История Саудовской Аравии

Простота или, если хотите, бедность бедуинов соразмерны условиям жизни их вождей. Вся собственность семьи состоит в имуществе, перечень которого я даю почти полностью: несколько верблюдов и верблюдиц, коз, несколько кур, кобылица со сбруей, палатка, копье длиной 13 футов, кривая сабля, ржавое ружье, трубка, переносная мельница, котел, кожаное ведро, сковородка для обжаривания кофе, циновка, кое-какая одежда, плащ из черной шерсти, наконец, вместо всех драгоценностей – несколько стеклянных и серебряных колец, которые женщина носит на ногах или на руках. Если все это есть, то семья богата. То, чего нет у бедняка, и то, чего он больше всего желает, – это кобыла»46.

В описании К.-Ф. Вольнея политический мыслитель берет верх над этнографом. Но хотя путешественник и идеализировал простоту жизни бедуинского шейха, отличие имущественного положения шейха даже от бедуина, имеющего лошадь, чрезвычайно велико. Бедный же кочевник жил несравненно хуже.

«Я заметил, – писал Вольней, – что шейхи, то есть богатые люди, и их слуги были вообще большего роста и большей упитанности, чем простой народ… Объяснить это можно лишь их пищей, которая более обильна у первой группы, чем у второй. Можно даже сказать, что простой бедуин всегда живет в нужде и постоянно голодает… Дневная пища большей части из них весит не более шести унций, в племенах Неджда и Хиджаза умеренность в пище доходит до крайности. Шесть или семь фиников, смоченных в растопленном масле, немного свежего или кислого молока составляют дневной рацион бедуина. Он считает себя счастливым, если может присоединить к тому несколько щепоток муки грубого помола или немного риса. Мясо едят лишь по самым большим праздникам; лишь на свадьбу или похороны они режут козленка. Только богатые шейхи и военачальники могут бить молодых верблюдов, есть рис, приготовленный с мясом. Из-за всегдашнего недостатка вечно голодный простолюдин не брезгует самой дрянной пищей – саранчой, крысами, ящерицами, змеями…»47 Если саранча у бедуинов действительно была лакомством, то «крыс, ящериц и змей» мы оставим на совести французского путешественника.

Имущественное неравенство в кочевых племенах проявлялось заметнее всего в собственности на скот. Если бедняки племени аназа в начале XIX в. владели едва десятком верблюдов, то у более состоятельных стада насчитывали до полусотни голов, а семейства шейхской верхушки имели по нескольку сот верблюдов48. У самых богатых и могущественных шейхов было до нескольких тысяч верблюдов.

Регулируя сезонные перекочевки, участвуя в распределении пастбищ, племенная верхушка приобретала преимущественные права на распоряжение землей, хотя произвол знати и был ограничен племенными обычаями. Стада, принадлежавшие шейхам, получали лучшие пастбища. С древних времен существовали даже заповедники (хима) для шейхского скота. Часть водных источников также становилась собственностью кочевой знати, которая за их пользование рядовыми кочевниками получала определенное вознаграждение.

Из института родовой взаимопомощи возникала эксплуатация кочевников при передаче им на выпас скота. Первоначально передача скота выглядела как временная ссуда нескольких животных обедневшему сородичу49. Это явление было распространено у аравийских кочевников и позволяло крупным скотовладельцам сохранять и приумножать свои стада.

Следующей ступенью эксплуатации была передача скота на началах издольщины малоимущим или неимущим беднякам, при которой владельцы получали часть приплода и животноводческие продукты50.

Передача овец на выпас была еще более распространенным явлением. Верблюдоводы не могли забирать мелкий рогатый скот в продолжительные перекочевки и оставляли его на выпас овцеводам, принадлежавшим к другим родам или чужим племенам. В этом случае эксплуатация была откровеннее и не столь замаскирована патриархально-родовыми формами. Если семьи кочевой знати не справлялись с уходом за своими стадами верблюдов, то использовались рабы или представители других племен, но лишь редко – соплеменники.

Поборы на издержки гостеприимства становились одним из способов эксплуатации бедуинов со стороны знати. «Когда приходят гости, – сообщал И. Буркхардт, – и для них нужно зарезать ягненка, арабы обычно приносят для этого одного к шатру шейха. В некоторых кочевьях арабы не допускают, чтобы их шейху приходилось резать своего ягненка, и по очереди снабжают мясом его шатер»51. Ввиду того что шейх «должен очень часто принимать гостей, он берет то там, то здесь верблюда или овцу, которых ему охотно дают, потому что дающий нередко сам ест у него после гостей», – так объясняли А. Мусилу механику этих поборов даже в начале нашего столетия52.

Племя помогало шейху приобрести лошадь. Когда его стадо редело в результате грабительского набега, его убытки старались возмещать полностью. В подобных же обстоятельствах рядовому бедуину восполняли лишь часть потерь, писал И. Буркхардт53.

Шейхи и знатоки обычного права в племенах получали вознаграждение за разбор судебных дел.

Рядовые бедуины иногда оказывались в личной зависимости от представителей знати. Этому способствовал развитой институт самоотдачи бедуинов под покровительство могущественного шейха своего или чужого племени (дахаля). Вокруг такого шейха собирались «небольшие семьи, которые, не будучи достаточно сильными для самостоятельной жизни, нуждались в защите и союзе»54.

Более развитой формой зависимости была опека (висая), при которой бедняки за определенную мзду просили защиты у шейха. Широко распространена была самоотдача под покровительство целыми группами. Например, лица, опасавшиеся кровной мести, стремились получить защиту у знати чужого племени. За это бедуины должны были нести некоторые обязанности, в том числе экономические. Личная свобода таких лиц была несколько ограниченна55.

Об ослаблении патриархально-родовых уз свидетельствует и тот факт, что внутри рода должник должен был уплатить кредитору сам, в этом ему никто не помогал в отличие от практики взаимопомощи и выплаты долга кредитору со стороны.

Возникает вопрос: зашло ли разложение патриархально-родовых отношений внутри кочевых племен настолько далеко, что эти отношения уже превратились в «классовые»? – если использовать ортодоксальный марксистский термин. Ответить на этот вопрос помогает определение характера собственности на пастбищные земли и колодцы.

«Земельная собственность, – писал К. Маркс, – предполагает монополию известных лиц распоряжаться определенными участками земли как исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли»56. Даже применительно к западноевропейскому обществу XIX в. Марксова аксиома слишком категорична. Что же касается аравийского общества, то сразу возникают вопросы: обладали ли шейх какого-либо племени или аристократическая группа правом распоряжаться пастбищами как «исключительными, только им подчиненными сферами их личной воли», даже учитывая, что в средневековье формы собственности не были безусловными? Можно ли в таком случае говорить о собственности одного шейха или группы знати на участки пастбищных территорий? Означало ли это, что они могли, например, продать племенные пастбища чужестранцам? Сдать их в аренду и забрать все доходы в личное пользование? Поменять на другой участок, например в оазисе, а главное – лишить своих соплеменников права пользоваться пастбищами? В условиях Аравии до XX в. такие действия были невозможны или представляли собой неизвестные нам исключения. Право племенной верхушки распоряжаться пастбищами было ограничено хотя бы ее принадлежностью к своему племени, т. е. она пользовалась общинной территорией постольку, поскольку ее представители являлись соплеменниками, хотя и знатными, хотя и привилегированными, хотя и богатыми. Это, естественно, ограничивало их право распоряжения землей и возможности феодального метода ведения хозяйства, феодальной эксплуатации внутри племени57.

В отдельно взятых кочевых племенах XVIII–XIX вв. можно наблюдать тенденцию к феодальным отношениям, но не их господство. В Саудовской Аравии ликвидация общинной собственности племен на пастбища не завершена и поныне. И прав Н.П. Прошин, который разложение патриархальнородовых отношений внутри бедуинских племен относит только к XX в.58

Многочисленные факты свидетельствуют, что доходы аристократии, которые она получала в своем племени, были незначительны и в ряде случаев не покрывали ее расходов, связанных с традициями патриархально-родовой солидарности и взаимопомощи. Внутри бедуинских племен, во всяком случае в XVIII–XIX столетиях, преобладали патриархально-родовые отношения, основанные на общинной собственности на пастбища и источники воды, на крепких кровнородственных связях, на традициях взаимопомощи и солидарности. Процесс усиления эксплуатации простых бедуинов знатью, основанный на имущественном неравенстве, происходил, но он не достиг еще стадии раскола кочевых племен на классы.

Причины этого, как представляется, лежат как в слабом развитии производительных сил кочевого хозяйства и в мизерной норме и массе прибавочного продукта, так и в устойчивой социальной психологии свободолюбивых бедуинов.

Сохранение в бедуинских племенах значительной или даже преобладающей прослойки «средних» бедуинов или бедняков, ведущих самостоятельное хозяйство, также служит веским доказательством отсутствия здесь сложившихся эксплуататорских отношений. Европейские путешественники не упоминают об эксплуатируемых соплеменниках внутри кочевых племен. Это предполагает, что большинство бедуинов владели собственным скотом и пасли его на общественных пастбищах.

Однако, оценивая характер социальных отношений в кочевых племенах, не стоит рассматривать их изолированно от аравийского общества в целом, так как подобный подход искажает реальную картину. И бедуины, и полукочевники, и оседлые жители Аравии представляли собой единый, взаимосвязанный социальный организм.

Грабительский набег (газу).

Бедуины при отсутствии сильной централизованной власти постоянно совершали грабительские набеги. Объектом грабежа чаще всего был скот, но также и лагерное снаряжение, утварь, оружие, одежда, рабы59; у купцов отбирали товары, у оседлых жителей – земледельческие продукты и утварь. Существовало различие между газу и настоящей войной из-за пастбищ и колодцев. Но эти два вида военных действий постоянно переплетались.

«Арабские племена находятся в состоянии почти непрерывной войны друг против друга, – писал И. Буркхардт, – и редко случается, чтобы какое-либо племя наслаждалось моментом общего мира со всеми своими соседями. Однако война между двумя племенами редко продолжается долго, легко заключается мир, но его нарушают по малейшему поводу. Способ ведения войны – партизанский, генеральные сражения редки: захватить противника врасплох в результате внезапного нападения, ограбить его лагерь – главная цель обеих враждующих партий. Вот почему их войны обычно бескровны. Врага атакуют обычно превосходящим числом, и он уступает без боя. Ужасные последствия кровной мести предупреждают многие кровавые конфликты»60.

О бедуинских газу сообщал и К.-Ф. Вольней: «Будучи больше грабителем, чем воином, араб не стремится пролить кровь; он нападает только для того, чтобы ограбить; и если ему оказывают сопротивление, он считает, что небольшая добыча не стоит риска быть убитым. Нужно пролить его кровь, чтобы его озлобить; но тогда он столь же упорен в мести, сколь был осторожен, избегая опасности. Арабов часто упрекали за склонность к грабежу, но, не желая ее оправдывать, не обращали внимания на то, что стремление к грабежу направлено лишь против чужестранца, которого арабы считают врагом; поэтому подобное стремление основано на публичном праве большинства народов»61.

Газу считался самым благородным занятием, и мечта о грабеже постоянно горячила бедуинов. Участие в грабительских экспедициях было добровольным, но на практике воины, особенно молодые, просто не могли от них отказаться. Уклонение от газу создавало опасность прослыть трусом и потерять уважение сородичей и соплеменников. «Уверяют, – писал К. Нибур, – что молодой человек не может жениться, пока не совершит несколько подвигов»62. Имена удачливых грабителей передавались из уст в уста и воспевались поэтами. Даже в XX в. авторы перечисляют прославленных героев бедуинского «молодечества» – фирусийи.

В результате беднейший бедуин одним удачным набегом мог поправить свое положение или даже стать зажиточным. Газу, несомненно, был одной из причин сохранения прослойки самостоятельных кочевников.

Грабительские набеги обогащали племенную верхушку. Именно ей шла большая или лучшая часть добычи63. Во главе отрядов, совершавших набег, становились или шейхи, или акыды. Даже если шейх не участвовал в набеге, ему «отчисляли» его долю. Не случайно добыча от газу неизменно фигурирует в числе важнейших доходов бедуинской знати.

Постоянные грабежи и набеги, естественно, наносили ущерб хозяйству, производительным силам. Бывало, что газу не обходились без кровопролития и приводили к жестоким, истребительным войнам, в которых погибали или вымирали целые роды и племена. «Иногда слабое племя возвышается и распространяет свое влияние, между тем как другое племя, когда-то могущественное, приходит в упадок или даже уничтожается»64, – отмечал К.-Ф. Вольней. Подобные же наблюдения делал, спустя более чем сто лет, А. Жоссан: «Племя может исчезнуть из страны многими способами. Прежде всего, путем переселения вследствие больших ссор или постоянного голода в районе… Другую, более частую причину уничтожения этих племен нужно искать в постоянных войнах и набегах. Достаточно одного несчастливого дня, чтобы уничтожить целое племя; мужчины остаются на поле битвы, а женщины рассеиваются в соседних племенах или… погибают от голода»65. Некогда сильные племена могли приходить в упадок, терять людей, скот, пастбища, подчиняться другим племенам, иногда сливаться с ними.

Однако не было ли какой-либо закономерности в победах и поражениях отдельных племен?

Военные силы различных племен и их подразделений часто зависели от характера их хозяйственных занятий, а не только от доблести бойцов, таланта и мужества руководителей. Именно верблюдоводы, т. е. «настоящие» кочевники, обладали наибольшей военной мощью. Верблюды позволяли передвигаться по безводным пустыням быстро и на большие расстояния, концентрировать силы и наносить внезапные удары, а в случае неудачи уходить от преследования в пустыню – убежище, недоступное противникам. Верблюдоводы совершали самые удачные газу, чаще становились победителями в крупных сражениях и были соперниками только друг другу. Именно племена или подразделения верблюдоводов в результате газу оказывались в выигрыше, а полукочевники-овцеводы проигрывали. В открытом поле по большей части пасовали перед «настоящими» бедуинами и оседлые. Безопасность их торговых связей, скота, который выпасали в степи или полупустыне, пашен или пальмовых рощ, не защищенных стенами, зависела от отношений с бедуинами.

Сильные племена бедуинов-верблюдоводов навязывали выплату дани более слабым племенам, главным образом овцеводам, и оседлому населению. Газу служил одним из методов принуждения к даннической, а иногда и вассальной зависимости.

Дань (хува).

С древних времен выплата полукочевым и оседлым населением дани бедуинам облекалась в патриархальную оболочку, принимала видимость вознаграждения за защиту и покровительство. Поэтому дань получила название «братство», «побратимство» – «хува» (хава, хувва, ухувва). «Дань обычно выплачивается шейху или какому-либо почтенному члену племени, – писал И. Буркхардт. – Как только селение и какой-либо араб договорятся о хуве, последний немедленно требует часть обусловленной на год суммы, из которой покупает кое-какие припасы и делит их между своими друзьями, чтобы они были свидетелями договора, съев часть хувы»66.

Дань шла не только протектору плательщиков хувы – «главному шейху, по и почти каждому влиятельному лицу в различных кланах»67, – сообщал Г. Валлин. Значительная часть хувы оседала в руках племенной верхушки, но тем не менее какая-то доля доставалась и рядовым сородичам. Оседлые и полукочевники могли платить дань и нескольким бедуинским племенам сразу, а те, в свою очередь, собирали ее с различных оазисов и овцеводческих племен68. Иногда полукочевники – плательщики хувы сами собирали дань с более слабых племен или оазисов.

Все это создавало сложные формы зависимости, но суть дела – перекачка значительной части прибавочного, а иногда и части необходимого продукта от оседлых и полукочевников могущественным объединениям бедуинов – не менялась. Хува приносила кочевой знати и всем бедуинам большие доходы. За право собирать ее сражались племена бедуинов, при этом гибли и данники. Сбросить гнет «побратимов» можно было лишь в результате вооруженного сопротивления, а оно не часто приводило к победе69.

Даннические отношения иногда переходили в вассальные, и тогда подчиненные племена участвовали в военных набегах своих сюзеренов, т. е. вносили «дань кровью». Шейх-вассал оказывал внешние знаки почтения шейху-сюзерену. Зависимость некоторых племен достигала такой степени, что Х. Диксон, например, называл племя рашаид «крепостными» племени мутайр, а племя авазим – «слугами» аджманов70. Правда, это – информация XX в., но, видимо, подобные отношения существовали и раньше.

Бедуины облагали пошлинами, также именуемыми «хува», караваны торговцев и паломников. Ибн Бишр для обозначения этих поборов употребляет слово того же корня – «ихават»71, которое встречается еще у Ибн Халдуна. Особенно обогащалась знать племен, контролировавших главные пути паломников, в частности в Северном Хиджазе.

За право прохода османских караванов с паломниками в Мекку Порта в XVIII–XIX вв. должна была выплачивать кочевникам крупные суммы. И. Буркхардт оценивал их на начало XIX в. в 50–60 тыс. ф. ст. в год72. В 1756 г. дамасский паша задержал выплату денег и даже казнил шейхов кочевников, явившихся за положенной суммой. Но через два года объединившиеся бедуинские племена разгромили охрану паломников, разграбили караван и вновь принудили турецкие власти к выплате этой пошлины73.

Определенную обычаем плату кочевая знать получала также за «покровительство» бродячим ремесленникам и торговцам74.

«Низшие» племена.

Среди других плательщиков дани могущественным бедуинским племенам были так называемые низшие племена Аравии – сулубба (слейб), хитайм, шарарат и их ответвления. Вследствие особого исторического развития они оказались разбиты на ряд родовых подразделений, почти не имевших собственной территории, рассеянных по всему полуострову небольшими группами, что определяло их слабость. По большей части они кочевали на чужой территории вместе с хозяевами земли. И. Буркхардт писал: «Среди бесчисленных племен, населяющих пустыни Аравии, нет ни одного, которое было бы более рассеяно и чаще встречалось бы во всех частях этой страны, чем хитайм. В Сирии, в Нижнем и Верхнем Египте, в Неджде и Месопотамии можно встретить лагерь этого племени. Возможно, именно за такую склонность к рассеянию их уважают меньше, чем какое-либо иное племя… Почти повсюду они должны платить дань соседним племенам за разрешение пасти свой скот»75.

У сулуббов основным транспортным средством был осел, а не верблюд.

Как правило, скотоводство не могло прокормить этих парий Аравии, и они занимались презираемой в аравийском обществе деятельностью – некоторыми ремеслами, становились профессиональными музыкантами, танцорами, знахарями. В качестве таковых они нанимались в услужение к знати76. Сулуббы за вознаграждение предсказывали погоду, сообщали о наилучших пастбищах77.

Члены «низших» племен становились для бедуинов объектами беспощадного вымогательства. Ч. Доути приводил пример, когда «несколько аназов явились в оазис, ведя за собой по улице жалкого обнаженного человека с веревкой на шее. Это был хитайми. Бедуины в бешенстве кричали, обвиняя его, что он задержал выплату хувы – десять риалов! И они привели его, чтобы посмотреть, найдется ли кто-нибудь в Хайбаре, как он обещал им, кто бы заплатил за него; если нет – они выволокут его из города и убьют»78. Один этот факт показывает, какая глубокая пропасть лежала между свободным бедуином и членом «низшего» племени.

Рабы и вольноотпущенники.

В Аравии на протяжении веков сохранялся рабовладельческий уклад79. Рабов (абдов) доставляли на полуостров по большей части из Восточной и Центральной Африки. Их захватывали и закупали специальные экспедиции работорговцев или продавали паломники, стремившиеся покрыть расходы на посещение «святых городов». Торговля рабами сосредоточивалась преимущественно в Мекке, но велась и в других городах, в частности в Хуфуфе и Маскате. В Аравию поступало, видимо, несколько тысяч рабов в год. В исключительных случаях в рабов обращали и арабов. Дети невольников (мувалиды) иногда сохраняли то же общественное положение, что и родители.

Больше всего рабов было сосредоточено в центре работорговли – Хиджазе, где каждая более или менее состоятельная семья стремилась приобрести невольников. За пределами Хиджаза рабов имели только богатые семьи. «В Аравии мы нередко встречали негров, – писал У. Пэлгрев, – в Джауфе, Джебель-Шаммаре, Касиме и Судайре. Но мы видели их только в роли рабов и редко в других домах, кроме самых богатых»80. По свидетельству путешественников, численность африканцев и мулатов в Южном Неджде была больше и они составляли в отдельных оазисах большинство жителей. «В Эр-Рияде негров множество, в Манфухе и Сильмийе еще больше, они часто встречаются в Эль-Хардже, вади Эд-Давасир и их окрестностях»81.

Рабами владела и кочевая знать. «Каждый могущественный шейх, – сообщал И. Буркхардт об аназа, – ежегодно приобретает пять-шесть рабов и нескольких рабынь…»82 Подобное положение было и в других бедуинских племенах.

Рабы выполняли самые тяжелые и грязные работы. В кочевом племени они пасли скот, доставляли воду, ставили и снимали шатры, собирали топливо. Рабский труд использовался также в земледелии и ремесле, но очень ограниченно. Основная сфера его применения – домашнее хозяйство, где рабы были слугами, стражниками и домоправителями.

Нужно отметить некоторые существенные особенности положения рабов в Аравии. Рабство здесь носило патриархальный характер. Этим и объясняется в общем мягкое обращение с рабами. Невольники, особенно мувалиды, становились как бы неравноправными членами семьи хозяина. Иногда они могли даже наследовать имущество хозяина. Рабыни, главным образом в среде городской знати, использовались как наложницы. Их дети обычно становились свободными, так же как и они сами после смерти хозяина. Будучи бесправными и униженными в социальном плане, в экономическом отношении рабы могли жить лучше полуголодных кочевников или крестьян. Им доставалась часть доходов знати.

Многие рабы получали свободу, становясь вольноотпущенниками, которых также называли абдами. Это относилось не только к наложницам и их детям. Численность «наследственных» рабов была незначительной.

В бедуинских племенах процесс освобождения невольников шел более интенсивно, чем у оседлых. По истечении определенного времени бедуины всегда отпускали рабов на волю и женили на женщинах того же цвета кожи, писал И. Буркхардт. «Аназа никогда не сожительствуют со своими рабынями, но через несколько лет службы предоставляют им свободу и выдают замуж за рабов или их потомков, оставшихся в племени»83.

Вольноотпущенники занимались мелкой торговлей и ремеслом, нанимались слугами в богатые дома.

В условиях Аравии освобождение рабов имело и другой смысл. Одному из аназийских шейхов, например, «принадлежало свыше пятидесяти семейств людей, которые когда-то были его рабами и своим состоянием полностью обязаны щедрости этого шейха. Он не вправе теперь получать с них ежегодную дань, так как они считаются свободными арабами, но он берет их дочерей в жены своим новым рабам и вольноотпущенникам, а когда во время войны эти чернокожие захватывают значительную добычу, шейх вправе забрать у них хорошего верблюда, в чем они никогда ему не отказывают»84. Некоторые вольноотпущенники объединялись по формально-родовому признаку, но эти роды стояли ниже объединений чистокровных арабов. Вольноотпущенники сохраняли и имущественную, и личную зависимость от бедуинской верхушки.

Основная масса вольноотпущенников занималась земледелием. Они были лишены земли, поэтому становились арендаторами-издольщиками, чаще всего у оседлой и кочевой знати (иногда и целых кочевых племен). Эксплуатировали вольноотпущенников-арендаторов нещадно, и, по словам Г. Валлина, «они редко достигали богатства и благосостояния»85. Сохранялась также значительная личная зависимость вольноотпущенников-арендаторов от бывших рабовладельцев. Кроме того, в ряде случаев, прежде чем уйти от хозяина, вольноотпущенник должен был вернуть имущество, которое он получил при освобождении86, что часто оказывалось невозможным. Вольноотпущенники-арендаторы не только платили рейту, но и оказывались в какой-то мере прикрепленными к земле. Поэтому их статус ближе подходил к положению крепостных, чем статус других групп населения Аравии.