Объект 9

Глава 3

16 октября 2028 года

Осокин позвонил через две недели, назначил встречу в уличном кафе на Пушкинской – людном, оживленном месте, где всегда собиралось много молодежи. Однако место выбрал максимально неприметное, в углу, за большой цветочной клумбой с ярко-розовыми флоксами, откуда прекрасно просматривался вход, а вот сидящего за столом, наоборот, видно не было. Прибыв на место, я увидел, что он пришел не один. Рядом с Осокиным сидела женщина – красивая брюнетка с тяжелыми волнами волос, спускавшихся на плечи. Она заметно нервничала и напряженно оглядывалась по сторонам. Пока я пробирался между столиков, успел отметить, что одеты клиенты практически одинаково – в светлые бежевые водолазки с высоким горлом и похожего цвета пиджаки. Осокин и в прошлую нашу встречу был одет точно так же, причем не в похожие вещи, а конкретно в эти. На горловине его водолазки разошлась пара стежков – едва заметный глазу изъян, который тем не менее хорошо мне запомнился.

Я сел напротив Осокина и поздоровался. В ответ он слегка улыбнулся и протянул мне руку, а женщина, не глядя на меня, сухо кивнула и отвернулась. В иной момент я бы воспользовался случаем немного поглазеть на нее, но почти физически ощущаемый дискомфорт, который она излучала, вынудил меня перейти к делу. Прохладный октябрьский ветер проник под куртку, и кожа на спине покрылась мурашками, подкрепляя мысль, что не стоит здесь долго засиживаться. Я достал папку с выдержками из дела Соболя и положил перед собой на стол. Лицо Осокина дернулось.

– Кирилл Андреевич, познакомьтесь, – торопливо сказал он, – моя коллега – Маргарита Анатольевна Смирнова, вирусолог, глава отдела молекулярной биологии.

– Очень приятно, – ответил я, продолжая разбирать бумаги. Нашел нужный файл и передал его Осокину. Тот взял с осторожностью, словно принимал из моих рук динамитную шашку с подпаленным фитилем. А Маргарита с деланым безразличием разглядывала прохожих, но я был готов поклясться, что, когда Осокин принялся изучать документ, она на мгновение перестала дышать.

– Значит, следов Соболя вам обнаружить не удалось? – В голосе клиента так отчетливо слышалось облегчение, что я ощутил неловкость. Выходит, они волновались не из-за того, что я ничего не нашел, а опасались, что я могу найти что-то.

– Не думаю, что это вообще возможно. – Я все-таки решил объясниться, хотя и чувствовал, что они знают много больше, чем говорят. – Некто очень хорошо постарался, чтобы я ничего не нашел.

– Что вы хотите этим сказать? – вступила в разговор Маргарита, и я увидел, что в ее правом глазу полопались капилляры. Она немного успокоилась и перестала нервно озираться по сторонам.

– Как много вам известно о расследовании по делу пропажи Соболя? – уточнил я. – О том, что произошло со следователем, ведущим его дело, и коллегами по институту?

– Давайте считать, что мы не знаем ничего, – проговорил Осокин и повернулся к подошедшему официанту. – Два латте без сахара, пожалуйста, и… – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Стакан воды, – попросил я.

Мы дождались, пока официант запишет заказ и удалится. Я выдержал паузу, собираясь с мыслями, и попытался как можно более кратко изложить итоги моих размышлений последней недели.

– Должен предупредить, что моя версия весьма субъективна и в большей мере основывается на косвенных фактах, чем на прямых доказательствах случившегося. Но думаю, вы были правы. Соболь или кто-то из его коллег пытался продать результаты научных исследований третьим лицам. Скорее всего, успешно. Для того чтобы скрыть улики, в институте устроили пожар, в котором погиб капитан юстиции Виталий Шевченко, который вел расследование. Уничтожили записи с внутренних камер наблюдения за тот период. И это было только начало.

Я намеренно акцентировал последнюю фразу, чтобы посмотреть на реакцию Осокина и Маргариты. Они потягивали кофе, усердно делая вид, что мои слова не заставили их сердца учащенно биться. Но застывшие взгляды и чересчур бледные лица выдавали их нервозность с головой. Они знали о том, что я собирался им поведать. Знали и непонятно зачем вели эту странную игру.

Я продолжил:

– Полагаю, заказчиков не устраивало количество свидетелей состоявшейся сделки, поэтому через полгода после пожара они принялись планомерно избавляться от них, обставляя смерти ученых как несчастные случаи и самоубийства. Так погибло еще двадцать человек.

Маргарита вновь отвернулась, а Осокин продолжал механически подносить кофе ко рту. Я ощутил раздражение. Новый порыв ветра качнул флоксы, заставив цветы удариться о стеклянную перегородку. Подвядшие, покрытые темными пятнами соцветия служили отличным дополнением к унылой гнетущей атмосфере вокруг. Мне захотелось опрокинуть стакан с водой, заорать, вытворить что-нибудь такое, отчего они пришли бы в себя, сбросили старательно удерживаемые на лице маски. Но вместо этого я продолжал говорить.

– Следующая смерть – старший лейтенант Игорь Филатов, обнаруживший связь между смертями ученых и пытавшийся привлечь внимание руководства к этому факту. Знаете, что с ним случилось? Он гулял с собакой и провалился в открытый канализационный люк. Сломал шею. Затем его помощник, младший следователь Сергей Черкасов, выпил полстакана технического спирта в гараже своего отца. Разумеется, совершенно случайно. По моим подсчетам, в течение трех лет после исчезновения Соболя умерло двадцать восемь человек. Последним стал мой коллега – частный детектив Владимир Козырев, которого наняли друзья видеоблогера Олега Малдера для выяснения обстоятельств его гибели. Они утверждали, что на момент ДТП Малдер был уже мертв. Частично этот факт подтверждается отчетом судмедэксперта, заявлявшего, что сердце блогера остановилось задолго до того, как он въехал на мотоцикле в бетонную стену.

Закончив, я допил воду и жестом подозвал официанта, давая понять клиентам, что разговор близится к завершению. Я собирался отдать папку с информацией Осокину и выбросить дело Соболя из головы как кошмарный сон. Уехать в долгожданный отпуск, где потихоньку, день за днем, замещать неприятные воспоминания бытовой рутиной.

– Это все? – В голосе Осокина прозвучало нечто странное. Будто, услышав о гибели двадцати восьми человек, он избавился от непосильного бремени, сбросил тяжелый груз. Да и Маргарита выглядела пободрее. Зашевелилась, сменила позу каменного истукана на более комфортное человеческому телу положение.

– А что еще? – я задал встречный вопрос. – Я абсолютно уверен, что найти Соболя и его разработки не получится. Все, кто работал с ним до его исчезновения, все, кто пытался найти его, – мертвы. И это, как вы понимаете, не способствует желанию продолжать поиски.

– Да, я понимаю, понимаю, – закивал Осокин с таким радостным видом, что мне стало не по себе. Чему он радуется? Тому, что я не выполнил работу? Тому, что эту работу выполнить невозможно? Или же… тому факту, что, вороша тайны прошлого, я остался невредим? Последняя мысль неприятно царапнула сознание. Я понял, что догадался правильно. Осокин не знал, насколько безопасно сейчас проявлять интерес к делу, которое забрало столько жизней, и решил проверить это на мне. Не слишком честно, но в принципе объяснимо.

Я расплатился за воду и поднялся.

– Реквизиты моего счета указаны внизу договора. Жду перевод до конца дня.

– Конечно! – Осокин не скрывал радости. Он повернулся к Маргарите, и женщина ответила ему робкой улыбкой. Она выглядела не такой окрыленной, но все же я видел, что и она довольна результатом. Маргарита перевела на меня взгляд больших карих глаз и с чувством произнесла:

– Вы очень нам помогли!

Ну разумеется, подумал я. Я очень помог вам тем, что не сдох, ведь теперь вы сможете спокойно идти к достижению своих целей, какими бы они ни были.

После полученной информации у меня не было желания продолжать беседу с этой парочкой. Я собирался уйти, но Маргарита неожиданно остановила меня.

– Возможно, моя просьба покажется вам странной, – неуверенно начала она, – но я прошу вас сообщить нам, если вокруг вас начнет происходить что-то… например, если почувствуете, что за вами следят.

Какая интересная тенденция, подумал я. Заканчивать разговор так, чтобы оставить у собеседника чувство тревоги. В конце прошлой встречи Осокин посоветовал мне ради безопасности держаться подальше от института, где он работает, сейчас мне намекают, что за мной могут начать шпионить. Пока я соображал, что ответить, у Осокина завибрировал телефон. Экран ярко засветился, и я невольно перевел на него взгляд. И успел прочитать фамилию звонящего раньше, чем Осокин одним движением сбросил вызов. Некто Носевич В. М.

Я не был любопытен и обычно избегал лишней информации, связанной с клиентами, но тут решил, что непременно выясню, кто звонил. Потому что фамилия и инициалы на экране полностью совпадали с данными хорошо известного мне человека – частного детектива, работавшего в подмосковном Краснознаменске. Назвать Вячеслава Михайловича Носевича своим другом я не мог, но добрым приятелем – запросто. Последний раз мы виделись в апреле, в спортбаре за кружкой пива, и я решил, что дело Соболя – хороший повод позвонить старому знакомому.

Глава 4

19 октября 2028 года

Из кухни доносилось задорное шкворчание и восхитительный запах жареной печени. Пока Кира готовила ужин, я развлекал племянников. Мелкий Лешка, удобно устроившись у меня на коленях, сосредоточенно разбирался с новым конструктором – полицейским автомобилем, а старшая – Лера – сидела за компьютером. К сестре я приехал за пару дней до отъезда и уже завтра планировал отправиться на зимовку в охотничий домик в Карелии – в мой персональный медвежий угол, логово или берлогу, как называла Кира крошечный, состоящий всего из одной комнаты домишко.

Собранные сумки ждали своего часа в багажнике. Я взял только самое необходимое – запас консервов, аптечку с лекарствами, несколько смен термобелья и теплой одежды, бритвенные принадлежности да пару книг. И предвкушал долгие дни тишины и безмолвия наедине с природой и самим собой. Без телевидения, интернета, бесконечного хаоса спешащих по своим делам городских жителей. Мне предстояла дикая по представлениям современного человека жизнь – с самостоятельной колкой дров, ношением воды из колодца и прочими неудобствами, которых тем не менее страстно жаждало все мое существо. Именно там, в суровом безлюдном мире, в семи километрах от Сяргилахты, я мог по-настоящему расслабиться и отдохнуть – от шума, суеты и непрерывного потока чужих и собственных эмоций.

Дело Соболя острой занозой сидело внутри. Неразгаданная тайна, запутанный клубок с обрезанными нитями. Головоломка, которую не суждено разгадать. Я хотел обсудить его с Носевичем, пару дней пытался дозвониться до коллеги, но его телефон был вне зоны доступа, и я оставил попытки связаться с ним.

Дверь еле слышно скрипнула, и в комнату вошла Кира – высокая, статная, чуть раздобревшая после вторых родов, но по-прежнему стройная и привлекательная. Светло-русые волосы, голубые глаза, прямой, немного широковатый нос. Копия моего собственного лица, смягченная плавными женственными чертами. Сестра-близнец – единственный родной человек, с которым я поддерживал связь после переезда родителей.

– Десятиминутная готовность, – сказала она, с улыбкой разглядывая нас, – потом моем руки и садимся за стол. Витя написал, что застрял в пробке и мы можем начинать без него.

– Давай пока поиграем в слова, – развернувшись на стуле, предложила Лера.

– Давай, – согласился я. Поудобнее пересадил мелкого и, ощутив прижавшееся ко мне маленькое тельце, не удержался и чмокнул племянника в макушку. – У меня как раз есть для тебя новое слово – утилитарный.

Эту игру я придумал для Леры три года назад, и она так понравилась ей, что племянница просила сыграть каждый раз, когда я приезжал в гости. Суть игры заключалась в попытках объяснить незнакомое слово по его звучанию, разложить на составляющие и угадать смысл. Иногда за одну игру мне приходилось называть по четыре-пять хитроумных слов, и найти новое с каждым разом становилось все сложнее.

Лера хитро прищурилась. В прошлый раз ей довольно легко удалось разделаться со словом «оппортунистический». Классный руководитель назвал их классом оппортунистов за коллективное и последовательное игнорирование школьного устава. Следуя логике, девочка вычислила, что отстаивание своих интересов путем преднамеренных и скрытных действий называется оппортунизмом.

– У меня ассоциации с двумя словами. – Лера принялась размышлять вслух. – Элитарный и утилизация. И если соединить уничтожение отходов и нечто самое лучшее, то значение будет – самая качественная переработка мусора в мире! Угадала? – Она с надеждой посмотрела на меня.

– Нет. – Я изобразил злобную ухмылку. – Не угадала, юная леди! Какие еще будут варианты?

– Дай-ка подумать.

Лера отвернулась к окну и вдруг воскликнула:

– Какой-то человек смотрит на наши окна уже минут десять! Он был там, когда я в прошлый раз смотрела в окно, и сейчас стоит.

В груди тяжко бухнуло. Я пересадил Лешку на диван и подошел к окну. Оглядел двор, припаркованные автомобили, редких прохожих.

– Вон там, под деревьями. – Лера указала пальцем в сгущающуюся темноту.

Я перевел взгляд и увидел невысокого человека в темной одежде. Его лицо было скрыто низко надвинутым на глаза капюшоном, но я четко ощущал, что он смотрит прямо на меня.

– Кто это? – тихо спросила Лера.

Я пожал плечами и тут же вздрогнул от резкого громкого звука, ударившего по ушам. Услышал радостный крик Лешки: «Папа пришел!» – и сообразил, что слышу дверной звонок. Стало тревожно, я пошел за мелким в прихожую и увидел Киру. Она шла к двери, на ходу вытирая руки ярко-красным полотенцем. Сестра потянулась к замку и, не посмотрев в глазок, принялась открывать дверь. Поворот, щелчок, снова поворот. В голове набатом стучала тревога, воздух казался плотным.

Не открывай дверь!

«Сообщите нам, если почувствуете, что за вами следят».

– Кира, подожди!

Я успел сделать пару шагов к сестре, как дверь открылась и на пороге появился Виктор Сергеев, бывший одноклассник, а ныне муж Киры и отец моих любимых племянников. Он вошел в квартиру, широко улыбаясь, подхватил на руки Лешку и кивнул мне:

– Привет, Кирюх, как жизнь?

– Все нормально, привет, – ответил я, ощущая, как в груди распускается тугой комок, как становится легче дышать.

Кира обняла мужа, стянула с него, улыбающегося во весь рот мелкого и потащила того в ванную. Виктор снял ботинки и, посмотрев на подошву, брезгливо сморщился:

– Наркоманы достали, засрали весь подъезд! Сейчас шел, шприцы по всему двору валяются, клумбы изрыты! Найти бы того, кто здесь этим промышляет, – голову бы оторвал!

– Вы давно хотели переехать в другой район. Может, пора перейти от слов к действию? – спросил я, осознав, что впервые всерьез размышляю над тем, чтобы продать квартиру родителей.

– Сейчас Лерка седьмой класс закончит, потом и подумаем. Поищем лицей хороший. – Виктор прошел в кухню, зашумел проточной водой.

Из ванной показалась Кира с Лешкой на руках, по ее правому плечу струились потоки крови. А она улыбалась, ворковала с мелким. Я бросился к сестре, но вовремя сообразил, что кровь на ее плече – это красное полотенце, помотал головой, успокаивая разыгравшееся воображение. Только паранойи ко всем моим болячкам не хватает.

Я вернулся в комнату, подошел к окну – под деревьями никого не было. Но я все еще чувствовал жесткий колючий взгляд из темноты, словно тот человек никуда не ушел, просто спрятался на время, скрылся. Меня охватило желание немедленно уйти, сесть в машину и отправиться в охотничий домик. И увести за собой преследователей.

Ведь если кто-то и следил за окнами, то причина этому я. Меня неожиданно успокоила эта мысль. Если что-то случится, то пострадаю только я. Кире и детям ничего не угрожает, ведь они никогда не трогают семью. Все те убийства – полицейских и ученых – всегда погибали лишь те, кто непосредственно интересовался Соболем. Возможно, и Носевич мертв. Рука потянулась к карману, я достал мобильник. Набрал номер. Линия была свободна, но Носевич не отвечал. Через несколько гудков включился голосовой помощник, и я записал Вячеславу сообщение с просьбой перезвонить. Услышал, как Кира кричит мне из кухни, чтобы я шел ужинать, и убрал телефон.

Вкус печени, как всегда, напомнил мне о детстве. Так ее всегда готовила мама: вымачивала в молоке, затем обваливала в муке и жарила с луком. У Киры получался почти тот же вкус, знакомый нам с детства, и она часто готовила это блюдо, когда я приходил. Однако сегодня ужин состоял из компромисса. Я любил печень, но терпеть не мог картофельное пюре, а Виктор – наоборот. Поэтому, чтобы одновременно порадовать и мужа, и брата, Кира приготовила печень с пюре и разложила по тарелкам. Мы ели, разговаривали, вспоминали юность и школьные приколы. Лера смеялась вместе с нами, а мелкий, не обращая внимания на трясущихся от смеха взрослых, уплетал картофельное пюре. Закончив свою порцию, он перебрался ко мне на колени и принялся за мою. А я сделал вид, что заметил его махинации только тогда, когда на тарелке осталась лишь тоненькая полоска картошки, запачканная соусом от печенки.

После ужина мы с Виктором переместились в гостиную, Лерка ушла в свою комнату, а Кира отправилась в спальню укладывать мелкого. По телеку не шло абсолютно ничего интересного, что могло бы скрасить пятничный вечер, и мы продолжали вести беседу ни о чем. Я понимал, что Виктору хочется уже поскорее выпроводить меня, и с нетерпением ждал сестру, чтобы попрощаться. Вскоре беседа зашла в тупик, и мы оба достали смартфоны. И я увидел, что с номера Носевича мне пришло сообщение с одним словом: «Перезвоните». Глянул на часы – без пятнадцати десять, сообщение пришло двадцать минут назад – и решил не ждать до завтра, а набрать Вячеслава прямо сейчас. Вышел в кухню, ткнул кнопку вызова, и через минуту женский голос ответил:

– Да?

– Добрый вечер. Могу я поговорить с Вячеславом Михайловичем?

– Кто вы?

– Меня зовут Кирилл Никольский.

– Да, Кирилл, здравствуйте, это Диана, супруга Славы Носевича. Вы сегодня звонили ему несколько раз. У вас что-то срочное?

– Здравствуйте, Диана, – ответил я, вспомнив, что Носевич однажды упоминал в разговоре имя жены. – Ничего срочного. Хотел обсудить с ним одно дело, над которым работаю, только и всего.

– Видите ли, Кирилл… – Диана замялась. – Боюсь, что в ближайшее время поговорить со Славой не удастся. Он попал в больницу.

– Вот как? А что случилось?

Я был уверен, что услышу о дорожно-транспортном происшествии или другом несчастном случае, но Диана ответила:

– Даже и не знаю, как вам сказать. Врачи говорят, что у него маниакально-депрессивный психоз.

– Психоз? – Я сначала не понял, что она имеет в виду. Но потом меня осенило, и я едва не закричал в микрофон: – Диана, ответьте, пожалуйста: он пытался покончить с собой?

– Нет. – Она медленно и тихо говорила, словно раздумывая над каждым произнесенным словом. – Он не пытался покончить с собой, он пытался убить меня и нашу дочь Еву.

Глава 5

19 октября 2028 года

К дому Дианы Носевич я подъехал без четверти двенадцать. Сам не знаю, как удалось уговорить ее принять меня так поздно. Вероятно, женщина была растеряна и сильно нуждалась в поддержке, поэтому и согласилась рассказать о том, что произошло, приятелю ее мужа. Я поднялся на седьмой этаж, остановился перед дверью. Нажимать кнопку звонка не стал: Диана предупредила, что громкий звук может разбудить дочь, поэтому я набрал ей сообщение. Через пару минут за дверью послышались шаги, и Диана открыла. На ее правой скуле красовался огромный синяк, шею покрывали ссадины. Она куталась в темно-синюю вязаную шаль и казалась трогательно хрупкой в приглушенном свете потолочного светильника.

Мы прошли в кухню. На стеклянном круглом столе стояли две чашки чая, блюдце с нарезанным лимоном, сахарница. Диана села лицом к входу, и я мысленно скривился. Ненавижу сидеть спиной к двери, пусть даже это и простой переход из одного помещения в другое. Но просить поменяться местами было бы грубо и странно, поэтому я занял отведенное мне место и придвинул к себе чашку с чаем. Диана молчала.

– Когда он напал на вас? – отхлебнув чай, я задал вопрос, стараясь говорить как можно мягче, чтобы снизить уровень ее тревожности.

– Шестнадцатого, как пришел с работы. – Она бросила в чашку два кусочка сахара, немного отпила и добавила еще один кусок.

– А время не помните?

– Часов в восемь, может, в половине девятого. А это важно? – Женщина удивленно посмотрела на меня.

Я пожал плечами, не зная, стоит ли рассказывать ей о деле Соболя. Но про себя отметил, что получил очевидные доказательства: в кафе с Осокиным мы встречались около шести часов, значит, Носевич звонил ему непосредственно перед нападением на свою семью. А тот сбросил звонок.

– Расскажите мне, что произошло, – попросил я Диану. – Так же подробно, как рассказывали полиции.

Женщина тяжело вздохнула и уткнулась в чашку с таким видом, будто могла найти там убежище от неприятных воспоминаний. Затем подняла голову и заговорила:

– Все началось около двух месяцев назад. Славу начала мучить бессонница, он долго не мог уснуть, а когда засыпал – видел кошмары. Он постоянно задерживался на работе, почти перестал общаться со мной и Евой, замкнулся в себе. Я пыталась поговорить с ним, просила объяснить, в чем дело, но он отмахивался от меня, говорил, что все в порядке, что все это скоро пройдет. Потом… – Диана снова шумно выдохнула воздух, поправила соскользнувшую с плеча шаль, – я стала замечать, что он теряет связь с реальностью. Он забывал, о чем мы говорили утром, мог заблудиться в знакомых местах. Например, шел за хлебом и случайно оказывался в аптеке, не мог вспомнить, как туда попал. Я настояла, чтобы он прошел обследование, но врачи не нашли никаких отклонений, сказали, что он абсолютно здоров. А ему становилось хуже. Он видел странные сны, после которых весь день плохо себя чувствовал, все время жаловался, что на него что-то давит. Так и говорил. – Диана тихо всхлипнула и отхлебнула из чашки. – Все время сидел и бормотал: давит, давит. А в понедельник Слава пришел домой раньше обычного.

Диана замолчала. Ее глаза влажно блестели, а ноздри раздувались от нахлынувших эмоций. Ей нужно было время, чтобы справиться с собой, и я тактично отвернулся. Старательно разглядывал стены и потолок, пока она снова не заговорила.

– Он выглядел очень спокойным, но вел себя так… словно это был не он. Понимаете? – Женщина посмотрела на меня с таким ужасом, словно заново переживала тот кошмар. – Взял на руки Еву и так смотрел на нее, разглядывал, будто видит впервые. И странно, жутко улыбался. Мне стало страшно, я хотела забрать у него дочь, но он ударил меня. Отнес Еву в спальню и начал душить подушкой. Мне удалось оттолкнуть его, мы подрались, я помню, что орала на него как сумасшедшая, а он молчал. За все время он не проронил ни слова. Просто смотрел на меня тем жутким взглядом и пытался добраться до Евы. Потом Слава повалил меня на пол и начал душить, я слышала, как в нашу дверь звонят и молотят соседи, но не могла его сбросить, у меня просто не осталось к тому времени сил. И тут он пришел в себя.

Диана снова всхлипнула, по ее щекам покатились слезы. Мне захотелось утешить ее, сказать что-то ободряющее, но я не мог найти слов. А она, уже не сдерживая слез, продолжала:

– Я помню тот момент, когда он снова стал самим собой. Он так удивился, увидев, что меня душит! И испугался! Он был в ужасе едва ли не больше, чем я. Заперся в ванной и попросил вызвать помощь. Но в этом не было нужды, соседи уже позвонили в полицию, а те вызвали психиатров, когда убедились, что в крови у Славы нет ни грамма алкоголя.

Некоторое время мы молчали. Диана перестала плакать, но сидела нахохлившись, словно замерзшая птица, и нервно теребила уголок шали.

– Не знала, что люди вот так внезапно сходят с ума, – сказала она, слабо улыбнувшись.

А я задал вопрос:

– Диана, вы знаете, над каким делом работал Слава, когда все это началось?

– Нет, он не рассказывал. Да я и не интересовалась особо. У Евы режутся зубы, она постоянно кричит, мне приходится почти все время проводить с ней.

– Но, может быть, Слава упоминал где-нибудь в разговоре фамилию Осокин? Или Смирнова? Соболь? – Я внутренне содрогнулся, произнося фамилию пропавшего ученого. И тут же поразился своей реакции. Когда это он успел превратиться в того, кого нельзя называть?

Диана покачала головой:

– Слава всегда работал в офисе. Дома практически не обсуждал ни дела, ни клиентов. Мог рассказать что-то забавное, какой-нибудь курьез или комичный случай, но ничего серьезного.

Где-то в глубине квартиры послышалось детское кряхтение, и Диана резко вскочила со стула: