Злые напасти

9

Государь российский Фёдор Алексеевич проснулся сегодня рано и сразу сел к окну читать. Читал долго, даже от трапезы утренней отказался. Только рукой махнул стольнику, когда тот пришёл к столу пригласить. Потрапезничать Фёдор Алексеевич соизволил только после полудня. После трапезы государь решил отдохнуть, уснул и проснулся, когда солнышко скатилось к крестам храмов златоглавых. Умыв лицо, Фёдор Алексеевич сел на высокий стул и спросил постельничего, не ждёт ли кто внимания царского. Оказалось – что ждут внимания. Первым пришёл к государю боярин Семён Языков.

– Как почивал Государь? – уважительно склонил голову боярин, но Фёдор Алексеевич на спрос этот только рукой махнул, дескать, хватит о пустом, начинай о важном.

– Из важного… Говорил я вчера с посланником царя польского Яна, с Окрасом. И намекнул мне Окрас, что рад будет бы их король весьма, когда ты Артамона Матвеева простишь.

– Чего? – Федор Алексеевич удивлённо глянул на Языкова.

– И гость из Голландии, что к Андрею Виниусу приехал, тоже говорил, что в стране их многие большие люди переживают за Артамона Сергеевича. Волнуются и просить тебя, чтоб вернул ты Матвеева в Москву.

– А им-то что за дело? – перестав удивляться, царь нахмурился.

– Так, когда Артамон Сергеевич во главе Посольского приказа стоял, много добрых знакомцев завёл. Вот теперь они все и волнуются.

– Пусть волнуются, – сверкнул очами Федор Алексеевич, – но Матвееву в Москве не быть! Хватит с него и того, что я ему вместо земли северной в городе Лухе позволил жить. Пусть там и живет. Хватит об этом! Что ещё?

– На монетном дворе новые клейма для копеек серебряных сделали. Копейка на вид такая же, а серебра идёт меньше. Вот какие хитрецы… Книги две новых на печатном дворе напечатали…

Языков всё говорил и говорил, а Фёдор Алексеевич его не слушал, тёмная дума терзала душу его. Вспомнил Фёдор Алексеевич – как Матвеев в палатах царских командовал, при батюшке его – Алексее Михайловиче. Это Матвеев надоумил Алексея Михайловича жениться на Наталье Нарышкиной. Потом хотел Матвеев четырёхлетнего Петра на царство посадить, чтобы всю себе власть забрать. Не воспротивился бы тогда патриарх хитрому боярину, и не сносить бы Фёдору головы. Милославский хотел тогда Матвееву голову срубить, но Фёдор Алексеевич не позволил. Царица вдовая – Наталья очень тогда просила за Матвеева, вот и дал Фёдор Алексеевич слабину. Не любил он слёз бабских. Три года не было о Матвееве ни слуха, ни духа, а потом бояре ближние за него просить стали: то один попросит как бы ненароком, то другой. И опять Фёдор Алексеевич дал слабину, позволив изгнаннику переехать из Пустозёрска в Мезень. А потом уж до того дошло, что молодая жена Фёдора Алексеевича – Марфа стала за Матвеева просить. А как жене откажешь? И переехал теперь Матвеев в город Лух. Четыре сотни вёрст от Москвы, а теперь начали просить, чтобы в Москву Матвеева допустить.

– Не бывать этому! – топнул ногой Фёдор Алексеевич.

– Чему не бывать? – даже вздрогнул от неожиданности боярин Языков.

– Чему надо! – нахмурил брови царь. – Иди с глаз моих!

И Языков, кланяясь да пятясь, вышел из царской светлицы. И только за порогом расправил он плечи и стал слова бесовские шептать.

После боярина Языкова пришёл к царю крымский посланник Садык-ага и стал жаловаться на проказы запорожских казаков. А следом пришёл посол гетмана Самойлович и стал рассказывать о воровсте крымчан на левом берегу Днепра.

Фёдор Алексеевич слушал всех, головой кивал, но никак не мог прогнать думы о боярине Матвееве. И нехорошие были думы те…

10

Осип решил заползти в какой-нибудь угол да притаиться там, а как суета улице притихнет, обратно выбраться через тот же подкоп наружу. Но с углом он, по всей видимости, промахнулся, потому как выполз на свет. Свет струился откуда-то сверху. Присмотревшись, подьячий понял, что там наверху приоткрытая дверь.

– А вот и выход нашёлся, – подумал Осип, намереваясь подняться с колен, но не успел.

Дверь распахнулась, и послышались сердитые крики:

– Упустили, сучьи дети! Как он в подпол-то залез?

– Здесь подкоп собаки сделали! Может, через него? А, может, и нет его в подполе, подкоп-то узкий… Может, в лес убежал?

– Может, может?! Всё у них – может! Всем вам головы велю срубить! Ой, дождётесь вы у меня! Зажрались тут на хороших харчах! Ох, дождётесь!

– Да, мы-то чего?

– Из-под земли достаньте мне подлеца этого! А ещё лучше прибейте! Всё проверить! Как увидите, так бейте сразу! Прибейте и в болото! Поняли?! Без разговоров!

И решил подьячий, на всякий случай, от тех грозных криков подальше спрятаться, благо сумел он по правую руку от себя рассмотреть несколько ступенек, уходящих куда-то вниз. Ступенек оказалось около десятка, а дальше подземный ход! Да такой просторный ход нашёлся, что подьячий сумел в полный рост встать. Правда, разбежаться по этому ходу не получилось – в дверь уткнулся Осип. Дверь оказалась незапертой. Беглец быстро приоткрыл её и оказался в тесной конурке. Пока закрывалась дверь, подьячий успел заметить, что в конурке есть ещё два выхода: в одном из них виднелся багрово-красный мерцающий отблеск, а в другом тьма. В эту тьму Осип и поспешил спрятаться. Когда тебя ищут, от света лучше держаться подальше. На свету всегда опасностей больше, это только дураки тьмы боятся.

Скорее всего, это была какая-то кладовая, сплошь заставленная бочками, кулями и причим хламом. По стенке да на ощупь пробрался подьячий в угол и присел там на корточки. Жалобно скрипнула распахнувшаяся дверь.

– Где он?! – послышались крики. – Ищите!

– А чего я прячусь? – подумал, вдруг, Осип. – Надо выйти сейчас и сказать им, что я из Разбойного приказа, а в случае чего, так можно «слово и дело» прокричать. От такого крика у любого коленки задрожат.

Подьячий опёрся рукой в земляной пол, чтобы встать, но тут другая мысль одёрнула его смелый порыв.

«Да, ты и пикнуть не успеешь, – шепнула подлая мыслишка, – как они тебя пиками заколют. Злые они сейчас… Под горячую руку врага в опасности только распоследний дурень полезет. Пусть поостынут малость, а потом и откроешься»

Осип сел на пол за высокой кадкой и придвинул к себе какой-то большой куль, похоже с березовым углём.

А рядом перебранка занялась.

– Чего вы тут делаете? – кричит злой хриплый голос. – Не велено сюда никому ходить! Вон отсюда!

– В подпол, вроде, какой-то оборванец забрался! – отвечает другой голос, не хриплый, но тоже злой. – Вот мы и ищем его! Он куда-то сюда пополз!

– Не здесь никого! Пошли вон, а то Ивану Кирилловичу пожалуюсь!

– Уйдём, уйдём… Только если ты тут увидишь кого, так бей любого насмерть без разговоров. Велено так.

– Без вас знаю – как с чужими в этом подземелье поступать. Проваливайте!

Лязгнули запоры и всё стихло. Подьячий вздохнул облегчённо, но тут в кладовой внзапно стало светло, словно днём. Кто-то вошёл с факелом. Осип замер, притаился за кулями, сидит ни жив ни мертв, ожидая как сейчас острая пика ребра его ломать начнёт. Но, вроде, орять обошлось: и рёбра целы, и снова в кладовой тьма непроглядная.

Подьячий сидел на полу до тех пор, пока его не стал холод одолевать. Сначала Осип терпел, а когда зубы у него потихоньку застучали, решил выбраться из своего убежища.

И вот опять у него два пути: к двери, откуда пришёл или к таинственно мерцающему зареву. И показалось Осипу, что какая-то страшная тайна прячется возле зарева того. Желание узнать тайну победило тягу к свободе, и подьячий осторожно пошёл к красному свету в дверном проёме. Шаг, ещё шаг… И вот уже можно заглянуть в этот таинственный дверной проём, но тут раздался громкий стук. Кто-то колотил в ту самую дверь, через которую подьячий проник в это таинственное подземелье. Пришлось опять прятаться в кладовке.

Лязгнул затвор и чей-то строгий голос спросил.

– Ну, как у вас тут?

– Карашо, – ответил другой голос, скорее всего, голос иноземный. Непривычно было слышать его уху русского человека. – Кров мала осталас…

– Кровь будет, – сказал пришелец, проходя мимо двери кладовой. – Завтра девку свежую привезём. Стрельцы сказали, что кто-то чужой в подпол дворца залез? К вам никто не совался?

– Нэ есть видэла никто…

Осип прижался к стене и замер, опасаясь даже пальцем пошевелить, а вот когда шаги стихли, он опять пополз из кладовки к освещённому заревом проёму. Подполз к каменному порогу и опять разговор слышит.

– Зелье, какое я тебе третьего дня заказывал, готово?

– Канечно, гатов. Два капли и за три дня умереть. Больше капля – быстрее умирать. А сразу смерть не есть хорош, подозрение большой. Три дня – гут…

– Это хорошо, что не сразу. Только как подсунуть ему зелье?

– Два капля пища и всё… Не есть трудно…

– Твоими устами да мёд бы пить. Перед тем, как ему что-то съесть, эту пищу обязательно другой человек пробует… Лихачев столько пробовольщиков поставил, что удивительно – как до царя еда вообще доходит…

– Тебе бояр много жалко?

– Нет, бояр мне не жалко. Только с той недели Лихачёв, будто что-то почувствовал и теперь вместе с боярами всё пробует и наш друг…

– Кто есть друг?

– Данила Евлеевич.

– Стефан?

– Он. Теперь мы думаем, как зелье отравное подложить и Данилу Евлеевича от опасности оградить. Иван придумал одну штуку. Такая штука занятная… Если Данило согласится, то всё получится. Ладно, пойду я. Вы тут поосторожней. Эти два дармоеда наследили. Пошли труп выбрасывать, а до болота его не донесли. Дождь проливной, видишь ли, в лесу их застал. Стрельцы труп нашли, а Разбойный приказ следствие затеял. И, главное, не сказались мне во время. У, дерьмо воловье… Признались бы сразу, так ничего б и не было. А теперь… Вы тут смотрите. Я вам пистоль заряженный оставлю. Если увидите здесь чужого, так сразу бейте его из пистоля без разговоров. Никак нельзя, чтобы чужой кто-то о нашем подвале прознал. Ладно, пошёл я…

Подьячий опять спрятался и долго сидел, ожидая ещё каких-нибудь гостей. Но никто больше не тревожил тяжкой тишины подземелья. Выждав время, Осип опять пополз к таинственной двери. На этот раз за дверью не было слышно никаких разговоров. Подьячий тихонько вполз за порог двери.

В дальнем углу пылал горн. И всё здесь было похоже на кузницу или гончарную мастерскую. И освещали ту мастерскую с десяток горящих свечей. И шумно здесь: стучали меха, раздувающие пламень, что-то кипело и шипело на горячей плите. Душно и парко в мастерской. Справа от двери стоял широкий стол. Вот под этот стол Осип и пробрался, а уж оттуда стал осматриваться. И похолодело всё у него внутри: в двух саженях от горна он увидел голую девчонку. Её подвесили за связанные руки на вбитый в стену крюк, и висела девчонка на том крюке, как рыба на кукане. А перед ней стоял сутулый человек в рыжем кафтане. Он корявыми пальцами давил рану на бедре несчастной страдалицы, собирая в плошку, еле сочащуюся кровь.

11

Скоро к сутулому мучителю подошёл длинноволосый человек в сером зипуне.

– Чего? – спросил серый сутулого.

– Совсем кров не осталс, – буркнул изверг. – Евстигней есть обещал новая…

– Приведёт ли?

– Куда ему есть деваться. Ему скорее всех хочет элексир бессмертия пить. Уверен, прежде чем Артамону элексир отослать, сам его непременно пробовать. Старый он…

У Осипа затекли ноги, он решил встать на колени и задел плечом ножку стола. Злодеи замолчали, насторожились и стали озираться, как встревоженные филины. В том углу, где прятался под столом подьячий сумрачно, а потому его сразу и не заметили. Не заметили, но смотрели в его сторону неотрывно, и было видно, что вот-вот двинутся они угол проверять. Подьячий приготовился к битве.

«Так-то я вам и дался, – думал он, осторожно шаря вокруг себя в поиски чего-нибудь, чем бы можно было дать отпор злодеям. Под руку ему попалась тяжёлая кочерга или что-то в этом роде, разве в темноте разберёшь?»

Осип изготовился к битве с недругом. Подьячий решил нападать первым: сейчас, как только они сделают хотя бы два шага в его сторону, он выкатится из-под стола и начнёт лупить кочергой по этим поганым харям. Однако битвы на этот раз не случилось, где-то вдалеке раздался шум. Это стучали в дальнюю входную дверь.

Сутулый злодей пошёл открывать. Послышалось шарканье ног и негромкая перебранка. Первым вошёл сутулый, а следом за ним двое несли какой-то куль. И хотя плохо было видно из-под стола, но Осип узнал в одном из этих несунов того самого Степана, который в болото его заманил, а потом лошадь украл. Хватать обидчика здесь, подобно смерти, и подьячий решил ждать. Теперь подлец Степан от него никуда не денется. Здесь его лежбище – в селе Преображенском. Подьячий уже мысленно представил, как просит у дьяка Сабанеева посодействовать насчёт полусотни стрельцов, чтобы накрыть этот гадюшник и разом взять: и убийц, и конокрада.

«Разве дьяк в таком деле откажет, – подумал и запнулся».

Злодеи положили на пол свою ношу и стали её разворачивать. И Осип еле сдержался, чтобы не броситься на подлецов. Молоденькую девчонку принесли негодяи в эту страшную мастерскую. Связанная пленница дёргалась и стонала. Во рту у неё торчал кляп.

– Ишь, какая вёрткая, – ухмылялся Степан. – Чего, помочь подвесить-то?

– Не надо, – буркнул ему в ответ сутулый. – Вон ту с крюка снимать… Не есть кровь у неё… Плохой человек, никуда не годный…

– Она, вроде, живая ещё, – пошёл исполнять приказание напарник Степана.

– В болоте дойдет, – сказал длинноволосый. – Только до болота обязательно донесите, а не как в прошлый раз…

– Сами не придушили как следует, а теперь нас попрекают, – буркнул напарник Степана.

– А вы на что есть?! – взъярился сутулый тать.

– Ладно, ладно, – махнул рукой Степан. – Ошиблись малехо. Дождь сильный был. Грязь в лесу по колено. Мы хотели наутро вернуться, но… Да и хватит об этом, получили мы уже сполна… Не напоминай. А с этой сделаем всё, как полагается. Будьте покойны…

Потом кто-то из злодеев встал перед столом и подьячий ничего кроме чужих портов не видел. Порты были грязные и вонючие. Пришлось Осипу даже нос ладонью прикрыть. А когда порты перестали обзору мешать, в подземелье остались: два злодея, связанная девчонка и подьячий Разбойного приказа, укрывшийся под столом. Степан со своим напарником ушли.

– Ну, чего, вешаем? – спросил длинноволосый, схватив за руку девчонку.

– Давай, – кивнул сутулый, – а то зелье желтеет. Кровь надо…

Дальше Осип ждать не мог. Он выскочил из-под стола и бросился с кочергой на злодеев. Те никак не ожидали нападения, а потому и были биты в мгновение ока. Подьячий выхватил из-за голенища нож и срезал с пленницы путы. Девчонка сразу же вырвала изо рта кляп и заверещала, словно кошка, которой прищемили хвост.

Не ори! – сунул Осип к носу крикуньи кулак. – А то сейчас набегут! Пошли скорей отсюда! Не отставай!

Подьячий схватил свечку и велел девчонке идти за ним следом. Они отомкнули засов, прошли по коридору, выбрались ещё к одной двери и… И вот здесь счастливая звезда их угасла. За дверью громко разговаривали сразу несколько человек.

– Выйти сейчас на улицу, это как голову в петлю сунуть, – размышлял подьячий, прислушиваясь к шуму на улице. – Чего делать-то? А может…

Дальше разобраться с мелькнувшей спасительной мыслью не получилось. Послышался шорох и хриплые стоны – кто-то полз по тому самому подземному ходу, из которого только что выбрались Осип с дрожащей от ужаса девчонкой. Это, по всей видимости, один из очнувшихся злодеев.

« Слабо я его угостил, – подумал подьячий, увлекая свою дрожащую спутницу в темень подполья. – Надо было покрепче приложиться».

В полный рост идти не получалось – ползли на четвереньках. Свечка потухла, и тьма кругом непроглядная. А вот звуков было в достатке: на улице крики, сверху шум да топот, а в темноте то там, то тут шелестели какие-то невидимые твари. Раздался громкий стук… Стучали изнутри и кто стучал догадаться не так уж и трудно. Сейчас злыдню откроют и начнётся вселенский переполох. Осип пополз быстрее. Надо уползти подальше от двери и затаиться в каком-нибудь укромном уголке, как тараканы в щели. А крики на улице всё громче.

– Чужие в подполе! Факелы тащите! Факелы! Со всех входов пойдём! На царицу покушение! Бей сразу! Факелы давай! Мужиков из села сюда веди! Скорее! Пусть помогают! Ни одна живая душа нынче из подпола не выйдет! Факелы!

По всем приметам, оставалось беглецам прятаться самую малость: сейчас откроют стрельцы все входы в подполье, полезут с факелами и всё…

12

И как раз в тот момент, когда в подпол вбежал первый стражник с факелом, Осип почувствовал, что слева слегка пахнуло свежей прохладой. От полной безвыходности он к этой прохладе и повернул. Повернул и оказался возле того самого подкопа, через который он в подпол царского дворца пролез. Хотя, не разглядишь – тот ил не тот, да это и неважно. Главное – злого места поскорее выбраться! Выбрались… Темно на улице. Не так как в подвале, конечно, но тоже не солнечный денёк. Повезло беглецам и на этот раз. Судьба у них, видно, такая, не зря же говорится: кому повешенным быть, то не утонет. Проползли беглецы через тот подкоп, а как выползли на волю, так сразу в темные кусты нырнули. И опять счастье улыбнулось: только в кустах затаились, а мимо них человек пять с факелами пробежали.

Изрядно поплутав по кустам, да ещё и во тьме, вышли Осип да спутница его к воротам. И ещё раз удача: в открытые ворота входили заспанные мужики – их из села на поиск привели. А привели, видимо, ещё не всех, потому и ворота не закрыли. Стражник побежал в деревню опаздывающих помощников торопить. Пока он бегал, Осип с девчонкой на волю и выскользнули.

Долго беглецы брели по обочине дороги, опасаясь любого встречного или поперечного: мало ли, что у кого на уме. Шли они медленно с оглядкой, часто останавливались, заподозрив нехорошее, иногда прятались в кустах, а потому к московскому посаду пришли только на рассвете. Через реку переправились ещё до того как ворота городские отворили. Пришлось немного подождать в толпе желающих поскорее пройти в город. Желающих собралось перед воротами много, недаром говорят, кто рано встаёт, тому Бог подаёт. Вот и поднимались люди с первыми петухами, чтоб побольше благодати небесной отхватить. Правда, не всегда давалась в руки благодать та, но ежели не стараться, так и вообще никогда ничего кроме дули под нос не получишь. А если постараешься, то авось чего-нибудь и выгорит. Вот для такого «авось» и поднимались люди ни свет – ни заря.

Ещё в лесу решил Осип спрятать девчонку, чтоб с бухты-барахты часом не опростоволоситься. Чтоб повести её сразу в приказ, душа противилась. Не до девчонки в приказе будет при таких-то делах.

«Сперва дьяку Сабанееву всё расскажу, посоветуюсь, – думал подьячий, быстро шагая к конюшне Разбойного приказа, где служил подручным конюха дальний сродственник Осипа дядя Селиван, – а уж потом ясно будет, как дальше с этой девчонкой поступить. Только она может правду подтвердить. Не поверит Сабанеев мне, так сразу её приведу, а поверит – так тут ещё подумать надо. Пока же пусть она в избушке дяди Селивана поживёт».

Селиван выгребал навоз из хлева, но, узрев племянника, прислонил вилы к стене и радостно улыбнулся. Любил Селиван племяша своего, а потому и радовался каждой встрече.

– Как ты, Осьша? – дядя крепко прижал племянника к широкой груди. – Чего нового тебе Бог послал?

– Чего нового? – Осип развёл руками. – Напасти на меня, дядя Селиван, сыплются, как листья ветренной осенью. Одна другую погоняет…

– Ну-ка, ну-ка, – Селиван усадил Осипа на пенёк. – Рассказывай…

– А чего рассказывать, – подъячий махнул рукой и не решился родственнику всей правды рассказать. – Самое страшное – лошадь у меня украли, а дьяк Сабанеев кричит, если не найдёшь пропажу, в яме сгною. А где её теперь найдёшь, пропажу эту? Следок-то я, вроде, нашел…

– Подожди, подожди, – конюх удивлённо глянул на племянника. – Ты же Серка в последний раз из конюшни брал?

– Серка…

– И его у тебя украли?

– Его…

– Не пойму ничего, – дядя Селиван почесал затылок. – Так вон Серко в стойле стоит…

– Как в стойле?! – словно ужаленный, вскочил с пенька Осип. – Так я побегу сейчас же к Сабанееву и скажу, что нашлась лошадь…

– Так знает Сабанеев, – опять усадил племянника на пенёк Селиван. – Он еще того дня приходил и спрашивал про Серка. Коняшку-то рано утром привели, а следом и Сабанеев бежит… Я, ещё думаю: а чего это он так суетится. Чудеса…

– А зачем же он тогда послал меня лошадь искать? – потряс Осип головой, словно прогоняя какое-то наваждение. – Ладно… Разберусь… А ты, дядя Селиван, помоги мне.

– Чем же?

– Девчонку одну надо спрятать…

– Что за девчонка? Зазноба твоя?

– Ты не спрашивай, дядя Селиван, а помогай, – чуть смутился подьячий и побежал за ворота. – Сейчас я её приведу!

– Маловата для зазнобы-то, – конюх посмотрел на девчонку, почесал щёку и вздохнул. – Пойдем, пигалица, у меня пока поживёшь в избе на берегу речки Чечёры. Хозяйке помогать будешь… Как звать-то тебя?

– Феклушкой…

– Ну, что ж, Феклушка, у меня пока поживёшь, а ты Осип не переживай. Всё сделаем с божьей помощью, чтоб в лучшем виде¸ и никак иначе.

– Спасибо, дядя Селиван, – улыбнулся подъячий. – Ну, так я побегу?

– Беги…

Дьяк Сабанеев опять чернее тучи. По всем повадкам видно, что грызёт его душу тоска смертная. Вот он от той тоски и бросается на людей, как дурная собака. Осип ещё и порога переступить не успел, а дьяк орёт на него как оглашенный.

– Нашёл лошадь?!

– Дык, на конюшне она, сам знаешь…, – хотел оправдаться подьячий, но лучше б он этого не делал.

Ох, и взбеленился сразу дьяк: из-за стола выскочил, ногами топает, слюной брызжет.

– Перечить мне? – на манер раненного медведя ревёт Сабенеев и тощим жилистым кулаком машет перед носом Осипа. – Сейчас же тебя за непослушание в подвал тёмный посажу! Надоел ты мне! Охальник!

– За что же в подвал? – опешил подьячий. – Серко на конюшне… Кто девчонку убитую в лесу бросил я узнал. Расскажу сейчас…

– Я тебе «расскажу»! – не унимается дьяк и приоткрыв дверь орёт в сени. – Эй, кто там есть? Стража! Идите сюда да вяжите этого подлеца по рукам и ногам! В подвал его! В яму! В самую глубокую! Подлец!

У Осипа язык к нёбу присох. Всего он ожидать мог от сердитого начальника, но чтоб вот так, ни с того ни с сего – да в подвал тёмный! Да в яму глубокую! В страшном сне такое приснится – не поверишь!

Только вместо стражников в дверь вошёл боярин Матвей Степанович Пушкин. Матвей Степанович служил при нынешнем государе Фёдоре Алексеевиче в самой близкой охране, но единожды, во время царского похода по монастырям, малость провинился, пролив на руку государя горячее варево и был сослан в Астрахань воеводой. Теперь, то ли он вину ратным подвигом загладил, то ли попросил за него кто, но опять призвали Матвея Степановича в ближний царский круг, а это не хухры-мухры. Рядом с таким человеком у любого простого смертного поджилки задрожат.

– Чего орёшь, Сабанеев, словно баба, какая разродиться никак не может, – усмехнулся боярин. – На Кукуе тебя слыхать…

– Да, вот, Матвей Степанович, – лицо дьяка, словно елеем помазали, – молодёжь учу… Спасу никакого с ними нет… Чего не поручишь, так всё как с козла молока… Всё испортят. Да ещё норовят поперёк говорить. Обнаглели до самой крайности. Мы разве такими были? Лошадь ему дали, так он её и профукал…

– Ничего «не профукал», в конюшне она, – неожиданно, даже для самого себя осмелился возразить начальнику Осип. – И в Преображенском про девчонок мертвых я всё узнал. Хочу тебе поведать, а ты мне рта не даёшь открыть…

– Пошёл вон! – Сабанеев так ликом побагровел, что хоть свечу от него зажигай. – Дождёшься у меня! Доиграешься! Точно в яму посажу! Потом с докладом своим придёшь! Да языком своим не мели особо! Пошёл!

А с багроволицым начальником всегда очень даже на страже надо быть, вот и выбежал подьячий от греха подальше на улицу, словно застигнутая лиса из курятника. И прямо у крыльца столкнулся грудь в грудь с Афоней.

– Оська! – вытаращил глаза удивлённый товарищ. – А куда ты вчера пропал. Я вернулся, а тебя нет. Лошадь только стоит, к дереву привязанная. Свою что ли нашёл?

– Нашёл, – тихо ответил Осип, глядя куда-то мимо Афони. Он пробовал представить – чего теперь с ним Сабанеев сделает, и стало ему себя очень и очень жалко.

«И чего меня бес за язык дернул, чтоб вот так Сабанееву перечить, – думал Осип, кусая губы. – Чего же я не утерпел-то. Говорят же люди умные: хвост голове не указка. А я, ишь ты, на дыбы встал…Ой, грехи мои тяжкие».

– А похитителя? – Афоня тихонько дёрнул подьячего за рукав.

– Кого? – недовольно глянул на Афоню подьячий. – Какого похитителя?

– Того прохиндея, который у тебя лошадь свёл нашёл?