Блуждающая реальность

Вычурное заглавие – яркий пример фирменного диковского стиля, легко способного отпугнуть читателей, воображающих, что знают, как должен выглядеть и звучать «серьезный» текст. Жесткие каноны «серьезного» дискурса Дик увлеченно разрушает – или, выражаясь постмодернистским жаргоном, распространившимся уже после его смерти, «деконструирует» – во многих статьях, вошедших в эту книгу.

И стиль, и содержание произведений Дика невозможно отнести к какой-то определенной категории. Кто-то назовет Дика «философом» – и, пожалуй, он заслуживает этого звания в его изначальном древнегреческом значении: любитель мудрости, истинно верующий в ценность неустанного вопрошания – то есть редкая птица в наши дни и в наш век, когда слово «метафизика» превратилось в синоним слова «чепуха». Однако Дик не отличается ни той систематичностью, ни той жесткой логикой, ни той безличностью тона, что для большинства читателей неотделимы от современной философии. Он не принадлежит к какой-либо философской школе, а свободно «гуляет» по портикам всех школ Востока и Запада, сколько их ни было на протяжении веков. Он не защищает свои тезисы; скорее рассматривает их с разных сторон, исследует в высоту и в глубину – и идет дальше. Предлагает окончательные ответы – а затем признается, что сам не в силах выбрать правильный. Порой, особенно в «Экзегезе», Дик переходит к восклицаниям, полным вовсе не философского восторга; порой на страницы его книг с пугающей силой выплескивается отчаяние. Под современное понятие «философа» Дик явно не подходит: он куда ближе к мыслителям-досократикам, чьи темные и экспрессивные писания – отрывочные и мощные речения, выражающие личный взгляд на вселенную, ее природу и цель, – уже более двух тысячелетий успешно сопротивляются текстуальному анализу.

Схожие трудности возникают при попытке назвать Дика «мистиком». Во-первых, сам термин «мистик», судя по его стандартному использованию в теологической литературе, должен означать, что Дик в самом деле вступал в контакт с божественной реальностью – на современном жаргоне, «видел Бога». Но это заключение, разумеется, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Сам Дик так и не решил, с чем вступил в контакт «2–3–74»: был ли то Бог, «психоз» или «что-то еще». Центральная характеристика «Экзегезы» – отсутствие определенности. Откровенная странность видений Дика, вкупе с «нервными срывами», в которых он сам признавался, заставляет некоторых читателей и критиков заключить, что события «2–3–74» были всего лишь проявлением душевной болезни: далее предлагается легион диагнозов. Очевидно, попытки посмертно поставить диагноз обречены оставаться чисто спекулятивными, особенно учитывая, что психиатры и психологи, осматривавшие Дика в разные периоды жизни, приходили к самым разным выводам о его психическом состоянии. Помимо трудностей такой диагностики нельзя не отметить, что постановка диагноза как таковая полезна живому пациенту, которого можно лечить; но применительно к писаниям покойного она используется как упрощающий и категоризирующий ярлык. Честно говоря, не изобретен еще психиатрический термин, отдающий должное живости и многослойности произведений Дика – и их влиянию на души читателей. Внимательно читая автора, мы, к собственному изумлению, делаемся причастны его уникальному видению мира, часто нарушающему общепринятые представления о природе «реальности», но всегда сохраняющему ясность, связность и эмоциональную глубину, немыслимую для творений сумасшедшего – как бы психоаналитики-любители ни ворошили факты его жизни, какие бы диагностические ярлыки на них ни наклеивали. Эту грань между человеком и впечатлением от его произведений отлично сформулировал критик Александер Стар: «Был ли Дик психически здоров – вопрос открытый. Но на протяжении всей жизни он писал так, как мало кто среди фантастов, да и вообще среди писателей. Я говорю сейчас о том обостренном чувстве ненужного и лишнего, с каким он описывал обветшалый вещный мир послевоенных пригородов; о проницательном взгляде на историю; о тонкости морально-этических переживаний и вопросов» (4).

Сосредоточиваться на жестком бинарном разграничении «нормальности» и «безумия» применительно к Дику и его трудам – значит мыслить поверхностно и упрощенно. По мере роста наших знаний в области психологии, антропологии и истории религий все более размываются прежде четкие границы между «религиозным», «шаманским» и «психотическим» состояниями; разграничивать их без тщательного исследования культурного и личного контекста кажется и невозможным, и бессмысленным. С тем, что Дик едва ли напоминал «просветленного» мистика, я вовсе не спорю; важно помнить, что его сильной стороной были вопросы, а не ответы; те, кто видит в его идеях материал для какого-либо «культа», просто удовлетворяют собственный голод по простым решениям. В опыте Дика, отраженном в этом сборнике, ключевую роль играют неопределенность, постоянное сомнение и скепсис, не оставляющие его и во время самых дерзких спекуляций. Однако, следуя за метафизическим поиском Дика, читатель, способный держать разум открытым, обретет уникальные сокровища.

Например, одним из событий «2–3–74» стала серия фосфенов – видений, возникающих при закрытых глазах, и в том числе изображение золотого сечения – понятия из греческой эстетики, в этой культуре отражавшего идеальные архитектурные пропорции, воплощенные, например, в Парфеноне. Кроме того, Дика заворожили логарифмические ряды Фибоначчи, названные по имени математика XIII века Леонардо Фибоначчи из Пизы, который использовал их для демонстрации аналогии между спиральными формами, часто встречающимися в природе – например, в некоторых раковинах, листьях и скальных формациях. Последующие исследования расширили эту аналогию, обнаружив схожие формы в образовании торнадо и в двойной спирали ДНК, а также в основных теоремах математики фракталов и компьютерного моделирования. Дик верил, что золотое сечение и ряды Фибоначчи – ключ к пониманию архетипических истин, открывшихся ему в видениях; рассуждения об этом часты в «Экзегезе», но также появляются в «ВАЛИС» и в выступлении «Если этот мир тебя не устраивает, поищи другие!», включенном в данный сборник. Скептически настроенный читатель, скорее всего, их пропустит, сочтя бессмысленной болтовней.

Вспомним о том, какое значение придается видениям при закрытых глазах в шаманизме и в мировых религиях. Вот что говорит антрополог Майкл Рипински-Наксон:

Где-то между сетчаткой и нейронной сетью нашего мозга рождается феномен изображения на веках при закрытых глазах, актуализирующий внутреннее зрение. Быть может, эти светоносные видения составляют базу объективной физической составляющей тех видений, с которыми сталкиваются как адепты различных религий, так и шаманы и мистики… Карл Г. Юнг, рассматривая кросс-культурный характер видений, первым высказал мысль, что на личном восприятии этого зрительного феномена могут основываться некоторые архетипические символы… Поздние, почти визионерские картины Винсента Ван Гога, написанные в психиатрической лечебнице, включают в себя немало «фосфеновой графики» – как и множество неумелых карандашных рисунков малышей от двух до четырех лет. Как и следует ожидать, множество рисунков и узоров в древних и аборигенных культурах также очень напоминают фосфены (5).

Дальше Рипински-Наксон особенно останавливается на архетипическом символе спирали:

Если мы… признаем спираль архетипическим образом и увидим в ее символических репрезентациях лабиринт, эта концепция, возможно, поможет нам понять, почему этот мотив обычно символизирует неведомый путь, ведущий в загробный мир, пещеру, гробницу или чрево Великой Матери. Гробница, как мы уже отмечали, своей конструкцией отражает тело Великой Матери, чья энергия и плодоносная сексуальность передаются через символ спирали.

Интересно отметить: Дик верил (см. «Если этот мир тебя не устраивает…»), что в рамке золотого сечения ему предстала богиня Афродита, сексуальный аспект Великой Матери. Значимость, как философскую, так и психологическую, образа Великой Матери для Дика читатель может понять из его выступления «Андроид и человек», также приведенного в данном сборнике.

Снова замечу, что я не стремлюсь изобразить Дика вдохновенным провидцем или даже доказать, что он был «нормален». Никаких доказательств «нормальности» или «ненормальности» Дика попросту не существует (6). Скорее я приглашаю читателя отринуть ярлыки, нырнуть в море идей, выраженных непосредственно в текстах, и извлечь оттуда все, что он сочтет для себя ценным и полезным, не стесняя свое зрение и мышление скороспелыми диагностическими ярлыками. Пожалуй, стоит предупредить читателей и о том, чтобы, берясь за метафизические писания Дика, они не готовились заранее верить им или не верить. Дик, как следует из самих его текстов, не имел намерения кого-то в чем-то убеждать. Напротив, те читатели, что не станут беспокоиться о том, хочет ли Дик их в чем-то убедить и следует ли ему поддаваться, обнаружат, что он открывает множество путей для самостоятельного исследования. В тех возможностях, что он предлагает – например, в статье 1978 года «Космогония и космология», где Дик стремился выразить ключевые идеи «Экзегезы», – есть красота и визионерская мощь. Так, он говорит о праведном Божестве (схожем с Логосом-искупителем у гностиков), которое утратило память о себе как об истинном творце и уступило контроль над земной реальностью слепому и невежественному демиургу или «артефакту». «Артефакт» (близкий к гностическому Архонту[2]) держит людей в сети заблуждений, с которыми приходится бороться даже Божеству (7).

Дик, исследуя возможные следствия своих духовных прозрений, использует писательский дар для создания завораживающей притчи о падшем, утратившем память боге, который столетиями блуждает среди своих творений в поисках собственного искупления:

Творец больше не знает, зачем сделал с собой все это. Не помнит. Он позволяет себе стать рабом собственного артефакта, поддаться его обману, подчиниться его насилию, в конце концов – пасть от его руки. Он, живой, оказался во власти механического. Раб стал господином, а господин рабом. И господин либо сознательно отказывается от памяти о том, как и почему это случилось, либо память ему стирает раб. В любом случае он – жертва артефакта.

Но артефакт учит его – мучительно, постепенно, на протяжении тысяч лет – вспоминать, кто он и что он. Раб-ставший-господином пытается восстановить утраченные воспоминания господина и его истинную суть.

Можно предположить, что он создал артефакт – нет, не для того, чтобы впасть в заблуждение, но чтобы вернуть себе память. Но, быть может, дальше артефакт взбунтовался и отказался выполнять свою задачу. Теперь он держит своего хозяина в неведении.

С артефактом должно бороться – то есть не повиноваться ему. И тогда память вернется. Это часть Божества (Urgrund), каким-то образом плененная артефактом (рабом): теперь он держит эту часть – или части – в темнице. Что за жестокость к осколкам его законного господина! Когда же будет этому конец?

Когда эти осколки вспомнят все и воссоединятся с целым? Сперва они должны пробудиться, затем – вернуться.

Если читателю все это кажется пустыми фантазиями, пожалуй, его смутит прямая параллель между идеями, выраженными у Дика, и космологическими теориями, которые предлагает весьма авторитетный квантовый физик Дэвид Бом. Майкл Талбот в «Голографической вселенной» описывает взгляды Бома на «внутреннее» и «внешнее» устройство вселенной так, что они поразительно напоминают дихотомию Urgrund/Артефакт у Дика:

Согласно Бому, видимая разделенность сознания и материи есть иллюзия, артефакт, возникающий, лишь когда и то, и другое воспринимается во внешнем мире предметов и последовательно идущего времени. Если во внутреннем мире, в той почве, из которой все произрастает, этого разделения нет, не так уж странно искать в глубинной взаимосвязи просветы реальности. Пит[3] считает, что случаи синхронистичности представляют собой «узелки» в ткани реальности, крошечные разрывы, позволяющие нам на миг увидеть нечто огромное и единое, лежащее в основании вселенной… Согласно Питу, переживая синхронистичность, на самом деле мы переживаем «секундное возвращение сознания к его истинному предназначению – когда, расширяясь за пределы общества и природы, оставляя позади все более тонкие уровни бытия, оно восходит к источнику и сознания, и материи – к самому Творческому Началу» (8).

Дик едва ли был специалистом в области квантовой физики, хотя время от времени что-то по теме читал. Как свидетельствует статья «Наркотики, галлюцинации и поиск реальности», особенно интересовало его понятие синхронистичности, введенное физиком Вольфгангом Паули (который сформулировал эту теорию в соавторстве с К. Г. Юнгом). Но ключевые параллели между текстами Дика, как художественными, так и нехудожественными, и современными прозрениями квантовой физики, сколько можно судить по свидетельствам «Экзегезы» и других личных признаний Дика, основаны не на чтении, а на личном опыте ощущения синхронности бытия, схожем с открытиями квантовых физиков. Например, в выступлении 1977 года «Если этот мир тебя не устраивает, поищи другие!» – выступлении, прозвучавшем, когда представление квантовой физики о том, что известную нам вселенную можно описать метафорой голограммы, было еще неизвестно широкой публике, – мы слышим, как Дик спрашивает, отталкиваясь от своего опыта «2–3–74»: «Быть может, все мы обитаем в некоей лазерной голограмме – реальные существа в рукотворном квазимире, на сцене среди декораций, которые передвигает ум, решивший остаться неузнанным?»

Однако квантовая физика – не единственная область, с которой неожиданно перекликаются прозрения Дика. Рассмотрим понятие «поддельной подделки», которое используется во множестве романов и рассказов Дика, а также постоянно исследуется в его нехудожественных текстах. Среди примеров, включенных в наш сборник, – сюжет задуманного (но так и не написанного) романа «Джо Протагор жив и обитает на Земле», а также предложение сценария (ненаписанного) телесериала «Миссия невыполнима» и выступление 1978 года (так и не произнесенное) «Как создать вселенную, которая не развалится через два дня». В сущности, «поддельная подделка» – несмотря на то что отрицание отрицания, казалось бы, приравнивает ее к «подлиннику» – радикально новая онтологическая категория, значение которой именно в том, что она повторяет до мельчайших деталей (и даже грозит превзойти) нашу «обычную», консенсуальную реальность. «Поддельная подделка» – не просто сюжетный ход в научной фантастике (хотя Дик, разумеется, использовал ее именно так – как неожиданный поворот сюжета), но и отражение изобилия в нашем мире механических и компьютерных симулякров.

Схожие идеи в изобразительном искусстве предлагал Марсель Дюшан со своей концепцией «реди-мейда» – готовых вещей, которые Дюшан иронически представлял публике в качестве художественных произведений, иногда добавляя к ним собственные словесные или изобразительные штрихи (в таком случае предмет становился «реди-мейдом с дополнениями»). В своей статье 1961 года «Кстати о реди-мейдах» Дюшан сыпал парадоксами, открывающими новые эстетические возможности в мире, полном диковских «поддельных подделок». Он писал:

В другой раз, желая подчеркнуть фундаментальную противоположность искусства и реди-мейдов, я предложил вообразить «обратный реди-мейд»: Рембрандта в качестве гладильной доски!..

Еще одна сторона «реди-мейда» – недостаток уникальности… копия «реди-мейда» несет тот же самый месседж: в сущности, почти все «реди-мейды», существующие на сегодняшний день, не являются оригинальными в привычном смысле этого слова.

И последнее замечание. Тюбики краски, какие используют художники, произведены на фабрике и являются готовыми продуктами: из этого следует заключить, что все картины на свете – не что иное, как «реди-мейды с дополнениями» и составные работы (9).

«Поддельная подделка» Дика и «реди-мейд» (с вариациями) Дюшана – в сущности, родственные идеи, выражающие ту мерцающую неотличимость оригиналов от симулякров, что составляет отличительный признак виртуальной реальности (как метафоры, так и технологии) постиндустриального общества. Впервые об этой тенденции заговорил Вальтер Беньямин в своей важнейшей статье 1936 года «Произведение искусства в эпоху механического копирования». Но именно Филип К. Дик художественно описал ее во множестве книг, в том числе в романе под красноречивым названием «Симулякры» (1964). С тех пор понятие «симулякр» стало основополагающим для постмодернистской критики. Не случайно Бодрийяр в своей похвале книгам Дика говорит о «тотальной симуляции, без происхождения, без прошлого, без будущего».

В заключение скажу пару слов о принципах отбора текстов, вошедших в данный сборник. Важнейшей моей целью было познакомить читателя с лучшими образцами нехудожественной прозы Дика. Вторая цель состояла в том, чтобы представить выборку различных жанров этой прозы: автобиографии; неформальный свободный полет идей (в уютном мирке НФ-фэнзинов); критические размышления о жанре научной фантастики и особенно о собственных книгах; пространные философские и теологические рассуждения. Рассказывая о своей жизни, Дик легко переходил от грубой прямоты к откровенным выдумкам. Я не делаю никаких попыток отделить «правду» от «вымысла» в его автобиографических текстах. Читателям, интересующимся этим вопросом, рекомендую свою книгу «Филип К. Дик: Жизнь и Всевышние вторжения» (Москва, Fanzon, 2020).

Кроме того, в сборник включена подборка отрывков из художественных произведений Дика:

1) две небольшие выдержки из раннего реалистического романа «Время собираться» (написан в 1949-м, издан в 1994-м), включающие автобиографические элементы, – они касаются восприятия Диком реальности;

2) две законченные главы неосуществленного продолжения «Человека в Высоком замке», с предполагаемым заглавием «Напугать мертвых»; они давно заслуживали публикации и, кроме того, удачно дополняют тексты «Нацизм и Высокий замок» и «Материалы к биографии Готорна Абендсена».

Годы, указанные в заглавиях текстов, – это годы первой публикации; если текст не был опубликован, приводится год его создания (в случае «Экзегезы» датировка иногда предположительная, основанная на внутренних отсылках в тексте); если между созданием и публикацией текста прошло значительное время, указаны годы и создания, и публикации.

В лучших своих произведениях – как романах и рассказах, так и метафизических размышлениях – Дик стоит в ряду величайших мастеров притч и парадоксов нашего столетия: Гилберта К. Честертона, Франца Кафки, Рене Домаля, Хорхе Луиса Борхеса, Сэмюэля Беккета, Флэнна О’Брайена и Итало Кальвино.

Примечания

1) Хочу поблагодарить Клео Мини[4] за разрешение привести цитату из романа Michael in the Fifties, дающего нам ценное изображение не только Дика, но и обстановки в Беркли, где он провел годы юности.

2) Edward T. Hall, Beyond Culture (Anchor Books, 1976, 1981), стр. 229.

3) Philip K. Dick, In Pursuit of VALIS: Selections from the Exegesis, ed. Lawrence Sutin (Underwood/Miller, 1991), стр. 161.

4) Alexander Star, The God in the Trash (The New Republic, 6 декабря 1993).

5) Michael Ripinsky-Naxon, The Nature of Shamanism (State University of New York Press, 1993), стр. 148–50.

6) Известно множество попыток, очень разных по качеству, диагностировать жизнь и творчество Дика. Например, Джей Кинни в своей статье Wrestling with Angels: The Mystical Dilemma of Philip K. Dick (опубликована в In Pursuit of VALIS) предлагает тонкий и вдумчивый анализ сходства и различий между состояниями сознания шизофреника и шамана. Однако Грег Рикман в своих писаниях с легкостью необыкновенной выставляет Дику самые разные диагнозы, не подкрепляя их сколько-нибудь убедительными свидетельствами. Пол Уильямс[5], одно время распоряжавшийся литературным наследием Дика, дает справедливую оценку «полету мысли» Рикмана, в частности, его предположению, что в детстве Дик был жертвой насилия, в своей книге Philip K. Dick: A Life. To The High Castle (1928–1962) (Fragments West/The Valentine Press, 1989). См. также The Rickmanization of PKD в фэнзине Philip K. Dick Society (PKDS) Newsletter (№ 24, май 1990).

7) Тем читателям, что упорно предпочитают видеть в Дике «сумасшедшего» шарлатана, жонглирующего идеями, которые он якобы не мог понять так же полно и определенно, как «нормальный», здравомыслящий ученый, возможно, будет полезно узнать такую историю. Покойный Йоан Петру Кулиану, видный историк религиозной мысли, преподававший в Школе богословия Чикагского университета и сотрудничавший со знаменитым Мирчей Элиаде, имел случай рассмотреть один роман из трилогии «ВАЛИС» – «Всевышнее вторжение» – в своем примечательном обзоре гностической мысли The Tree of Gnosis: Gnostic Mythology from Early Christianity to Modern Nihilism (HarperCollins, 1992). Суждение Кулиану о тематических влияниях в этом романе призвано опровергнуть тех, кто, на взгляд Кулиану, чересчур поверхностно приводит Дика в пример «гностического» писателя-фантаста:

Более внимательный взгляд на этот роман показывает, что Дик в самом деле черпал вдохновение из иудейской и иудео-христианской гностической литературы (в особенности из «Видения Исайи»), однако в самом романе, описывающем нисхождение Бога на Землю через первое небо, которым владеет армия его Противника Велиала, и встречу Бога со своей премудростью в детском саду, гностический материал не используется.

Теперь сравним это с анализом самого Дика, написанным в 1979 году, на заключительных страницах неопубликованной рукописи – краткого изложения сюжета романа (в то время он носил название «Возвращение ВАЛИС»), которому в дальнейшем предстояло стать «Всевышним вторжением». Заметим, что сам Дик признает отсутствие в этом романе фундаментального гностического дуализма добра-зла. Он также ссылается на Исайю (хотя его источник – Библия, а не апокрифический апокалиптический текст, о котором упоминал Кулиану):

В первом романе, «ВАЛИС», главный герой, Жирный Лошадник, был одержим (и по серьезной причине – его девушка покончила с собой) проблемой зла. Наконец он пришел к заключению, что существуют двое богов, враждующих друг с другом, то есть к битеизму. Хотя «Возвращение ВАЛИС» во многом опирается на битеизм кумранитов, в целом в романе представлен другой взгляд, не соответствующий взгляду Жирного Лошадника: монотеизм, вместе с убеждением, что зло не имеет истинного бытия, но лишь заимствует бытие у единого Бога. Теология «Возвращения ВАЛИС» основана на следующем примечательном отрывке из Книги Исайи, глава 45, стихи 6–7:

Дабы узнали от восхода солнца и от запада,что нет, кроме Меня;Я ГОСПОДЬ, и нет иного.Я образую свет и творю тьму,делаю мир и произвожу бедствия;Я, ГОСПОДЬ, делаю все это.

Если бы Кулиану нашел время прочесть первый роман трилогии, «ВАЛИС», быть может, его суждение о присутствии в писаниях Дика гностических идей изменилось бы. Так или иначе, сравнение этих двух цитат не только подтверждает хорошее владение религиозными источниками со стороны Дика, но и служит честным предупреждением всем, кто пытается наклеивать на его творчество любого рода доктринальные ярлыки. Взгляды Дика были многообразны, неопределенны и постоянно менялись: они не описываются никакими «-измами».

8) Майкл Талбот, «Голографическая вселенная» (Киев, София, 2004).

9) Marcel Duchamp, Salt Seller: The Writings of Marcel Duchamp (Oxford University Press, 1973), стр. 142.

I. Автобиографические тексты

Тексты в этом разделе посвящены исключительно или в первую очередь жизни Дика. Впрочем, читатель скоро заметит, что многие тексты из других разделов также включают в себя автобиографические элементы. В своем творчестве Дик часто опирался на события собственной жизни, желая пояснить те или иные идеи – и, наоборот, то и дело обращался к завораживающим его идеям, чтобы в них найти ключ к событиям прошлого.

Два отрывка из реалистического романа «Время собираться» (1949) ярко рисуют психику юного и невинного главного героя, Карла, весьма напоминающего молодого Филипа К. Дика. Разумеется, это не автобиографические пассажи; тем не менее они помогают нам понять, как думал и воспринимал мир молодой писатель на заре своей карьеры. Роман был опубликован ограниченным тиражом в 1994 году издательством WCS Books[6].

«Об авторе» – впервые опубликовано (вместе с фотографией Дика) на внутренней стороне обложки в журнале Imagination[7] (февраль 1953).

«Материалы к биографии Филипа К. Дика» – очевидно, подготовлены для кого-то из издателей Дика в 1968 году. Публикуется впервые.

«Автопортрет» впервые опубликован, если верить Полу Уильямсу, «в середине или конце 1968 года в каком-то датском журнале или фэнзине, который редактировал Янник Сторм». По-английски впервые опубликован в фэнзине под редакцией Уильямса PKDS Newsletter (№ 2, декабрь 1983).