Бойкие рассказы – 2

Андрей Иванович Ревягин

Бойкие рассказы – 2

Сборник

* * *

© А. Ревягин, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

* * *Ревягин Андрей Иванович

В 1973 году окончил Уральский политехнический институт им. С. М. Кирова (УПИ, в настоящее время – УрФУ им. Б. Н. Ельцина).

Впервые опубликовался в журнале «Юность» (1980), затем в «Литературной России», «Студенческом меридиане» и различных СМИ.

Является автором трёх книг: «Разводим поллитру на глазок» (2018), «Стихи о прекрасной Анжеле» (2019), «Бойкие рассказы» (2024). Печатался в сборниках «Зимняя сказка», «Сокровенные души», «Миры внутри нас», «Самому себе не лгите», «За стеной сна», «Человек слова», «100 писателей – 2021», «Писатель года – 2021», «Национальная книга», «Неформат», «Назад в СССР», «День Победы», «Антология русской прозы», Dovlatoff, «Современные записки», «Наследие», «Родина», «Заветное желание» (2-й выпуск) и других.

Награждён медалями «Александр Пушкин 225 лет», «Михаил Лермонтов 210 лет», «Фёдор Достоевский 200 лет», «Максим Горький 155 лет», «Марина Цветаева 130 лет», «Святая Русь», «В ознаменование 100-летия образования СССР», «Просветители Кирилл и Мефодий», звездой «Наследие» ІІ и ІІІ степени, «За сохранение русских литературных традиций» им. Великой княгини Ольги.

О вреде фантазии

Верно подмечено: то, что наиболее ярко проявилось в уходящем году, найдёт своё не менее яркое продолжение в предновогодье или в самый Новый год.

Вот и судите, какая у нас серость на работе процветает, если рядовое происшествие так отразилось, запечатлелось и, как говорят, зарубцевалось в умах нашего высоколобого производственного персонала.

Короче говоря, за неделю до Нового года подходят ко мне на работе два наших технолога-металлурга и говорят:

– Помнится, 8 марта этого года вы оригинальнейшим образом так сумели…

Они эмоционально излагали, а я вспоминал. В тот день, в преддверии женского дня, когда накрывали на стол в кабинете начальника, я во всеобщей толчее незаметно взял со стола одну бутылку и поставил в вазу. А её при хорошем застолье всегда не хватает.

И когда под искромётные тосты всё было выпито, разгорячённые праздничной атмосферой празднующие принялись уныло прощупывать глазами стол.

Глаза не подводили…

– Тогда давайте чай, что ли, – послышался недовольный голос.

И тут выступил я.

Я встал, взял со стола подвернувшуюся линейку и произнёс:

– Уважаемые господа и дамы! Вы, я думаю, не верите в волшебство, но прошу внимания…

С этими словами я легко постучал линейкой по вазе, медленно, как истинный факир, запустил туда руку и вытащил заветную бутылочку.

Что тут началось! Это было невообразимо! Шутка ли: когда все уже мысленно простились с желанным и теперь недоступным, оно волшебным образом оказывается на столе…

Так вот, из объяснений технологов-металлургов следовало, что весь наш производственный коллектив просто жаждет проявления на предстоящем праздновании Нового года чего-нибудь подобного, что случилось 8 марта, или даже, может, кое-чего «покруче». Технологи дали мне понять, что начальник относится к этому очень даже благосклонно.

Я охотно согласился, не зная ещё, впрочем, что же я такое предприму.

Праздновать решили, как всегда, в кабинете начальника. И за час до события я взял у него ключ и попросил, чтобы мне не мешали. «Будь спок!» – заверил начальник.

К делу я подошёл основательно. Всё должно было быть красиво и впечатляюще.

Над столом, на котором уже были расставлены салаты, закуски и торт, висела люстра. Вот её-то я и решил использовать в своём деле, подвесив к ней на толстой миллиметровой леске заначиваемую бутылку… Она висела над тортом, не доставая до него три пальца. Это для начала… Затем я к горлышку бутылки привязал ещё одну толстую белую нитку, перекинул эту нитку через остов люстры и подтянул осторожно за неё бутылку вверх к люстре, где она спряталась среди лампочек, а свободный конец нитки протянул к окну и привязал за верхний шпингалет. Конструкция, я думаю, получилась всем ясная: если белую нитку перере́зать, бутылка сорвётся вниз и, эффектно возникнув посреди стола, грациозно закачается на едва заметной леске.

Вечеринка шла своим чередом, все были милы и предупредительны, острили, вспоминали смешные случаи, смеялись и, мне казалось, не особенно торопились лицезреть, что же такое я приготовил. Мне даже подумалось: а не забыли ли они про свой заказ? Но, скорее всего, все просто растягивали удовольствие.

Конечно, я всё сделал согласно законам физики и сопромата. Но законы любой науки бывают глубже, чем мы о них думаем… Так, леска за то время, пока мы приятно беседовали за столом, отчаянно флиртовали и развлекались, нагрелась среди шести стоваттных ламп и приобрела способность к упругой деформации…

Наконец всё, что искрилось в стеклянной таре на столе, было выпито, и коллеги, будто разом вспомнив что-то, обратили радостные физиономии на меня.

Я понял, что настало моё время. Я встал, взял в руки «волшебную палочку» (скрученный в трубку листок бумаги), попросил, чтобы сам начальник, чиркнув зажигалкой, поджёг её, и таким это поставленным баритончиком, на манер опереточного пошляка, произнёс:

– А теперь, пожалуйста, откиньтесь все на спинки стульев, всплесните в восхищении руками и произнесите: «Как это замечательно!..»

Все так и сделали.

«Волшебная палочка» горела у меня в руке. Я сделал ею несколько замысловатых пассов в воздухе и незаметно поднёс пламя к белой (неразличимой на фоне потолка) натянутой нити. Нитка мгновенно перегорела, и бутылка пошла вниз, набирая скорость.

Бутылка шлёпнула несколько раз…

Первый раз она ударила по серому шпротному паштету, отчего наш начальник сразу стал похож на Серого Волка.

В противогазе (начальник у нас очкарик).

Второй раз бутылка шлёпнула по розовому торту, отчего сидящие вокруг сослуживцы-технологи превратились в семь розовых поросят. Кому клюковка в глаз прилетела, кому пятачком прилепился кружочек лимона…

Мне и самому на нос грибок из салата пристал, как бородавка, отчего я сразу стал похож на некрасивого датского сказочника Ганса Христиана Андерсена. Но я быстренько смахнул маринованный продукт…

Ну, сами, конечно, чувствуете, что появление бутылки произвело очень-очень радостное волнение за столом. Только начальник буркнул: «Ему больше не наливать!» Как будто законы природы от этого зависят…

Бутылочку быстренько оприходовали.

«Поросята», ещё более довольные, снова уставились на меня: мол, давай, праздник-то продолжается!

Начальник пододвинул ко мне свою непочатую рюмку.

Я выпил, махнул рукой и решился. Праздновать так праздновать!

Встал, взял со стола циркуль и, крутя его в руке за одну ножку, как это делают охотники за аномальными явлениями, пошёл вдоль стола, приговаривая: «Я лозоходец, я лозоходец…»

Я ходил туда-сюда, как бы по координатам, тщетно пытаясь запеленговать объект. Я картинно морщил лоб и кусал в отчаянии губы. И вот у одного из стульев «рамка» явно стала проявлять активность – вращаться быстрее.

«Поросята» за столом верещали от счастья, предвкушая получить ещё одну бутылку.

И они получили её, когда я, попросив на минуточку привстать нашу нормировщицу Нонну с «активного» стула, перевернул его, и все, повскакивав, увидели эту бутылку, которую я же и приделал заранее к стулу, перемотав её той же леской и пришпилив леску кнопками к дереву.

Будучи резко отодранной, под бурю восторгов, и эта бутылочка пошла по кругу…

И всё бы ничего. Праздник когда-то заканчивается. Начинаются строгие будни. Но есть ещё на земле завидующие или, может, просто злые люди. И скоро до меня дошёл слух, что нормировщицу Нонну называют за глаза «А-а, это та, которая вместо икры мечет поллитровки». И до неё, конечно, это дошло. И вот, вместо того чтобы дуться на тех, кто распустил этот слух, она стала дуться на меня…

Вот и получается, что лучше не высовываться и сидеть смирно. Так спокойнее. Такая вот мудрость, в конце концов, берёт верх. Да об этом ещё, помнится, и сам Козьма Прутков говаривал…

«Нам бы»

(Какие ритуальные маски собирают культовые коллекционеры Океании)

Сейчас мир настолько разнообразен и стремителен в своих проявлениях, что дальше некуда. Скоро нас и папуасы обставят в вопросах экзальтации…

Я, как и многие продвинутые (авангардные!) представители нашего (нет, не Серебряного!) позолоченного века, являюсь коллекционером, да! Собираю маски (разных народов и культур).

Третьего дня посетил специализированный комиссионный магазин «Экзотические маски». И долго приценивался к одному шикарному и редкому по исполнительскому мастерству произведению папуасов Океании, в частности, представителей островного материка Гавайи. Помните, Высоцкий (Владимир Семёнович) пел про легендарного Кука? Про морского капитана и феноменальнейшего исследователя далёких заморских краёв и стран… Вот близ самого острова Гавайи со столицей Гонолулу (если мысленно провести линию в Тихом океане между Японией и Мексикой, то он расположен практически посредине, чуть южнее) в феврале 1779 года (а там – скудно в весеннее время, межсезонье) Кука-то и съели, говорят, местные аборигены. Он был по имени Джеймс, может, и спутали его с другим Джеймсом – Бондом?..

И вот, значит, неторопливо я прицениваюсь в немноголюдном салоне к впечатляющей и эффектной маске, разве что языком не цокаю от восхищения, и подходит тут ко мне один сильно кучерявый (явно не по-нашему) молодой человек, студент из развивающихся стран, как оказалось, и как раз выходец с того самого острова Гавайи, и говорит на хорошо ломанном русском языке:

– Это моя дипломная работа (показывает на облюбованную мной отменную маску), она выставлена на продажу, но я хотел бы поменять её на произведение вашего исконного искусства. Вы, я вижу, коллекционируете наши маски, а мы на Гавайях увлеклись собирательством ваших коренных и кондовых произведений подлинного народного искусства.

Я при этих его словах аж встрепенулся. Вдохновлённый. Мол, щас всучу этому лошаре «стеклянные», как говорится, «бусы». Как конкистадоры Колумба окучивали индейцев, меняя им на чистое золото солдатские одеяла и медные тазики…

Обрадовался (дар речи даже потерял), зачастил, заглядывая ему в чёрные бусинки добрых папуасских глаз:

– Лапти, пимы?.. Балалайка, матрёшки, онучи?.. Деревянные ложки, самовар?.. Тальяночка, веник берёзовый, туески?..

– Я не знаю, – говорит поспешно студент, – как это у вас называется. – И показывает мне (достал смартфон, включил музыкальный трек и приблизил ко мне экран).

На нём я сразу увидел пританцовывающего нашего Валеру. Певца-исполнителя… Всего – расхристанного, в каком-то кулёмном балахоне с пришитыми дизайнерски на нём средними осколками зеркал и в плавках.

А плавки-то не простые…

Вот поэтому именно Валера считается у нас не просто певцом, которых и в оперном театре полно, а певцом-исполнителем…

– Вот, – переводя дух, молвил потомок пигмеев, – мы на нашем архипелаге Гавайи, активно кушая папайи и закусывая крепкий грог гуайявой, делая чмоки-чмоки нашим прелестным и великолепным гавайяночкам-куколкам, собираем коллекции таких вот превосходных облегающих вещей, как эта…

Я смотрю на экран – на Валере не плавки… Вернее, конечно, плавки, но под них поднадет грандиозный такой «намудник» – явно из канадского профессионального хоккейного арсенала амуниции. А эти жёсткого вида изделия не из жести ведь делают – сталь и только сталь (углеродистая и термообработанная). Ну, на худой конец – карбон (для дружеских и посредственных поединков любительского хоккея и встреч ветеранов-одноклубников или игр чемпионата завода между цехами на кубок предприятия).

А Валера (явно в неком забытьи) танцует и поёт в цветном и искрящемся клипе: «Все бегут, бегут, бегут… А он им светит!..»

– Как у вас такие вот потрясающие предметы культа… а их же тоже можно считать масками, называются?.. – спросил любознательный студент, раскрывая записную книжку. – Нашим коллекционерам и простым бушменам-воинам особенно нравятся блистательные произведения с укрупнённым «шнобелем». Они выступают как бы акцентом, как бы жизнеутверждающей такой силой в победе над тщедушным врагом в яростной и решающей схватке…

Я сглотнул и говорю ему (очень приватно):

– Ты, мил человек, тихонько, шёпотом, скажи мне, как эта, как ты классифицировал, «ритуальная маска» у вас на Гавайях называется. Тихонько, потому что у нас в общественных местах ругаться матом запрещено, а потом я тебе скажу…

Он прошептал тихо-тихо, как это умеют делать только истинные и надёжные в разведке воины-туземцы Океании:

– На нашем языке это называется «нам бы»… В гавайском алфавите ведь всего 12 букв, и нам не о чем шибко разглагольствовать.

– Лады! – успокоился я. – Будем называть эту забойную «ритуальную маску» по-вашему – «нам бы»… Это более лояльно звучит. Хоть и лаконично, но всё понятно. А у нас (я сбавил голос – тоже тихо-тихо, как по военно-туземскому обиходу в непредсказуемых и коварных джунглях, где тебя всегда ожидает опасность от охотников за черепами) – это называется «намудник»… Такая вот участь у нашей, как ты говоришь, народной маски. Но у меня нет такой, чтобы нам с тобой поменяться: мне вашу ритуальную маску, а тебе – нашу «нам бы», как у вас это называется…

Я ещё добавил, что у нас (в обществе) сравнительно небольшой процент населения играет в хоккей. В основном игроки – это миллионеры, легионеры и большие чиновники.

– Трудно у нас достать эти улётные и несравненные «нам бы», – добавил я. – Я вот в продаже никогда не видел…

Студент погрустнел (папуасы ведь – как дети, по их виду сразу всё прочитывается).

Он в сердцах начал говорить (и отчаянно жестикулировать), что в феврале, сразу после сессии, хотел бы поехать на родину – на сказочный остров Гавайи – и подарить такую же изумительную «нам бы» своему вождю племени (ответственному руководителю, отцу-командиру и патриарху). Он беспрестанно тыкал пальцем в экран смартфона и умилялся (в диком восторге бесстрашного ирокеза-воина) Валериной «нам бы».

Я искоса глянул (более пристально)… Действительно, вижу – бесподобная и потрясная «нам бы» (ритуальная маска): изукрашена вся и расшита ярчайшими стразами и шёлковой нитью (как святые какие-нибудь хоругви)… Впереди – округлая и выступающая вперёд часть («шнобель», как сказал студент-искусствовед), а по бокам – такие как бы отрезки ярких лампасов – и всё горит, переливается и сверкает и, кажется, даже осыпается ослепительными искрами на сцену…

– Да, обалденный у вас, как у коллекционеров «нам бы», вкус!.. – похвалил я. – Такую богатую вещь – да на ковёр прибить, над старинной кривой саблей – впечатлений у почётных гостей будет уйма…

– В салоне я ничего подобного не нашёл, вы тоже не располагаете такой «нам бы», – патетически заговорил студент. – Может быть, вы мне подскажете, где можно найти этого певца-исполнителя, чтобы поменяться уже с ним, или даже я куплю у него эту несравненную «нам бы»… Так хочется мне порадовать нашего вождя племени фердипердозным подарком. Ведь вы же тоже дарите наши прекрасные маски своим вождям на юбилей или в другой радостный праздник…

Я ещё более заинтересованно всмотрелся в экран (буквально впился взглядом)… Валера, конечно, красавчик: на его роскошном и зашибенно-неподражаемом «нам бы» – и бисер, и изысканная на вид бижутерия, и вкрапления редких минералов и колчеданов… И всё это великолепие нитками мулине расшито и атласно вышито – чарующее и зашибенное произведение искусства!

– Да, – я говорю (от избытка чувств вслух), – это тебе не гуашь пресловутая, совковая, как говорится… Это – настоящие, обалденные и бесподобные «нам бы»!

У меня даже голова закружилась от модельно-модельерного транса…

– А Валерку щас не найдёшь!.. – вернулся я к вопросу потомка дикарей (в классическом смысле этого слова). – Он убежал… Да, вот, говорят, как раз в ваши края ринулся – на Майами…

– Да, Майами и Гавайи – это звучит созвучно, – поправил меня студент. – Но Майами – это США, а Гавайи наши, где мы любим и чтим неподражаемые «нам бы» – это на северо-восток от Австралии, на самом краю Океании…

Вижу – совсем погрустнел мой папуасок, как ласково я его уже окрестил.

– А ты вот что… – подбодрил я его. – Я недавно иностранный фильм посмотрел, про самурая. И там самурай для своего господина сделал всё! Он отправился в дальнее путешествие, столкнулся там с разными перипетиями и приключениями, не раз даже пришлось ему применять свой самурайский большой двуручный меч… Но всё же он нашёл и достал, как говорится, то, что нужно было его господину и за чем он и отправился в дальние края… Вот бы и вам подыскать такого же самурая. Он вам и доставил бы требуемое эффектное и неподражаемое «нам бы» – и если не выкупил бы, так вырубил бы мечом и скрылся с добычей – тихо, как они умеют…

– Не надо нам никакого самурая! – посвежел лицом мой папуасок (очень умненький оказался паренёк). – Мы сами – отважные потомки воинов-папуасов! Хотя взять несколько уроков искусства самурая – не помешает… Я сам поеду в Майами и добуду эту прекрасную и удивительную «нам бы». А если понадобится, то вырублю её, как ты посоветовал (он с благодарностью посмотрел на меня)… А тебе я дарю эту свою дивную маску (это ту, к которой я полчаса приценивался)…

Я скромно потупил глаза…

Потому что советовать-то мы умеем, но не надо этим хвастаться…

Наука и жизнь

(Дела давно минувших дней)

Что и говорить, школьные занятия чрезвычайно помогают постигать окружающий мир во всём его многообразии красок, а также развивают гармонию чувств у неравнодушного человека…

Не успели мы на уроке зоологии усвоить и закрепить материал по обманно-устрашающей окраске бабочек, как у нас в подъезде произошла драка (политкорректная, как обычно, процедура – без вызова полиции; мы ведь сор из избы не выносим, потому что «I am sorry» – сожалею, «I am very sorry» – очень жаль, – это ведь из лексикона провинившихся, а у нас виноватых – не бывает).

Дрались Щегол и дядя Федя.

Драка у нас – дело обычное (зачем нам ссорриться, если каждый прав? Подрались и разошлись). Поэтому у нас незаменимые люди есть, а нераздолбанных – нет (кто такие нераздолбанные, вы узнаете далее).

Ну, как дрались… Сначала-то дядя Федя навалял Щеглу, поскольку он изначально сам-то здоровый, как правофланговый верблюд на Шёлковом пути. А Щегол сам… нет, техника-то у него, конечно, есть, но он «мухач» – прыгает, как ёжик резиновый, но достать не может, бьёт по тулову…

А у дяди Феди тулово – как рулон кровли советского рубероида… Но драться, однако, он не умеет: то вместо апперкота в ухо вмажет, то вместо хука по кромке носа просвистит… Но харизму всё же он сохранял молча, без помощи трёхэтажных харизматических словосоставляющих.

Щегол-то психует (а обычно так-то он весёлый – как Маугли в мае, нос курносый, как крыши в Шанхае), вертится:

– Это я-то Гамлет датский?! – кричит, сжимая кулачки (а они у него, как кастеты). Во дворе говорили, что отец у него был алкоголиком (и прекрасно обеззараживал перегаром воздух двора) и Щегла зачал не сперматозоид, а спиртматозоид…

А началось у них всё обыкновенно: то ли кто-то кого-то не пропустил (ширкозадый, как сундук с хреном, а в штанах пусто, как киш-миш без косточки!), то ли кто-то «лезет везде (как Гамлет датский на афишу!), – человеку не пройти»!.. Но это всё, как говорится, присказка, а вот когда дядя Федя отлупил Щегла, вот тут-то природная вековая защита индивидуума (как органического существа) от внешнего на него посягательства в этом нашем враждебном мире добра и зла и проявилась во всей своей показательной красе.

Надо сказать, что в подъезде, конечно, женщины сначала закричали… У нас в подъезде женщины повседневных лет очень жалостливые. (Повседневные года – это когда раз-раз-раз… и бац! – пенсия «по 1-му списку», или – раз-раз-раз… и бац! – пенсия «по 2-му списку».)

И вот когда женщины-то закричали, мы с пацанами и смотрим – Щегол не Щегол, а только его «личное место» одни только «бравурные», в натуре, глаза занимают…

И вот тут-то как раз и надо об обманной раскраске бабочек вспомнить (в школе-то все учились, да не все помнят; кто-то, может, и прогулял), что мы на уроке зоологии почерпнули. С каким, научно говоря, интересным и поучительным механизмом окружающей фауны познакомились.

У бабочек ведь на их тонких крыльях, когда они садятся на ветку или ещё куда-нибудь, большие такие точки-пятна становятся отчётливо видны. И это явление, как сказала нам зоолог Марья Ивановна (и мы с ней согласились), очень похоже на внезапное появление как бы зрачков глаз больших и, главное, хищных птиц. И хотя по отношению к бабочкам (очень невинным существам, пьющим только нектар и негу) все птицы хищные, все наперебой стараются их съесть – тут тебе кроме само́й, бывает, что и жирной, бабочки ещё и нега, и нектар, как начинка конфетки, впридачу достаются! Так вот, у бабочек природа на крыльях «нарисовала» именно глаза хищных птиц (зрачки, как пуговки, неистово горят!), которые готовы запросто не побрезговать и птицами безобидными (не хищными) и питающимися только и только бабочками… И вот теперь, скажите-ка, какая же такая птичка певчая (да или даже целая, но гуманная по своей сути, птица!) осмелится напасть на большую хищную птицу, цапнув её прямо в глаз?! Ведь даже между самими хищными птицами такого не водится (все знают поговорку «ворон ворону глаз не выклюет»)… А из дяди Феди вообще «ворон» никакой, если его своя же жена временами гоняет по этажу с веником, приговаривая: «А я тебя предупреждала – будешь боярышник пить, станешь, как киш-миш без косточки!..» Нам было ясно, что про киш-миш – это Щегол от неё услышал, не сам придумал (и что тогда с него справлять? В чём он тогда виноват?). Что же касается нас, то мы за свои «косточки» в штанах – временами очень твёрдые – даже и не переживали (и не думали переживать).

И нам в этой ситуации было просто странно, что все и вся так жутко разволновались…

А драка продолжалась… И вот мы, уже в дальнейшем и захватывающем процессе её протекания, – мы отчётливо начинаем видеть (тут и приглядываться особо было не надо), как у Щегла под его основными настоящими глазками (обычными и повседневными – хитрющими по жизни и в быту) начали образовываться… да они совсем и не долго образовывались, а взяли, да и вдруг образовались быстро, – образовались другие, хоть и искусственные, но очень большие и очень хищные на вид глаза (а Щегол-то в эту минуту ещё и обозлился, ещё и окрысился на дядю Федю). Образовались глаза иссиня-фиолетового, предельно устрашающего цвета – глаза именно отъявленного и крайне озлобленного хищника – очень ловкого, скорого и готового на всё! Щегол для пущей острастки ещё и брови свои «нажгучил» домиком!

Тут мы все увидели, что дядя Федя испугался очень, почти как Дарвин в бане. Забегал сам. И всё отмахивается, как будто это не он совершил… Вот на что способно истинно природное и абсолютно натуральное (не показное) явление! Не подстроенное, не приукрашенное, не срежиссированное, а по-истинному земное и настоящее! Вот что оно делает с людьми!..

Короче говоря, вот на этом самом месте, обращаясь опять к тактике бабочек (что мы узнали на уроке), можно и далее разъяснить ход их инстинктивных действий (а бабочки ведь не думают, им некогда размышлять; они всё выполняют бессознательно, машинально, согласно давно разработанному природой алгоритму, но – и это главное! – у них же всё получается натурально).

Вот бабочка села (а крылья у неё сложены вверх, и «хищных глаз» пока не видно!), птица к ней подлетает, чтобы склевать её, а бабочка – раз! – и крылья свои в стороны быстренько так и распускает, и «хищные глаза» на этих крыльях (размах крыльев хоть и маленький, но если судить по расстоянию между «глаз», то какая же тогда будет пачка (или даже будка!) у самого́ хищника?! – эта мысль кинжально проносится в оцепеневшем мозгу напавшего) – «хищные глаза» как на ту подлетевшую подлую птицу вдруг как глянут (во всей своей решимости и злобе) – вот тут та птица и наутёк сразу бросится (и тут как бы возглас ещё слышится: «Сюда смотреть! В глаза мне смотреть, я сказал!..»).

Или же – эта же птица уже подлетела, села и только вот хочет разинуть клюв на бабочку (слышали, небось, как в драке один из дерущихся вдруг да как закричит: «Ты на меня клюв-то не разевай!» – предупреждает, значит), а бабочка вдруг без всяких предупреждений крылышками своими – бяк-бяк-бяк-бяк! – и глаза «нарисованные» хищные так и забегают, так и закосятся угрюмо у неё на крыльях на эту безмозглую птицу, и тут этой пернатой твари и кирдык приходит – или приступ её настигнет внезапно, или усикается она тут же – самой жёлтой своей солью…