Под синим солнцем

– Да, конечно, простите за ожидание, вот ваза, ваш круассан… – говорит, а у самой руки уняться не могут, – сейчас принесу напиток…

– Будьте так любезны. – Из большого кармана своего пиджака он вытянул газету.

Обычный дядька к восьмидесяти, с газетой и в очках с довольно сильным увеличением, таким, что рыбьи глаза расползаются чуть ли не до серых зарослей бровей, упёрся в газету и читает себе, немного откинувшись назад, чтобы строчки попали ровно в фокус. На лбу красуются пятна, кожа просвечивает, словно бумага столетней давности, а белоснежные пряди аккуратно прилизаны набок.

– Ваш кофе, – поставила, немного задержалась в ожидании чего-то, поправила фартук.

– Благодарю. Вы себя нехорошо чувствуете? Может быть, вам присесть? – предложил посетитель.

– Простите?

– Да вы не стесняйтесь, поберегли бы себя, Надежда. Никто не вменит вам в вину, если вы отдохнёте минутку-другую. Знаете, ваше прекрасное имя всегда казалось загадкой: семантическая ли это игра или просто сарказм? – Если присмотреться, можно заметить, как туловище старика сотрясает лёгкий тремор и он каждую секунду борется с ним. – Ах, не воспринимайте дряхлого человека всерьёз, мы без оглядки можем позволить себе витать в облаках. Я лишь хочу сказать: стоит ли так убиваться ради чего бы то ни было?

– Не знаю.

– Вы, наверное, ещё учитесь?

– Нет, бросила… – сказала, и впрямь присаживаясь за соседний столик, Надя.

– И давно?

– Две недели назад.

– Вы в этом уверены? Иногда время бежит быстрее, чем кажется. Какой, по-вашему, месяц на дворе?

– Июнь.

– Что ж, может, и июнь, я не против, – усмехнулся.

– Что вы хотите сказать?

– Шучу, милая.

В образовавшейся тишине, которую девушка смогла найти почти неловкой, мужчина не отрываясь смотрел ей в глаза сквозь свои окуляры, похожие на иллюминаторы субмарины капитана Немо, и даже как будто проникал сквозь радужную оболочку куда-то вглубь Нади. Она же присмотрелась повнимательней к его внешности: безупречная ткань, названия которой Надя с ходу вспомнить не смогла, сидит идеально – сразу видно вещи, сшитые на заказ, не массмаркет; оправа очков старинная, как будто золотая; на большом пальце необычное кольцо в форме короны с полумесяцем.

– Какие необычные цветы, – сказала, чтобы как-то оправдать своё безделье.

– Букет собран на основе бледно-сиреневого клематиса и мордовника, в центре композиции – синеголовник.

– Красиво и пугающе.

– Да, верно. Я знал официантку, которая здесь работала до вас много-много лет, она была удивительным человеком, она обожала клематисы, – как-то мечтательно вздохнув, произнёс он. – Красиво и пугающе – точно так же и говорила.

– Бариста.

– Простите?

– Не официантка, а бариста.

– Как вам будет угодно, – поднял он ладоши, будто защищаясь. – Это место буквально держалось на ней: подчас мне казалось, что стоит ей выйти за порог, и старое здание тут же рухнет. А я вас точно нигде не мог видеть раньше?

– Возможно. У нас маленький город.

– И то верно. Закурю, вы не против? – не дождавшись ответа, старик церемонно достал из-за пазухи резную трубку, плотно забитую табаком. Определив направление Надиного взгляда, упавшего на пожарную сигнализацию, он опередил её закономерное замечание. – Датчики выключены, по крайней мере в данный момент.

Он щёлкнул пальцами, и красненькая точка – индикатор работы датчика – погасла. Прокашлявшись, он протянул трубку Наде. Лицо его при этом растянулось в неестественной блаженной улыбке до ушей. Надя не задумываясь затянулась земляной густотой с оттенками сушёного чернослива и тоже закашлялась так, что слёзы проступили снова.

– Вы что, никогда не курили?

– Никогда.

– И всё же очень-очень необычно видеть вас здесь. Вы даже представить себе не можете насколько!

– Почему же?

– Я вас не помню.

– И что в этом странного?

– Пока точно не знаю. Позволите задать вопрос?

– Конечно.

– Может быть, вам известно, где она теперь – ваша предшественница? – при этом он сделался до жути серьёзным.

– Поэтому вы здесь? Из-за неё?

– Отчасти.

– Я не знаю.

– Жаль. Ваша щека, она красная. Вы ушиблись?

– Да.

– Хорошо, Надя, если мне кто-нибудь что-то передаст, впрочем, я не знаю, когда и кто именно, пообещайте дождаться меня, цветы оставьте себе, – сказал старик и, прежде выбив содержимое трубки прямо в кружку, из которой так ни разу и не отхлебнул, встал из-за стола и вышел в распадающиеся предрассветные сумерки.

– Не заплатил… – спустя пару минут заметила Надя. – Что за странное видение…

Газету оставил, к круассану не притронулся. Большими буквами на развороте заголовок: «Пожар в крупной холдинговой компании начался на семнадцатом этаже и быстро охватил большую часть здания…» В помойку. И чего она на него так взъелась поначалу? Нормальный вроде дед, в смысле не совсем нормальный (вообще ненормальный), конечно, но… это всё из-за того парня… невольно хочется связать эти два события в одно. Но данных для этого вывода недостаточно: старик слеплен совершенно из другого теста – одет с иголочки, осанка, манеры, надменная простота, будто персонаж исторической постановки, но вот взгляд… вроде бы и такой же пустой, как у первого, но холодный и взвешивающий; пустота здесь лишь для прикрытия глубинных мотивов – такое аффективное голодание. С другой стороны, зачем он спросил, был ли здесь кто-нибудь до него? Он что, заранее знал ответ и, выходит, искал молодого? А сама Надя? Да уж. Как ни отвлекай себя глупыми размышлениями, а всё ещё страшно, вдруг ждёт…

888

Не ждёт.

888

Множество мыслей скопом проносились в её голове, каждую секунду они, повинуясь законам скорее космическим, нежели человеческим, складывались то в одну картину происходящего, то в другую и в тот же миг рассыпались. Эти нежданные проблески порядка вроде бы и пробуждали в недрах её души забытый детский энтузиазм, но параллельно обостряли бессилие, которое навязывалось откуда-то извне.

По инерции схватилась за телефон: сеть слабая, но есть, страницы не обновляются. Много ли она упускает из виду, отвлекаясь на инфантильные мечты? Надя подошла к окну в надежде получить какой-нибудь знак ну или хотя бы убедиться, что туман редеет, но ничего. Лишь какая-то лазурная птичка бесшумно вспорхнула с подоконника и растворилась в сумерках.

Сколько же времени прошло на самом деле? Две недели или два года? Сколько она уже здесь прозябает? Чувство такое, будто подобных ночных смен в совершенно пустом помещении она провела уже тысячу или даже десять тысяч. А посетителей (каких бы то ни было) она встретила здесь впервые.

Что её разбудило? Вдруг в поле зрения с приглушённым цоканьем острых каблуков влетела девушка, активно толкая перед собой детскую коляску на больших узеньких колёсах с многочисленными спицами. Надя удивлённо проводила её взглядом: растрёпанный хвост, вчерашний макияж, чуть поплывший, длинная сигаретка дымится в пальцах.

Что она почувствовала? Резонирующее волнение охватило Надю, с этим подобием страха внутри она подкралась к столику, за которым ранее сидел молодой человек. Только теперь ей бросился в глаза символ, грубо выцарапанный на деревянной лакированной поверхности. Возможно, он был здесь и до.

Что было дальше? Надя уже готова была присесть, чтобы получше изучить рисунок, как вдруг замерла: на стуле покоился толстый конверт формата А4, ранее от испуга не замеченный ею.

– Конверт! – Надя сорвалась как с цепи, выбежала в туманный полумрак, крикнула, но звук её голоса удавился в непроницаемой вате. Несколько раз она обернулась вокруг своей оси: фасады старинных домов напротив разглядеть было невозможно, дрожащими очертаниями их образ беспомощно болтался в памяти, укутанный в полупрозрачный саван. Слева от (только не) её кафешки под зелёным крестом сияла вывеска аптеки, украшенная кадуцеем, а справа – неоном очерченная дверь в магазин маскарадных костюмов. (Пожалуйста, не) её пристанище, утопленное на пару ступеней относительно уровня тротуара, сообщало о себе размытым близорукостью золотистым свечением в манящей глубине печи, а узкие створки окон напоминали обожжённую чугунную решётку. Еле заметно печная пасть вместе с тлеющими в недрах углями будто бы качнулась с характерным треском. И с чего это в июне такой туман? Вся жизнь уплывает куда-то прочь, к тому же сыро, солнцу уж пора бы начать пробиваться сквозь жемчужную мглу, но пока та повелевала пространством, не разобрать даже, где восток. – Чёрт!

Успевшая озябнуть Надя сделала пару шагов по направлению к. Ах, рука так и чешется перевернуть приглашающую табличку «Открыто», исправив тем самым лицемерное недоразумение: она-то явно никого не желает видеть. «Coffee to go». Сдержалась в болезненной нерешительности, зашла, побежала скорее на кухню, да вот незадача – по пути задела мизинцем ножку стола и чуть было вместе с ним же не полетела на пол. Выругалась на чём свет стоит, резко поднялась и перевернула-таки поганую вывеску – и только после этого разревелась.

888

Конверт был запечатан сургучной печатью – знак привлёк её внимание: обведённая восьмиконечная звезда с кружком посередине – такой же был выцарапан и на столе. Вероятно, конверт предназначался старику. Что там может быть? Открывать? Не открывать? Компромат? Сибирская язва? Какие-то древние тайны? Увесистый: под сотню листов. И кем они друг другу приходятся? Это, в общем-то, не столь важно. Почему он решился на этот театральный жест? Зачем он схватил меня за руку? Открывать? Не открывать? Он забыл конверт или специально оставил, чтобы я его нашла? По-другому и быть не может. Старик, помнится, упоминал предыдущую бариста, намеренно сместил акцент на неё? Какую роль она может играть в этой истории? Открывать? Не открывать? С ней что-то случилось? Возможно, ответы здесь…

Надя, от волнения зажмурив глаза, надорвала конверт. Внутри, как она и предполагала, обнаружилась не сибирская язва и не гексоген, а приличная стопка бумаг различного формата; часть листов была сильно смята, какие-то даже опалены, разорваны на части и склеены скотчем. На титульнике – литографическая печать – солнце и луна в витиеватом обрамлении. Надя судорожным жестом надела очки и бегло пробежалась глазами по первым попавшимся страницам. Какие-то схемы, вырезки из статей, чеки, рисунки (часть их на нотном стане), заметки с датами, четверостишия на неопределимом языке. Что это, отчёты или дневник? Или репортажи? Схемы, графики, реплики как в пьесах, иероглифы. Стенограммы допросов? Так с ходу и не поймёшь. Почерк корявенький, но глазу приятный. Интересно, сам ли он написал это? Или, может, он лишь посредник, курьер? Остановилась на одной:

ВДГИ

От

Стужина

СЛУЖЕБНЫЙ ОТЧЁТ

Мои глаза переехали брикеты вагонов, потом скользнули за спиной или за угол – я не так хорошо разбираюсь в евклидовой геометрии и, кажется, только выигрываю от этого. Приду домой, распакую коробку и, обнаружив смятый головной убор, в бешенстве начну названивать случайным людям: верните мою шляпу, сукины дети, забудем о содержании, верните хотя бы форму, шляпа тут ни при чём, она лишь случайный зритель моих эгоистичных стремлений, меня зовут так-то и так-то… где я её взял? Я получил её от шарманщика, одного из тех, что торгуют безделушками на набережных, мощённых крупным красным булыжником. Я вовсе в ней не нуждался, но по стечению обстоятельств она пошла в счёт его многомиллионного долга перед Вами. Шарманщика, само собой, больше нет в живых, я не помню, как именно это случилось, мне почему-то кажется, будто он утонул.

Стоял чудесный южный день, и облака не до конца схватившимися цинковыми белилами сияли на густой лазури неба. Он так хохотал, что не удержал равновесия и свалился за борт. Но, конечно, такого не бывает в жизни: смеясь, люди не выпадают за борт, особенно в такую прекрасную погоду. По солнцепёку я шагал себе по дощатой палубе туда-сюда с коробкой в руках – такой презентабельной и красивой, а он, булькая, даже не пытался позвать на помощь, к тому же на палубе, к несчастью для него, был только я. В сиесту никто не решался высунуть носа из бара, предпочитая аперитивы морским пейзажам.

Затем, как и полагается, я потопил пароход. Лично наблюдал за тем, как он складывался карточным домиком и отправлялся ко дну. На всякий случай я закопал море, присыпал его хвоей и прошлогодними листьями. Не скажу, что это мне даётся просто.

Никогда половинчатость не доводила до добра. Чтобы соответствовать шляпе, придётся раскошелиться на пальто из верблюжьей шерсти в магазинчике, одном из миллионов на берегу, звавшемся когда-то Лазурным. Я кое-что уже присмотрел. Одна беда: здесь слишком жарко, постоянно что-то тлеет. На что мне, спрашивается, пальто в разрушенном мире? Перед кем щеголять среди руин, полчищ крыс и одичавших собак?

Сподручнее верблюду пройти сквозь игольные уши…

Я хочу кофе. Это не помутнение рассудка, это простое честное желание попить кофе. Но как бы я ни отвлекал себя разной чепухой, я прекрасно знаю, что впереди меня ждёт лишь пепел.

– Ага, понятно, – разочарованно выдохнула Надя. – Ни тебе тайн, ни тебе карты сокровищ…

Им рассказывали про подобные случаи на лекциях: типичное компульсивное творчество; в отличие от косной речи, мысли шизофреников щедро растекаются в безумии на письме, в качестве примера одержимости на парах им приводили аналогичные записи, которые с распространением интернета в большинстве своём перекочевали в соцсети. И таких листов добрая сотня. Значит, Стужин… порождение воспалённого воображения. Это отчасти объясняет психопатическое поведение и отрешённый взгляд.

На следующей странице Надя обнаружила завещание, в котором сообщалось, что он – Стужин – отрекается от всякого движимого и недвижимого имущества «в пользу Других» – и размашистая подпись. На обратной стороне листа – пустая форма для завещания. Сверху едва заметно карандашиком, кажется очень-очень твёрдым и тонким, подписано: «Надежда».

– Чушь, – откинула бумажку.

Надя хоть и удивилась, но виду не подала – такими манипуляциями её не пронять. Он мог написать это прямо здесь, увидев бейджик с именем, а затем вложить в конверт и запечатать его… сургучной печатью (наверное, она бы почувствовала запах (но ведь могла и не почувствовать)). Времени, чтобы это провернуть, у него было предостаточно. Вдруг из пачки на стол выпали несколько карт. Две из них лицевой стороной – Жрица и Паж пентаклей.

– Эпатажно.

Ну, допустим, Стужин не запечатывал конверт здесь, в таком случае имеется в виду совсем другая Надя, да сколько угодно есть на свете Надь – совпадение имени (далеко не самого редкого) – это не причина приобщать себя не пойми к чему. Рука потянулась было к цыплячьим спинам оставшихся карт, но в последний момент брезгливо отдёрнулась. Эзотерик бимбо + Кали юга + триста двадцать седьмая сота. Натальные карты, гороскопы и прочая «херомантия» – не больше чем эффект Барнума, наивное стремление человека обнаружить хотя бы жалкую тень порядка в хаосе событий. Она сорвала бейджик и швырнула его за барную стойку. Перед глазами мигом прошмыгнули все приятельницы-тарологи-ноготочки, их обсуждения за сауэром в высоких плоских бокалах с засахаренными краями, весь объём занимающей их мысли дребедени представила – и по телу пробежала дрожь.

– Что ещё за «ВДГИ»? Гуглится только какая-то сварочная аппаратура.

3

bīnāh

И ежесекундно

стенания комкают сердце, как будто

оно из бумаги, а вены, что тело

моё пронизают, – картонные трубки.

Сергей Сирин. Меланхолия

Ещё одно доброе дело вырисовывается! Четыреста тридцать четыре тысячи четыреста рублей: шестьдесят по пять, восемьдесят четыре по тысяче, семьдесят две пятисотки и сто сорок четыре сотки. Выйдя из кафе, он посвистывал себе в воротник и в целом пребывал в необычнейшем расположении духа, на краешек его шляпы незаметно приземлился ясеневый вертолётик. В лихом прыжке молодой человек хлопнул пятками.

Предопределённость. Как хочется, чтобы на проспект из-за угла лениво подтянулись поливалки одна за другой, рассекли лезвиями фар молочную пелену, живым примером продемонстрировав изобилие пресной воды, – и плевать, что часом ранее прошёл дождь. Но что-то тянут, вязнут. Ну, давайте же!

Тишина.

Куда идти? Он огляделся; глухой туман; от необходимости предпочесть что-то чему-то заурчало в животе. Побыстрее проснуться, а там уже можно будет кормить своих рыбок. Красный свет (он лишь предполагается), стоп, с улыбкой задумался снова: как же жалок его вид!.. Зелёный: семенит неуклюжим шагом по протёртой зебре. Ах, сколько простора открывалось на заре человечества и каким хрупким всё оказалось на деле! Музейные воспоминания нахлынули: взглянуть бы сейчас хоть секундочку на унылые лица водителей, скучающих в утренней пробке, чтобы кто-то матернулся и посигналил – да уж, напрашивается липучий, как битум на подошве, вывод.

Какой? Мямлило, тянулось невнятно, отовсюду шипело мёртвым голосом – дальше просыпаться некуда, дружище; и тем не менее проснуться хочется больше всего на свете.

Он спустился в подземный переход и зачем-то ускорился. Скользкая лестница, низкий потолок, сухожёлтый холодный мигающий свет его преследовал, под ногами хлюпала приятная сжиженная грязь, совсем чуть-чуть оледеневшая, на потолке слой инея, достаточно прохладно шее и ушам. Внимание привлекли волнообразные следы от пальцев на потолке: кто-то до него здесь шёл и, подняв руку, касался потолка всей пятернёй, оставляя след. Вот и он теперь шагает прямо под, но его руки в карманах, только взгляд продолжает двигаться, перебирая мягкие изгибы. Может быть, когда он придёт, Тамара будет ещё в постели, и тогда он что-нибудь приготовит. Матовое тело Тамары угадывалось в контурах под чёрным атласным одеялом. Официантка Надя невольно напомнила о ней, это отчасти объясняет и поступок, и нынешнее настроение.

Да, нужно приготовить ей завтрак: омлет из двух не слишком взбитых яиц, свежевыжатый сок цитрона сорта «пальцы будды», едва схваченный на гриле хлеб, и всё это накрыть полированной полусферой крышки, чтобы в нужный момент эффектно вскинуть руку и засмеяться, чтобы и ты засмеялась.

Отличная приманка. Хотя, честно говоря, странно требовать от тебя этого, ведь Тамара никогда не бывала у меня дома, да и не побывает уже никогда, потому что окна выбиты, а стены – те, что уцелели, – раскрашены кровью и копотью, к тому же лето, даже ночью тепло и сухо, какой иней?.. какие переходы – подземных тут отродясь не было! И тем не менее – свитер, пальто драповое по колено, лестница вниз, лестница вверх… не я убил её, не я превратил в руины полгорода.

Купить спелый авокадо, купить спелый авокадо, купить спелый авокадо, купить спелый авокадо.

Да, в этом будет польза, затем он ляжет рядом, вытаращив глаза в потолок, а пока идёт, а вокруг невероятный оттенок утреннего асфальта, кажется, что не темнело и не светало никогда, у входа в круглосуточный, не слышавший никогда о пандусах, стоит детская коляска в такую-то обесцвеченную рань.

Человек в сером пальто со шляпой в руке остановился перед входом и улыбнулся крохе, укрытой салатово-оливковой простынкой, а над коляской нимбом освещённый плакат с огурцами короткоплодными по *** девять девяносто. Ребёнок подозрительно рассматривает, будто думает: «За что?!!»

888

– А всё же презабавная несуразица! – девушка, расположившись на барной стойке, задорно болтала ногами, отбрасывая одну страницу за другой.

В данный момент она, опуская бессмыслицу текста, сосредоточилась на картинках будто из алхимических трактатов: пылающая башня, тонущий корабль, ракеты в небе, пони, кометы и мороженое, упавшее на пол. Мороженое? Даже состав приведён: «ртуть и сера в равных пропорциях». И тут же вспомнилось: клянусь, мам, градусник сам взял и лопнул, я ничего с ним не делала, мне уже гораздо лучше, я и не думала пропускать школу, тем более погода отличная! Будто мама не разрешила бы прогулять занятия без какой-либо веской причины: хочешь иди, хочешь не иди… так нет же, Наде кровь из носу требовалось легализовать прогул в своих собственных глазах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.