Безумный умный мир

– Хорошо, – благодарно кивнула Мила и с восторгом спросила: – А что еще ты фотографировал?

– Много чего. Я искал себя, прислушивался к своим ощущениям и даже увлекся нестандартными фото по макро- и микросъемке. Ведь подобные специалисты фокусируются на создании изображений мельчайших объектов и деталей. И я это всё тоже пробовал делать, но быстро остыл и в итоге понял, что меня интересует другое.

– В смысле – другое? – удивилась Мила.

– Мне стали интересны люди, представляешь?! Обыкновенные люди, с их явным или скрытым выражением счастья или горя на лицах, с их невысказанными эмоциями, которые они, не позируя фотографу, проявляют своей позой, фигурой или мимикой. Или, наоборот, о своих эмоциях без слов кричат всеми клеточками своего тела, являют миру чувства взмахом безвольно повисших рук или безысходно поникших плеч.

Никита с волнением в голосе рассказывал Миле о том, что так долго держал в себе. Он словно освобождался от своей тайны. Он спешил поделиться своим сокровенным с девушкой, которая так внимательно его слушала сейчас, и, волнуясь, не замечал, что невольно жестикулировал рукой, а в его синих глазах даже зажглись лучики экстаза:

– И еще я понял, что фотография, как средство для самовыражения, позволяет мне выражать себя через такое искусство и визуальные формы. Да, это не всегда получается, но это позволяет мне быть собой. Никого не копировать. Разумеется, даже простая фотография требует внимательного взгляда на детали, композицию и освещение. А фотохудожник должен еще и обладать обостренной способностью – видеть обыденные вещи в необычных ракурсах и уметь создавать уникальные композиции.

– Как интересно, Никит! – с восхищением воскликнула Мила. – А можно будет взглянуть на твои работы?

– Ну конечно, я с удовольствием тебя с ними познакомлю, потом, чуть позже, – успокаиваясь и снижая накал своей речи, ответил он, и на его лице вновь появилась улыбка.

– А ты используешь в своих работах Фотошоп или там новые технологии, нейросети, например? – решила проявить осведомленность Мила.

– Да, разумеется, новые технологии могут открывать дополнительные коммерческие возможности для фотохудожников, такие как создание контента для виртуальных миров, рекламных AR-кампаний и многих других. Но я – консерватор! И я уверен, что, несмотря на все изменения и достижения в науке, искусство фотографии всегда будет оставаться связанным с творчеством мастера и его особым восприятием мира, без прикрас. Даже если этот мир безумен. Понимаешь, мне интересно именно мое личное восприятие, как художника.

– И ты фотографируешь свой безумный мир?

– Да! Порой очень хорошо, порой очень нехорошо! – он понизил голос: – Иногда у меня получаются весьма удачные снимки, их отмечают на конкурсах и это приятно, черт возьми. Честно! А порой не все задуманное выглядит, так как хотелось. Но я не сдаюсь!

– А какова востребованность твоей работы?

– По-разному, Мил, – усмехнулся он, – Профессия фотохудожника востребована в современном мире благодаря своей важной роли в визуальной культуре, рекламе, медиа и личных событиях. И даже в наше неспокойное время всё больше компаний, организаций и частных лиц признают важность качественных и привлекательных фотографий для достижения своих целей и тогда у меня покупают мои работы, – он вздохнул. – Но тут как повезет, сама понимаешь – конкуренция! Как и в любой профессии, успех в фотографии требует усердия и целеустремленности. Те, кто готовы трудиться и постоянно совершенствовать свои навыки, могут достичь в этой области успеха. И я стараюсь держать руку на пульсе и соответствовать тому времени, в котором живу! В общих чертах моя жизнь выглядит так.

– Везет тебе! У тебя есть свое дело, свое увлечение, свое хобби! – воскликнула девушка. – А я вот как-то без всяких «хобей» живу! – с грустным сарказмом добавила она.

– Нет, так не бывает. У тебя просто твое увлечение сидит глубоко внутри. Ты его еще не открыла, но поверь, в том безумном мире, в который ты попала, все очень быстро проявится, потерпи немного, и ты все увидишь и все поймешь!

– Не знаю, может ты и прав, но пока я себя никак не вижу. Никак и никем. А, ладно, не будем о грустном! Давай лучше о тебе! Расскажи еще! Твоя жизнь такая интересная!

– Ну не такая уж она и интересная, честно говоря, – усмехнулся Никита. – И не такой уж я везучий. Но, видишь ли, что я хочу тебе сказать – тот мир, который открылся передо мной во всем своем многообразии, с самых разных его сторон, позволил и мне самому более объемно, в широком диапазоне и в высоком разрешении разглядеть и тех людей, которые меня окружают. Видимо неспроста. И я неожиданно для себя понял, что не все они представляют собой именно то, какими себя подают, как пытаются выглядеть. Ну, вот как в стереокартинке, знаешь?

– Да, знаю, – кивнула Мила. – Это когда смотришь на плоское изображение с повторяющимся узором, на котором при определенной фокусировке зрения можно просматривать объемное трехмерное изображение.

– Так вот, я не сразу, но и свою жену увидел, с другой стороны, словно разглядел изнутри и очень многое понял. Очень болезненное понимание, нужно признать. Как-то странно и стыдно об этом говорить, мне – здоровому мужику, который жил, словно спал и ничего не замечал, хотя как фотохудожник должен был, и видеть, и понимать, но… Я все эти годы, жил совсем не с тем человеком, которого когда-то полюбил. И когда я проснулся, это уже оказалась совсем не та Алена, которая мне была дорога и вообще нужна, да и ей я, как выяснилось, был нужен лишь для своих определенных целей, но… не буду сейчас об этом, – Никита махнул рукой и грустно усмехнулся. – Знаешь, Мил, не люблю говорить о своей личной жизни, а тем более жаловаться кому-то. Но вот тебе скажу, мы же с тобой как попутчики в поезде, правда? – он сам себе кивнул и без всяких улыбок, блестя глазами, продолжил: – Я больше не смог так жить – в таком несоответствии, в таком разладе. В такой расфокусировке картинки. И я уехал сюда, в Ярославль. Принял решение и подал на развод. Думал всё быстро закончится, а этот процесс оказался довольно трудным, даже неприятным. Но я справлюсь, разрулю, обязательно.

Мила понимающе кивнула и никак не стала комментировать его слова-признания. Делиться с людьми своим личным это очень трудно. Она тоже не любила жаловаться кому-то на свою личную жизнь. А такое внезапное доверие со стороны Никиты нашло отклик в ее сердце, настроило на волну понимания. Захотелось самой выговориться. Наверное, поэтому, когда он попросил: – Расскажи о себе, – Мила с неожиданной для себя легкостью ответила:

– Встретились два одиночества – одно эгоистичное и самовлюбленное, второе наивно-доверчивое и нетребовательное. Одно позволяло себя любить, второе – любило без оглядки. Одно с огромным тщеславием, второе – с ярко выраженным самопожертвованием. Жили они, жили…, довольно долго, вроде бы вместе, но как оказалось не вдвоем, а просто – рядом. И чаша терпения в этой семье медленно и неотвратимо наполнялась, и ты знаешь, я сегодня ощутила, что количество жидкости в этой моей, личной чаше подобралось к критической отметке – я не могу и не хочу больше жить в образе одного из таких одиночеств. Ты уже догадался, какое из одиночеств я представляю? И я, хоть не являюсь фотохудожником, но также как и ты неожиданно увидела своего мужа совершенно с другой стороны, в другом цвете. И поняла, что все эти годы он меня просто использовал, а я позволяла, – она сжала руки в кулачки и пытливо заглянула Никите в глаза: – Скажи, разве так можно жить в семье двум любящим людям? А если уже не любящим? Или все так живут, просто терпят друг друга? – Мила вздохнула и закончила свою исповедь: – А я не желаю больше терпеть.

– Ты насильно вышла замуж за этого человека или обстоятельства заставили?

– Что ты, Никит! – искренне возмутилась Мила. – Я вышла замуж за Влада по большой, ну, просто, по огромной любви! И очень долго находилась во власти его обаяния и воздействия. Я очень любила его. Во всяком случае, мне так казалось, что я люблю. Но понемногу мои глаза открывались, а сознание отказывалось принимать ту правду, что нас окружала, и я уходила в своем осознании в сторону, стараясь не замечать, насколько мой муж не такой, каким мне казался. В общем, моя жизнь была как в сказке – чем дальше, тем страшнее, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы я сегодня сама не сбежала из того моего привычного реального мира в этот нереальный, – усмехнулась Мила.

– Ты любишь сказки? – неожиданно спросил Никита

– Люблю.

– И я люблю, с детства. Мама учила меня английскому языку и заставляла читать детские книжки на английском, а я тайком подсовывал под них книгу сказок и уже их читал взахлеб. И представлял себя в образе отважного рыцаря, или принца.

Она улыбнулась, представляя его сидящим на коне в рыцарских доспехах. Никита принял ее улыбку на свой счет и запальчиво воскликнул:

– Ты только не смейся, я же тогда был маленьким мальчиком. Хотя, порой этот мальчик во мне и сейчас просыпается и мечтает, и фантазирует!

– А о чем ты мечтал?

– Ты не представляешь, о чем я мечтал. О кошке! Или об огромном полосатом коте. Типа Матроскина, из мультфильма. Но Алена, то есть жена, категорически не желала заводить никаких котов. Она их на дух не переносила. Говорила, что у нее аллергия на кошачью шерсть. И я лишь спустя столько лет после нашей с ней семейной жизни, понял, что она врала. Нет и не было у нее никакой аллергии. Там другая причина.

– Представляю еще как! – покивала Мила и, успокаивающим жестом дотронулась до его руки, сжатой в кулак. – Я тоже всегда хотела иметь в квартире кошку. Или кота. Но Влад, то есть, муж был против всякой подобной живности. Ну, надо же, какие у нас с тобой одинаковые нереализованные мечты!

Они еще долго говорили обо всем и долго еще могли бы обсуждать, вот так, всякие, казалось бы, пустяки. Ведь для каждого из них любая тема, затронутая одним, тут же находила отклик и интерес у другого. Так бывает. Правда не у всех и не так уж часто встречается при общении между двумя, абсолютно незнакомыми ранее людьми. Но и у Милы, и у Никиты нашлись точки соприкосновения, и они с удовольствием проговорили бы всю ночь, в которую неожиданно превратился день, но…

Но усталость и нервозность минувшего дня давала о себе знать, и Мила непроизвольно несколько раз зевнула и смущенно вздохнула, глядя на Никиту. И он тут же чутко отреагировал – вскочил с дивана и, потянув Милу за руки, поставил ее на ноги, а сам вытянул диванную петлю, скрытую в сидении, сноровисто разложил свой диван на всю ширину, бросил на него одеяло с подушками и сказал:

– Слушай, у тебя глаза закрываются, давай-ка ложись и постарайся уснуть. Завтра договорим и постараемся решить хоть часть проблем. Утро вечера мудренее, мне бабушка всегда так говорит.

– А ты?

– И я постараюсь поспать, – произнес он, усаживая Милу обратно. – Ты ложись на диване, а я себе спальный мешок на полу разверну. Я привычный, – а заметив, что Мила отрицательно машет головой, шутливо приказал: – И не возражай мужчине! Гордись, что я как верный рыцарь буду лежать у твоих ног, охраняя твой сон.

– Но…, – она испуганно взглянула на парня.

– Никаких «но». И перестань думать о всякой ерунде, – он хитро прищурился и весело воскликнул: – А-а, я понял! Ты считаешь, что я все еще юный прыщавый восьмиклассник, который не умеет держать свои эмоции в руках? И который болезненно реагирует на присутствие рядом с собой красивой девушки? И у которого в голове не мозги, а сплошной гормон? Так, да?