Щепотка удачи

– Спасибо, – благодарит она слушателей. – У нас сегодня много желающих выступить, и мне не терпится услышать вас всех. Возможно, я вернусь позже и подарю вам одну из своих авторских песен. Но сейчас позвольте пригласить на сцену нашего первого исполнителя…

После объявления следующего номера Ари, раскрасневшаяся, присоединяется к нам за стойкой.

– Ты была неподражаема! – восклицает Прю.

– Спасибо? – Каждое «спасибо» от Ари звучит как вопрос.

Мы замолкаем, слушая, как парень на сцене исполняет кавер песни Эда Ширана. Видно, что ему это доставляет огромное удовольствие, он поет всем сердцем. Или диафрагмой, или чем там еще поют, чтобы песни звучали по-настоящему хорошо.

Следом за ним выступают еще несколько энтузиастов. Парень в шортах подходит к прилавку, чтобы купить футболку с логотипом «Венчерс Винил», но не сам винил. Когда он уходит, я оглядываю зал. На сцене две женщины исполняют песню, которую сочинили вместе,– одна из них играет на укулеле[13], другая на барабанах бонго[14]. Люди притопывают ногами в такт музыке. Некоторые гости слушают, осматривая полки с пластинками.

Я беру карандаш и снова начинаю рассеянно чиркать на флаере. Меня бесит, что до сих пор не удается придумать подходящее название для изображенного на нем храма, тогда как вокруг него построена вся кампания. Я оглядываюсь в поисках вдохновения, постукивая ластиком по бумаге.

Храм… Винилии?

Храм… Эскаланте?

Храм… Фортуны?

Поднимая глаза, я замечаю, что Элли ерзает у мамы на коленях, – короткий промежуток детского внимания явно подходит к концу. Я тихо окликаю сестренку, и она тут же вскакивает и бросается ко мне. Я подхватываю ее и усаживаю на прилавок, на то же место, где чуть раньше, настраивая гитару, сидела Ари. Я протягиваю Элли фирменную кофейную кружку «Венчерс Винил», полную медиаторов самых разных цветов, и малышка радостно принимается раскладывать их по стопкам. Мама бросает на меня благодарный взгляд.

Дуэт заканчивает выступление, и Ари с планшетом под мышкой возвращается на сцену. Она ждет, пока исполнители уберут свои инструменты, прежде чем взять микрофон.

– Я не уверена, что хотела бы повторить этот опыт, – произносит она под радушные смешки зрителей, – но, похоже, мне не отвертеться, поскольку список участников подошел к концу! Пока я играю, Прю еще раз пустит по кругу листок для желающих записаться, и, надеюсь, у нас появится еще несколько исполнителей. Иначе вам придется коротать со мной остаток вечера. – Она виновато пожимает плечами, хотя вряд ли эту перспективу можно считать чем-то неприятным.

Элли отрывает взгляд от медиаторов.

– Ты собираешься петь?

– Я? Ни за что. Это шоу Ари.

– Все остальные пели, – возражает Элли.

–Да, но… у них, типа, хорошо получается.– Я качаю головой.– А я не люблю петь.– Думаю, лучше сказать так, чем пытаться объяснить, почему я предпочел бы броситься в яму Сарлакка[15].

Меня одолевает что-то вроде аллергии, когда я нахожусь в центре внимания. Чуть ли не крапивница начинается.

Жаль, я не могу сказать, что шучу.

Выражение лица Элли становится все более растерянным.

–Ты же поешь для меня.

Мне не сразу удается сообразить, что она говорит о колыбельных, которые я пою, пытаясь убаюкать ее, когда мамы и папы нет дома. Я никогда не могу вспомнить ни одной настоящей колыбельной, поэтому ими в основном служат те медляки, что приходят на ум. «Эй, Джуд» – одна из любимых композиций Элли, но она терпеть не может «Элинор Ригби». Я бы тоже возненавидел, если бы меня назвали в честь такой депрессивной песни. Иногда я даже пою Элли песни Ари – те, которые слышал много раз и сумел запомнить.

В любом случае я не собираюсь подниматься на сцену и петь что бы то ни было. Но в то же время не хочу внедрять в маленький впечатлительный мозг Элли идею о том, что пение на публике унизительно и его следует избегать любой ценой. Во всяком случае, пока она в том возрасте, когда еще с энтузиазмом и без всякого стеснения распевает алфавит посреди продуктового магазина. Поэтому я просто прикладываю палец к губам и заговорщически шепчу:

– Тсс. Это наш секрет.

Большая любительница секретов, Элли торжественно кивает.

На сцене Ари берет несколько аккордов на гитаре, затем снова наклоняется к микрофону.

– Я подумала, что могла бы сыграть то, над чем работала последние пару недель. Это совершенно новая песня, и я еще ни на ком ее не испытывала. Так что, пожалуй, вы станете моими подопытными кроликами. – Несколько человек одобрительно аплодируют. Ари бросает взгляд в мою сторону, и я показываю ей два поднятых вверх больших пальца.

Она отводит глаза.

– Песня называется «Ливень».

Она снова перебирает аккорды, наигрывая мелодию, которая кажется мне более меланхоличной, чем многие другие, которые она сочинила.

Закрыв глаза, Ари поет:

Даже не вспомню, как все началось,Подкралось, словно буря в ночи.И сердце разбитое просто молчит.Эта любовь как грома раскат,Эта любовь как молнии вспышка.

Я прислоняюсь к прилавку и слушаю. Ари написала много песен о любви. О первой любви, о любви, полной надежд, о тоске по любви. Но в этой песне чувствуется что-то особенное. Возможно, более проникновенное. Более уязвимое.

Да, любовь моя – не солнца восходИ не день, полный света.Снова дождь, и слезы моиТонут в ливне печальной любви.

Ее голос чуть заметно дрожит, и это единственный намек на то, что она раскрывает душу перед толпой незнакомцев. На втором куплете Ари открывает глаза, и ее взгляд скользит по комнате.

Мы наслаждались солнцем и мороженым,Гоняли на закате по песку.О, ты и я, казалось, это так возможно.Но все-таки желание неосторожно,Желание приносит мне лишь тоску…

Ари снова смотрит мне в глаза.

И замолкает.

Просто… замолкает.

Ее голос срывается. Пальцы замирают.

Она судорожно вздыхает и опускает взгляд на струны.

– Э-э… прошу прощения, – запинаясь, бормочет она с неловким смешком. – Я… э-э… забыла следующую часть.

Зрители посмеиваются вместе с ней, но не злобно. Мы ждем, пока она возьмет себя в руки, чтобы продолжить. Но Ари не продолжает. Она просто смотрит на свою гитару, и ее щеки покрываются румянцем. Она молчит достаточно долго, и публика начинает ерзать на стульях.

Я бросаю взгляд на Прю, мысленно спрашивая, не стоит ли нам что-нибудь предпринять. Никогда еще я не видел Ари в таком ступоре.

Прю, которая стоит ближе к сцене, чем я, шепчет:

– Ты в порядке?

Ари вскидывает голову, сияя широкой улыбкой:

– Вау, мне очень жаль, что так получилось. Похоже, эта песня еще не совсем готова. Знаете что? Давайте я вернусь к началу. Исполню для вас кавер. Как насчет… э-э… – Я почти вижу, как крутятся шестеренки у нее в голове, перебирая во встроенном музыкальном автомате песни, которые она знает наизусть. – Вот! Я услышала эту песню сегодня утром, впервые за долгое время. Может, это принесет нам всем удачу нынешним вечером.

Все еще полыхая румянцем, она запевает «Если повезет» Пола Маккартни и Wings.

Не странно ли все это? Определенно странно. Совсем не похоже на Ари. Я никогда не видел, чтобы она так замолкала посреди выступления.

Выбор новой песни напоминает мне о том, что альбом London Town[16] все еще в проигрывателе, пластинка так и крутится с тех пор, как папа ее поставил, хотя музыка закончилась давным-давно. Мы стараемся не допускать холостого вращения пластинок – игла может прорезать бороздки и со временем испортить винил, – но вечер выдался таким хлопотным, что это вылетело у меня из головы.

Я отворачиваюсь от Элли, пока она раскладывает медиаторы в виде цветка, и открываю крышку проигрывателя.

И замираю.

На пластинке какой-то посторонний предмет. Шарик… или камешек… или что-то еще. Вращается, вращается, вращается прямо под иглой.

Я поднимаю иглу. Диск вращается еще мгновение, прежде чем останавливается, и таинственный объект попадает в фокус.

– Что за… – Я вытаскиваю его из проигрывателя.

Это двадцатигранная игральная кость, точно такая, как у меня и моих друзей, когда мы рубимся в «Подземелья и драконы».

Хотя не совсем. Дайсы[17], которые мы используем, в основном сделаны из смолы или акрила. Разве что Рассел раскошелился на дорогой набор из камня, на зависть всем нам.

Но это. Это что-то другое. Кубик тяжелый, будто каменный, слегка матовый, но отливает темно-красным. Как рубин или гранат. Цифры на каждой грани поблескивают нежным золотом, а их угловатые очертания больше похожи на руны, чем на стандартные символы.

Словом, смотрится изысканно. Я никогда раньше не видел ничего подобного.

Но откуда он взялся?

Я оглядываю всех вокруг, от Элли и Прю до своих родителей. Все смотрят на Ари. Если кубик предназначался мне как подарок, который я должен найти, то тот, кто его оставил, похоже, не наблюдает за моей реакцией.

Но нет, это не могло быть подарком от родных. Этот дайс, должно быть, стоит сотню долларов или больше, а моя семья не отличается легкомысленной расточительностью. И все же это явно подарок для меня, верно? Кто еще настолько обрадовался бы, получив такую вещицу?

Я собираюсь расспросить своих, как только Ари закончит выступление, а пока прячу кубик в карман и убираю пластинку Wings в ее рукав, а затем и в конверт. Мое внимание привлекает изображение на обложке альбома. Храм, который я нарисовал на флаере, чем-то напоминает одну из башен Лондонского моста на заднем плане.

Я кладу альбом на прилавок, где Элли превратила цветок из медиаторов в подобие девичьей фигуры в платье. По крайней мере, мне так видится. Рисунки из медиаторов довольно абстрактны.

Я хватаю флаер с наброском храма для предстоящей рекламной кампании.

Храм… Маккартни?

Храм… сэра Пола?

Храм… Крыльев?

Я постукиваю карандашом в такт музыке. И тут меня осеняет.

Я записываю название вверху листовки.

Храм Лондонтауна.

Я вглядываюсь в надпись, затем стираю ее и заменяю следующей:

Храм Ландинтона.

Как будто не ужас-ужас. Во всяком случае, ничего лучшего пока не придумалось. Но мне и не нужно принимать окончательное решение. Я могу позволить судьбе решать за меня.

Я достаю из кармана причудливый кубик и кручу его в пальцах, любуясь игрой света на гранях. Пару лет назад у меня был период, когда я постоянно носил с собой дайс и прибегал к его помощи в принятии решений. Метод, кстати, оказался эффективнее, чем можно подумать. Не знаешь, что заказать из меню? Бросай кубик и выбирай блюдо по номеру, который выпадет. Не можешь решить, какую книгу из стопки TBR[18] прочитать следующей? Бросай кубик и отсчитывай вниз по списку. Сомневаешься, сколько коробок печенья купить у девочек-скаутов? Пусть ответит игральный кубик.

Я лишь хочу сказать, что принимать решения самому довольно непросто.

На сцене Ари допевает последний припев. Публика в восторге. Мама подпевает, и к ней присоединяется еще несколько человек. Подключив любовь, сможем так тряхнуть! Чувствуешь, как взрывается комета?

Я провожу большим пальцем по острым краям кубика, мысленно загадывая, что любое число, превышающее десятку, официально утвердит новое название храма. Если число окажется меньше, я начну с чистого листа.

Я бросаю кубик, пока Ари поет последнюю строчку. Если повезет…

Кубик катится по моему рисунку, по прилавку и останавливается прямо на обложке альбома.

Передо мной посверкивает золотом «двадцатка».

–Вот это да,– бормочу я.– Критический удар[19].

Решено. Храму Ландинтона – быть.

Последние аккорды гитары затихают под аплодисменты публики, когда я снова хватаю дайс.

– Что это? – спрашивает Элли.

– Игральный кубик с двадцатью гранями. Нашел его только что.

– Не это. Вот это. – Элли показывает на листок бумаги, торчащий из конверта альбома «Город Лондон».

– Понятия не имею. – Я вытаскиваю бумажку за уголок, в то время как на сцене Ари забирает у Прю планшет и вызывает следующего исполнителя.

Я рассматриваю листок. Это небольшой постер с тем же изображением, что и на обложке альбома, включая Лондонский мост на заднем плане.

С одним заметным отличием.

На нем имеется автограф, нацарапанный синими чернилами прямо под названием альбома. Подпись неразборчива, но готов поспорить, что я различаю буквы «П» и «М» и…

– Боже… – Я поднимаю глаза на Элли, которая с любопытством наблюдает за мной. – По-моему, это автограф Пола Маккартни.

Она широко распахивает глаза. В нашей семье даже пятилетний ребенок знает, кто такой Пол Маккартни.

Неужели автограф подлинный? Знают ли об этом мои родители? Конечно, если бы знали, то поместили бы его в рамку или под стекло, верно?

– Мы покажем это маме и папе, когда все уйдут. – Я аккуратно засовываю постер обратно в альбом. – А пока спрячу в подсобке.

Снова сунув кубик в карман, я уношу альбом в подсобное помещение, заставленное стеллажами с пластинками, которые еще нужно каталогизировать и оценить, и коробками с новым мерчем. Здесь же ютится папин крохотный, вечно захламленный стол.

Я оставляю альбом поверх вороха почты и уже поворачиваюсь, чтобы уйти, когда вдруг задеваю рукой любимую папину термокружку, ненадежно стоящую на стопке книг.

Дальше все происходит как в замедленной съемке. Кружка кренится. Кофе выплескивается через край. Альбом с только что обнаруженным автографом в опасной близости, всего в нескольких дюймах.

Мое тело реагирует инстинктивно. Словно со стороны я наблюдаю, как одна рука отодвигает альбом, а другая хватает тряпку с ближайшей полки и подкладывает ее под падающую кружку. Остатки холодного кофе проливаются на тряпку, что дает мне долю секунды на то, чтобы вызволить пластинку.

Я резко выдыхаю, изумленно глядя на тряпку, насквозь пропитанную кофе. Несколько капель упало на стопку писем, но беглый осмотр конверта с пластинкой подтверждает, что она не пострадала.

Я смеюсь, немного сбитый с толку.

– Да уж, повезло так повезло!..

На самом деле все это как будто на грани чуда. Я даже не знал, что рядом валялась тряпка. Как мне…

Качая головой, я возвращаю альбом на полку, где ему ничто не угрожает, ставлю на место кружку и вытираю капли пролитого кофе.

Сердце стучит ровнее, и, сунув руки в карманы, я возвращаюсь в зал, чтобы дослушать концерт. Возможно, это просто всплеск адреналина, но, клянусь, кубик пульсирует под моей ладонью.

Глава третья

Магазин закрыт, но Ари и моя семья все еще здесь, как и Квинт, который держит на руках полусонную Элли. (Когда Квинт и Прю начали встречаться, Элли первая присвоила ему почетный титул Старшего брата.) Все толпятся в маленькой подсобке, наблюдая за тем, как я осторожно вытаскиваю постер, который мы с Элли обнаружили в альбоме «Город Лондон». Я передаю находку отцу, и он с благоговением подносит листок к свету.

–Сэр Пол,– с придыханием произносит Ари, и все тотчас подаются вперед, чтобы лучше разглядеть автограф. Каракули синими чернилами, закольцованные буквы «П» и «л», резко взмывающую вверх «М» и поникающую «и», словно написанную вдогонку.

Прю достает свой телефон и спустя мгновение задумчиво кивает.

–Да, похоже на то.– Она показывает экран, заполненный автографами Пола Маккартни. Иногда он подписывается просто «Пол», иногда добавляет букву «М» или пишет фамилию полностью, но в любом варианте почерк выглядит одинаково.

– Пожалуй, мне следовало бы надеть перчатки, – говорит папа, бережно выкладывая постер на закрытую коробку, чтобы мы все могли рассмотреть автограф.

– Ты не знал, что он подписан? – спрашиваю я.

–Понятия не имел,– признает папа.– Эта пластинка принадлежит мне уже много лет. Я даже не думал, что сохранился прилагаемый к ней оригинальный постер, не говоря уже… о таком.

– Это была первая пластинка, которую мы поставили, когда открыли магазин, – подсказывает мама. – Помнишь? Ты еще называл ее своим счастливым альбомом.

– Похоже, ты угадал, – замечает Пенни.

Папа смеется, качая головой.

– Это невероятная находка, Джуд.

– Элли первая заметила, – говорю я. – Листок просто выскользнул из конверта.

– Не исключено, что это подделка, – вмешивается Прю. – Интересно, можно ли проверить подлинность? – Она все еще ищет что-то в своем телефоне и теперь показывает нам сайт, где продаются сувениры с автографами «Битлз». – Если этот автограф настоящий, он может стоить тысячи долларов.

–Мы не можем его продать! – в ужасе восклицает папа.

Прю закатывает глаза.

– Конечно, мы не собираемся его продавать. Мы вставим автограф в рамку и повесим на видное место. Но разве тебе не хочется знать, сколько это стоит? И, если у нас когда-нибудь возникнут финансовые трудности, что ж… – Она пожимает плечами. – Хорошо, когда есть выбор.

– Было бы неплохо показать это профессионалу, – подхватывает мама.

–Теперь мы можем идти домой?– слышится приглушенный голос Элли, уткнувшейся в грудь Квинта.– Я устала.

– Да-да. Мы уходим, – спохватывается мама и обнимает Ари. – Ты была великолепна сегодня, милая. – Она вешает сумочку на плечо и забирает Элли у Квинта.

– Мне тоже пора домой, – говорит Ари. – Увидимся во вторник.

– Постойте, есть еще кое-что. – Я лезу в карман и достаю красный кубик.

Пенни широко распахивает глаза.

–Какой красивый.

– Да. Я просто хотел поблагодарить того… от кого бы это ни было. – Я обвожу всех глазами. Маму и папу. Пенни и Элинор. Прю и Квинта. Ари. Все они с недоумением смотрят на меня, затем переглядываются. И, наконец, дружно пожимают плечами.

– Серьезно? – удивляюсь я. – Никто из вас не оставлял это для меня? Он лежал на диске проигрывателя, под крышкой. Его не могли положить туда случайно.

– Впервые вижу, – говорит Прю, и все остальные тоже качают головами.

– Кто нашел, берет себе, – весело щебечет Пенни.

– Верно. – Я засовываю кубик обратно в карман. – Думаю, сегодня у меня просто удачный день.

* * *

Следующим утром я выползаю из своей комнаты, оборудованной в подвале, и застаю Прю, Люси и Пенни за завтраком на кухне. Они уплетают черничные маффины из «Костко». Люси, когда видит меня, вынимает из уха наушник, другой болтается на шее.

–Давай-ка проясним,– начинает она, прежде чем я успеваю присесть.– Ты только что нашел пластинку с автографом Пола Маккартни? Вот так… случайно?

– На самом деле это постер. И все выглядит довольно странно. – Я бросаю рюкзак на скамейку и устраиваюсь рядом с Прю.

– И мама с папой не знали об этом? – не унимается Люси. – Как такое возможно?

Пенни отправляет в рот еще кусочек, крошки рассыпаются по столу.

– Папа сказал, что эта пластинка у него уже давно.

– Не говори с набитым ртом, – отчитывает ее Люси, но не отрывает от меня недоверчивого взгляда. – Как же ты его нашел?

– Он был в конверте альбома. И выскользнул, когда я собирался вернуть пластинку на место.

– Хм. Как думаешь, в магазине могут быть спрятаны еще какие-нибудь сокровища?

–Не знаю. Мы всегда проверяем бэушные альбомы, когда люди приносят их на продажу. Думаю, это была чистая случайность. А еще я нашел это прошлым вечером. – Я показываю ей кубик, который машинально сунул в карман, когда одевался.

У Люси загораются глаза, но быстро тускнеют.

– О. Я думала, это драгоценный камень, а не один из твоих геймерских дайсов.

Тогда ясно, что кубик не от нее, хоть я и не ожидал иного.

Я убираю кубик и тянусь за последним маффином, но крошечная ручка опережает меня. Элли, все еще в пижаме с черепашками-ниндзя, которую я подарил ей на день рождения, прижимает маффин к груди и сердито смотрит на меня.

– Мой!

Я зыркаю на нее, впрочем, не так строго.

– Подбросим монетку?

Она обдумывает предложение.

– Идет, – соглашается она и поворачивается, чтобы достать двадцатипятицентовик из банки у плиты.

Я убежден, что «это нечестно» – первые произнесенные Элли слова. Вот уже сколько лет они звучат как мантра. Пенни взяла кусок пиццы побольше? Это нечестно! Люси разрешено выбрать две песни по дороге в школу, а ей – только одну? Это нечестно! У какого-то ребенка на YouTube появился новейший набор кукол из серии «Мой маленький пони», а у нее такого нет? Это! Нечестно!!!

И вот, больше не в силах это слышать, Прю не так давно познакомила ее с замечательным методом подбрасывания монетки в случае, который оставляет окончательное решение за вселенной. С тех пор Элли помешана на этой игре, позволяя монетке выбирать все на свете, начиная с того, в какую настольную игру мы будем играть, и заканчивая тем, можно ли посмотреть еще одну серию мультика «Глиттер Форс», прежде чем готовиться ко сну. Это приводит к мирному компромиссу… как правило.

– Ладно. – Я забираю у нее монету. – Выбирай.

– Решка!

Она всегда выбирает решку.

Я подбрасываю монету, ловлю и, прижимая к предплечью, показываю сестренке.

– Орел.

Она недовольно морщит носик, но не спорит. В конце концов, воля вселенной – это воля вселенной. Все еще дуясь, она возвращает маффин на тарелку.

– Давай так, – предлагаю я, хватая нож для масла. – Я отдам тебе половину. Но сначала тебе нужно пойти одеться и собраться в школу.

Она делает кислое лицо, но поворачивается и бежит вверх по лестнице в свою комнату.

– И не мешкай! – кричит ей вслед Прю. – Мы не хотим опаздывать!

– Сегодня мы ее отвозим? – спрашиваю я, разрезая маффин пополам.

– Мама попросила. Ей нужно разобраться с кучей бухгалтерских дел, – объясняет Прю.

Мы с Прю получили водительские права через неделю после нашего дня рождения, но никто из нас не может позволить себе собственную машину, поэтому нам разрешают садиться за руль и отвозить сестер в школу и обратно только на мамином минивэне. В остальное время мы либо ездим на велосипедах, либо полагаемся на Ари, которая катает нас на своем гораздо более крутом, хотя и сомнительной надежности универсале эпохи шестидесятых.

Минутой позже заходит мама и направляется прямиком к кофеварке.

– Доброе утро, мои милые дети. – Она наливает себе кофе. – Вы сделали домашние задания? Пенни, ты собрала себе завтрак?

Обычная утренняя рутина – у мамы встроенный список дел, с которыми мы должны справляться самостоятельно, но она все равно следит за их выполнением. Завтраки, домашние задания, разрешения на экскурсии, которые нужно подписать, чистка зубов, аккуратные прически, обязательные носки. (Пенни с младенчества питает отвращение к носкам и готова на все, лишь бы улизнуть из дома без них.)

Когда мы все проходим проверку, мама кивает нам с Прю.

– Спасибо, что отвезете сегодня Элли.

–Нет проблем.– Я доедаю последний кусочек своего маффина, а половинку для Элли кладу в миску, чтобы сестренка могла полакомиться в дороге. Мы все выскальзываем из кухни как раз в тот момент, когда Элли с грохотом спускается по ступенькам в полосатом платье, леггинсах с леопардовым принтом и в ковбойских сапогах. Рюкзак с котиками Hello Kitty подпрыгивает у нее за спиной. Еще на ней пушистые митенки, хотя сегодня обещали градусов восемьдесят[20]. Ума не приложу, зачем ей вообще митенки. Здесь никогда не бывает настолько холодно, чтобы мерзли руки. Но мы все привыкли к модному выбору пятилетней Элли, поэтому никто ничего не говорит.

– Чур, я на переднем сиденье, – заявляет Пенни.

– Разве ты не сидела впереди в пятницу? – возражаю я, протягивая маффин Элли. – Уверен, что теперь моя очередь.

– Бросим монетку?

Никуда от этой монетки не деться. Пенни выбирает сторону с орлом. Выигрываю я.

За этим следует спор о том, кому выбирать, что мы слушаем в дороге. Выбор монетки падает на Люси. Когда мы впятером забираемся в минивэн, она подключает телефон к Bluetooth и врубает один из своих любимых подкастов, что-то об исследовании космоса. Элли стонет.

Как только Прю выруливает на улицу, у меня тренькает телефон.

Ари: Я все думаю о твоем загадочном кубике. Как по-твоему, это мог быть подарок от эльфов музыкального магазина?

Джуд: О да, наверное. Обожаю этих ребят.

Ари: Они – лучшие.

Джуд: Или, может, ты напела его своей магией барда пятого уровня.

Ее ответ приходит не сразу, три точки появляются и исчезают несколько раз подряд.

Ари: Я только начинаю открывать свою силу.

Я смеюсь, и Прю бросает на меня любопытный взгляд.

– С кем переписываешься?

– С Ари. Ей интересно, выяснил ли я, кто оставил кубик.

Она переводит взгляд с моего телефона на пустой экран своего смартфона. И как будто что-то подозревает, но ведь не все должно публиковаться в групповом чате.