Из Парижа в Бразилию по суше

– А что бы ты сделал на моем месте?

– Проще простого! Побежал бы в транспортное агентство и заказал билет на первый же пароход, идущий в Бразилию. А там бы уж возложил цветы на могилу, что вдали от дома.

– Я знаю, что умру в пути.

– Фу-ты, мокрая курица!

– Ты не знаешь, что такое морская болезнь!

– А ты знаешь?

– Увы! Однажды, себе на беду, я решил совершить прекрасную водную прогулку из Гавра в Кан и по возвращении рассказать моим коллегам об этом путешествии. Но едва я ступил на сходни, со мной начало твориться нечто невероятное – как при холере или белой горячке. А когда пароход отправился в путь, стало совсем худо.

– Обычная морская болезнь!

– Наверное. Но такой силы, что и матросы и пассажиры, глядя на меня, испытывали не только сочувствие, но и отвращение. Не в силах подняться, истерзанный беспрерывными рвотными позывами, лежал я, словно грязное животное, в собственных нечистотах, уверенный в том, что конец мой близок.

– Потом к морю привыкаешь.

– Это так говорится. От Гавра до Кана не более трех часов, но, поскольку штормило, мы проплыли целых восемь. И с каждой минутой мучения мои становились все нестерпимее. Меня рвало кровью, я потерял сознание. Сам капитан, старый морской волк, говорил, что никогда не видел ничего подобного.

– Ну и ну!

– Я терпел эту качку восемь часов, возможно, выдержал бы и все двенадцать, но ведь от Бордо до Рио-де-Жанейро не двенадцать часов, а двадцать три дня! Уверен, что я окочурюсь по пути.

– А давно совершил ты ту прогулку?

– Лет двенадцать тому назад.

– Может быть, твой организм за это время перестроился? Такое случается. Многие, страдавшие в юности морской болезнью, в зрелом возрасте смеются и над килевой, и над бортовой качкой.

– Уверен, все будет, как и прежде. При одном лишь взгляде на деревянных коней карусели или на качели у меня начинает кружиться голова. Недавно я решил прокатиться на пароходике по Сене. Все повторилось, да так сильно, что пассажиры пришли в негодование, предполагая, что я хлебнул лишнего. Меня даже чуть не забрали в полицию за злоупотребление спиртными напитками в общественном месте. Морская болезнь – на Сене! А тут ведь надо Атлантический океан пересечь.

– Ну что же делать?

– Я не побоялся бы отправиться в Африку, к самому экватору, на Камчатку, куда угодно. Я силен как бык, моей выносливости, необычайной для типичной канцелярской крысы, любой бы мог позавидовать.

– Неужели?

– Да. Когда я начал полнеть, то решил заняться фехтованием и гимнастикой. И стал одним из лучших учеников Паса.

– Браво!

– Если бы я знал, как добраться до той фазенды, не подвергая себя отвратительному недугу, я бы ни минуты не колебался.

– Прекрасно! А если я подскажу тебе такой путь?

– То сразу же поеду.

– Ловлю на слове!

– Ну что ж, если пообещаешь не обрекать меня на морскую болезнь.

– Обещаю!

– Итак, что же ты надумал?

– Просить у официанта счет и бумагу с ручкой.

– А бумагу-то зачем?

– Чтобы ты смог написать на имя префекта округа Сены прошение об отставке.

– Ты всерьез?

– Я люблю пошутить, но не в таких делах!

– Ну что ж, сжигаю свои корабли!

– И тем самым спасаешь себя от морской болезни? – обыграл слова Жака Жюльен. – Чтобы осуществить задуманный мною план?

– Какой именно?

– А это пусть станет для тебя сюрпризом! – ответил Жюльен, а про себя подумал: «Ты называешь экватор и Камчатку, словно речь идет о прогулке в Аньер[12]. Ну что ж, на Камчатке ты побываешь. И еще во многих других местах! Я буду не я, если не заставлю тебя добраться до Бразилии по суше!»

Глава 4

Дружба Жака Арно и Жюльена де Клене началась еще в школьные годы. Жюльен осиротел в двенадцать лет, и опекун поспешно поместил его в коллеж Святой Варвары, чтобы без помех управляться с солидным капиталом своего подопечного. В интернате мальчик был лишен всего – и встреч с родственниками в большой гостиной, и редких долгожданных прогулок за стенами учебного заведения, и даже каникул, проведенных под родимым кровом. Всякий раз, когда веселый рой воспитанников коллежа разлетался по своим домам, маленький миллионер, более несчастный, чем остальные, вместе взятые, оставался в интернате с детьми из Бразилии, Египта и Румынии, которые за сравнительно короткие каникулы просто не успели бы добраться до родины и вернуться назад.

Лишенный тепла семейного очага, не представляя себе, что такое домашнее обучение, Жюльен, однако, не стал лентяем, как многие его сверстники. Наоборот, упорно, со всем пылом юного, жаждущего знаний интеллекта овладевал он науками и прослыл блестящим учеником.

Шел уже третий год пребывания Жюльена в коллеже Святой Варвары, когда однажды после каникул он заметил в толпе растерянных, неловких новичков высокого, краснощекого, нескладного и, судя по всему, насмерть перепуганного увальня. Деревенские манеры и свойственный жителям Турени акцент заранее предполагали, что скоро этот недотепа станет жертвой боевой группировки, державшейся всегда во дворе особняком: задиры то обсуждали скачки на ипподроме, то делились новостями из жизни какого-нибудь известного артиста, – короче, готовя себя к высшему свету, набирались друг от друга массы бесценных сведений, без коих нечего и соваться в парижскую жизнь.

Сим бедолагой и был Жак Арно. Непосредственный, не знакомый с условностями, он уже в силу одного этого становился объектом издевательства со стороны подростков, озлобленных, словно маленькие, измученные возрастными недугами старички. Решив, что простак превосходно подходит к роли мальчика для битья, юные истязатели, изощряясь, старались как можно больнее уколоть беззащитного паренька хлесткими эпиграммами весьма сомнительного вкуса, передававшимися из класса в класс как заразная болезнь. Однако Жак был совершенно равнодушен к едким насмешкам, по-видимому, не вполне понимая их суть.

Стараясь вывести Жака из себя, шалунишки становились все беспощаднее и творили над ним жестокие проказы, к счастью, теперь позабытые в наших школах. А бедный мальчик, затаившись в углу, как побитая собачонка, заливался горючими слезами.

– А ну, хватит! – раздался как-то раз, когда сорванцы снова напали на мальчугана, громкий решительный возглас, и на мучителей обрушился град мастерски нацеленных ударов – и ногами и кулаками. И уж не сосчитать подбитых глаз, рассеченных губ, окровавленных носов. – А ну, смелей! – прозвучал тот же голос. – Делай как я! Бей! Сильней! Еще! Еще!

Жак, сильный от природы, расхрабрился, ощутив поддержку, и принялся наносить не очень ловкие, но весьма чувствительные удары, пока наконец с помощью нежданного защитника, которым оказался Жюльен де Клене, не обратил противника в постыдное бегство.

Отважного защитника, крепкого, отличавшегося бесстрашием, побаивались. И в то же время завидовали ему, поскольку он был богат, и восхищались им, как первым учеником. В общем, во дворе, где прогуливались средние классы, он пользовался довольно высоким авторитетом. И одного его вмешательства в драку было достаточно, чтобы Жака навсегда оставили в покое.

– Чего ты плачешь? – бросил Жюльен с грубоватой нежностью.

– Больно…

– При мне можешь поплакать, но нельзя, чтобы и они видели твои слезы. Тебе обидно, да? Ничего, это пройдет. Если хочешь, давай дружить, и тогда никто тебя больше не тронет. Они все трусы, и стоит только показать им зубы, как сразу же поджимают хвосты.

Жак проникся к Жюльену безграничной симпатией, как случается с бесхитростными душами, встречающими доброго человека. Со своей стороны и Жюльен привязался к нему: обычно ведь любишь того, кого опекаешь.

К ближайшим каникулам Жак приготовил для Жюльена замечательный сюрприз. Впервые распрощавшись на два месяца со стенами коллежа, Жюльен отправился в гости к мадам Арно, в очаровательный уютный домик, расположенный в Монлуи, на левом берегу Луары, в самом сердце Турени. Описать восторг, который охватил сироту, когда он оказался в домашней обстановке, просто невозможно, да, наверное, в том и нет особой нужды. С этого времени для мальчика началась новая, богатая впечатлениями жизнь, и им овладела неодолимая тяга к свободе.

Шли годы. Жюльену доставались лавры за лаврами, Жака награждали похвальными листами за сочинение или стихи на латинском. По окончании коллежа оба друга получили дипломы бакалавра: Жюльен – с отметкой «отлично», Жак – «удовлетворительно», но на большее он и не претендовал.

Жюльен, вступив в восемнадцать лет в права наследования, смог самостоятельно распоряжаться фантастическим богатством. Глубокое презрение, которое он питал к легкомысленным соученикам, довольно на них насмотревшись, предохранило его от ошибок, столь свойственных молодым людям, бросающимся безрассудно в водоворот парижской жизни. Высоко ценя свободу и словно опасаясь, что его вновь заключат в тесные стены коллежа, он отправился в странствие по пяти частям света.

Сначала им двигала исключительно любознательность, желание повидать другие земли и другие народы. Но затем юношей овладела и страсть исследователя. И скитания в трудно доступных краях, сопряженные с научным поиском, позволили Жюльену занять почетное место среди путешественников, которыми по праву гордится Франция. В Гуаякиле[13] его настигла печальная весть о смерти мадам Арно, которую он оплакивал, как родную мать.

Время от времени, неожиданно, как метеор, Жюльен возвращался ненадолго во Францию, обнимал Жака, выступал на конференциях, писал отчеты для научных обществ, пожимал дружески протянутые руки и снова устремлялся в неведомые дали.

Что же касается образа жизни Жака, то читатель уже получил достаточно полное представление о нем из письма американского дядюшки.

Когда началась описываемая история, друзьям было по тридцать пять лет. Жюльен де Клене, среднего роста, блондин, как и положено сынам Галлии, сохранил стройность двадцатилетнего юноши. Широкий в плечах, узкий в бедрах, он был бесстрашным и выносливым путешественником, не ведавшим ни усталости, ни болезней. Человек придирчивый нашел бы, что у Жюльена слишком правильные и безукоризненные черты лица. Действительно, безупречной формы орлиный нос, пухлые губы и белокурая, аккуратно подстриженная бородка могли бы позволить нам отнести его в разряд салонных красавчиков, если бы не темный загар и настойчивый, внимательный и жесткий, чуть ли не суровый, взгляд исследователя-землепроходца, готового в любой миг отразить нападение хищника или бандита.

Жак, напротив, был сутулым брюнетом с наметившейся лысиной, пухленькими руками, выпиравшим брюшком и приветливой улыбкой на несколько оплывшей физиономии.

Теперь, познакомив читателя с героями, продолжим наш рассказ.

Жак, не привыкший к спиртному, во время роскошной трапезы по рекомендации друга отведал восхитительное бургундское, а затем и несколько рюмочек ликера, услужливо подвинутых к нему Жюльеном, преследовавшим определенную цель. Последствия такой хитрости не замедлили сказаться: Жак разрумянился, развеселился, глаза его горели, и все уже представлялось ему в совершенно ином свете.

– Подумаешь, отставка! – беспечно изрек он, закинув ногу на ногу. – Раз ты считаешь, что так надо…

Официант принес бумагу, чернила и ручку.

– Я предпочел бы бумагу получше. Чтобы выглядело солиднее, – произнес Жак.

– И так сойдет!

– И что же напишу я уважаемому префекту? Я в этом ничего не понимаю. Есть, наверное, какая-то форма. Излагать ли ему причины?

– Зачем! Заверши уведомление об уходе с работы формулой вежливости и подпиши.

– Но объяснение мотивов было бы знаком уважения не только к начальнику, но и к моим коллегам.

– Делай как знаешь.

Жак устроился поудобнее.

– Так вот: «Имею честь, господин префект, объявить вам о своей отставке… Примите, господин префект, заверения в моих почтительных чувствах».

– Да что ты распинаешься в своей почтительности! К чему этот стиль примерного секретаря?

– Милый мой, – серьезно ответил Жак, – когда мне приходилось раньше писать начальству, я всегда кончал заверениями в том, что рад ему служить… Теперь же действительно я могу писать по-другому. Миллионер, отправляющийся путешествовать, – это уже не канцелярская крыса!

– Вот как?

– Я предпочел бы бумагу получше. Чтобы выглядело солиднее

– Да, друг мой, с прежним Жаком покончено, пора в путь! Я чувствую, что преобразился и способен теперь, Бог мне судья, отправиться хоть на Луну.

– Ну, он дошел! – шепнул сам себе Жюльен. – Воспользуемся же с толком его настроением: куй железо, пока горячо! – И затем обратился к другу: – Ну что ж, пошли!

– Куда?

– Вручать заявление.

– А потом?

– Я займусь покупками, а ты мне поможешь.

– Идет!

Жюльен нанял кучера, красовавшегося в белой фуражке, и тот в предвкушении хороших чаевых помчал двух друзей через весь город. Когда дилижанс остановился вскоре у дверей правительственного учреждения, Жак, задремавший было после богатого пиршества, открыл глаза и был несказанно удивлен, увидев здание с охраной перед ним.

– Мне мерещится? – произнес он в недоумении. – Постой, это же не моя контора! Ты ошибся! Ко мне надо ехать до Люксембургского сада!

– Сейчас туда и отправимся! Здесь же надо уладить некоторые формальности.

– Какие?

– Да с паспортами.

– Тогда побыстрее – одна нога здесь, другая там!

– Хорошо. А ты прикорни пока – на то ведь и подушки в дилижансе. Управлюсь за пятнадцать минут. Здесь служит один мой друг. Он моментально все уладит. Приметы твои я знаю и сам смогу продиктовать их.

Жюльен торопливо ушел и через двадцать минут вернулся уже с двумя документами, которые тут же бережно вложил в свою папку.

– Паспорта готовы! Теперь займемся твоей отставкой.

Еще одна остановка – уже у Люксембургского дворца. Жюльен снова все взял на себя и, вернувшись из здания префектуры, сказал:

– Дело сделано! Твое послание я вручил дежурному. Он и передаст «твои почтительные чувства» патрону. А теперь ко мне… Бульвар Осман, дом пятьдесят два, – крикнул он вознице, тотчас взбодрившему лошадь резким ударом кнута.

– Мне нужно полчаса, – выходя из дилижанса, обратился Жюльен к снова задремавшему Жаку. – Поднимешься со мной?

– Нет, мне и здесь хорошо.

– Ладно.

Жюльен де Клене, которому – не раз доводилось отправляться внезапно в дальнюю дорогу, всегда держал дома и золотые монеты, и бумажные купюры. Деньги и банковские чеки он вложил в папку. Потом извлек из секретера членский билет Географического общества и несколько писем от известных ученых – на всякий случай, как свидетельство того высокого положения, которое занимал он в научном мире. Взял также несколько официальных уведомлений, представлявших его как исследователя, выполняющего во Франции и за ее пределами важное задание, и карту со своими пометками и в заключение вытащил из большого конверта исписанный каллиграфическим почерком лист и с видимым удовольствием прочел вслух текст, который наверняка знал наизусть:

– «Министрам, консулам и военачальникам Ее Величества королевы Великобритании – в Европе, Азии, Африке и обеих Америках

Господа!

Граф Жюльен де Клене, гражданин Франции, которому я вручаю это письмо, – ученый, посещающий с научными целями самые разные точки земного шара.

Прошу оказывать ему всяческое содействие, как если бы он был подданным Ее Величества королевы Англии. Буду благодарен вам за все, что вы сделаете для него».

Под обращением следовала подпись:

«Лорд Б., государственный секретарь».

– Для нас эта бумага важнее всех прочих рекомендаций: представители британской власти весьма внимательно относятся к просьбам своего правительства! – удовлетворенно произнес Жюльен по прочтении послания.

Вызвав своего единственного слугу, он вручил ему годовое жалованье и попросил отнести в дилижанс две длиннополые меховые шубы и пару одеял. Затем, закинув на плечо ремень своей сумки, быстро оглядел уютную экзотическую квартиру путешественника-космополита, спустился к консьержу и уплатил ему также за год вперед.

– Господин опять уезжает? А как же быть с почтой?

– Не беспокойтесь: ее будут пересылать по указанному мною адресу, – ответил привратнику Жюльен и обратился к Жаку, машинально гладившему пышный мех на одной из шуб. – Теперь я в твоем распоряжении. Вот только повидаю банкира. Это в двух шагах отсюда, на Шоссе д’Антен.

– А что ты собираешься делать с этими балахонами и одеялами? Середина сентября, пока что тепло.

– Однако ночи прохладные.

– Но ночью мы в постели.

– А если не будет постели?

– Ты шутишь?

– Я серьезен, как факир. Путешествуя, никогда не знаешь, где будешь ночевать и будешь ли вообще ночевать…

– Это мы отправляемся в путешествие?

– А ты что думал?

– Не может быть! – Жак был вне себя от радости: местоимение «мы» означало, что друг решил сопровождать его. – Значит, и ты со мной?

– Я буду показывать тебе дорогу, которая в зависимости от того, как ты пожелаешь, может быть короче или длиннее.

– Жюльен, ты настоящий друг! – растрогался Жак.

– А ты не знал? Ну, хватит комплиментов! Обговорю все с банкиром и сразу же пошлю за каретой. Прокатимся по лесу, отужинаем в «Английском кафе» и завершим последние приготовления в дорогу.

– Не завершим, а начнем, хочешь ты сказать. Для такого путешествия потребуется масса вещей.

– Возможно, – загадочно произнес Жюльен.

Вторая половина дня прошла, как и было намечено. Друзья славно закусили. Жак, подчиняясь воле своего радушного хозяина, пил те же вина, что и в прошлый раз, и не заметил, как Жюльен предательски накапал в последний фужер какой-то темной жидкости из маленького флакончика.

В полвосьмого друзья покинули ресторан. Экипаж быстро домчал от «Английского кафе» до Северного вокзала. Оглушенный чередой событий, обильными возлияниями, Жак, держа машинально друга за рукав, пересек зал ожидания и, тяжело опустившись на мягкий диван спального вагона, сразу же отключился.

Когда же проснулся, то услышал разговор на незнакомом, гортанном языке. Открыв глаза, потянулся лениво и тут же, взглянув на хитро улыбающегося Жюльена, резко вскочил:

– Где мы, черт возьми?

– В вагоне.

– А который час?

– Без двадцати девять.

– Но мы же выехали в восемь. Что, я спал всего лишь сорок минут?

– Где мы, черт возьми?

– Прибавь еще сутки!

– Как?

– Ты дрых беспробудно около двадцати пяти часов.

– С ума ты, что ли, сошел?

– Да нет, скорее, это ты еще не пришел в себя.

– Значит, мы уже далеко от Парижа?

– Не далее тысячи километров. Слышишь, как хлопают двери и проводники кричат по-немецки, что пора выходить?

– Значит, мы в Германии?

– Да, в Берлине.

– В Берлине?!

– Да-да! Первый отрезок нашего пути в Бразилию – позади. И пока второй, намного длиннее первого, еще не начался, пройдем в ресторан. Наверное, желудок у тебя от голода присох к спине.

Жак, с затуманенной головой, растерянным взглядом, помятым лицом, не нашел даже, что ответить, и послушно поплелся за Жюльеном, чувствовавшим себя как дома, – во многом благодаря тому, что понимал тот варварский язык, на котором здесь говорили.

– Нет, я, наверное, сплю, – промолвил Жак, ущипнув себя. – Это из-за письма погрузился я в какой-то кошмар. С минуты на минуту сон пройдет, я снова окажусь на улице Дюрантен, и служанка принесет мне чашку какао или кофе.

Увы, вместо служанки появился огромный тевтонец – с рыжими бакенбардами, в короткой куртке и широком белом переднике. Ловко расставляя посуду с богатой закуской и огромные кружки с пенившимся мюнхенским пивом, он бросил Жюльену, что на Петербург отправление через час с четвертью.

Расслышав среди немецких слов название русской столицы, Жак сказал сам себе: «Итак, кошмарный сон продолжается». И, чтобы проверить свою догадку, произнес непринужденно и твердым голосом, как человек, окончательно проснувшийся:

– Кажется, мы отправились на прогулку в Петербург?

– Да, – как ни в чем не бывало ответил Жюльен.

– А что нам делать у Его Величества царя?

– Искать спасения от морской болезни.

Глава 5

Жак Арно ел машинально, не проронив ни слова, как бы во сне. Но пронзительный паровозный гудок, известивший об отходе поезда по направлению к немецко-русской границе, убедил его, что все это – не грезы, а явь. Вслушиваясь в постукивание колес о рельсы, он глубоко вздохнул, решив, что при таком шуме ему не заснуть. Хочешь не хочешь, подумал он, а путешествие началось! Хорошее настроение, посетившее его вчера, испарилось, тем более что мюнхенское пиво не шло ни в какое сравнение с нектаром из нашей Бургундии.

Когда друзья вернулись в купе, Жюльен, стараясь не обращать особого внимания на Жака, которому, как он считал, требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от потрясения, вызванного внезапным отъездом из Парижа, лег поудобнее, чтобы поспать.

– Значит, – произнес Жак упавшим голосом, – мы отправились?

– Именно так.

– В Петербург?

– Я сказал тебе об этом еще в ресторане.

– Это столь необходимо?

– Да, если, конечно, тебе не захочется вернуться в Кельн и оттуда добраться до Гамбурга, чтобы сесть там на первый пароход, направляющийся в Бразилию по маршруту Гамбург – Лондон – Лиссабон – Санта-Крус-де-Тенерифе – Пернамбуку – Рио.

– Ни за что!

– Тогда позволь мне отдохнуть. Ночью я глаз не сомкнул, пока ты спал как убитый. И желал бы теперь наверстать упущенное. Завтра в половине седьмого утра мы будем уже в Диршау, в пятистах километрах отсюда. День предстоит долгий, и мы вдоволь наговоримся по пути в Кенигсберг, откуда поезд домчит нас до Эйдкунена – населенного пункта на немецко-русской границе в восьмистах километрах от Берлина и всего лишь в двух километрах до Вирбаллена[14] – первого города Российской империи, куда мы прибудем в два часа дня. А сейчас – спокойной ночи!

С этими словами Жюльен решительно, подобно заядлому путешественнику, твердо знающему, что сон так же необходим организму, как и еда, смежил веки и через две минуты уже спал, оставив друга наедине с его думами, далеко не веселыми, судя по глубоким вздохам Жака. А ровно в шесть утра, словно моряк, просыпающийся всегда в одно и то же время, за несколько минут до побудки, он снова открыл глаза.

– Привет землепроходцу! – весело обратился Жюльен к приятелю, еще более озабоченному и мрачному, чем накануне. – Кончай дуться! А то нагоняешь тоску, как больничная дверь.

– Я думал всю ночь напролет.

– Лучше бы уж ты спал!

– Послушай, взвесив все, я предпочитаю вернуться в Париж и отказаться от наследства.

– А твоя отставка?

– Заберу заявление обратно. Влиятельные друзья помогут мне восстановиться на работе.

– Но ты же будешь притчей во языцех в своей префектуре!

– Лучше так, чем это путешествие!

– А как доберешься ты отсюда до дома? Держу пари, у тебя нет ни гроша с собой! – Жак открыл портмоне и увидел там всего лишь семнадцать франков и сорок пять сантимов. – Или ты полагаешь, что администрация железных дорог предоставляет кредиты?

– Но ты же одолжишь мне денег на обратный путь!

– Нет, нет и нет! Ты сам обещал мне отправиться в путешествие, если только я не обреку тебя на морскую болезнь. Поскольку я не собираюсь нарушать данного условия, ты поедешь со мной – по своей ли воле или против нее, не имеет значения. Впрочем, если тебя это не устраивает, можешь выходить в Диршау и возвращаться пешком, вымаливая у немцев подаяние – картофельный суп или кислую капусту. Вот и все, что я могу тебе предложить.

– Но подумай, Жюльен, у меня ни багажа, ни денег! Запасных воротничков – и тех не взял!

– Зато в моей сумке свыше сорока тысяч франков, с такими подъемными не пропадем! Что же до непредвиденных расходов в столь длительном и нелегком путешествии, то я договорился со своим банкиром, чтобы он высылал чеки в каждый из наиболее крупных городов на нашем пути.

– Но я не заплатил за квартиру. Хозяин отправит все мои вещи на распродажу.

– Ничего подобного. Я и об этом условился с банкиром. Так что не беспокойся ни о квартире, ни о служанке. Что же касается твоего внезапного исчезновения, согласись, будет забавно, если квартальному[15] вздумается вдруг искать тебя в морге.

– У тебя на все есть ответ. И тем не менее мне не по себе.

– Встряхнись же! Веселей, черт возьми! Придется, видать, посвятить тебя в мой план. Правда, я решил хранить его до поры до времени в тайне, чтобы ты заранее не заныл и не возмечтал так и остаться канцелярской крысой. Потому-то я и умыкнул тебя, что не хотел заранее раскрывать карты. Ну и как, правильно сделал?