Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год

В это же время, опираясь на донские казачьи полки, премьер свергнутого Временного правительства Керенский и казачий генерал Краснов попытались нанести удар непосредственно по Петрограду. «Экспедиция на Петроград» была организована с расчетом на «пятую колонну», роль которой отводилась юнкерским училищам и казачьим полкам столичного гарнизона. 27 октября генерал Краснов издал приказ: «Граждане солдаты и доблестные казаки петроградского гарнизона! Немедленно высылайте своих делегатов ко мне, чтобы я мог знать, кто изменник свободе и родине и кто нет, чтобы не пролить случайно невинную кровь»[26]. Юнкера действительно восстали, но донские полки гарнизона (1, 4, 14-й) с 26 октября сидели в казармах «под неусыпным наблюдением» – под дулами пулеметов броневиков. Понимая ситуацию, главнокомандующий генерал Духонин 28 октября телеграфировал Донскому атаману Каледину, «не найдет ли он возможным» направить казачий отряд в Москву, а затем на Петроград на помощь Краснову[27].Товарищ (заместитель) Каледина М. П. Богаевский телеграфировал в Ставку, что подобная посылка войск противоречит постановлениям Войскового Круга (высшего казачьего законодательного органа), что Каледин не пошлет войск, пока на Дон не прибудут части с фронта, положение на Дону тоже «нельзя признать достаточно обеспеченным»[28]. Стоявшие в области казачьи войска увязли в угольном районе. Железная дорога объявила «нейтралитет», и использовать ее для перевозки войск было трудно. Тем не менее 30 октября начдиву 7-й Донской было приказано готовить к отправке в Воронеж 21-й и 41-й Донские полки, 15-ю батарею и 4-й пеший батальон, отправку начать 31 октября[29]. В разгар приготовлений стало известно о неудаче выступления Керенского – Краснова.

Как вспоминал Краснов, перед большевистским выступлением из 50 сотен бывшего под его началом 3-го конного корпуса более половины «растасовали» на усмирение беспорядков и на другие нужды, и когда надо было идти с Керенским на Петроград, под рукой имелось только 18 сотен разных полков.

Реально вперед были двинуты 10 слабых сотен 9-го и 10-го Донских полков, всего около 700 всадников, менее полка нормального штата. Это не остановило Краснова, хотя, по данным разведки, перед ним было до 200 тысяч солдат нового противника. Уже тогда проявились все особенности начинавшейся Гражданской войны, которую Краснов назвал «подлой». «Но Гражданская война – не война, – писал Краснов. – Ее правила иные, в ней решительность и натиск – всё…»[30]. Пленные, захваченные казаками, распускались. «Не расстреливать же их поголовно! А другого исхода не было. Или на волю, или перестрелять»[31]. Сторонники большевиков сопротивлялись вяло. «Или у них мало патронов, или они не хотят стрелять», – отмечал Краснов[32]. 16-тысячный гарнизон Царского Села после митинга и переговоров был разогнан двумя орудийными выстрелами.

Сил у Краснова хватило дойти до Пулково, где он был остановлен матросами и Красной гвардией. Казаки потеряли 3 убитых, 28 раненых (из них 1 убитый и 18 раненых потеряла Оренбургская сотня лейб-гвардии Сводного казачьего полка во время самовольной атаки), потери большевиков якобы доходили до 400 человек.

После боя у Пулково казаки заявили, что без поддержки пехоты (пехота у них ассоциировалась с «русскими», неказаками) на Петроград они не пойдут. «Все одно нам одним, казакам, против всей России не устоять. Если вся Россия с ними – что же будем делать?» – говорили казаки[33]. При посредничестве Викжеля (профсоюза железнодорожников) казаки вступили в переговоры с матросами. 1 ноября военные действия прекратились. Матросы предложили помириться и взаимно выдать инициаторов войны – Керенского и Ленина. Керенский бежал. Казаки готовы были выдать Краснова, лишь бы их отпустили из-под Петрограда на Дон. Но при царившей неразберихе и непрочности новой власти никто, кроме Краснова, не брался вывести их на родину. Большевики, опасавшиеся оставлять под Петроградом такое количество казаков, не тронули Краснова, который и организовал вывод казаков на Дон. «12 ноября 1-я Донская дивизия потекла на Дон и успокоилась», – вспоминал Краснов. Он жаловался, что казаки 10-го Донского полка, которым он командовал в начале Мировой войны, не взяли его с собой в эшелон «из трусости». Вывод Краснова гласил: «Эти люди были безнадежно потеряны для какой бы то ни было борьбы, на каком бы то ни было фронте»[34].

После событий 1 ноября участие казаков в наступательных действиях против большевиков надолго прекратилось. 2 ноября казачий комиссар при Ставке Шапкин телеграфировал на Дон: «Во избежание бесполезного пролития крови и создания невозможных для казаков условий существования предлагаю всем казачьим частям немедленно прекратить активное вмешательство в борьбу с большевистским движением»[35]. И хотя в этот день московские «контрреволюционеры» и «умоляли прислать помощь экстренным порядком»[36], 3 ноября отправка казачьих отрядов на Воронеж и далее на Москву была отменена[37].

Четко проявился примиренческий настрой казачьих полков, их нежелание участвовать в «братоубийственной» войне. 5 ноября газета «Приазовский край» опубликовала статью «Ближайшая тактика казачества», где было сказано: «Роль спасителей отечества (казакам. – А.В.) не улыбается… Единственное спасение казачество видит в общественной самодеятельности и организации». Совет Союза казачьих войск в Петрограде заявил 7 ноября, что казачество «поставило своей задачей не вмешиваться в начавшуюся Гражданскую войну, а все свои силы направить на создание демократического правопорядка в родных областях»[38]. Но все же обособленно державшиеся, не знавшие дезертирства казачьи части казались инородным телом в море разлагающейся солдатской массы. Их опасались, от них старались побыстрее избавиться. На станциях большевики развешивали лозунги: «Солдаты – к нам, казаки – по домам, офицеры – по гробам». И казаки с фронта охотно устремились домой, на Дон.

Глава 3. «Добровольцы» и «партизаны»

Не только эшелоны с казачьими полками торопились через охваченную революционными беспорядками Россию к берегам Тихого Дона.

30 октября из Петрограда на Дон выехал генерал М. В. Алексеев, бывший начальник штаба главковерха, признанный лидер «правых беспартийных» генералов. Уезжая, Алексеев знал, что сами казаки не будут водворять порядок в России, но надеялся, что свою территорию они от большевиков защищать будут и тем самым обеспечат базу для формирования на Дону новой армии[39]. 2 ноября 1917 года Алексеев прибыл в Новочеркасск, и этот день был отмечен белыми впоследствии как день рождения Добровольческой армии (вообще идея создать Добровольческую армию для борьбы с немцами появилась в военных верхах России в конце сентября 1917 года)[40]. На Юг России началась переброска юнкерских училищ из Киева, Одессы. Политика советской власти усилила приток офицеров в эти области. Приказ Петроградского ВРК армейским комитетам от 25 октября 1917 года гласил, что офицеры, которые «прямо и открыто» не присоединятся к революции, должны быть немедленно арестованы «как враги»[41], после чего многие офицеры поодиночке и группами отправились на Дон. В декабре 1917 года в Ростове-на-Дону было зарегистрировано 17 тысяч офицеров[42].

Донской атаман Каледин, не уверенный в силах и способностях генерала Алексеева, на призыв последнего «дать приют русскому офицерству» выразил «принципиальное сочувствие», но, подталкиваемый рядом своих сподвижников, которые «по соображениям благоразумия» отныне решили маскировать свои цели, намекнул, что центром «Алексеевской организации» лучше избрать Ставрополь или Камышин[43]. Тем не менее генерал Алексеев и его организация остались в Новочеркасске, прикрывшись принципом «с Дона выдачи нет».

Однако прибывшие на Дон многочисленные офицеры не спешили связать свою судьбу с генералом Алексеевым. Реально во второй половине ноября 1917 года генерал Алексеев и российские военные в Новочеркасске могли опереться на сводно-офицерскую роту (до 200 человек), юнкерский батальон (свыше 150 человек), сводную Михайловско-Константиновскую батарею (до 250 юнкеров) и Георгиевскую роту (до 60 человек)[44]. Кроме того, в Новочеркасске с 8 ноября стала формироваться «Донская студенческая боевая дружина» силою до 2 рот. В декабре была сформирована 3-я студенческая рота. Количественно эти силы не шли ни в какое сравнение с казачьими полками, уже прибывшими на Дон. Тот же Алексеев в это время считал, что в случае необходимости можно будет опереться на 50 тысяч человек, имея, видимо, в виду личный состав казачьих полков.

Судя по цифрам, приводимым Алексеевым (50 тысяч), половина всех мобилизованных донских казаков к концу ноября уже была на Дону. Но когда дошло до конкретного дела, когда в самом сердце Юга России, в Ростове, высадился черноморский десант и восстали рабочие, даже здесь, у себя на Дону, казачьи полки попытались уклониться от борьбы. Были случаи братания между казаками и солдатами запасных полков. В самом Ростове сопротивление оказал лишь 6-й Донской пеший батальон. Его казаки во главе с ген. Потоцким защищались на эвакуационном пункте вокзала до 28 ноября[45].

Казаки, пришедшие с фронта на Дон по российской и украинской территории, представляли, в общем, настрой масс, осознавали несопоставимость сил и, опасаясь войны между Доном и Россией, высказывались за Учредительное собрание и упрекали Войсковое правительство за узурпацию власти на Дону.

В ночь на 25 ноября ждали выступления большевиков в самом Новочеркасске, и Войсковое правительство концентрировало наиболее надежные части в здании штаба Добровольческой армии (Барочная, 26) и Новочеркасского казачьего юнкерского училища. Но запасные солдатские полки в Новочеркасске – 272-й и 273-й – были разоружены заранее, и выступления большевиков не произошло. Главной оставалась опасность со стороны Ростова, который почти целиком был в руках большевиков.

Реальных сил у Каледина под рукой было ничтожно мало: сотня казаков, две полевые батареи и отряды юнкеров, кадет, студентов. Все они были сведены в особую бригаду полковника Юдина[46]. У большевиков было явное превосходство в артиллерии, на подошедших черноморских тральщиках стояли орудия калибром 120 мм и 6 дюймов.

В таких условиях Войсковое правительство спешно созывает Войсковой круг и 26 ноября обращается за помощью к Алексееву. В тот же день Георгиевская рота направляется на образовавшийся новый «фронт».

Бои начинаются с того, что алексеевцы атакуют окраины Ростова, а казаки регулярных полков митингуют и отказываются наступать.

Вслед за георгиевцами 26 ноября вечером под Ростов и Нахичевань выезжает офицерская рота (200 человек) и юнкерский батальон (150 человек) под командованием полковника Хованского, которые атакуют Нахичевань, но получают отпор и закрепляются в ст. Александровской и на станции Кизитиринка. В первом же бою на правом фланге был перебит весь 1-й взвод юнкеров капитана Данского[47]. По данным В. Матасова, взвод состоял из кадет Одесского и Орловского корпусов. «Найденные трупы мальчиков были изрешетены штыковыми ударами»[48].

В ночь с 27 на 28 ноября туда же под Ростов направляются Михайловско-Константиновская юнкерская батарея (без орудий, в качестве пехотной роты), спешенная сотня донских юнкеров и сотня 6-го Донского пешего батальона[49].

Несколько дней бои идут с переменным успехом. По воспоминаниям юнкера-константиновца В. Терентьева, 28 ноября их батарея (сменившая юнкерский батальон) вела ружейную перестрелку с большевиками и потеряла 1 юнкера убитым и 5 ранеными. Юнкера были в Александровской, большевики – в Нахичевани, у кирпичного завода. После полудня пошел дождь, а в сумерках – снег. Вечером батарею сменили донские юнкера.

29 ноября юнкерская батарея вновь вела перестрелку и отбила атаку большевиков. Вчерашние студенты, ставшие юнкерами, в бою и команды отдавали соответствующие. Так, когда их стали обходить, последовал приказ: «Правофланговому отделению занять положение, перпендикулярное существующему»[50].

За два дня из строя выбыли 5 убитых и 28 раненых (по другим данным – убиты 5 юнкеров, ранены 5 офицеров и 29 юнкеров)[51]. Ночью константиновцев и михайловцев сменили новочеркасские студенты (студенческая дружина), а вместе с ними – старики Аксайской станицы и добровольцы 6-го Донского пешего батальона. В. Терентьев отмечает постоянный артиллерийский огонь с черноморских тральщиков, стоявших в порту Ростова. Но снаряды все время рвались где-то сзади, многие падали в Дон и даже попадали на другой (левый) берег[52].

Из всех описаний боев явствует, что с той и другой стороны участвуют по несколько сотен человек. В основном это офицеры и юнкера-алексеевцы и черноморские моряки. Остальная масса – казачьи и солдатские полки – уклоняется от боев, «не хочет кровопролития». Сам Каледин, во многом подпавший под влияние донской интеллигенции и разделявший некоторые аспекты ее отношения к классовой борьбе, говорил: «Вы, может быть, спросите, почему же мы не покончили с большевиками одним ударом. Сделать это было нетрудно, но страшно было пролить первыми братскую кровь…»[53].

Как видно, даже через месяц после октябрьских событий глава антибольшевистского движения считал «классовых врагов» «братьями», в то время как главный противник – большевики – стоял на строго классовых позициях и подобным колебаниям давал строго классовую оценку: «…Мелкий буржуа боится классовой борьбы и не доводит ее до конца, до самого главного»[54].

Донцы все это время собирали силы под командованием полковника Юдина у Кизитиринки (Донская особая казачья бригада). В. Падалкин подсчитал, что под командованием Юдина собрались:

3 сотни юнкеров Новочеркасского училища – 450 чел. – есаул Н. П. Слюсарев;

2 сотни слушателей общеобразовательных курсов – 320 штыков – полк. Дубенцов;

1 сотня 1-го Донского запасного полка – 138 шашек – хорунж. И. Г. Цыкунов;

2 сотни 6-го Донского пешего батальона – 320 штыков – есаул М. А. Самохин;

1 сотня 5-го Донского пешего батальона – 148 штыков – хорунж. А. П. Агапов;

сводный казачий батальон (Новочеркасская дружина) – 967 штыков – ген. М. Н. Никольский;

сводная батарея Донского запасного дивизиона – 6 трехдюймовых орудий и 150 казаков— войск. старшина Шульгин.

Всего – 2493 бойца, 49 пулеметов, 6 орудий[55].

30 ноября на фронт приехал сам Каледин с полковником М. И. Бояриновым, с ними прибыли 6 бомбометов[56], 4 орудия Запасной батареи (батарея была казачья, но номерами стали юнкера, казаки воевать не хотели) и пулеметная команда 5-го Донского пешего батальона.

Силы у Каледина появились к 2 декабря, когда спешно собранный Войсковой Круг подтвердил намерение Каледина подавить восстание в Ростове. Ранее нейтральные полки поддержали атаку алексеевцев. Как вспоминал участник боев есаул И. Г. Сафонов, «наступление на Ростов кроме указанной цифры добровольцев в 300 чел., со стороны Армянского монастыря вела:

1) Бригада казаков в полном боевом составе 46-го и 48-го Донских казачьих полков, около 2000 чел. под командой полк. Краснова при командирах полков полковниках Дукмасове и Цыганкове.

2) От ст. Александровской: 5-й пеший батальон, юнкера Новочеркасского казачьего училища, слушатели урядничьих курсов, кадеты, гимназисты и старики казаки – добровольцы от ближайших к Ростову станиц.

3) По бугру от станиц Аксайской и Александровской шла батарея есаула Попова Вас. Вас.[57]

4) От станицы Гниловской наступал с артиллерией не какой-то Назаров, а последний расстрелянный большевиками атаман Всевеликого Войска Донского»[58].

Общим наступлением руководил сам Каледин, его охранял отряд полковника Н. Н. Упорникова. Всего, по подсчетам Падалкина, для наступления на Ростов было стянуто 4526 штыков, 2117 шашек, 12 орудий, 4 броневика (подтянутые гужевым транспортом) и 400 «добровольцев»-алексеевцев[59].

В. Терентьев уточняет состав отряда, наступавшего от Александровской, – 3 сотни донских юнкеров (по другим данным – 2 сотни, 1-я и 3-я, под командованием войскового старшины Кучерова и есаула Слюсарева), сотни 6-го Донского пешего батальона, дружина стариков станицы Аксайской, пулеметная команда 5-го Донского пешего батальона; от Алексеевской организации – юнкерский батальон, офицерский отряд, Константиновско-Михайловская батарея (без орудий).

От Кизитеринки на Нахичевань наступали без дорог. В Нахичевани захватили несколько солдат, которые не сопротивлялись, ссылаясь на «нейтралитет». «На вопрос, зачем они здесь, они отвечали, что, собственно, ни за чем, а просто ночевали у девочек»[60].

От Таганрога на высоты у ст. Гниловской 2 декабря подошла и встала батарея под командованием А. М. Назарова – 2 орудия и 900 бойцов – (при ней пулеметная команда 51-го Донского полка) и сразу же перекрыла тральщикам выход из Ростовского порта в Азовское море. Батарея укрылась в котловине за железной дорогой, наблюдатели расположились на самой насыпи. Первая же очередь шрапнелью по тральщикам вызвала 10-минутную панику, после чего флотилия ушла[61]. Ударный отряд из 11 сотен (одна из них – кубанская) прорвался в город со стороны Олимпиадовки, где сопротивление большевиков было сломлено конной атакой.

В сумерках юнкера, наступавшие от Александровской, вошли на Большую Садовую и встретились с кубанцами, едущими от вокзала. Обгоняя их, въехал в город автомобиль Каледина. Как отмечали участники штурма, «город жил своей жизнью, и обыватели совсем не понимали происходящих событий»[62].

В это время (в начале декабря 1917 года) большевики начали планомерную вооруженную борьбу с «контрреволюций» на Юге. В. А. Антонов-Овсеенко был назначен командующим войсками внутреннего фронта. При его участии Ставка, где теперь уже было новое, поставленное большевиками командование, создала Революционный полевой штаб с задачей координации военных операций против украинской Центральной Рады и против Дона, «по передвижению и переброске войск со всех фронтов, не останавливаясь перед снятием таковых с позиций»[63]. Сам Антонов-Овсеенко двинул на Юг войска из Центра. Снятые с фронта воинские части и красногвардейские отряды выходили к границам Дона с четырех сторон: со стороны Донецкого бассейна, от Воронежа, от Царицына; на юге области, на станции Торговой стали революционные солдаты, прибывшие с Кавказского фронта. 156-й Елизаветпольский полк и местные крестьяне организовали здесь СНК по примеру Петрограда. В Торговой шел отсев солдат, бегущих с Кавказского фронта. «Тут они сдавали оружие, а наиболее революционные элементы оседали в формирующихся частях»[64].

Навстречу красногвардейцам и солдатам к границам области атаман Каледин выдвинул все те же казачьи полки. Создавалась новая система управления войсками. 3 декабря командующим ростовским районом был назначен ген. Назаров. 13 декабря он стал походным атаманом.

Донские казачьи полки, прибывшие с фронта и выставленные к границам области, брались большевиками на учет как сила противника. 1 (14) декабря Антонов-Овсеенко сообщил, что казаков под ружьем 50 тысяч, «происходит мобилизация стариков. Ежедневно прибывают новые казачьи части. В некоторых казачьих частях брожение по поводу этой мобилизации, так как пехотинцев увольняют»[65]. Прикрывавшие границы части надежностью не отличались. По мнению белогвардейцев, во фронтовых казачьих частях «внутренний надлом в сторону развала уже произошел»[66], они заболели «шкурным вопросом» и «стремлением к отдыху… от тяжелой страды боевых дней…»[67].

Впрочем, особых надежд на казачьи полки вожди контрреволюции и не возлагали. Казаки должны были лишь удержать границы области, дать возможность развернуть здесь новую Добровольческую армию, которая и двинется на Москву и Петроград.

Организационным центром всех антибольшевистских сил на Дону стал Донской Гражданский совет, который, по мысли генерала А. И. Деникина, должен был стать «первым общерусским противобольшевистским правительством[68]. Одним из решающих факторов создания Донского Гражданского совета стало прибытие в Новочеркасск 10 декабря 1917 года представителя Франции полковника Гюше, который 11 декабря сообщил Алексееву, что французы выделили для антибольшевистских сил на юге 100 миллионов франков[69].

Во главе Донского Гражданского совета встал «триумвират» – М. В. Алексеев, прибывший в Новочеркасск 6 декабря Л. Г. Корнилов и А. М. Каледин. Консул США в Москве сообщал 9 января 1918 года: «Алексеевым, Корниловым и Калединым подписано соглашение, по которому первый из вышеназванных лиц берет на себя политическое руководство и оставляет за собой обязанности военного министра; второй снова возглавит Добровольческую армию и командование всеми войсками после того, как военные действия будут перенесены за пределы Донской области, а третий берет на себя командование укрепрайонами и оборонительными операциями в границах Донской области»[70].

Однако перспективы перенести военные действия за пределы области были в тот период весьма сомнительны. Добровольческая армия формировалась медленно. Основой ее формирования стала Алексеевская организация. 20 декабря 1917 года приказ Каледина № 1058 разрешил формирование добровольческих отрядов. До этого формировались «нелегально». Официально о создании Добровольческой армии и об открытии записи в нее было объявлено 24 декабря 1917 года. 25 декабря в командование армией вступил Л. Г. Корнилов.

За месяц, с 15 декабря по 15 января, было сформировано 6 батальонов и 3 артиллерийские батареи. Количественно это выглядело так:

Корниловский полк – 650;

Киевское училище – 200;

Офицерский полк – 187;

Отряд пол. Боровского – 97;

Юнкерский батальон – 150;

Студенческая рота – 160.

Всего – 1440[71].

Что касается трех батарей, то одну батарею «украли» у 39-й пехотной дивизии на ст. Торговой, 2 орудия взяли на складе в Новочеркасске для отдания почестей и «затеряли» и одну батарею купили у казаков за 5 тыс. рублей[72].

Если «расшифровать» это краткое сообщение А. И. Деникина, то получится целых три рассказа – романтических или авантюрных.

На станцию Лежанка, где стояла батарея 39-й дивизии, за орудиями была послана группа конных юнкеров-артиллеристов поручика Давыдова. «Для «маскировки под казаков» к нам добавили юнкеров казачьего училища. Начальником экспедиции был лейтенант Герасимов», – вспоминал участник экспедиции[73]. Из Лежанки вывезли 2 орудия образца 1900 года и 4 зарядных ящика с 501 снарядом.

А. Падалкин утверждал, что набег на Лежанку организовал генерал Герасимов, и отправились в «набег» 25 донских юнкеров и 5 юнкеров-добровольцев. Шли через Веселый, зимовники Королькова и Сапунова, орудия захватили 6 декабря и в Новочеркасске 9 декабря передали Алексееву[74].

Одно орудие «добровольцы» взяли в Донской запасной батарее для похорон юнкера Малькевича. Гроб везли на лафете, орудие (образца 1902 года) сняли. После похорон, когда казаки потребовали орудие обратно, им вернули деревянную платформу и траурное покрывало. Само орудие осталось в Михайловско-Константиновской батарее, «нося название 1-го или похоронного орудия батареи». Командовал им штабс-капитан Шперлинг[75].

А покупать орудия у 2-й Донской батареи ездил сам генерал А. П. Богаевский[76].

По мнению А. И. Деникина, «все эти полки, батальоны, дивизионы… были, по существу, только кадрами, и общая численность всей армии вряд ли превосходила 3–4 тыс. человек, временно, во время ростовских боев, падая до совершенно ничтожных размеров»[77].

Состав «добровольцев» охарактеризовал в 1921 году Я. Лацис, известный чекист: «Юнкера, офицеры старого времени, учителя, студенчество и вся учащаяся молодежь – ведь это все в своем громадном большинстве мелкобуржуазный элемент, а они-то и составляли боевые соединения наших противников, из нее-то и состояли белогвардейские полки»[78]. Деникин писал: «В нашу Запорожскую Сечь шли все, кто действительно сочувствовал идее борьбы и был в состоянии вынести ее тяготы»[79]. Иллюстрацией может служить история 1-го кавалерийского дивизиона полковника Василия Сергеевича Гершельмана (лейб-гвардии Уланского Его Величества полка). 1-й эскадрон состоял в основном из офицеров; из 68 бойцов семеро были донцы – подъесаул Мальчевский, 4 хорунжих – Раздоров, Бочаров, Попов, Линьков – и 2 добровольца – А. Корольков и Ник. Корольков. 2-й эскадрон – 67 сабель – состоял из добровольцев – юношей, имевших о службе самое приблизительное представление. Многие из них не умели ездить верхом[80]. «Причем все всадники были без шашек». Лошади были забраны у Заамурского запасного конного полка. Там же позаимствовали 300 мексиканских карабинов. Пулеметы выкрали в ст. Каменской во время Съезда фронтового казачества[81].

Особо важную роль среди этих элементов играло офицерство. Перед Первой мировой войной русское офицерство было по своему происхождению всесословным. «Касты не было, но была обособленность корпуса офицеров»[82]. За войну офицерский корпус вырос приблизительно в пять раз. Кадровые офицеры к 1917 году занимали посты не ниже командира полка или батальона. Низовые звенья занимали офицеры военного времени[83], подавляющее большинство которых составляли выходцы из крестьян[84]. Однако специфика профессии способствовала подбору на офицерские посты людей охранительной, патриотической направленности. По своим политическим взглядам 80 % офицеров, составлявших основу Добровольческой армии в тот период, были монархистами[85]. «Большевики с самого начала определили характер Гражданской войны: истребление, – писал Деникин. – Выбора в средствах противодействия при такой системе ведения войны не было»[86]. Армия формировалась во враждебном окружении, офицеры «встречали в обществе равнодушие, в народе вражду, в … социалистической печати злобу, клевету и поношение»[87]. Сам настрой общества налагал свой отпечаток на Добровольческую армию. «Было бы лицемерием со стороны общества, испытавшего небывалое моральное падение, требовать от добровольцев аскетизма и высших добродетелей. Был подвиг, была и грязь», – писал А. И. Деникин[88]. В целом, как считал Деникин, «в большинстве подобрались высокодоблестные командиры…»[89], а сами «добровольцы» отличались стойкостью и беспощадностью. Командующий генерал Корнилов инструктировал их: «В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы»[90].