Ветана. Дар исцеления

Храмовник смотрел… спокойно. Без интереса, равнодушия, презрения, осуждения – как иконы смотрят на людей. Наши страсти, сколько их есть, не пошатнут их душевного равновесия. Вот и его внутреннее равновесие не могли пошатнуть ни смерть старухи, ни моя, ни даже его смерть.

Я не ответила. Зачем что-то доказывать человеку, который тебя не услышит? Лучше заняться своими делами.

* * *

Подслушивать нехорошо? Знаю, еще как знаю. Зато очень полезно. И я не нарочно, я просто мимо шла, к Харни. Увезли тело госпожи Ильви, ушел господин Самир, я хотела уточнить по поводу нового храмовника, вот и побеспокоила начальство. Кто ж знал, что у него сейчас Бертен?

Разговаривали они так громко, что я услышала даже сквозь массивную дверь. Хотела, как воспитанная дама, кашлянуть или поскрестись в дверь, но слишком интересен был предмет беседы.

– …Ильви? А ты не услышал?

– Я за ней приглядывать не обязан!

– Обязан! Работаешь здесь, значит, обязан!

– Лечить я ее – лечил, а стоять над кроватью не нанимался! Пришли к ней родные, так и что ж?

– Эти родные не далее как вчера бабку чуть не до смерти довели! Вета рассказала! Вся лечебница знала, а ты нет? Приглядеть тебе лень было? Уши… забило?

Бертен ответил такими выражениями, что даже меня покоробило. Харни же и ухом не повел.

– Ты мне скажи, как получилось, что ты их пропустил? Не идиот ведь, прости Светлый!

Молчание. А и правда – как? Дежурство было Бертена, почему такое стало возможным? Не понимаю. Нет, не понимаю…

– Ну… это…

– Тарку, что ли, понужал?

Я замерла у двери.

Бертен – и эта шлюха? В груди словно кусочек льда застрял. Ну ответь же что-нибудь! Ответь! Скажи, что это не так, что Харни ошибся!

Но Бертен молчал, и в груди болело все сильнее.

– А мне казалось, что у вас с Ветой все серьезно?

Мне тоже так казалось. Показалось?

– У нас – серьезно, – возразил Бертен. – А это… так. Мы же пока еще не женаты!

– А когда женишься, думаешь, Вете понравится работать с девкой собственного мужа? Уж сколько говорено: не блуди, где работаешь…

– Кто б мне говорил, – хорохорился Бертен.

– Что позволено кракену, не позволено мойве, – парировал Харни. – У меня жена здесь не работает. А ты – дурак.

Бертен что-то бубнил на тему: «она сама, что ж отказываться было?», но я уже отошла от двери. Все и так ясно.

Тамира предложила, Бертен не отказался, они кувыркались на диване, а в это время убивали Аликсу Ильви. С Тамирой у Бертена все несерьезно, рассчитывает он на меня, но пока я его не пустила в свою постель…

В груди словно нерв защемило, и я растирала область чуть пониже воротника судорожными движениями. Больно и противно.

Что ж, надо избавляться от этого ощущения. Например, поработать.

* * *

Я разбирала травы, привычно прикидывая, что и куда годится… Харни, хоть его озолоти, не будет закупаться у хороших травников, потому что там дороже. Вместо этого он нагребет погрызенных мышами веников и будет считать свой долг исполненным.

Вот куда этот зверобой? Он же обтрепанный, словно им окна обметали. Заваривать? В мазь я его уже не положу, а заваривать может и сгодиться. Земляничные листья перебирать надо, они пополам с корнями. Их что – просто драли? Вот паразиты! Небось и растили-то у себя на грядке. Крупноваты они для лесной и пахнут не так…

Ладно, положим побольше…

Мысли текли ровно. Лучше думать о травах, чем о том, что нельзя изменить. Упорно думать о травах, серьезно, поворачивать каждую мысль то так, то этак, чтобы другим в голове места не нашлось.

– Вета, ты занята?

Бертен смотрел на меня странным взглядом.

– Нет, проходи, – откликнулась я, размышляя, что делать с ландышем. Ведь половина цветков попадала… Интересно, это его хранили через пень-колоду или собирали, когда он отцветает? Если второе, это плохо, это, считай, сорняк. Он же дико ядовит… Чуть больше, чуть меньше, да и даем мы его сердечникам… Придется полаяться с Растумом, пусть купит у проверенного человека хотя бы самые опасные травы.

Паразит! Ведь знает же…

– Вета, ты меня не слушаешь?

Я обернулась к Бертену с самым извиняющимся выражением.

– Прости, пожалуйста. Я задумалась. Так о чем ты?

– Ты выйдешь за меня замуж?

Не могу сказать, что предложение стало для меня неожиданностью или повергло в шок. Ответ я уже знала. Минут десять, как знала.

– Прости, Берт.

– Почему?

И как тебе ответить правду?

Потому что ты спал с Тамирой? Да, это верно. Но есть и другие причины.

Потому что я из другого мира, затащить в который тебя не получится и у лошадиной упряжки? Ты умный, хороший, добрый, но ты не аристократ, ты не знаешь того, что мы впитываем с молоком матери, а чтобы основать свой род, у тебя тоже не хватит сил. Ты не поднимешься в мой мир и выпадешь из своего, сделав нас обоих несчастными. К чему?

И… я не люблю тебя. Никого не люблю, поэтому могу судить здраво. Если уж отдавать свою свободу, то тому человеку, который сможет меня защитить. Да и себя тоже.

Я представила реакцию канцлера на известие о моей свадьбе с Бертом и еще больше укрепилась в своем решении. Убьют ведь. Его, понятно, не меня.

Думала, видимо, слишком долго, потому что Берт шлепнул ладонью по столу.

– Я для тебя недостаточно хорош, да?

Я покачала головой:

– Нет. Это не так.

– Тогда что? Герцог тебе больше предложил? И как? За ночь – или вообще?!

Меня передернуло:

– Герцог сделал мне недопустимое предложение, которое я не приняла и не приму. Так же как и твое. Давай закроем эту тему?

– Ну уж нет! – Обычно спокойные глаза Бертена горели нехорошими огоньками. – Давай проясним все до конца, Веточка. Ты не отказывалась со мной встречаться, вертела хвостом, а теперь в кусты?

– Я тебе ничего не обещала, если помнишь.

От моего тона разве что ландыш инеем не покрывался. Впрочем, Бертена такие мелочи не останавливали.

– Еще бы! Героиня! Спасительница! С грамотой и наградой от короля! А я кто?

– Думала, ты мой друг, – грустно произнесла я.

Бертен, конечно, расстроится, ну да ничего, найдется, кому его утешить. Найдется, никуда не денется. Хоть бы и той же Тамире.

– А я не хочу быть другом! Не хочу! Мне больше надо! – рявкнул Бертен.

Я и опомниться не успела, как меня притиснули к сильному мужскому телу, а чужие губы накрыли мой рот.

* * *

Романы врут.

Злобно и бессовестно, могу это утверждать со всей ответственностью. Там написаны всякие глупости, вроде «Брунгильда обмерла», «Элоиза потеряла от шока сознание», «…сначала Изельда была в ужасе, но потом начала испытывать странное чувство, быстро перерастающее в наслаждение…».

Видимо, я не героиня романов, потому что я уже примерилась пнуть Бертена в колено, больно и сильно. Я бы и сразу, но, во‐первых, юбка помешала, а во‐вторых, тут надо прицелиться, чтобы точно попасть. Что вообще за наглость – доказывать поцелуями свою правоту? Пф-ф!

Вот лично я правоты определить не могу, а что Бертен ел на завтрак козий сыр – теперь точно знаю. Хоть рот бы прополоскал, герой-любовник.

– Навязывать себя девушке недостойно, чадо Света.

А это что еще такое?

Бертен и не подумал меня отпускать, разве что от губ оторвался.

– Дверь с той стороны закрой, святоша!

– Не думаю, что стоит это делать, чадо.

– Хочешь, чтобы я тебя выкинул?

– Неужели рука поднимется на старика? Ай-ай-ай, чадо, что ж ты так душу-то свою поганишь? Девушек принуждаешь, слугам Светлого угрожаешь… Дальше-то что?

– Государственная измена, – буркнула я, ожесточенно оттирая губы.

Бертен разжал руки, взглянул на меня дикими глазами и рванулся к двери так, что едва не унес с собой храмовника. Тот вовремя увернулся и погрозил мне пальцем.

– Дитя Света, не стоит так поступать с мужчинами.

– Я сама…

Сейчас я бы загрызла любого, не то что храмовника, но следующие слова заставили меня рассмеяться в голос – и от души.

– Если бы ты его пнула, то пальцы бы отшибла, а ему ничего не сделалось бы. Туфельки-то у тебя легкие, матерчатые. Надо положить пальцы на глаза и надавить, тогда тебя точно отпустят. Или кусаться что есть сил, тоже помогает.

Храмовник смотрел на меня невинными голубыми глазами. Точь-в-точь как мальчишка, который успешно насовал за шиворот соседской девочке головастиков и удрал от наказания куда повыше. Неужели и среди них все же встречаются приличные люди? Когда позволяют себе быть людьми, а не служителями?

Усилием воли я подавила смеховую истерику.

– Благодарю за совет, служитель. Могу ли я предложить вам чашку взвара с медом в качестве более вещественной благодарности?

– А мед какой?

– Липовый.

– Предлагайте же, чадо Света, предлагайте!

Мне ничего не оставалось, как только хихикнуть – и предложить.

* * *

За взваром мы разговорились. Вскоре к нам присоединилась и Линда, которая выложила на блюдо собственноручно испеченное печенье (герой-любовник все еще поправлялся, и кормить его надо было сытно, вкусно и разнообразно), и принялась болтать со служителем Оривсом, как будто тысячу лет знакома.

Тот отвечал, отшучивался, улыбался, сам расспрашивал, и я не успела даже ахнуть, как Линда поведала ему все, что случилось за время ее работы в лечебнице. Хорошо, что я помалкивала, а то бы и сама не удержалась.

Специалист.

И при этом, видимо, не самый плохой человек. Содержит ночлежку при Храме, в пригороде, примерно в сутках пути от столицы, для тех, кому идти некуда. Насмотрелся там тоже всякого…

Храмовник! Опасность!!!

Порядочный храмовник – это такая же редкость, как семицветный кракен, все они преданы лишь Храму, так что молчи, Вета, молчи, за стенку сойдешь.

Сюда его направил своей волей приближенный Фолкс.

Зачем?

Да кто ж его знает, у начальства свои виды, свои идеи, а им, служителям мелким, только одно и остается. Идти да кланяться, кланяться да соглашаться. Служение такое.

Надолго ли?

Он надеется, ненадолго. У него и своих дел хватает. Вот освоится, с хозяйством разберется… А его предшественники чем занимались?

Линда покачала головой, мол – ничем, и освоиться толком не успели, – и тут же разболтала про меня и Артау.

Острый взгляд храмовника кольнул, словно шилом, и у меня по спине мороз побежал. А ведь может быть и такое… Сначала подсылали магов, потом маги кончились, видимо, дар это редкий и выгорает легко, а теперь пошли вот такие… душевные люди. Тем и опасен этот Оривс, что тянет ему душу открыть, о себе рассказать, поделиться…

И ведь человек-то неплохой, это видно. Неглупый, не злой, но – храмовник. И это страшнее всего.

Я думала до вечера. И ночью…

А утром все же решилась. Только сделать ничего не успела.

* * *

Стук в дверь для лекаря – рутина.

– Госпожа Ветана?

– Да?

– Вы не могли бы проехать с нами?

Стоявшие на пороге люди меньше всего походили на больных. Один – лет сорока, русоволосый, с карими глазами и приятной, располагающей к себе улыбкой на симпатичном лице, сразу видно – весельчак, душа компании. Второй – около двадцати пяти лет, серьезный, неулыбчивый и исполненный осознания собственной важности. Простая темно-синяя форма, у каждого герб Раденора на рукаве, на нашивке… Кто же это может быть?

– А куда и зачем?

– Позвольте представиться, – старший из двоих изобразил легкий полупоклон, – королевский дознаватель, Элот Синор.

– Очень приятно. Тойри Ветана, лекарка.

– Да, госпожа Ветана, мы знаем. От барона Артау.

Я медленно склонила голову:

– Это не лучшая рекомендация. Что вам угодно?

– Барон просил лекаря. Вас.

– Его помиловали?

– Нет.

Говорил старший, младший дознаватель помалкивал, изучая то мое лицо, то старшего коллегу. Недавно получил это звание и теперь набирается опыта? Да, похоже.

Я перевела дух. Не помиловали. Но тогда – что?

– Он хочет здоровым взойти на эшафот? – поинтересовалась я.

Элот Синор оценил шутку, медленно раздвинув губы в улыбке.

– Что-то вроде того, госпожа Ветана. Правосудие отсрочило его казнь на три дня, и ему нужен лекарь. Барон попросил вас, и поскольку это ни на что не повлияет, я решил удовлетворить его просьбу. Если вы согласитесь, конечно.

Я покусала губы. Не нравилась мне эта ситуация, но чем? Ладно, съезжу. Заодно буду уверена, что барон действительно сидит в камере и собирается умереть через несколько дней. Для душевного спокойствия полезно.

* * *

По дороге мы разговорились со старшим дознавателем. Тот был в курсе нашей ситуации, знал, что барон принял меня за свою невесту, и относился к этому даже с легким юмором. Все бы маньяки так ловились! Приятно даже! А то ищешь, работаешь, бегаешь, ноги сбиваешь…

Помилование? Это – нет. Может быть отсрочка приговора, такое бывало, если человек выдает нечто ценное для короны. Так называемое «королевское помилование». Но – неполное. Его величество строго относится к соблюдению законов, очень строго. Барону дали три дня, а потом на казнь. Не публичную, это он тоже выторговал, да его величество и не любитель публичных казней. Без пыток – это тоже входит в сделку. Но – и только.

Так что в камеру я входила почти спокойно.

Артау лежал на кровати, прикованный за обе руки, чтобы точно не дернулся. Я чуть поклонилась – как простолюдинка при встрече с высокородным.

– Господин барон.

Артау обжег меня взглядом, в котором смешалось – что? Ненависть? Да, и она тоже. Ненависть, похоть, зависть… Что-то еще, едва уловимое.

– Привели-таки…

– Вы заключили сделку с правосудием, и оно выполнит все взятые на себя обязательства, – пафосно провозгласил Элот Синор.

Но оставлять нас одних и не подумал. Правильно, я его об этом и просила по дороге, мало ли что придет барону в голову?

Я профессионально принялась осматривать пациента, мимоходом отметив, какими заученными стали движения. Лечебница пошла мне на пользу. Артау молчал, сверлил меня глазами, но молчал.

– У вас сломаны два ребра. Нужна тугая повязка. Синяки… оставляю мазь. Она с обезболивающим эффектом. И вот еще травяной сбор, заваривать и давать два раза в день, он тоже снимает боль. Господин Синор?

– Хорошо, распоряжусь.

– Тогда мне больше нечего добавить.

Я выпрямилась. Барон прищурился.

– А я могу кое-что предложить. Госпожа Ветана, хотите стать баронессой?

* * *

Я не рассмеялась. Даже слова не сказала, но что-то, видимо, промелькнуло на моем лице, потому что Артау зачастил:

– Я могу это предложить. Меня скоро казнят, так что вы выходите за меня замуж! Мы проводим вместе одну ночь, благо маги воды могут обеспечить зачатие, и я…

Я развернулась – и молча вышла из камеры. Господин Синор посторонился, а в ответ на мой взгляд покачал головой:

– Клянусь, я не знал.

– Верю.

Скорее всего, это был план именно Артау. Или убить меня, или как-то получить свое, или…

Боль – она ведь не только физическая бывает. Если бы я согласилась, меня бы это… изуродовало? Да, наверное, это правильное слово. Кто-то мог и согласиться, а я не могу. Потому Артау меня и выбрал – помучить напоследок.

Из тюрьмы меня выпустили мгновенно. Правда, пришлось рассказать двум стражникам, где я принимаю – хотели прийти, показаться лекарю. У одного явно был начинающийся радикулит, это и без дара видно, у второго проблемы с желудком. Судя по цвету лица, по симптомам – язва в зачаточном состоянии. Придет – погляжу.

Я шла по улице, чувствуя, как утихает боль.

Мразь, какая же мразь этот Артау. Не знаю, чего он добивался своим предложением, но было противно. Ей-ей, принять предложение Моринаров стоит только для того, чтобы вот такие… закончились. И обдумаю этот вопрос.

* * *

Когда перед тиром[2] Сентаром на стол легло письмо, правитель Тиртана едва сдержался. Изложенное было… непростительно.

Король Раденора требовал трея Лантара вместе со всеми, кто участвовал в работорговле, вернуть всех рабов и выплатить компенсацию. Требовал в жестких, ультимативных выражениях, не оставляющих простора для дипломатического маневра. Требовал так, что становилось ясно – не помилует. И не договорятся они, как равный с равным, просто потому, что в Раденоре правит мерзкая нечисть. Некромант, а то и вовсе демон… тьфу! И эта нечисть совершенно определенно считает себя выше и сильнее тира Сентара. Более того, не просто считает, она и есть – выше и сильнее.

Тир медленно выдохнул, потом вдохнул, потом опять выдохнул, махнул рукой секретарю и скрылся за занавесью, которая вела в глубину дворца.

Секретарь перевел дух. Повезло. Да, на этот раз ему повезло. Мужчина точно знал, что произойдет сейчас на женской половине и как не повезет той, на которую упадет взгляд тира. Его величество и так отличался своеобразными привычками в любви, а уж сейчас, будучи в ярости…

Что там будет за рабыня? Как все это произойдет?

В одном секретарь не сомневался – смерть ее будет долгой и мучительной. А ему можно часика три отдохнуть, все равно раньше он не понадобится.

Так и оказалось.

Вернувшийся спустя три часа тир был уже спокоен и доволен жизнью. Разве что на оправе одного из колец, там, где камень смыкается с металлом, запеклась кровь, но кто будет обращать на это внимание? Главное, тир опять мог спокойно размышлять над ультиматумом. Прочитать его еще раз, побагроветь, но не сдвинуться с места, а спокойно перечислять по пунктам.

– Трея Лантара я выдать могу. Но вызову бунт. Выплатить деньги – немыслимо. Казна пуста. И вернуть рабов – тоже. В противном случае нам угрожает война с Раденором… Что ж, не хотелось бы, но… Шорк, напиши, что мы готовы урегулировать вопрос компенсации. Если королю Раденора нужен трей Лантар, он его не получит. Но труп выдать можем, почтенный трей зажился на этом свете, скоро за ним придет служитель смерти. Рабов не вернем – ибо не имеем представления о маленьком предприятии трея. Предложи пока что-то одно, а там… посмотрим. Надо поторговаться.

Секретарь подумал, что эти торги будут стоить жизни еще нескольким десяткам рабынь из тех, кого не желает отдавать тир, но кому до них какое дело? Рабы же! Кто в здравом уме будет думать о рабах?! Это как о табуретке думать. Нелепо и глупо!

Глава 2

Харни вызвал меня сразу после обхода.

– Вета, присаживайся. Нам надо поговорить.

Я кивнула и опустилась в уютное кресло.

– Взвар будешь? Или вина?

– Нет, спасибо. Что-то случилось?

– Да так… Ты ведь Берту отказала?

Скрывать правду не стала:

– Отказала. Это все, что вас интересует?

– Нет. Из-за чего?

Все причины я перечислять не стала, выбрала одну:

– Предпочитаю, чтобы мужчина, ухаживая за мной, не отвлекался на других.

Харни пришлепнул ладонью по подлокотнику:

– Говорил я ему, кретину! Тамка?

Я промолчала, глядя в угол. Харни вздохнул, голос его стал почти отеческим.

– Вета, милая, с каждым бывает. Мы ведь мужчины, а не служители. Оскоромился парень, а ты прости его!

Покачала головой. Мол, не могу, и говорить тут не о чем.

– Ты не думай, так бывает. Всех нас, что котов, тянет по весне на помойку. Побегаем, задрав хвост, поорем, да и домой, на мягкий диванчик. Жену на любовницу не меняют, будь та хоть из золота сделана.

Я вновь покачала головой. Может, жену на любовницу и не меняют, но я – не жена. И… брезгливо как-то. Мало ли кто Тамирой пользовался? Если и Берт не побрезговал, значит, я для него в одной цене с этой… девицей?

Харни посмотрел на мое лицо и вздохнул.

– Ладно, мы с тобой потом об этом поговорим. А пока я вас не буду ставить рядом, чтобы пересекались поменьше.

Харни имел в виду дежурства. Можно так их распределить, что мы с Бертеном не будем видеться два дня из четырех.

– Спасибо.

– Эх, глупые вы, бабы. И что тебе надо? Мужик – золото. Не пьет, не бьет, работает, все в дом тащит…

– Я могу идти?

– Иди, Вета. Иди. К храмовнику вон сходи, посоветуйся…

Меня передернуло.

– Харни, долго они тут будут отираться?

– Приближенный Фолкс очень настаивал. Думаю, около года, не меньше.

Темного крабом!

– Год совать нос во все дела лечебницы?

Чем дальше, тем больше хотелось принять предложение Моринаров.

* * *

Рамон Моринар разглядывал магически доставленное послание из Тиртана, словно диковинного слизняка у себя под сапогом. Посол бледнел, краснел и покрывался потом – попеременно. Репутация у Палача была – страшноватенькая.

– Значит, тир желает поторговаться?

– Ваша светлость, речь идет о разумном согласовании и урегулировании вопроса…

Бумага вновь вспыхнула в ладонях Палача.

– Урегулировании? Вы сегодня напишете письмо своему тиру, любезнейший. И напишете, что, если он в течение десяти дней не даст положительный ответ на все наши требования, я лично явлюсь в Тиртан. После чего у вас сменится тир.

На лице посла отразился ужас.

– В-ваша свет-тлость…

– Вы меня плохо поняли прошлый раз. – Рамон не улыбался. – Мы не торгуемся и не торгуем кровью раденорцев. Мы требуем ответа за разбой.

С точки зрения дипломатии – отвратительно.

С точки зрения силы…

Его величество точно знал: стоит показать слабость, и тебя начнут рвать со всех сторон. Тут кусочек, там кусочек… И никому ты потом ничего не докажешь. А если сразу прояснить ситуацию…

Находится мало желающих подергать гадюку за хвост – укусит. Вот и с Раденором должно быть именно так. Нарушил закон – ответь! А чтобы отдельные личности не забывались, надо устраивать показательные порки.

Тиртанцев не жаль – те еще мрази. Лучше на их примере напугать остальных, пусть трясутся… к-крысы.

Надо сходить отчитаться его величеству.

* * *

Впервые я шла на работу, как на каторгу. Было тоскливо и тошно. Вчерашняя сцена царапала по душе, словно вилкой по стеклу.

Вот что надо было Бертену? Зачем он с нами так? Чтобы серьезно добиваться меня, ему не хватило душевных сил, а чтобы не добиваться… чего? Не знаю. Разочарование горчило на вкус и отравляло теплый осенний денек.

Предчувствия оправдались, стоило подойти к лечебнице.

– Госпожа лекарка, не погубите!!!

Мужчина, кинувшийся в ноги, был мне решительно незнаком. Здоровущий, лет шестидесяти… Его поддержала такого же возраста женщина:

– Смилуйтесь, госпожа Ветана!

Я потерла виски:

– Вы кто?

Ответ меня обескуражил. Господа были родителями мужа дочери Аликсы Ильви. Рины, конечно. Тот самый мужчина, который орал на старуху…

– Госпожа Ветана, ведь неправда это! Никак такое не может быть! Это все Ринка, она, стервь…

– Наш мальчик никогда бы!..

Я слушала и ушам не верила.

Господа Перрты просили меня заявить, что их сын всегда был уважителен и вежлив с Аликсой Ильви. Оказывается, по обвинению в убийстве схватили и Карину Перрт, вторую дочь Аликсы, и ее супруга, Акса Перрта. И принялись трясти, как кракен – лодку. Супруги нажима не выдержали и признались.

Душили. Оба.

За мзду их пропустили в лечебницу… кто? Тамира Амриант.

Вот ведь… Всегда знала, что не стоит таким доверять! Тварь продажная, хорошего человека погубила! Аликсу Ильви зять душил, дочь держала матери ноги-руки, чтобы та не вырвалась ненароком, мало ли…[3]

Меня затрясло.

– Так вы хотите…

Да. Предполагалось, что с моих показаний (да еще найдут, кого купить) окажется, что Акс – малым не невинная жертва.

Вы ж поймите, госпожа Ветана, там детушки малые (пятнадцать и двадцать два года), сироты бесприютные, голодные, холодные… Но на благое-то дело вернуть им хоть бы и отца, мы денег найдем!

Где искать будем? А наследство… Да-да, то самое, от Аликсы Ильви. Хотите десять процентов, госпожа Ветана? Хотя нет, знай нашу щедрость! Двадцать процентов!

Как же я разозлилась в тот момент! Окати водой – пар зашипел бы.

– Да как вы смеете? – Я не повышала голоса, но руки «просителей» разжались. – Надеюсь, ваш сын понесет достойную кару. А еще советую вернуть на место все, что вы своровали у покойной Аликсы. Я назначена ее душеприказчицей и лично прослежу, чтобы все досталось Тиссе Ильви и ее дочери. Если хоть тряпка с кухни, хоть щепочка с крыльца пропадет, я буду знать, кого в этом обвинить. Отправитесь вслед за своим сыном!

Как же они на меня смотрели! С такой ненавистью я даже у барона Артау не сталкивалась. Впрочем, барон-то меня как раз не ненавидел, он меня хотел. Да, в том самом смысле.

А эти…

Я залезла к ним в карман, отняла у них сына, отказалась от денег… И плевать им, что я тут ни при чем. Что их сынок поднял руку на тещу (да ладно, просто на больную старуху), что ему помогала дочь этой старухи, что никто их не подталкивал и не уговаривал. И деньги-то были, просто захотелось еще! Больше! Жирнее! Сытнее!

Когда я входила в лечебницу, меня трясло. Гадко было до ужаса, и улыбка Линды стала для меня спасательным канатом, за который я ухватилась.