Натальная карта

 И я хочу шлепнуть себя за то, какой трепетный эффект производит на меня это слово в отношении Натаниэля. Эффект, отзывающийся где-то на уровне моих скоропортящихся яйцеклеток. Это та проблема, которую мама всегда деликатно обходит стороной, прикрывая свое сватовство дежурной фразой: «Я просто хочу, чтобы ты была счастлива». Но кому, как не мне знать: она просто боится, что время в метафорических песочных часах моего организма на исходе. Ведь срок годности репродуктивной системы Хлои Моррис оказался меньше, чем у пакета с молоком.

Измена Джона стала намного большим, чем свидетельством неверности. Она означала, что я потратила драгоценное время на человека, который подвел меня и мои злополучные яичники.

– О, Одуванчик, ты даже не представляешь, насколько хорошо я их рассмотрел, – в его голосе звучит веселье.

Одуванчик.

В этом человеке погибает флорист.

Ещё один трепетный вихрь возникает в моем животе от осознания, что он рассматривал мои глаза. Каждый второй человек считает своим долгом сказать: «Ого, у тебя разноцветные глаза». Однако только Натаниэль ни разу не говорил мне этого.

– Хлоя, – медленно пропевает мое имя Хоуп, подобно словам песни. Кажется, она пробует его на язык, пытается понять, как оно звучит. – О, – она поднимает пухлый указательный палец, а затем тянется к своему рюкзаку и начинает проводить там раскопки. Вещи летят на пол, некоторые неугодные ей игрушки тоже присоединяется к ним. Натаниэль морщится, и проглатывает стон, но не прерывает ее. – Нашла! – возбужденно выкрикивает Хоуп и достает куклу с золотистыми длинными волнистыми волосами. – Это Хлоя. Братц. Она любит красивые платья и кошек. Ты любишь платья? У тебя есть кошка? У нас есть Рекс. Он рыжий. Хлоя любит белых, – детский непрерывный лепет заполняет салон машины. У некоторых слов Хоуп прокладывает окончания из-за того, как быстро говорит, но в целом ее речь вполне чиста и понятна.

На лице Натаниэля читается множество эмоций, которые я не могу распознать.

– Да, – улыбаюсь малышке, – у меня есть много платьев, и я люблю кошек всех цветов. Возможно, твоя Хлоя не любит Рекса, потому что он – собака, – предполагаю я.

Натаниэль заливается глубоким искренним смехом, от которого у меня бегут предательские мурашки. Понятия не имею чем вызвано его веселье, но в данную секунду это меня не сильно волнует, потому что, кажется, я готова сказать что угодно, лишь бы увидеть этого мужчину без фальшивой улыбки.

Хлоя, ты на кривой дорожке. Остановись. 

– Нет собаки. – Хмурится Хоуп, смотря на меня, как на глупую.

– Да, Хлоя, у нас нет собаки, – продолжает хохотать Натаниэль. – Рекс – это рыжий огромный кот, действующий мне на нервы.

Мои губы складываются в букву «о», но я быстро беру себя в руки.

– Очень красивое имя… для кота.

– Это я! – с гордостью восклицает Хоуп. – Я придумала! Папочка назвал его говнюк, но я не слышала. – Несложно догадаться, что она все-таки слышала.

– Хоуп! Это плохое слово. – Щеки Натаниэля приобретают розовый оттенок. Он старается спрятать улыбку и быть строгим.

– Ты его говоришь.

Туше.

 Я наблюдаю за ними, ожидая развязку этого диалога.

– Мне много лет.

– Сто?

– Чуть меньше.

– Мио-о-ллио-о-о-н? – протягивает Хоуп и смеется, совершенно не догадываясь, что называла цифру в десять раз больше. – Папочка вампир.

Я фыркаю от смеха.

– Как давно тебе семнадцать, Натаниэль? – во мне просыпается Белла из Сумерек.

– Ты в команде Эдварда?

«Кажется, я все еще в твоей команде», – хочу ответить я. 

Боже, прошло столько лет. Я даже не вспоминала о нем последний год.

Ладно, чуть меньше.

Но это были мимолетные мысли по типу: «Интересно, Натаниэль стал архитектором?», а не «Интересно, как выглядит Натаниэль без рубашки?».

Я давно не влюблена в него. И определенно не собираюсь проваливаться в эту яму вновь.

– Папочку зовут Нейт, – задумчиво произносит Хоуп, освобождая меня от ответа.

– Верно, но я люблю называть его полным именем – Натаниэль, – объясняю я, все еще сидя в неудобном положении. Моя поясница уже затекла оттого, что тело изогнулось в неестественную дугу, но у меня не находится сил прекратить этот разговор.

Натаниэль откашливается, разворачивается и заводит автомобиль.

– Любишь? – он выстреливает в меня вопросом, прежде чем начать движение.

Что вы знаете о неловкости? О коже, которая нагревается за секунду? О сухости во рту и потребности прижать руку к животу, чтобы угомонить сжимающийся до крошечных размеров желудок? Я вот знаю об этом всё.

– У тебя красивое имя. Это не секрет, – непринужденно пожимаю плечами я.

– У тебя тоже. – Он стреляет в меня своими голубыми глазами.

– И у меня! – доносится голос Хоуп.

Это правда. Ее имя кажется чем-то большим, чем просто благозвучным набором букв. Его выбрал Натаниэль или таинственная мать Хоуп?

– Хлоя? – сквозь шум дороги пробивается тонкий голос.

– Да? – спрашиваю я, повернувшись к Хоуп. Нейт бросает на нее взгляд через зеркало заднего вида.

– У тебя красивая заколка, – чуть тише произносит она. – У меня тоже есть. Она мигает. Папа не хочет отодвигать диван. Теперь ее нет.  – Ее губа начинает дрожать, а глаза приобретают более глубокий серый цвет.

Я не упускаю из внимания то, что «папочка» превратился в «папу». Кто-то умеет таить обиду. Истинная женщина.

– Мы спешили, Хоуп. Я ее достану, обещаю. – вмешивается Натаниэль.

Возможно, я слабачка, но моя заколка буквально прыгает ко мне в руки, чтобы затем оказаться в маленьких ладошках.

– Держи, я думаю, что эта конфета отлично тебе подойдет. Ты любишь сладкое? – Я мягко поглаживаю участок бархатной кожи между большим и указательным пальцем Хоуп.

Мозг посылает сигнал одернуть руку и перестать трогать чужого ребенка. Я подчиняюсь, возвращаю контроль и разрываю прикосновение.

Хоуп не дает моей руке отстраниться, чем удивляет не только меня, но и своего отца, наблюдающего за нами через зеркало.

Из Натаниэля вырывается странный хриплый вздох, когда маленькая ладошка крепко обхватывает мой указательный палец.

– Ты приятная. Лучше, чем кукла.

Моя грудь сжимается. Господи, этот ребенок…

Он очаровывает. Это странно испытывать такие эмоции к совершенно незнакомому маленькому существу.

Но мне не стыдно. 

Хоуп такая же необычная, как и ее отец. Давным-давно я влюбилась в него по щелчку пальцев. Теперь каждая моя клетка прониклась его ребенком.

Что за волшебство течет по их венам?

Натаниэль необычный и многогранный, как драгоценный камень. На первый взгляд, он кажется самым простым и поверхностным, но если заглянуть внутрь, то можно обнаружить, что карта его души написана настолько сложно, что ее не каждый может прочитать.

Наверное, это единственная Натальная карта, в которой я так до конца и не разобралась. Потому что ее название абсолютно не имеет отношения к звездам и судьбе.

А только к его имени.

Глава 11

Натаниэль

– Сосредоточься, сынок. – Папа выглянул из-за газеты, бросив взгляд на мою работу. – Ты часто отвлекаешься, поэтому у тебя ничего не выходит. 

Я старался изо всех сил сконцентрироваться на тонких линиях, выведенных черным грифелем. Они превращались в размытое пятно. Я терял границы листа бумаги и не мог понять, почему продолжаю концентрироваться на звуке тикающей стрелки в часах, а не на поставленной задаче. 

Я любил рисовать дома и небоскребы, так почему даже они не могли удержать мое внимание. 

Пальцы барабанили по столу. Язык ощущался слишком тяжелым во рту. Мне хотелось говорить без умолку, чтобы наконец-то почувствовать себя легче. Это было похоже на какой-то зуд. А еще очень хотелось проверить, насколько громким будет звук, если щелкнуть линейкой по столу. 

– Папа, я устал. Давай поиграем в футбол. Или хотя бы просто сделаем зарядку.  Может быть, сходим в магазин? Мама говорила, что у нас закончилось молоко. А может…

– Остановись. – Папа отложил газету и тяжело вздохнул. – Прошло всего пятнадцать минут. Ты не можешь усидеть на месте, не так ли? – В его синих глазах мелькнуло веселье, которым он пытался скрыть разочарование. – Сейчас ты мальчик, Натаниэль, но знай, что мужчина не может быть таким беспорядочным. Усталость – признак слабости, – тон папы приобрел нравоучительный характер. Я приготовился к очередной лекции. – На плечах мужчин испокон веков лежит большая ответственность. Мы не имеем права уставать и быть слабыми.

– Но разве мужчина не человек? – поинтересовался я. 

Вопрос казался глупым. Ответ на него был очевиден. Но я все равно решил спросить, потому что просто не мог выслушивать эту длинную речь. Мне вообще не нравились монотонные разговоры. Их всегда хотелось прервать громким возгласом. 

– Не перебивай. Это тоже дурная привычка, между прочим. – Папа поднялся со своего места за обеденным столом, подошел ко мне и ласково растрепал мои светлые беспорядочные волосы. Такие же беспорядочные, как и я.  – Мужчина – безусловно, человек. Но человек, который должен воспитать в себе силу, бесстрашие, выносливость. Не столько физически, сколько морально. Мы должны быть собранными и сконцентрированными. – Он склонился над моим плечом. Его уверенная рука взяла карандаш и без линейки начертила идеальный куб. – Ты мой сын. И я хочу вырастить из тебя мужчину, которым мы с мамой будем гордиться. Которым будет восхищаться твоя будущая жена, а затем и дети. Запомни, мужчине стыдно быть слабым, это не значит, что ты не можешь испытывать усталость, грусть, обиду и все остальные недуги, это значит, что их нельзя показывать. Твоя семья всегда должна быть уверена в тебе.

Я кивнул, ерзая на месте. Мне до безумия хотелось встать с этого стула. Все мои конечности хотели прийти в движение. Казалось, что даже моя попа уже затекла.

Мама часто шутила, что у меня шило в заднице. Вероятно, это правда. 

– Пойдем. Прогуляемся до магазина, а на обратном пути побежим наперегонки. Но потом ты закончишь свою работу, договорились? – подмигнул папа, когда я уже подскочил со своего места. 

Я перекатываюсь на другую сторону кровати. Она холодная и остужает мою разгоряченную кожу. Дыхание становится прерывистым, как и всегда, когда во сне меня посещает отец. Глаза не хотят открываться. Сон не желает уходить, снова и снова затягивая в свою кинопленку, состоящую из вспышек воспоминаний.

– Натаниэль, прекрати истерику. 

Я не мог, просто не мог замолчать. Папа смотрел на меня, как на дикое животное. Наверное, им я и являлся, когда катался по полу в слезах, бился головой об плитку, выгибаясь в пояснице так сильно, что сводило мышцы. Мне просто хотелось кричать, чтобы выплеснуть все эмоции, которые постоянно пульсировали у меня под кожей. 

– Детка, тебе уже семь лет, нельзя так себя вести. – Мама обошла папу и присела рядом со мной. Она осторожно протянула руку, словно боялась, что я на нее наброшусь. И мне действительно этого хотелось. Я хотел укусить ее, но не понимал почему. – Мы любим тебя. Вставай скорее, нам пора в школу, а ты даже не позавтракал.

Я вспомнил почему начал кататься по полу.  Меня раздражала овсянка. Она была склизкой, неприятной и вызывала рвоту. Так же, как и сырое мясо, на которое я боялся даже смотреть, не говоря о том, чтобы прикоснуться. 

– Натаниэль, сынок, пожалуйста, мы опаздываем. – Папа присел рядом с мамой, смотря на меня с мольбой. – Возьми себя в руки, ты мужчина. 

Я снова предпринимаю попытку прорваться сквозь красочные и реалистичные сновидения. Ничего не выходит. У меня никогда не получается прогнать отца с первого раза. Он возвращается и возвращается, будто хочет мне что-то сказать. Как жаль, что слова отца – последнее, что я хочу услышать или увидеть, ведь его поступок меня оглушил и ослепил.

Я зажал уши, потому что в них до сих пор стоял гул. Кровь. Кровь. Кровь. Ненавижу кровь. Но ее так много. На моих руках. На столе. Я в панике провел по лицу, поздно осознавая, что теперь и на нем тоже останется кровь. Металлический запах пробрался в дыхательные пути. Меня вырвало. Я снова начал кричать:

– Мама, скорее, пожалуйста! 

Я вопил снова и снова… пока не осип и не потерял сознание в океане крови. Мне больше никогда не хотелось открывать глаза.

Я подрываюсь с кровати как ужаленный, все еще крепко жмуря глаза. Это сон. Просто сон. Я могу открыть глаза.

– Папочка.

Мои веки распахиваются как по команде. Этот голос всегда может за долю секунды привести меня в состояние повышенной готовности. Я привык к своим ночным кошмарам, они являются не более, чем красочным кинофильмом.

– Папочка, пить.

Зрение фокусируется, стараясь разглядеть в темноте комнаты маленькую фигуру. Хоуп стоит в дверном проеме, зевая во весь рот и почесывая затылок.

– Сейчас, Одуванчик.

 Я встаю с кровати и приближаюсь к ней. Она еле стоит на ногах, потому что засыпает на ходу. Подхватив ее на руки, плетусь на кухню.

Вся квартира, за исключением моей спальни, освещается лунным светом. Он исходит не от настоящей Луны, обитающей на небе, а от локального освещения. Светодиоды расположены в виде полумесяцев на стыках потолка и стен коридора, превращая его в какой-то путь рок-звезды на сцену. На кухне и совмещенной с ней гостиной установлено несколько бра с рассеивателями в виде цветов. Все это своего рода ночники, чтобы Хоуп или я не врезались спросонья в какую-нибудь стену. Ну и яркий свет не самым лучшим образом влияет на ребенка, который просыпается каждую долбаную ночь, чтобы… не знаю что.

Чтобы проверить, все ли стоит на своих местах? Воду все еще наливают в стакан? Клянусь, Хоуп дольше смотрит на свою кружку, чем действительно пьет.

Когда мы работали над дизайном и перепланировкой этой квартиры, я настоял на том, чтобы помещение имело множество вариантов освещения. Видимо, смотрел в будущее и предчувствовал, что нам придется шататься по дому в ночи буквально каждый день. Когда Хоуп была совсем маленькой, ее успокаивал этот лунный свет, пока я ходил с ней по коридору туда-сюда, как какой-то маятник в кабинете психотерапевта.

Не могу сказать, что моя квартира является воплощением мужественности. Сложно быть таковой, когда большую часть времени она похожа на детский луна-парк. До появления Хоуп, я снимал дом недалеко от Паддингтона. Не медведя, а района Лондона.

Не знаю, откуда во мне такая предусмотрительность, но я сразу понял, что мое жилье абсолютно не подходило для жизни с ребенком. Там были крутые лестницы, узкие коридоры и низкие подоконники. Я ничего не знал о маленьких детях, но что-то мне подсказывало: как только Хоуп встанет на ноги, первое, чем она займется – залезет на это чертово окно или спустится вниз головой со второго этажа на первый. Мне не хотелось получить инфаркт в столь юном возрасте, поэтому мы переехали в безопасную квартиру, где намного меньше угроз для жизни.

Я держу Хоуп одной рукой, а другой наливаю воду в ее поильник с трубочкой. Если ей дать ночью обычный стакан, то половину содержимого она прольет на себя. Затем мне придется переодевать ее, а она будет целую вечность выбирать пижаму, достойную этой ночи. Так что советую всем умникам приберечь свои нотации, потому что мы заботимся о своих нервных клетках, и, если придется, будем пить из поильника до старости.

Хоуп обхватывает ладошками свой священный грааль и начинает гипнотизировать воду.

– Пей. – Я целую ее в лоб, отбрасывая беспорядочные кудри.

– Лиза, – бормочет она.

Несмотря на то, что для своего возраста Хоуп очень хорошо разговаривает, в сонном состоянии для распознавания ее речи требуется докторская степень переводчика.

– Да, Эльза, – подтверждаю факт, который мы озвучиваем каждую ночь. Словно изображение королевы Эренделла куда-то сбежит с ее стакана.

Наконец-то Хоуп начинает пить. Ну пить – это слишком громко сказано. Один глоток, и она трехочковым броском отправляет поильник в раковину. Может, нам нужен баскетбол, а не балет?

Мы плетемся обратно, и я спотыкаюсь о мягкое, пушистое существо, живущее своей жизнью и не знающее личных границ.

– Р-е-е-е-е-кс, – зевает Хоуп.

Я смотрю на эту рыжую занозу в заднице, умоляя ее уйти с глаз долой, потому что знаю: если этого не произойдет, то…

– Рекс, спать. – Хоуп чуть ли не выскальзывает у меня из рук, резко наклоняясь, чтобы потянуться к своему другу.

Вот именно это и произойдет.

– Хоуп, Рекс поспит в своем домике.

– Страшно. Там шимы.

– Мыши.

Не имеет значения, что Хоуп сама выбрала этих игрушечных мышей, когда мы покупали Рексу его вонючий корм.

– Детка, он будет счастлив откусить голову одной из них. – Получилось какое-то кровожадное высказывание, но я хочу уже пойти в кровать. Не так часто мне действительно хочется спать, поэтому такой момент нельзя упускать. Даже злополучные тревожные сны не отбили это желание, так что нужно поспешить.

Я устремляюсь в комнату Хоуп и почти достигаю двери, когда она хнычет:

– Р-е-е-е-кс.

Глубокий вдох.

Медленный выдох.

Разворачиваюсь, подхожу к комку шерсти и беру его под мышку. Быстрыми шагами возвращаюсь в комнату, наступаю на конструктор и проглатываю красочное ругательство. Обратившись к Богу и попросив у него терпения, укладываю Хоуп в кровать, а рядом с ней Рекса. Они начинают ворочаться, пытаясь найти удобное положение.

– Спи, – шепчу я, чмокая Хоуп в щеку.

Не успеваю развернуться и направиться к двери, как меня окликает сонный тонкий голос:

– Полежи с нами.

Я подавляю стон и провожу рукой по лицу. Произнося беззвучную молитву во имя своего позвоночника, которому придется принять форму запятой, чтобы поместиться на этой маленькой кровати, ложусь рядом с Хоуп и Рексом. Кот протестующее мяукает, когда я толкаю его, чтобы он подвинулся.

– Я бы на твоем месте хранил молчание, иначе отправишься за дверь.

Он что-то мурлычет в ответ и, повернувшись мордой к своей хозяйке, а ко мне пушистой задницей, сворачивается в маленький калач между нами.

Чтобы наверняка уместиться в этом спичечном коробке, называемом кроватью, закидываю одну руку за голову, а другую на подушку Хоуп, поглаживая ее по голове.

 Давным-давно нужно было купить что-то побольше, но мой ребенок неумолим и отказывается прощаться со своим спальным местом в виде маленького нежно-розового домика, состоящего из двух этажей. Наверху у Хоуп что-то типа дома на дереве, только намного гламурнее. Там она играет со своей оравой кукол и другим населением этой комнаты.

Я лишь надеюсь, что вся эта пластиковая хрень, не оживает по ночам, как в «Истории игрушек». Иначе какая-нибудь Барби каратистка обязательно свернет мне шею со дня на день.

 Второй и первый ярус кровати соединены небольшой пологой лестницей, отделанной мягким материалом. Так что с нее не так уж страшно съехать лицом вниз. Я не очень хотел, чтобы Хоуп использовала лестницу в качестве горнолыжной трассы, поэтому рядом с ней сделал спиралевидную пластмассовую горку, ведущую в бассейн с шариками.

Ладно, будем объективными, если бы у меня в детстве была такая кровать, мне бы тоже не хотелось ее менять.

Хоуп поднимает руки на уровень лица и что-то вертит в ладонях. Боже, я думал, она уже уснула. Звук, похожий на едва слышный щелчок, раздается каждый раз, когда маленькие пальцы сжимают непонятный предмет.

– Что это? – Я протягиваю руку, чтобы забрать у нее, чтобы там ни было.

– Нет! – кричит она шепотом. – Мое!

– Хорошо, хорошо, я не претендую. – Убираю руку. – Просто хочу узнать, что это такое?

– Заколка, – с придыханием говорит она, словно в ее руках слиток золота. – Конфета Хлои.

Точно.

Мы спим с этой заколкой уже несколько дней. И не только спим, если говорить откровенно. Вчера мне пришлось помыть ее с антисептиком, потому что «конфета Хлои» совершила погружение в унитаз. Потом это погружение повторила моя рука.

– Хлоя подарит мне еще?

М-м-м, какой чудесный вопрос. Один из тысячи, на который я не знаю ответ.

– Я думаю, что Хлоя очень любит свои заколки, и ей грустно с ними прощаться. Ты же не хочешь, чтобы она расстраивалась?

– Не хочу, но хочу еще заколку Хлои.

Что ж, мы зашли в тупик.

– Давай ляжем спать, а утром придумаем, как попросить у Хлои ее заколки. Договорились?

– Да-а-а-а, – довольно протягивает Хоуп. – Скажем, что у нас потерялись все заколки. Ващ-е-е-е-е вс-е-е!

Время три часа ночи, а я лежу в маленькой кровати с рыжим котом и своей дочерью, которая планирует обманом отобрать у солнечной женщины все долбаные заколки. Которые, кстати говоря, смотрятся на ее волосах самым великолепным образом.

– Но тогда мы ее обманем, – откашливаюсь я. – Это не хорошо.

Я не упоминаю о том, что сам несколько дней подряд смотрю в телефон и думаю с какого дурацкого предлога начать разговор с Хлоей. Эта женщина действительно Незабудка, потому что, стоит ее увидеть, и она не выходит из головы. Не говоря уже о ее глазах, которые походят на красивый цветок. Зеленый стебель и голубое соцветие.

Я не понимаю, как ей удалось меня очаровать. В юности у меня не возникало даже мысли об этой девушке. В романтическом плане. Сейчас же, я представляю эти красивые ноги, задницу и вообще все ее тело с мягкими изгибами на разных поверхностях моего дома. Что не хорошо, потому что у меня есть ребенок, который трогает руками эти самые поверхности.

Если заставить мои бушующие гормоны замолчать, то мне все равно не удастся забыть то, какой энергетикой обладает Хлоя. Как она сразу понравилась Хоуп, что почти нереально сделать незнакомому человеку. Как они взаимодействовали, будто встречались уже множество раз.

Хлоя всегда умела пробираться в сердце одним лишь взглядом. Мое она тоже пыталась взять штурмом, но потерпела поражение. Я помню тот единственный холодный поцелуй, ее потрескавшиеся губы, ее запах солнца. Но не помню своих чувств, потому что на тот момент мне, скорее всего, было плевать на весь белый свет. Как и большую часть жизни.

– Я что-нибудь придумаю, Одуванчик. Спи.

Действительно нужно что-то придумать, чтобы снова увидеть ее, потому что мне необходимо наконец-то извиниться. Ведь никто не заслуживает видеть, как перед его глазами умирает любимый человек. Даже если этот человек каждый раз вытирал пол ее чувствами.

Глава 12

Хлоя

Гороскоп дня: не забудьте прочитать гороскоп, ведь на пороге 29 лунные сутки. Сегодня самый опасный день лунного месяца. Весь негатив грозит выйти наружу. Вы можете быть раздражены и агрессивны. Постарайтесь не впускать эмоциональный сквозняк, плотнее закрывайте двери. 

Я подхожу к своему жилому комплексу и даже издалека могу рассмотреть человека, патрулирующего вход. Его одежда идеально выглажена, туфли начищены до блеска, а волнистые пряди волос то и дело подхватывает ветер. В руках букет белых роз, а под мышкой какая-то розовая коробка.

Я осматриваюсь по сторонам, планируя побег.

– Хлоя! – Он машет мне рукой, улыбаясь во весь рот.

Нужно было думать быстрее.

 Я выпрямляю спину и с непробиваемым лицом иду ко входу в дом.

– Хлоя, давай поговорим! – Вновь доносится голос, когда я прохожу мимо, не ведя ни единым мускулом. – Малышка!

Не ненавижу малышек, деток, зайчиков, крошек, и прочие обращения ко мне от мужчины, для которого я не являюсь дочерью. Он мог бы запомнить это, так же, как и выучить, что мне не нравятся розы, но, видимо, все его силы ушли на то, чтобы трахнуть в моей квартире блондинку без целлюлита.

– Чего ты хочешь, Джон? – рявкаю я, резко поворачиваясь к нему.

Сегодня был ужасный день. Меня бесит абсолютно все. Кажется, даже я сама себя бешу. Так что присутствие Джона возводит мой уровень агрессии до небес.

Контролируй себя, Хлоя.

Я делаю глубокий выдох, а затем мысленно переношусь в свою квартиру на мягкий диван, где смогу посвятить себя каждой маленькой детальке лего. Или разложить карты Таро и узнать, когда этот человек оставит меня в покое. Он приходит сюда уже не в первый раз со словами: «Ты все неправильно поняла». Видимо, он и блондинка занимались горячей йогой. Стало жарко, именно поэтому им пришлось раздеться и сплести все части своего тела.

– Сегодня наша годовщина. – Улыбается Джон, проводя рукой по своим темным волосам.

– Сегодня ты идешь в задницу. Плохого тебе вечера, Джон. –  Да уж, сегодня контроль буквально ускользает из моих рук. Я разворачиваюсь и открываю дверь в вестибюль.

Консьерж с интересом наблюдает за нашей перепалкой.

– Все в порядке, мисс Моррис? – спрашивает он, когда я достигаю лифта.