Дюна. Батлерианский джихад

Агамемнон повел пятерых заговорщиков в тень стены кратера. Там машины с человеческими мозгами расселись кругом среди обломков скал и оплавленных камней, чтобы обсудить свою измену и план беспощадной мести.

Ксеркс, несмотря на свой грех, никогда не предаст их. Тысячу лет назад, после победы, тогдашние живые титаны согласились на хирургическое превращение, чтобы не принимать собственной бренности, чтобы их лишенный тела мозг мог жить вечно, утверждая их, титанов, вечное правление. Это драматическое событие заставило титанов заключить между собой нерушимый и бессрочный пакт.

Теперь Омниус иногда вознаграждал своих верных человеческих последователей, превращая их в неокимеков. По всему Синхронизированному Миру тысячи новых мозгов с машинными телами верой и правдой служили всемирному разуму. Агамемнон не мог положиться на тех, кто добровольно согласился служить машинам.

Генерал кимеков передавал свои слова через плотную шину проводящих элементов непосредственно в центры мышления других титанов.

– На Коррине нас ждут не раньше, чем через несколько недель. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы мы смогли разработать план удара по Омниусу.

– Давно пора это сделать, – проворчал в ответ Аякс.

– Ты думаешь, любовь моя, что всемирный разум стал благодушным и самодовольным, как в свое время люди Старой Империи? – спросила Юнона.

– Я не заметил в нем никаких признаков слабости, – вставил свое слово Данте, – и поэтому считаю, что нам надо проявлять осторожность.

– Слабость можно найти всегда, – рявкнул Аякс и так топнул механической ногой, что пробил в камнях круглую дыру. – Если, конечно, у вас есть желание использовать мышцы, чтобы эксплуатировать эту слабость.

Барбаросса хлопнул металлической конечностью по твердому камню.

– Не обманывайтесь насчет искусственного интеллекта. Компьютеры мыслят не так, как люди. Даже через тысячу лет Омниус не даст своему разуму рассеять внимание. У него такая емкость процессоров и столько наблюдательных камер, что мы даже не можем их себе представить.

– Подозревает ли он нас? Сомневается ли Омниус в нашей лояльности? – Ксеркс уже волновался, хотя совещание только началось. – Если он думает, что мы составляем против него заговор, то почему бы ему просто не уничтожить нас?

– Иногда мне кажется, что в твоей емкости с мозгом образовалась течь, – резко ответил Агамемнон. – В разуме Омниуса запрограммировано запрещение убивать нас.

– Не обижайся. Дело в том, что Омниус настолько всемогущ, что иногда кажется, что он может преодолеть запрет, вложенный в него Барбароссой.

– Пока он этого не сделал и не сделает никогда. Я прекрасно понимаю, что я сделал, – отпарировал Барбаросса. – Помни, Омниус создан для того, чтобы эффективно работать. Он не совершает никаких ненужных действий и не станет понапрасну тратить ресурсы. А мы – его главный ресурс.

В разговор вступил Данте:

– Если Омниус так озабочен эффективностью правления, то почему он до сих пор держит у себя людей-рабов? Даже простейшие роботы, машины класса A1, смогут справиться с такими задачами намного эффективнее, чем люди.

Агамемнон вышел из тени под палящие лучи беспощадного солнца, потом снова вошел в тень. Вокруг него в напряженном ожидании застыли остальные заговорщики, похожие на насекомых, сделанных из гофрированного металла.

– В течение многих лет я предлагал Омниусу уничтожать всех людей на новых планетах Синхронизированного Мира, но он отказывается это делать.

– Может быть, он проявляет такое упрямство только потому, что все-таки люди создали мыслящие машины? – предположил Ксеркс. – Может быть, Омниус считает людей воплощением Бога?

Агамемнон отчитал титана как неразумное дитя.

– Ты что, всерьез думаешь, что компьютерный всемирный разум – религиозный фанатик?

Впавший в немилость титан сконфуженно замолчал. Барбаросса заговорил тоном терпеливого учителя, вдалбливающего элементарные вещи в головы своих тупых учеников.

– Нет, нет, дело просто в том, что Омниус не хочет понапрасну тратить энергию или устраивать беспорядки, с которыми, несомненно, будет сопряжено такое массовое убийство. Он рассматривает человечество как ресурс, который не стоит уничтожать или попусту растрачивать.

– На протяжении многих столетий мы пытались убедить его в противоположном, – мрачно проговорил Аякс.

Понимая, что безопасный промежуток времени, отведенный им, стремительно сокращается, Агамемнон попытался сдвинуть дискуссию с мертвой точки.

– Мы должны найти способ запустить радикальные изменения. Если мы сумеем отключить компьютеры, то мы, титаны, снова станем править миром вместе с неокимеками, которых нам удастся набрать. – Он резко качнул сенсорной башней. – Мы взяли власть один раз и должны сделать это снова.

В прежние времена, когда люди-титаны консолидировали застойную Старую Империю, они использовали для ее разрушения роботов, которые сделали всю грязную работу. Фалок, Агамемнон и другие повстанцы только собрали воедино осколки. На этот раз титанам предстояло воевать самим.

– Может быть, нам стоит найти Гекату? – вставил слово Ксеркс. – Только она одна осталась неподконтрольной Омниусу. Это наша тайная козырная карта.

Геката, бывшая подруга Аякса, стала единственной из титанов, кто добровольно сложил с себя бремя правления. Прежде чем мыслящие машины взяли власть, она бежала в глубины космоса, и с тех пор о ней никто ничего не слышал. Но Агамемнон доверял этой женщине – пусть даже ее можно было отыскать в бескрайних просторах Вселенной – не больше, чем Ксерксу. Геката давно покинула их, и ее нельзя было считать союзником.

– Нам надо искать сподвижников где угодно, принять любую помощь, которую нам, возможно, предложат, – сказал Агамемнон. – Мой сын Вориан – один из немногих людей, допущенных в центральный комплекс земного Омниуса, он регулярно вносит улучшения в конструкцию всемирного разума на других Синхронизированных Мирах. Возможно, мы сможем воспользоваться его услугами.

Юнона притворно рассмеялась.

– Ты хочешь довериться человеку, любовь моя? Одному из червей, которых ты так сильно презираешь? Всего секунду назад ты хотел уничтожить всех представителей этой зловредной породы.

– Если уж на то пошло, то Вориан – мой генетический сын и лучший из моих отпрысков. Я воспитывал и учил его. Он уже десятки раз перечитывал мои мемуары. Я очень надеюсь, что со временем он станет моим достойным преемником.

Юнона понимала Агамемнона лучше, чем все остальные титаны, вместе взятые.

– То же самое ты говорил о своих двенадцати предыдущих сыновьях. Однако каждый раз ты находил поводы, чтобы убить их.

– Я сохранил и законсервировал много спермы, прежде чем превратиться в кимека, и у меня есть время разумно ею воспользоваться, – ответил Агамемнон. – Но Вориан… ах, Вориан. Думаю, что он сможет стать одним из нас. Настанет день, и я позволю ему стать кимеком.

Аякс тихо прервал своего генерала:

– Мы не можем одновременно сражаться с двумя могущественными противниками. Так как Омниус наконец разрешил нам атаковать хретгиров благодаря победе Барбароссы в гладиаторском бою, то я считаю, что мы должны как можно лучше провести эту войну и только потом заняться самим Омниусом.

Погруженные в непроницаемую тень кратера титаны, почти соглашаясь с Аяксом, тихо обменивались мнениями. Люди Лиги ускользнули от власти титанов столетия назад, и старые кимеки давно питали к ним лютую ненависть. Оптические зонды Данте поворчивались из стороны в сторону. Этот титан что-то высчитывал.

– Да, людей победить легче, – сказал он наконец.

– А пока будем искать способ уничтожить Омниуса, – добавил Барбаросса. – Всему, как говорится, свое время.

– Возможно, вы правы, – признал Агамемнон. Генерал кимеков не хотел излишне затягивать тайное совещание.

Он зашагал к своему личному кораблю.

– Сначала мы уничтожим человеческую Лигу. Используя эту победу как трамплин, мы потом обратим наши силы против более серьезного противника.

Логика слепа и зачастую знает только свое собственное прошлое.

Архивы из «Генетики философии». Составлены россакской колдуньей

Мыслящие машины мало заботились об эстетике, но усовершенствованный космический корабль Омниуса стал – по случайной прихоти конструкции – красивым гладким серебристо-черным судном, казавшимся карликом в бескрайних просторах Вселенной, перемещающимся от одной синхронизированной планеты к другой. После внесения новых улучшений в конструкцию «Дрим Вояджер» возвращался на Землю.

Вориан Атрейдес мог считать себя счастливчиком, что ему доверили такую важную и жизненно необходимую миссию. Рожденный женщиной-рабыней, оплодотворенной законсервированной спермой Агамемнона, темноволосый Вориан мог проследить свою родословную от времен титанов и глубже в прошлое, на много тысячелетий, к эпохе Дома Атрейдесов в Древней Греции, начиная от другого великого Агамемнона. Благодаря статусу отца юный Вор, которому едва исполнился двадцать один год, был воспитан и обучен на Земле под руководством и присмотром мыслящих машин. Он был одним из привилегированных «доверенных» людей, которым разрешалось свободно перемещаться, обслуживая Омниуса.

Вориан читал все рассказы о своем славном происхождении, записанные отцом, который хотел документально закрепить свое торжество. Вор считал великое произведение генерала титанов не просто литературным шедевром, скорее это был священный исторический документ.

Впереди от рабочего места Вориана капитан «Дрим Вояджера», самоуправляющийся автономный робот, не допуская ни единой ошибки, проверял работу инструментов и приборов. Металлическая, отливающая медью кожа Севрата плотно обтягивала человеческие формы корпуса, сделанного из полимерных волокон, стальных несущих конструкций, гелевых контуров и раздутых пластиковых мышц.

Проверяя аппаратуру, Севрат стучал по клавиатуре дистанционных сканеров и поглядывал в порт иллюминатора своими нитевидными оптическими сенсорами. Делая свое дело, капитан-робот играл на нервах подчиненного, второго пилота-человека. Севрат имел странное и неприятное обыкновение плоско шутить.

– Вориан, что ты получишь в результате скрещивания свиньи и человека?

– Что?

– Тварь, которая много ест, сильно воняет, но не способна ни к какой полезной работе.

В ответ Вориан вежливо хмыкнул. Шутки Севрата служили еще одним доказательством того, что роботы не способны по-настоящему понимать юмор. Но если бы Вор не смеялся, то Севрат выдал бы еще одну шутку, потом еще, и так до получения желаемой человеческой реакции.

– Ты не боишься сделать ошибку, рассыпаясь в шутках во время проверки работы приборов?

– Я не делаю ошибок, – сказал Севрат. В стаккато его механического голоса прозвучали стальные нотки.

Вориан просиял, приняв вызов.

– Ах вот как! Но что будет, если я сломаю какую-нибудь деталь и нарушу жизненно важную функцию корабля? Мы здесь одни, и я, в конце концов, всего лишь склонный к обману человек, твой смертельный враг. Этим я отплачу тебе за все твои ужасные шутки.

– Я мог бы ожидать такого от низшего раба или от ремесленника, но ты этого никогда не сделаешь, Вориан. Тебе есть что терять.

Сделав зловеще плавное движение, Севрат повернул свою гофрированную медную голову, обращая еще меньше внимания на системы управления «Дрим Вояджера».

– Но даже если ты это сделаешь, я сразу же вычислю поломку.

– Не надо меня недооценивать, медноголовый старик. Отец учит меня, что, невзирая на многочисленные наши слабости, наша козырная карта – это непредсказуемость.

Улыбаясь, Вориан подошел к капитану-роботу и внимательно всмотрелся в измерительный экран.

– Как ты думаешь, почему Омниус просит меня швырнуть в его макет гаечный ключ всякий раз, когда он планирует встречу с хретгирами?

– Ваш неуправляемый и бесшабашный хаос есть единственная причина того, что ты можешь победить меня в стратегической игре, – ответил Севрат. – Но это не имеет никакого отношения к вашим врожденным навыкам.

– Навыки победителя всегда выше, чем навыки побежденного, – парировал Вориан, – независимо от того, как ты определяешь условия состязания.

Усовершенствованный космический корабль совершал обыденный, рутинный рейс через мир синхронизированных планет. Один из пятнадцати подобных кораблей, «Дрим Вояджер», вез копию современной версии Омниуса на одну из отдаленных планет, на которой надо было синхронизировать тамошний образец всемирного разума.

Контурные ограничения и скорость передачи электронных данных ставили пределы физическим размерам любой индивидуальной машины; таким образом, один и тот же компьютер всемирного разума не мог действовать за пределами одной, отдельно взятой планеты. Тем не менее для восполнения этого недостатка на каждой планете существовала копия Омниуса, являвшаяся, по сути, своеобразным ментальным клоном. Такие корабли, как «Дрим Вояджер», развозили по планетам усовершенствованные копии отдельных инкарнаций Омниуса, чтобы они оставались виртуально идентичными на пространстве всей машинной автаркии.

После многих совместных путешествий Вор знал, как управлять кораблем, и мог получить доступ ко всем банкам данных, пользуясь кодами Севрата. За много лет они с капитаном-роботом стали почти друзьями, чего не могли понять многие люди и машины. Проводя вместе массу времени в космосе, они говорили о многих вещах, играли в интеллектуальные и физические игры и рассказывали друг другу истории, заполняя пропасть между машиной и человеком.

Иногда, ради забавы, Севрат и Вориан менялись местами, тогда Вориан делал вид, что он капитан, а Севрат всего лишь его подчиненный робот. Так восстанавливали они положение, существовавшее во времена Старой Империи. Однажды во время такой игры Вориан импульсивно окрестил корабль «Дрим Вояджер». Это был поэтический вздор, который Севрат не только охотно переносил, но и всячески поддерживал.

Как и подобает сознательной машине, Севрат регулярно получал новые инструкции и памятные переносы от всемирного разума, но поскольку он проводил много времени оторванным от питающего машинного мозга, скитаясь от планеты к планете, развил в себе некоторые личностные черты и независимый образ мысли. По мнению Вориана, Севрат был лучшим представителем машинного разума, хотя временами робот его сильно раздражал. Особенно своим специфическим чувством юмора.

Вориан хлопнул в ладоши, хрустнул пальцами и блаженно вздохнул.

– Как же хорошо иногда расслабиться. Очень плохо, что ты не можешь этого сделать.

– Мне не требуется никакого расслабления.

Вориан никогда бы не признался в том, что тоже находит свое органическое тело плохим во многих отношениях: оно хрупкое, непрочное, склонно к болям, недомоганиям и подвержено травмам, которые неведомы мыслящим машинам. Он надеялся, что будет в хорошей физической форме до того момента, когда его превратят в долговечного неокимека, из которых все когда-то были доверенными людьми, такими, каков он сам. Настанет день, и Агамемнон получит на это разрешение Омниуса, если Вориан достаточно усердно поработает, чтобы заслужить такое разрешение.

«Дрим Вояджер» был в путешествии уже долгое время, и доверенный машин был очень рад скорому возвращению домой. Скоро он увидит своего выдающегося отца.

Пока «Дрим Вояджер» безмятежно плыл среди звезд, Севрат предложил Вориану дружеское состязание. Они уселись за стол и занялись своим обычным развлечением, игрой, которую они придумали и довели до совершенства за долгие месяцы совместных путешествий. Это была стратегия воображаемой космической войны между двумя чуждыми расами – «Ворианами» и «Севратами». У каждой из сторон был военный флот, обладавший определенными возможностями и точно очерченными ограничениями. Хотя у капитана-робота была безукоризненная и неограниченная память, Вориан успешно вел войну, так как проявлял недюжинную способность к тактическим импровизациям, чем приводил в изумление своего оппонента.

Сейчас, переставляя корабли по воображаемому космическому полю битвы, Севрат выдавал все старые шутки и анекдоты, находившиеся в его огромной базе данных. Не выдержав этого словесного потока, Вориан, не скрывая раздражения, наконец сказал:

– Ты делаешь явную попытку меня отвлечь. От кого ты научился этому?

– Как от кого? От тебя, конечно.

Робот начал вспоминать и перечислять те случаи, когда Вориан действительно поддразнивал его, угрожая, например, испортить корабль, но в действительности не собираясь делать ничего подобного, или придумывая совершенно невозможные экстренные внештатные положения.

– Ты не считаешь это надувательством? И кто это делал – ты или я?

Это откровение поразило Вориана.

– Мне очень грустно, что, пусть даже шутя, я научил тебя лгать. Мне стыдно, что я – человек.

Нет никакого сомнения, Агамемнон был бы разочарован.

После второго раунда Вориан проиграл. От переживаний он потерял всякий интерес к игре.

Каждая попытка есть игра, не так ли?

Иблис Гинджо. «Выбор – полное освобождение»

На садовой террасе, откуда открывалось зрелище изуродованных руин Зимии, в мрачном одиночестве стоял Ксавьер Харконнен, с отвращением ожидая начала парада победы. Полуденное солнце ласково грело лицо. Вместо диких воплей и взрывов слышалось пение птиц; свежий ветер развеял ядовитый газ.

Лига еще долго будет приходить в себя после такого потрясения. Все изменилось, и изменилось необратимо.

Прошло уже много дней после нападения машин, но и сейчас Харконнен видел дымок, поднимающийся от искореженных каменных остовов и переплетений арматуры в безоблачное небо. Но Ксавьер не чувствовал запаха копоти. Ядовитый газ кимеков так повредил его органы, что он никогда больше не почувствует ни вкусов, ни запахов. Даже дыхание превратилось в простой механический акт, а не в приятное вдыхание чистого свежего воздуха.

Но не подобает ему переживать и стонать, замкнувшись в своем несчастье. Другие люди потеряли гораздо больше. После атаки кимеков Ксавьер Харконнен остался жив только благодаря героическим усилиям салусанских врачей. Серена Батлер навестила его в больнице, но он помнил ее образ только сквозь пелену боли, лекарств и аппаратов жизнеобеспечения. Ксавьеру сделали экстренную операцию, пересадив ему оба легких. Здоровые органы были получены от таинственных тлулаксов. Он знал, что Серена приложила максимум усилий, чтобы главный военный хирург – блестящий врач – и торговец живыми органами с Тлулакса сделали все возможное для излечения Ксавьера.

Теперь он снова может дышать, хотя иногда и испытывает приступы острой боли в груди. Ксавьер выжил, чтобы еще раз сразиться с мыслящими машинами. Благодаря лекарствам и передовым методам заживления ран он был выписан из госпиталя вскоре после операции.

Во время нападения кимеков торговец живыми тканями с Тлулакса находился в Зимии по своим обычным торговым делам и едва спасся. На несоюзной планете Тлулакса в отдаленной планетной системе звезды Тхалм жил его народ, занимавшийся выращиванием на специальных фермах человеческих сердец, легких, почек и других органов из жизнеспособных клеток. После того как кимеки были изгнаны, тлулакс предложил свой товар военным хирургам главного полевого госпиталя. Холодильники купца были забиты образцами органов. Это была неслыханная удача, улыбаясь, сказал купец, что он оказался на планете и сможет теперь помочь столь прискорбно пострадавшим гражданам Салусы.

После успешной операции Кеедайр навестил Ксавьера в медицинском центре. Тлулакс оказался человеком среднего роста, но хрупкого телосложения, с темными глазами и угловатым лицом. С левой стороны головы свисала плотно заплетенная косичка.

Вдохнув и сделав над собой большое усилие, Ксавьер хрипло заговорил:

– Это было настоящее счастье, что вы оказались здесь с грузом органов на борту вашего корабля.

Кеедайр сложил руки, сплетя длинные тонкие пальцы.

– Если бы я мог знать, что кимеки нападут на вас, то я бы захватил с собой больший запас с наших ферм органов. Уцелевшим жителям Салусы требуется больше органов, но доставить их с Тлулакса можно не раньше, чем через несколько месяцев.

Прежде чем покинуть палату Ксавьера, торговец обернулся и сказал:

– Считайте себя счастливчиком, терсеро Харконнен.

В изуродованной войной Зимии жители разыскивали своих мертвецов, чтобы предать их земле. По мере расчистки завалов росло число погибших. Тела извлекали из-под камней, устанавливали их имена, составляли списки. Но, несмотря на боль и страдания, человечество вышло из этой схватки окрепшим.

Вице-король Манион Батлер настаивал на том, чтобы после нападения кимеков люди выражали больше стойкости и решимости. На улице, под террасой, на которой стоял Ксавьер, шли последние приготовления к благодарственному празднику. На ветру развевались знамена с изображениями открытых человеческих ладоней – символа независимости и свободы. Уставшие угрюмые люди в грязных одеждах изо всех сил старались править великолепными салусанскими жеребцами, которые испытали большое потрясение от войны. В гривы коней были вплетены кисточки и колокольчики, хвосты были похожи на водопады безупречно белой шерсти. Украшенных кружевными лентами животных едва удавалось сдерживать; они нетерпеливо били копытами, стремясь пройти по бульвару, отмытому от грязи, сажи и пятен крови.

Ксавьер рассеянно посмотрел в небо. Как он сможет теперь смотреть в небо без страха, что в следующий момент увидит летящие вниз аппараты, пробивающие защитные магнитные поля? Ракетные силы были уже восстановлены, для предупреждения новых атак из космоса были установлены новые силовые станции. Патрули в состоянии полной готовности кружили по внешним орбитам.

Вместо того чтобы смотреть парад, ему следовало бы заняться подготовкой салусанской милиции к следующему нападению, увеличить число сторожевых кораблей и разведчиков на внешних подступах к Солнечной системе, составить более эффективный план спасения и эвакуации, а также план отражения нападения. Еще одна атака машин – это лишь вопрос времени.

Следующее заседание парламента Лиги будет посвящено неотложным мерам и возмещению ущерба. Представители выработают план восстановления Зимии. Кимеков, уничтоженных салусанскими силами, надо будет разобрать и внимательно исследовать, чтобы найти в них слабые и уязвимые места.

Ксавьер надеялся, что Лига незамедлительно отправит делегацию на Поритрин за блистательным Тио Хольцманом, чтобы тот обследовал недавно установленные защитные, истребляющие машинный разум поля. Только великий изобретатель сможет разработать меры по устранению недостатков системы, которые обнаружили и использовали кимеки.

Когда Ксавьер поделился своими опасениями с вице-королем Батлером, человек с цветущим лицом согласно кивнул в ответ, но уклонился от дальнейшего обсуждения темы.

– Сначала мы должны отпраздновать этот день и поздравить себя с тем, что мы живы. – За маской уверенности Ксавьер легко разглядел глубокую печаль в глазах вице-короля. – Мы не машины, Ксавьер. В нашей жизни должно быть что-то еще, кроме войны и мести.

Услышав шаги на террасе, Харконнен обернулся и увидел Серену Батлер. Девушка улыбалась ему, в ее глазах Ксавьер разглядел тайное глубокое чувство, которое она показала ему сейчас, когда на террасе не было никого, кроме них двоих.

– Вот и мой героический терсеро.

– Человека, по вине которого половина города превратилась в руины, обычно не называют героем, Серена.

– Но зато героем можно назвать человека, который спас от разрушения и уничтожения остальную часть планеты. Если бы ты не взял на себя ответственность, если бы не сделал выбор и не принял решения, то была бы сокрушена вся Зимия, вся Салуса.

Она приблизилась к Харконнену и положила ему руку на плечо.

– Я не хочу, чтобы ты обвинял себя во всем во время парада победы. Один день ничего не может решить.

– Один день может решить все, – настаивал на своем Ксавьер. – Мы с таким большим трудом сумели отразить эту атаку только потому, что слишком сильно уповали на защитное уничтожающее поле и совершенно глупо полагали, что Омниус решил раз и навсегда оставить нас в покое после стольких десятилетий мира. Сейчас наступил самый подходящий момент для повторения атаки. Что, если они обрушат на нас еще одну волну кимеков?

– Омниус сейчас зализывает раны. Сомневаюсь, что его силы уже вернулись в Синхронизированный Мир.

– Машины не зализывают раны, – возразил терсеро.

– Ты очень серьезный молодой человек, – сказала она. – Пожалуйста, смягчись, хотя бы по случаю парада. Нашим людям надо поднять боевой дух.

– Твой отец уже прочел мне лекцию на эту тему.

– Ты же знаешь, что если двое Батлеров что-то говорят, то скорее всего это верно.

Он крепко обнял Серену и последовал за ней с террасы к парадным трибунам, где он будет сидеть на почетном месте рядом с вице-королем.