Люди в погонах

– Плохо, – заметил Мельников.

– Ясное дело, плохо. Разве я сам всегда точно могу определить, на что коммунистов нацеливать? Определяю, определяю, да и промахнусь. Холостой ход получается.

Мельников слушал Нечаева и думал: «А ведь, пожалуй, правильно рассуждает. Зря я с ним раньше не побеседовал». И когда тот высказался до конца, комбат предложил сразу:

– Давайте, капитан, работать рука об руку, чтобы, знаете, в одну цель бить.

Нечаев оживился. Светло-зеленые глаза его снова забегали под темными ресницами. Он радостно кивнул:

– Хорошо, товарищ подполковник!

– А теперь, – сказал Мельников после небольшой паузы, – давайте сосредоточим огонь на главном противнике: упрощении. Вы меня поняли, надеюсь?

– Как не понять после такого горького опыта.

– К сожалению, не всех научил этот опыт, – заметил комбат, нахмурившись. – И еще вот что: солдаты сильно переживают потерю первенства. Головы повесили.

– Знаю, – ответил Нечаев.

– А что предлагаете?

Секретарь достал из стола записную книжку и познакомил комбата со своими наметками.

– Значит, собрания, групповые беседы. Правильно, – одобрил Мельников. – Но этого мало. Нужно ежедневно, непрерывно воспитывать людей, беседовать с каждым в отдельности. И не только по вечерам в казарме, а везде. Иногда вовремя сказанные два-три слова ценнее часовой лекции…

Нечаев слушал комбата внимательно, делал новые пометки в записной книжке и в свою очередь объяснял:

– Некоторые командиры взводов у нас забывают об агитаторах.

– Это напрасно, – сказал Мельников и тоже достал из кармана маленький желтый блокнот, что-то записал в него. – Без актива работать нельзя, – продолжал он. – Агитаторы – большая опора командира. Может, на бюро этот вопрос поставить следует или на партийном собрании…

Неожиданно широко распахнулась дверь и в комнату вошел подполковник Григоренко.

– Ага! – воскликнул он громко. – Что я вижу? Командир батальона у секретаря парторганизации. Редкий случай в полку.

– Шутить изволите, – сказал Мельников, предлагая замполиту табуретку.

– Какая шутка! – продолжал тот, не снижая тона. – Вон спросите у Нечаева, когда он встречался с командиром как секретарь? В месяц раз при получении партвзносов, да и то в комнате командира.

Григоренко сел, снял фуражку, пригладил мягкие, зачесанные назад волосы и потрогал пальцем закрученные кончики черных усов.

– Ну как самочувствие после бури? – спросил он, внимательно посмотрев на Мельникова.

– Бодрое. Жду новых проработок.

– Странное у вас желание.

– А куда же денешься? Вот смотрю на вас и думаю: сейчас начнете какие-нибудь выводы делать.

Григоренко сказал улыбаясь:

– Это меня в детстве дед воспитывал так. Сперва хворостиной отдует за провинность, а потом усадит рядом и целый час отчитывает, вроде выводы делает. Слушаю, слушаю, бывало, да и подумаю: «Лучше бы ты, дед, еще мне хворостиной всыпал, чем своим нудным разговором потчевать».

– А все же терпели? – спросил Мельников.

– Когда как.

Собеседники рассмеялись.

Григоренко расстегнул шинель, отбросил полы с колен и, глубоко вздохнув, опять повернулся к комбату с вопросом:

– Неласковая земля у нас, правда? Негостеприимная. Не успел человек приехать – и вдруг неприятность.

– Не в земле тут, пожалуй, дело, – загадочно ответил Мельников, – а, скорее, в климате.

Григоренко поднял голову, острые кончики усов его забавно зашевелились.

– В климате, говорите? – переспросил он, стараясь вникнуть в суть услышанного. – Что же, может быть.

Молчавший до сих пор Нечаев, улыбаясь, вставил:

– А климат преобразовать можно, товарищ подполковник.

– Можно, – согласился Григоренко. – Что ж, думайте, обсуждайте, мешать не буду. – Он застегнул шинель и потянулся за фуражкой.

– У меня вопрос к вам, – сказал Мельников, поднявшись со стула. Замполит повернулся. – Тут изобретатель есть. Серьезный паренек.

– Кто?

– Рядовой третьей роты.

– Зозуля, – подсказал Нечаев. – Я уже говорил о нем Степшину.

– И что он изобретает?

Мельников стал рассказывать. Григоренко выслушал его внимательно, сказал:

– Хорошо, пусть работает, помочь ему надо.

– Но как организовать эту помощь? – спросил Мельников. – Комиссия по изобретательству есть в полку или нет?

Григоренко задумался.

– Должна быть. Если не ошибаюсь, председателем ее по приказу министра назначается заместитель командира части. Значит, подполковника Сердюка тормошить надо. Пишите рапорт, прикладывайте соответствующие документы и давайте им ход. Поддержу.

Он хотел направиться к двери, но остановился и с каким-то особенным вниманием посмотрел в лицо Мельникову.

– Теперь я вам задам вопрос.

– Пожалуйста.

– Мне кажется, – задумчиво произнес Григоренко, – что мы с вами где-то встречались. Но где? Вы были в третьей ударной?

– Нет.

– Значит, в другом месте. Но где-то я вас видел. Надо вспомнить.

После ухода Григоренко Мельников еще долго сидел с Нечаевым. Время от времени подумывал: «Интересный человек замполит. Ничего вроде не сказал серьезного, а настроение поднял. И, главное, насчет климата не возражает».

Идя в столовую, Мельников всю дорогу расспрашивал Нечаева о Григоренко.

3

Из столовой Нечаев снова отправился в казарму. После ужина в ротах начиналась массовая работа – самое удобное время для бесед с солдатами. Когда был здоров замполит Снегирев, он почти всегда в эти часы появлялся в комнатах политпросветработы. Как ни устанет, бывало, на полевых занятиях, а все равно придет. «Мы политработники, – говорил он Нечаеву. – У нас особый контакт с людьми должен быть, и терять его нельзя ни на одну минуту».

«Особый контакт», – повторил мысленно капитан, держа путь туда, где в густой темноте словно висели один над другим два ряда ярко освещенных окон.

Нравились Нечаеву неутомимость замполита и его любовь к людям. В понимании майора Снегирева не было солдат плохих или хороших, легких или трудных. В каждом из них он видел человека с особым складом души, характером, своими склонностями, запросами, недостатками. И никто в батальоне не умел так тонко и неотразимо воздействовать на солдат, как замполит.

Никогда не забыть Нечаеву тяжелого пешего марша во время весенней распутицы. Это был последний выход Снегирева в поле. Более двух суток батальон находился в пути. Ночь. Резкий ветер. Холодный дождь сек лица. Измокшие, усталые солдаты еле брели по невидимой в темноте дороге.

Майор Снегирев чувствовал сильное недомогание и шел, опираясь на плечо Нечаева. Вдруг появился разгоряченный Буянов. «Где комбат? – спросил он взволнованно. – Люди не могут идти, падают». Замполит остановил его: «Не спешите, старший лейтенант, сейчас все выясним». Он снял руку с плеча капитана и, покачиваясь, направился к роте. Нечаев не слышал, что говорил замполит солдатам, но вскоре увидел: колонна оживилась, люди подняли головы, зашагали быстрее и тверже.

Теперь, вспоминая это, Нечаев пожалел, что слишком мало пришлось ему послужить с майором. Не успел он как следует приглядеться к человеку, перенять у него все хорошее, что приобрел тот за многие годы постоянного и тесного общения с солдатами.

Зайдя в казарму, Нечаев завернул в свою артбатарею. Дежурный доложил, что командир первого взвода лейтенант Редькин беседует с людьми. Дверь в комнату оказалась приоткрытой, слышался звонкий, по-мальчишески чистый голос.

Нечаев не стал заходить в комнату и прерывать лейтенанта. Он верил в его добросовестность, хорошо знал способности молодого, недавно окончившего артиллерийское училище офицера.

Старания Редькина ощущались во всем. Помещение было чистым. Койки стояли как по линейке. В глаза капитану бросился новый плакат: «На учении действовать, как в бою». Неподалеку от него висела свежая стенгазета «Артиллерист». Среди заметок выделялся рисунок: орудийный расчет на огневом рубеже. Под рисунком слова: «Ни одного выстрела мимо цели». Нечаев одобрительно кивнул головой: «Правильно, хорошо».

Постояв несколько минут возле стенгазеты, капитан пошел в роту Крайнова. Офицеров он уже не застал здесь.

Старшина доложил ему, что командир роты приказал ничем не занимать солдат после чистки оружия, предоставить им полный отдых.

– Ясно, – сказал Нечаев и подумал: «Такое приказание отдать нетрудно».

В казарме было тихо, скучно. Солдаты сидели возле коек в одиночку и маленькими группами. Глядя на них, капитан снова подумал о майоре Снегиреве. Вспомнил, с какой радостью встречали его люди, сколько появлялось у них самых различных вопросов. А вот он, Нечаев, не сумел еще завоевать такого завидного авторитета. Нет у него пока того особого контакта, о котором говорил замполит.

Нечаев зашел в комнату политпросветработы. В ней тоже было скучно. Три солдата листали подшивки газет. На зеленой скатерти стола лежала шахматная доска с разбросанными на ней фигурами. В углу, на тумбочке, покоилась новенькая, с блестящими планками гармонь. Задержав на ней взгляд, Нечаев представил, как бы сейчас поступил замполит. Тот наверняка взял бы гармонь и такое заиграл, что вся рота собралась бы вокруг него. А вот он, Нечаев, сколько ни пытался учиться, ничего не вышло.

Положив на гармонь руку, капитан спросил, обращаясь к солдатам:

– Почему никто не играет? Разучились, что ли?

Рядовой Стрельцов, широкоплечий, с крупными веснушками юноша, пожал плечами.

– Пальцы к ладам не тянутся, товарищ капитан.

– Что «пальцы» – душа должна тянуться.

Стрельцов только повел бровями.

– У настоящего гармониста душа никогда с гармонью не расстается, – продолжал Нечаев. – Недавно я книжку одну прочитал. Трогательная история описана.

Он пригладил пальцами волосы и присел поближе к Стрельцову.

– Так вот. В войну дело было. Служил в одной роте паренек из Саратова. На вид не очень бравый, а на гармони играл отменно. Так играл, что любую усталость будто рукой снимал.

Стрельцов посмотрел в глаза рассказчику, как бы говоря: «знаю, знаю, товарищ капитан, куда клоните». А Нечаев продолжал:

– Пришлось как-то роте высоту штурмовать. Раз пошли солдаты в атаку – неудачно. Вторично пошли – опять неудача. Уж очень подступы к вражеским укреплениям были неудобны. Весь день сражались. Многих товарищей потеряли, из сил выбились, а высоту не заняли. Тогда командир вызвал к себе гармониста и приказал: «Играй веселую». Услышав голос гармони, солдаты снова поднялись из траншей, собрали все силы… и, что вы думаете?

– Заняли? – догадался Стрельцов.

– Верно, заняли, – подтвердил Нечаев. – А теперь послушайте, что произошло через три дня после этого штурма. – Он понизил голос: – Через три дня гармонист был тяжело ранен. Когда его вынесли с поля боя, кто-то сказал: «Кажется, все, ребята…» У многих заблестели слезы. Но тут раненый открыл глаза. Обвел взглядом друзей, прошептал: «Дайте гармонь».

– Ожил, значит? – нетерпеливо спросил Стрельцов.

– Обожди, не перебивай! – послышались возмущенные голоса.

– Так вот, – сказал Нечаев, подавшись вперед всем корпусом. – Товарищи осторожно приподняли раненого, дали ему гармонь. Взял он ее и заиграл. Да так заиграл, точно хмелем плеснул в солдатские души. А минут через пять гармонь вдруг умолкла…

– Он умер? – тихо, в один голос спросили настороженные солдаты.

– Да, – так же тихо ответил Нечаев и, посмотрев в глаза Стрельцову, добавил: – Но гармони из рук не выпустил…

Стрельцов тяжело вздохнул. Рассказ капитана тронул его за самое сердце. И собственные слова «пальцы к ладам не тянутся» показались теперь чужими. Ведь если говорить честно, то не было еще такого вечера, когда бы руки его не тянулись к гармони. А сегодня… Сегодня Груздев испортил все дело. Не успел он, Стрельцов, растянуть мехи, как тот загремел над самым ухом: «Ты брось панихиду заводить. Без нее тошно».

Стрельцов поморщился, но тут же вскинул голову и, не сказав ни слова Нечаеву, взял гармонь. Сперва он медленно и неслышно побродил по ладам усталыми пальцами, прислушался, как вздыхают мехи. Потом заиграл. Сразу ожила тихая казарма. Звуки знакомой песни расплескались по всем углам. Не прошло и десяти минут, как возле гармониста собралась чуть ли не вся рота.

– А где же Груздев? – спросил Нечаев, оглядывая присутствующих. Кто-то сказал:

– Он болен.

– Что с ним?

Старшина объяснил:

– Непонятно, товарищ капитан. В медпункт не идет. Укрылся одеялом с головой и молчит.

«Странно», – подумал Нечаев и тихо, чтобы не мешать гармонисту, вышел из комнаты. Зная неуравновешенный характер ефрейтора, Нечаев не знал, что и подумать. Детство Груздева было тяжелым. На его глазах гитлеровцы расстреляли родителей, сожгли дом. А через месяц обездоленный маленький человек оказался в лагере за колючей проволокой. Из лагеря забрал его к себе какой-то трактирщик. Почти три года мальчик терпел оскорбления и побои, пока не вырвали его из вражеского плена советские солдаты.

Вот почему и беспокоило сейчас Нечаева поведение Груздева. Кто знает, что может прийти ему в голову после неудачных стрельб, когда все говорили о его провале. Тут, пожалуй, самый твердый человек не выдержит.

Нечаев решил сейчас же поговорить с солдатом. Подойдя к койке, он поднял краешек одеяла, спросил шутливо:

– Что это вы, Груздев, болеть надумали? Нехорошо.

Неожиданное появление капитана смутило ефрейтора.

Он живо вскинул голову и спрятал в кулаке дымящуюся цигарку, которой затягивался украдкой под одеялом.

– От старшины маскируетесь?

– Виноват, – пробасил Груздев. – Нарушил немного порядок, товарищ капитан.

– Порядок – это не все. Вообще в больном состоянии курить не стоило бы.

– Да я ничего, – засмущался ефрейтор. – Мне уже лучше, товарищ капитан.

Он сбросил с себя одеяло, спустил ноги на пол и потянулся к сложенному на тумбочке обмундированию.

– Зачем встаете? – забеспокоился Нечаев. – Лежите, пожалуйста. Врача можно пригласить.

– Нет-нет, – упорствовал тот. – Голова немного болела, а теперь все прошло.

– Ну, смотрите, чтобы хуже не было.

Ефрейтор натянул сапоги, туго подпоясался и, резко одернув гимнастерку, махнул рукой.

– Хуже некуда, товарищ капитан. Был Груздев, да весь вышел.

– Как это «весь вышел»?

– А я и сам не пойму. Вроде кто-то по голове ударил. Да что говорить. У меня сейчас такая злость…

– Это зря, – сказал Нечаев и подумал: «Может, и вся ваша болезнь в этом».

Ефрейтор приложил руку к груди и поморщился:

– Вот здесь у меня горит.

– А вы думаете, у других не горит?

Ефрейтор промолчал, виновато опустив голову.

– Послушайте, Груздев, – сказал вдруг Нечаев, мягко положив ему на плечо руку. – Вы сильный человек, и не вам падать духом. Давайте лучше поговорим о деле. На днях я письмо получил от уволенных в запас товарищей. Помните Зимовца, Кравченко?

– Помню, – оживился ефрейтор. – Где они сейчас?

– В Донбассе.

– Что пишут?

– А вот заходите завтра ко мне. Мирзоян придет, Зозуля. Почитаем, посоветуемся. Ладно?

– Приду, товарищ капитан.

Нечаев смотрел в потеплевшее лицо ефрейтора и думал: «Как хорошо, что вспомнил я о письме. Сразу человека отвлек от грустных мыслей». Он еще хотел поговорить с ефрейтором, но в этот момент в комнате политпросветработы, откуда все время доносились переливы гармони, вдруг вспыхнула песня, громкая, многоголосая. Нечаев послушал и улыбнулся:

– Молодцы, хорошо взяли, – и поднявшись с табуретки, спросил ефрейтора: – Подтянуть не желаете?

– Можно, – нехотя согласился Груздев, но тут же прибавил: – Только у меня, товарищ капитан, горло побаливает.

– Это плохо, – сказал Нечаев, и его заволновала прежняя мысль: «Правду говорит Груздев или обманывает?» По выражению лица понять было трудно.

4

Домики, в которых жили семьи офицеров, были небольшие, желтые, под ребристой светло-коричневой черепицей. Стояли они в два ряда, образуя улицу, широкую и прямую. Мельников занимал крайний домик. Перед самыми окнами начинался обрывистый спуск в приречную впадину, густо заросшую кустарником и высокими деревьями. Деревья важно раскачивались под напором ветра, словно раскланивались то в одну, то в другую сторону. Сквозь голые сучья поблескивал первый ледок, сковавший недавно дождевые лужи.

Здесь целыми днями шумела детвора. Мальчишки с отчаянным визгом устремлялись с обрыва вниз, отважно размахивая руками. Когда Мельников заезжал домой, чтобы отдохнуть после обеда, он подолгу любовался их игрой и очень жалел, что нет рядом Володи и Людочки: вот бы где им раздолье-то было.

Сегодня, выбравшись из газика, комбат снова залюбовался маленькими бегунами, которые, по-птичьи раскрылатившись, бросались с крутизны, как парашютисты с самолета, теряя на ходу шапки, варежки, перевертываясь через головы.

Рядом с Мельниковым топтался шофер Джабаев. Он тоже смотрел на детей, хохотал и восторженно взмахивал руками:

– Ай здорово! Ай хорошо! Герои будут, товарищ подполковник!

– Да, молодцы ребята, – улыбаясь, ответил Мельников и, словно вспомнив что-то, проговорил задумчиво: – Каждый в детстве о полетах мечтает…

Широкоскулое смуглое лицо шофера еще больше расплылось от смеха. С детским восторгом он потер ладонь о ладонь и заговорил часто-часто, не успевая заканчивать фразы:

– Мечтает, хорошо мечтает, товарищ подполковник. Мысль, как орел… ух, душа замирает!

Мельников кивнул головой и направился к крыльцу. Он отыскал в кармане ключ, открыл дверь и вошел в коридорчик. Джабаев следовал за ним. Зная, что командир все еще живет без семьи, он считал своим долгом позаботиться о его домашних удобствах: часто заливал свежей водой рукомойник, иногда втайне от подполковника протирал влажной тряпкой стол, окна, стулья. Сегодня утром привез охапку сухой щепы, хотел затопить печку, но Мельников не разрешил:

– Что это вы, Джабаев, придумали. Еще тепло на улице.

Солдат смущенно постоял на месте, потом придвинул дрова поближе к печке и ушел. Сейчас он опять стоял возле печки и черными, как зрелые арбузные семечки, глазами поглядывал на комбата, будто спрашивал: «Теперь, может, затопить?» Уловив его мысль, Мельников сказал:

– Вечером топить будем.

Шофер уехал.

Раздевшись, Мельников прошел в комнату. Она чуть не наполовину была завалена книгами, которые на днях прибыли скорым багажом. Они лежали на двух этажерках, в фанерном ящике, на подоконнике. Военные журналы занимали почти весь стол. Здесь же стоял портрет Наташи. Отодвинув несколько журналов на край, Мельников сел на стул и достал из кармана конверт с письмом жены. Он получил его часа три назад. Тогда же в штабе распечатал, пробежал беспокойным взглядом первые строчки: «Здравствуй, дорогой Сережа. Крепко тебя целую». Дальше Мельникову читать не дали. В комнату стали заходить офицеры. Потом на территории батальона появился командир полка. Пришлось походить с ним по ротам, учебным классам. Поборов нетерпение, комбат носил письмо в кармане и все это время испытывал такое чувство, будто ему предстояло свидание с Наташей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.