Неправильный боец РККА Забабашкин

Всё время, пока ждал, запоминал, кто из диверсантов куда перемещается, кто где остаётся. Основная их масса продолжала сидеть под навесами за столами. Но были и те, кто ушёл в палатки и пока оттуда не вышел. Сейчас в зоне моей видимости на свежем воздухе последние вдохи делали двадцать четыре гада.

Шестнадцать человек находились за столами. Трое разговаривали у орешника. Двое просто бродили по поляне, вероятно, разминая ноги. И двое лежали в секрете на противоположной стороне.

Ни справа от лагеря, ни слева секретов мной обнаружено не было, из чего я сделал вывод, что либо их там нет, либо они замаскированы настолько, что их с моей позиции не видно.

Но сейчас это меня не сильно беспокоило. Я был уверен: если эти самые секреты там есть, то вскоре, когда я перемещусь к Твердеву на правый фланг, а затем к Воронцову на левый, я их, скорее всего, сумею обнаружить, после чего и ликвидировать.

В любом случае сейчас это была несущественная проблема, и я её решение оставил на потом, небезосновательно полагая, что к тому времени много воды утечет, и я уже буду действовать, исходя из складывающейся на тот момент обстановки.

Стрелки часов показали, что наступил час «икс», и время помчалось вскачь.

«Бах!» – раздался мой первый выстрел, которым я отправил в далёкое путешествие на тот свет одного из гуляющих по поляне врагов.

Глава 5

И снова в бой!

Этот одинокий к тому времени зашёл за палатку, и его падение в грязь лицом осталось никем не замеченным.

«Бах! Бах! Бах!» – переключив внимание, занялся я той тройкой, что стояла у дерева.

Пуля на такую дистанцию летит более восьми секунд, а отправил я все пули меньше чем за полторы. И результат такой молниеносной атаки не заставил себя долго ждать.

Вот первая пуля поразила находящегося ко мне спиной в затылок. Вот его кровь попала на стоящих перед ним. Вот пока ещё оставшиеся в живых изумились, впали в ступор и, широко распахнув глаза, смотрят на падающего собеседника. Вот в их бестолковые головы приходит понимание происходящей ситуации. А вместе с пониманием в эти самые головы прилетает и выпущенный в них свинец.

В магазине к тому времени остался всего один патрон. Им я уничтожил второго гуляющего по поляне.

Быстро снарядил новую обойму и прицелился в первую пятёрку, что укрывалась от непогоды под навесом. Удивительно, но смерть предыдущих пятерых диверсантов у сидящих за столами не вызвала никакого интереса и не была вообще ими замечена.

Впрочем, этому имелось логичное объяснение. Игроки занимались картами, и им было неинтересно происходящее вокруг. А если учесть, что звуков выстрелов они не слышали, а их соратники умерли беззвучно за короткий срок секунд в пять, то пока никто ничего заметить не успел.

И я, воспользовавшись этим, сосредоточил своё внимание вместе с наведённым стволом на самый крайний правый столик слева, решив начать уничтожение именно с этой компании. И такое решение было обусловлено тем, что за самым правым и центральными навесами сидело по пять человек за столом, а это означало, что на устранение каждой из групп нужно будет по одной обойме без перезарядки. А вот под крайним левым третьим навесом за столом устроилось аж шесть игроков. То есть в связи с тем, что магазин моей винтовки был рассчитан на пять патронов, для полного уничтожения всей данной компании требовалась перезарядка. А это пара лишних секунд, за которые другие противники могут прийти в себя и укрыться от поражающего их огня.

Такого я допускать не хотел. Кроме того, очерёдность справа налево давала шанс на то, что противники с дальних друг от друга столов не увидят, как одна из их компаний падает под обстрелом. Ну а если всё же заметят и заподозрят неладное, то не сразу поймут, что именно там происходит, ведь расстояние между крайними лагерями около шестидесяти метров.

Бах! И тот, кто сидел ко мне спиной, раскидывая мозги, падает головой на стол.

Его камрады пока не понимают, что происходит, а потому поочерёдно присоединяются к усопшему, так и находясь до последнего мгновения в неведении. Вначале умерли двое сидевших рядом, а затем те, кто напротив. Никто из них не успел даже тревогу поднять, настолько быстро всё произошло.

Но всё же кое-что они сделать смогли. Непроизвольно, конечно, но тем не менее своими резкими движениями мёртвых тел они таки умудрились привлечь внимание центральной компании. И скорее всего, ту компанию удивило не то, что сидящие неподалёку их камрады все разом прекратили переругиваться за игрой и кидать на стол карты. И не то, что трое из них в одночасье уткнулись в стол, перестав дышать и подавать признаки жизни. А то, что те двое, получившие пули в лоб, от энергии удара упали не на стол, как их подельники, а свалились с лавочек на землю.

Такое неадекватное поведение и сумело вызвать ненужный интерес и ажиотаж под центральным навесом. Они даже что-то успели сказать своим лежавшим под столом камрадам, прежде чем начали умирать.

Нужно сказать, при атаке на эту компанию всё происходило практически точно так же, как и несколькими секундами ранее. Вначале я застелил тех, кто сидел спиной ко мне, а уже затем тех, кто сидел лицом к уничтоженным.

Я ни разу не промазал, а потому пули все попали точно в цель, унеся в небытие всех пятерых игроков.

А вот далее уже всё пошло не по плану. Третья компания обратила внимание на то, что вторая компания, до этого что-то кричащая первому столику, в мгновение ока оказалась не совсем живой. И когда с этого самого третьего стола заметили, что и за первым столиком сидят и валяются мёртвые камрады, они, разумеется, начали ломиться в разные стороны, как тараканы.

Да так шустро, что подстрелить я успел только троих. Трём же «тараканам» всё же удалось ускользнуть.

И ладно бы, если бы они просто спрятались и затихли. Но нет, они панику устроили, подняв тревогу.

В обойме у меня осталось два патрона, и ими я быстренько ликвидировал состоящий из двух человек секрет, что был расположен в лесу на противоположной стороне поляны.

А переполох выжившие диверсанты подняли нешуточный, и на их выстрелы, которые они производили в сторону леса наобум, из палаток стали выбегать полуодетые солдаты противника.

Их было очень много, и в первое мгновение я даже растерялся, не понимая, в кого мне стрелять. Но я быстро взял себя в руки и, помня народную мудрость «терпение и труд всё перетрут», занялся методичным уничтожением врага справа налево.

Уже через минуту мной было ликвидировано как минимум тридцать противников. После чего те, кто ещё оставались живы, поняв, что любое перемещение смерти подобно, определив направление, откуда я работаю, попрятались в кустах, палатках и за деревьями.

На поляне любое движение почти полностью прекратилось. И я за все пять минут ожидания смог подстрелить только одного врага. Причём им оказался не тот, кто был в лагере, а тот, кто выбежал на поляну из леса с западной стороны.

Диверсант придерживал одной рукой штаны, а другой винтовку и, судя по движениям рта, спрашивал у валяющихся на земле трупов, что тут происходит.

Те, разумеется, не отвечали, а потому ответ ему пришлось дать мне. А точнее, передать его через пулю, которая, влетев диверсанту в грудь, шепнула на прощание, что тут происходит аннигиляция вражеских интервентов и их пособников.

Кроме этого неудачника, другие выжившие, очевидно, хотели задержаться по возможности подольше на этом свете, а потому носы из своих укрытий не показывали.

Подождав ещё немного и опустошив пару магазинов по палаткам, стал менять позицию.

Слез с дерева и направился к подпольщику, надеясь на то, что с того места смогу достать ещё хотя бы некоторое количество противников.

Перед тем как приблизиться, подал условный знак. Твердев меня увидел и помахал рукой.

Когда я подошёл, он поинтересовался, как дела. И, получив в ответ неопределённое «Половина вроде бы уже в аду», помог мне забраться на нижнюю ветку.

С вершины этой возвышающейся над другими деревьями берёзы также открывался неплохой вид. Я помнил те места, куда на поляне попрятался враг, а потому, достаточно быстро вычислив противников, открыл по ним огонь. Буквально в первые полминуты я отправил на тот свет одиннадцать диверсантов, которые, получая пули сбоку, не сразу смогли понять, что они умирают.

И тут дело было том, что, опасаясь снайпера, они все залегли на довольно внушительном расстоянии друг от друга. Когда умирал их камрад, то делал он это почти беззвучно, то есть не подавал лежащим рядом никаких знаков. Просто умирал, а его лежащие неподалёку сослуживцы о том даже не знали.

Однако долго это продолжаться не могло, и вскоре те, кто остался в живых, сориентировались, поняли вектор обстрела и поменяли свои укрытия.

Из-за этого манёвра они вновь скрылись у меня из виду, и достать их я со своего дерева уже не мог.

Понимая, что делать тут больше нечего, спустился и, позвав бывшего подпольщика, быстрым, насколько это было возможно в моём состоянии, шагом направился к Воронцову.

При приближении вновь подал условный сигнал. И далее всё повторилось, как и пятью минутами раньше. С той лишь разницей, что на этот раз я уничтожил всего восемь диверсантов.

После того как ликвидировал последнего, минут десять наблюдал, надеясь увидеть хоть кого-нибудь. Но, не увидев никакого движения, решил спускаться. Перед спуском глянул на поляну ещё раз, а затем осмотрел подступы к лагерю, что были слева. И с удивлением обнаружил спящего в «берлоге» гада. Этот самый гад, скорее всего, находился в секрете и, вероятно, решив забить на несение службы, просто спал. Решив его не будить, выстрелил ему в голову. Затем ещё раз осмотрел местность и, никого больше не увидев, слез с дерева.

– Ну что, товарищи, вторая часть операции прошла успешно, – сказал я и доложил о результатах. А когда восторги утихли, предложил перейти к третьей части: – И поэтому, товарищи, давайте освободим телегу от ненужных мёртвых диверсантов, потому как она нам вместе с Манькой понадобится.

А дело всё в том, что сейчас я собирался начать наступление на почти уничтоженный стан врага. Я не был уверен в том, что в лагере все без исключения противники убиты, а потому нам необходимо произвести зачистку, тем самым доведя дело до конца.

Разумеется, предстоящее мероприятие опасно. И для того, чтобы возможные выжившие не сразу начали по нам стрелять, было решено приблизиться к лагерю на телеге.

– Мы прекрасно знаем: до нашей атаки диверсанты ждали, когда им привезут еду. Так не будем их обманывать и доставим им то, что они хотели. Пусть считают, будто мы обычные повара и извозчик, которые ни сном ни духом, что тут у них происходит. Ну а когда выжившие отморозки выползут на свет и подойдут ближе, начнём действовать по обстановке. Уверен, если там кто и остался в живых, то их совсем немного. Потому отработаю их по-быстрому, и закончим с этим, – пояснил я детали плана.

Через десять минут мы въезжали на поляну, засеянную мёртвыми диверсантами. То тут, то там валялись мёртвые противники. Картина была апокалиптическая, и, хотя я её уже видел, вблизи она даже на меня произвела впечатление.

Что уж говорить про подпольщика, который вообще впал в прострацию и, несмотря на то, что был партийный, не переставая крестился. Воронцов никакого замечания ему не делал, потому как, вероятно, сам находился в шоке от открывшегося зрелища. Ну и вообще человек он неглупый и без всяких там идеологических перегибов в мозгу.

Наше появление никакого ажиотажа не вызвало.

– Может быть, ты всех уничтожил? – негромко прошептал Воронцов.

– Не знаю, – пожал плечами я и крикнул: – Эй, есть кто живой? Что у вас случилось? Мы привезли еду!

И в ответ по нам прозвучал выстрел. Пуля по чистой случайности прошла мимо.

Мы спрыгнули с телеги, и я вновь крикнул:

– Кто стреляет? Совсем умом тронулись? Мы свои!

– Какие вы свои, сволочи краснопузые?! – прокричали в ответ из ближайшей палатки, и оттуда вновь раздался выстрел: – Получайте!

Этот выстрел тоже ни по кому не попал, потому что мы уже к этому времени залегли, прячась за телегой. А я, обнаружив часть силуэта, торчащего из-за брезента, выстрелил в него, заметив, что пуля попала в сердце.

Противник упал, а вслед туда полетела и упала кинутая мной граната. Глухо бухнул взрыв.

Заходить внутрь я не стал, а забрав у Воронцова ещё одну гранату, закинул её в соседнюю палатку. По ушам ударило взрывной волной, потом раздался крик, и оттуда выползли два оглушённых диверсанта, по которым члены моей группы незамедлительно открыли огонь. Один погиб сразу, а вот второй, получив множество ранений, вроде был жив.

Предложил оставить пока его в живых для будущего допроса.

Ещё три палатки мы закидали немецкими гранатами, что ранее изъяли у уничтоженного ганса. Гранаты закончились, а их воздействию не подверглась всего одна палатка, на которой был нарисован небольшой красный крест.

– Там раненые? – предположил Твердев.

Я с ним категорически не согласился и, помотав в отрицании головой, сказал:

– Уже нет, товарищ бывший подпольщик. Теперь там только убитые.

Посмотрел по сторонам и, заметив полуживого диверсанта, поднял его, помог дойти до палатки и, прислонив его тело к входу, толкнул вперед, сам, присев, проследовал за ним.

«Бах!» – тут же прозвучал выстрел.

Я же, закрываясь падающим телом, сразу же нашёл стреляющую по мне цель. Диверсант уже разрядил свою винтовку в своего же камрада, приняв того за противника, в меня ему уже стрелять оказалось нечем, он должен был перезарядиться, но я ему второго выстрела сделать не дал, а влепил пулю в грудь. И пока тот оседал, я выстрелил ещё в одного из двух врагов, который сидел рядом с лежащим на земле раненым.

Однако, уже нажимая на спусковой крючок, в последний момент я увидел, в кого сейчас полетит пуля, и, приложив все силы, резко повёл стволом вбок.

Прозвучал выстрел, пуля попала в стенку палатки и никого не зацепила. А синхронно вместе с выстрелом раздался и душераздирающий крик:

– Забабашкин! Лёха, не стреляй, это мы!

Глава 6

Я принял решение

Диверсант, подстреленный мной, оказался ещё жив. Лёжа на земле, он откинул подальше свою винтовку и, протянув руки вверх над собой, стал что-то хрипеть, показывая на пленных.

– Гнида, – зло проскрежетал Садовский и с лежака, рядом с которым находился, дотянулся до винтовки. После чего, схватив её, не обращая внимания на мой крик: «Не стреляй! Он пригодится!» – выстрелил в лежащего врага несколько раз.

С такого расстояния промазать было довольно трудно, а потому все три пули вошли точно в тело.

Я навёл на Садовского винтовку и приказал:

– Миша, брось оружие и садись.

Тот отрешённо посмотрел на меня, сел на лежак, где находился раненый, но живой Апраксин, который негромко сказал:

– Пришёл за нами, Алёша. Спасибо тебе.

А Садовский тем временем, схватившись руками за голову, заплакал.

– Ляксей, мы тут… А они…

Я прервал его слёзы.

– Помолчи. Успокойся. Сейчас всё решим.

Зрелище было мало того что странным – здоровенный детина плачет, – так ещё и душераздирающим. Боец рыдал так безутешно, что у меня сжалось сердце.

– Лёшка, как там у тебя? – издалека крикнул Воронцов.

– У меня тут сюрприз, только вот не знаю, радоваться нам от этого или нет, – сказал я и, кивнув на выход, приказал: – Сели на корточки, подняли руки вверх и гуськом выходим наружу.

Этот приём я видел по телевизору и посчитал, что такое перемещение подозреваемых будет вполне безопасно для всех нас. Однако не учёл некоторые обстоятельства, оказавшись в неприглядном положении.

– Лёшка, я не смогу, – показывая себе на перевязанную грудь, прошептал Апраксин. – Я даже самостоятельно встать не могу.

– А ты, дядя Рома, постарайся, иначе тут и останешься, – раздумывая, как лучше его вытащить из палатки, произнёс я.

– Да ты что, Ляксей, у него ж ранение! – неожиданно взорвался Садовский. – Мы ж свои! Мы же чудом выжили! Ты чего на нас ружьё направляешь?!

Глядя на них, словно бы воскресших из мёртвых, я испытывал двойственные чувства: огромную радость оттого, что они живы, и неистовую ненависть, потому что понимал, почему именно их немцы оставили в живых.

– Не ори! – прикрикнул я на Садовского. – Сейчас пока непонятно, свои вы или чужие. Так что голос свой убавь!

– Да как же это непонятно, Ляксей?! Мы же свои!

– А так – непонятно, и всё тут. А потому давайте лезьте наружу, я сказал, иначе хуже будет.

Сейчас я был злой. Я ещё не отошёл от боя. Не отошёл от произошедшей мясорубки. Не отошёл от того, что видел, и в душе оплакивал тех, кто находился в обозе. Поэтому появление двух бойцов, которых я вроде бы как уже похоронил, выбило меня из колеи. После Зорькина, боя, сегодняшнего ужаса, я смотрел на них и словно бы чуял, что они стали предателями и теперь работают на врага.

«А как бы ещё они могли выжить, если всех остальных уничтожили? Всех, включая женщин!» – скрежетал зубами я, борясь с желанием разрядить в них обойму.

Но всё же решил не стрелять. Познакомился я с этими бойцами в первый день попадания в это время. Воевал с ними плечом к плечу, громя фашистов. А потому превозмог свой безжалостный первый порыв, решив дать им шанс оправдаться и убедить нас в своей невиновности.

А тем временем в палатку буквально ворвался чекист:

– Что у тебя тут?!

Вероятно, он слышал, с кем я разговариваю, но всё же не верил своим ушам. Впрочем, как и я.

– Садовский?! Апраксин?! Как вы тут?! – увидев их живыми, ошарашенно произнёс он.

– Товарищ лейтенант государственной безопасности, диверсанты нас в плен взяли, а этот, – Садовский кивнул на лежащее под ногами тело и истерично прошептал: – Обещал нас на куски порезать. Он говорил, что мы долго будем мучиться, прежде чем умрём. И ножом, которым он наших добивал, махал у нас перед лицом.

Воронцов покосился на меня, ухмыльнулся и холодным тоном спросил:

– Что случилось с обозом? Почему вы живы, а другие наши бойцы погибли?

– Витолс помог нам спастись.

– Кто это?

– Товарищ лейтенант госбезопасности, среди диверсантов мой односельчанин оказался, Витолс. Из усадьбы Тяргаляй, в которой я прожил год до войны. Он меня узнал, и я его тоже.

– Усадьба?

– Да, хутора так называются в Литовской ССР. Вот я там жил. И работал водителем в новосозданном совхозе «Красный передовик».

– И как ты там оказался? Ты же вроде бы из Воронежа?

– Так командировали туда нас на три месяца. Потом продлили. И так цельный год почти прожил.

– И что, он тебя узнал и решил сжалиться?

– Так и есть. И я его упросил Мишку не трогать, сказал, что он за мной ухаживать будет. А как поправлюсь, то на службу к ним пойдём, – пояснил Апраксин и, вероятно, увидев, как сдвинулись брови у чекиста, быстро добавил: – Нам переждать надо было, а потом бы мы утекли.

А Садовский ему вторил:

– Вы ничего не подумайте, мы бы обязательно сбежали! Обязательно! Мы бы этих сволочей попереубивали и, как только появилась бы возможность, сразу бы ноги в руки, и только они нас и видали.

«Наивные», – хмыкнул я, помня о том, что в таких формированиях очень любили повязывать новичков кровью. И не просто кровью, а кровью своих бывших боевых товарищей.

Воронцов это тоже, вероятно, знал, а потому скептически отнёсся к их словам, резюмировав:

– Так значит, вы перешли на сторону врага и помогали им убивать наших людей? – Он показал на одну из стенок палатки, подразумевая, что то, о чём он хочет сказать, находится в той стороне, и уточнил: – Это ваших рук дело? Вы им помогали убивать советских граждан?

– Нет! Клянусь – нет! – закричал Садовский. – Я без сознания был в то время. А Роман Петрович с тяжелым ранением. Нас сразу сюда отнесли. А потом, когда я очнулся, они меня на допрос повели. Я увидел, что там наши лежат. Они уже к тому времени всех расстреляли, нелюди поганые! Потом меня избили и вновь сюда приволокли. И я тут был. А потом пришёл вот этот и стал пугать.

– Это и есть тот самый Витолс?

– Да! Он, – подтвердил Апраксин. – Не знаю, что с ним случилась. Когда в усадьбе с ним общались, нормальный человек был. Не очень, конечно, новую власть любил, но никогда сильно против не высказывался.

В этот момент отодвинулся брезент, закрывающий вход, и, просунув голову внутрь, подпольщик чуть нервным тоном доложил:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.