечал, что некоторые лингвисты сближают его со словом иметь, но сам склонялся к значению «отделять», «обособлять», рассматривая имя как средство для различения людей и домашних животных друг от друга19. С другой стороны, В.Н. Топоров исходит из того, что имя как глубинная сущность как бы вкладывалось в человека и это архаичное восприятие отразилось в этимологии индоевропейского обозначения имени n-men как «в», «внутри» или же русского диалектного воймя – «имя»20. В любом случае в древности имя мыслилось неотъемлемой частью человека.

Весьма интересны и мифологические представления, связанные с возникновением имен. Один из индийских богов Вишвакарман (буквально «Творец всего») в одном из гимнов Ригведы характеризуется как тот, «кто один-единственный дает имена богам» (РВ Х, 82, 3)21. В предшествующем гимне (РВ Х, 81, 2–4) описывается, как этот бог создал Вселенную:

Что это было за местонахождение?Какова точка опоры? Как произошло (то),Благодаря чему Вишвакарман, порождая землю,Открыл небо (своим) величием,(этот) все охватывающий взглядом?Имея повсюду глаза и повсюду лицо,Повсюду – руки и повсюду – ноги,Он сплавляет (все) вместе (своими) руками,(своими) крыльями,Порождая небо и землю, единый бог.Что эта была за древесина и что за дерево,Из чего вытесали небо и землю?О вы, способные думать, спросите жемыслью (своей) о том,На чем стоял он, укрепляя миры?

Этот космогонический гимн вызвал немало противоречивых толкований, однако ясно одно: в приведенных фрагментах Вишвакарман описывается то как кузнец, сплавляющий мироздание мехами-крыльями, то как плотник, вытесывающий его из дерева (по мнению В.В. Иванова, в первом приведенном четверостишии этот бог также характеризуется как ваятель). С другой стороны, в диалоге Платона «Кратил» мудрец-законодатель, установивший имена, последовательно сравнивается с художником, кузнецом и плотником. Анализируя такое поразительное совпадение перечня профессий, с которыми соотносятся установитель имен и истоки этого мифологического представления, В.В. Иванов приходит к выводу, что «речь идет здесь не о культурном влиянии Востока на греческую мысль в историческую эпоху, а о доисторическом индоевропейском наследии того периода, к которому восходят и древние греко-индоиранские лексические и фразеологические совпадения, относящиеся к сфере религиозной терминологии. Помимо отмеченного выше совпадения гомеровского словоупотребления с древнеиндийским, для обоснования этого тезиса особенно важно наличие родственного сочетания jьme deti «называть именем» в праславянском, которое может быть реконструировано на основе старочешского dieti jme, старопольского dziec imie. Как впервые установил Й. Зубатый, наличие этого словосочетания объясняет значение «говорить» у праславянского deti (др.-русск. ДѣТИ)»22. Подобное творение мира посредством наречения имен его элементам целиком и полностью параллельно другому космогоническому мифу, связанному с богом-кузнецом, который выковывает основные части мироздания. Со своей стороны отметим, что представление о том, что именно бог дает имена людям, зафиксировано в быличках русского населения Восточной Сибири. Так, например, услыхав, что старики нарекли имя его только что родившемуся сыну, отец мальчика признал их за исполнителей божественной воли: «И купец потом признал этих стариков за святых, потому что Господь имя нарекает…»23 В колыбельной песне имена дает Богородица и притом одновременно с низвержением ребенка с неба:

Бай да убай!Богородица дала,С небе сбросилa,Иваном назвала24.

Однако сбрасывание с неба, как показывает поучение против язычества, ранее на Руси приписывалось языческому богу Роду: «…то ти не Родъ, сѣдя на вздусѣ мечеть на землю груды и в том раждаются дѣти…»25 В исследовании о Свароге мною отмечалось, что кузнечное дело появляется у индоевропейцев незадолго до начала распада их общности, в связи с чем единый образ бога-кузнеца у всех индоевропейских народов не успел сложиться. Поэтому связь бога-установителя имен с кузнечным делом у ведийских ариев и греков при явных параллелях в славянской традиции говорит о том, что именно у предков этих трех народов в эпоху их единства бытовал миф, в котором бог – создатель вселенной был связан с наречением имен. Данная греко-индийско-славянская мифологическая параллель показывает не только то огромное значение, которое эти племена придавали самому акту наречения имен, но и о существовании у них образа бога, совершавшего этот важный космогонический акт. Поскольку в рассмотренном мифе фигурирует бог-кузнец, становится понятно, что в славянском языческом пантеоне наречение имен было связано с творцом культуры Сварогом. Что же касается Рода, то он является персонификацией рода и в качестве божества неизвестен другим славянским народам, что говорит об относительной позднем его возникновении. Исходя из совершенно иных данных, О.Н. Трубачев так характеризовал древнейшую культуру наших предков: «Эпоха молчаливого, благоговейного почитания высоких сущностей должна породить чувство высокой ответственности слова, называющего вещь, а тем более – имени и самого акта наречения, который формулировался как «возлагания имени»…»26 Поскольку само самоназвание славян было образовано от понятия слово и означало говорящих ясно и понятно людей, это тем более предполагает внимание наших предков к именам, обозначавшим все явления окружавшего их духовного и природного мира. Н.И. Толстой и С.М. Толстая отмечали, что в славянской народной культуре личное имя выполняет две основные функции – социальную, служащую для идентификации его носителя среди окружающих, и мифологическую, регулирующую отношения человека с природой, космосом и сверхъестественным миром. О достаточно развитой у наших предков магии имени свидетельствует и эпизод с Рогнедой, которую захватившие ее Добрыня и Владимир переименовали в Гориславу. Тем самым, по мнению И.В. Лисюченко, у полоцкой княжны навеки отбиралась добрая Доля, что окончательно лишало Рогнеду магического могущества и как женщину, и как княгиню. Отголоски подобных представлений отразились и в зафиксированных В.И. Далем русских пословицах «Под чужой потолок подведут, так и другое имя дадут» и, в противопоставление ей, утверждения «Я ведь не без имени овца».