Секретный архив майора Пронина

– Фанатик?

– Конечно. Он же здесь почти смертник. Но не робеет, выполняет свою миссию. И не думай, что только с нашей стороны есть люди, готовые отдать жизнь за правое дело. Они-то тоже считают, что борются за правое дело… А если бы они не умели сражаться – мы бы давно взяли Сеул. И никакие американцы нам не помешали бы.

Петренко смотрел на Пронина, как на пророка. Давно он не слыхал от отцов-командиров таких уважительных слов о противнике.

– А он может убить Кима?

– Нет, – твердо ответил Пронин. – Вот этого я ему не позволю. Такой человек должен жить. Мы в Корее второго Кима вряд ли найдём.

Петренко посмотрел на Ивана Николаевича с еще большим восторгом. И нисколько не сомневался, что генерал не хитрит и не впадает в браваду. Но на всякий случай спросил:

– А как же – «незаменимых у нас нет»?

– А я эту истину не отменяю. Но она не всегда и не на всех распространяется. Как и любая истина. Диалектика! Гегель, Маркс. Изучал?

Петренко покраснел, как рак:

– Да, конечно, изучал. Не скажу, что всё читал от корки и до корки.

– Еще наверстаешь. Только уважай книгу, не относись к ней свысока.

В то время Ким Ир Сен жил подчеркнуто скромно, не раздражая соратников налаженным «барственным» бытом. Ведь они боролись «против буржуев». Его резиденция расположилась в богатом купеческом доме, но роскошную обстановку оттуда убрали – и обставили комнаты в солдатском духе, развесив по стенам портреты Маркса, Ленина, Сталина и Мао. На самом почетном месте висела огромная, раскрашенная фотография Ким Ир Сена в обществе Сталина, в кремлевском кабинете. Советский вождь добродушно улыбался в усы. Вечером он созвал у себя штаб – человек пятнадцать. И корейцев, и русских. Говорили о положении на фронте, об активности американской разведки.

Но в разгар совещания Ким Ир Сен сделал величественный жест – и все, кроме Пронина, покинули зал.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине. Я знаю, что вы участвовали в борьбе с американцами, внедряли в США агента, который успешно действует до сих пор и помогает нам.

Пронин скромно кивнул.

Ким продолжал:

– Я знаю и другое. Вы боролись с японцами, хорошо работали в Манчжурии, в Харбине.

– Да, это правда.

– И я начинал свой боевой путь в Манчжурии. Вместе с советскими товарищами, которые помогали нам сражаться за свободу против японских крыс.

– Об этом знает весь мир, товарищ Ким, – Пронин попытался дипломатично польстить.

Ким в ответ наклонил голову, как будто смутился. Неужели он еще умел смущаться? Или считал Пронина таким осведомленным человеком, перед которым глупо задирать нос и хвастаться?

– Вы хотите поймать американского агента на живца? Спровоцировать их реакцию? Это задумано хитро! – Ким, наконец, перешел к главному. – Но почему вы хотите сыграть роль предателя? Наши тюрьмы не слишком комфортабельны, товарищ Пронин. А играть придется до конца, без театральной бутафории.

– А я всю жизнь стараюсь действовать без бутафории, товарищ Ким.

– И товарищ Сталин в курсе?

– Мой план согласован с товарищем Игнатьевым, а он ежедневно получает указания лично от товарища Сталина.

Ким посмотрел на Пронина с завистью:

– Иерархия! Вот что помогает вам побеждать. Когда-нибудь я и в Корее создам что-то похожее. Каждый винтик должен знать свое место, выполнять свою важнейшую роль. Из таких винтиков и состоит механизм народного государства.

– Согласен с вами, товарищ Ким. И товарищ Сталин с вами бы согласился. Но, наверное, кое-что добавил бы. Очень важно умение маневрировать, тонко чувствовать главные задачи государства и чаяния народного большинства.

Ким продолжил – в тон Пронину:

– Не быть рабом истории, а плыть на её гребне. Согласны?

– Согласен.

– И все эти убеждения толкают вас в нашу тюрьму? У меня о вас сердце болит. Не скомпрометирует ли вас это дело?

– Не волнуйтесь, товарищ Ким. Этого просто требует наша служба. Иначе я не могу выполнить задание в срок и быстро восстановить вашу личную безопасность. А скомпрометировать разведчика делом, которое может стать ловушкой для противников, невозможно. Даже если агент не клюнет…

Пронин видел в Киме упрямство, свойственное большим политикам. Он уже привык к власти, к ответственности. И прилежно пытался разобраться в том, что оставалось вне его понимания.

Ночью Коровин получил от Полюса всё, что требовалось. Шифровку, ключ к которой у наших чекистов имелся. Это письмо полностью раскрывало «давние связи» Пронина с американской разведкой. Коровин подготовил и другие документы – все, что поручил ему Пронин.

На следующий день, без промедлений, Петренко в сопровождении ребят из полка охраны Ким Ир Сена арестовал Пронина. В этом отряде присутствовали все подозреваемые, все новенькие. Но не только они, чтобы всё ещё не известный нам агент не насторожился. Петренко при всех громко зачитал обвинение по-русски. Его корейский помощник не менее уверенно повторил каждое слово на своем родном языке. «За сотрудничество с американской разведкой, гражданин Пронин, вы задержаны. Отныне вы лишаетесь все прав нашего гостя плоть до выяснения всех обстоятельств дела».

– Какого дела? – возмутился Пронин. – Я консультант товарища Кима!

– Бывший консультант. Перехвачена ваша переписка с американским шпионом с той стороны. Он заметная фигура в американской армии. Есть все основания считать вас одним из организаторов покушения на товарища Кима.

– Какая-то чушь! Я только недавно приехал.

– Установлено, что вы действовали дистанционно, отдавая приказания своим людям.

– Каким еще моим людям? – свирепо вскричал Пронин.

– А вот это мы и выясним.

Весь этот диалог прилежно переводился на корейский.

Через полчаса Пронин уже пребывал в самой настоящей одиночной камере, на жесткой скамье, в полуметре от небольшой выгребной ямы. «Пожалуй, в более омерзительном месте я еще не бывал, – усмехнулся Пронин. – Не позавидуешь настоящим американским шпионам, если они проводят в этом отеле по многу дней».

Дальше действовать предстояло прежде всего Коровину и Петренко. Коровин постоянно крутился в полку охраны, находил предлоги, чтобы пообщаться с новобранцами – мол, чертовски хочется поупражняться в корейском. Но все они оказались не слишком разговорчивыми парнями. В конце концов он зачем-то пригласил к себе в избу – на чашку «настоящего китайского чаю» – одного из них, родственника товарища Кима.

Но даже за чаем тот только улыбался, отмалчивался и односложно отвечал на вопросы.

– Вы всю жизнь мечтали защищать товарища Кима и революцию?

– Да!

– Что скажете о русских товарищах по оружию?

– Отличные парни!

Вот так и не более того.

Они выпили по чашке чая, и гость, улыбаясь, ретировался.

Петренко, учитывая особую опасность гражданина Пронина, приказал охранять его камеру лучшим из лучших – телохранителям Ким Ир Сена. В первую очередь новеньким, которых еще не допускают до персоны вождя. Это выглядело вполне логично.

На дальних подступах там стоял военный пост, а неподалеку от камеры установили деревянную будку с двумя удобными стульями – для тех самых охранников.

Вечером Петренко подошел к Коровину:

– Что-то ты, брат, суетишься. Так врага и вспугнуть недолго.

– Идея у меня.

Петренко скептически махнул рукой, но выслушал московского гостя.

– В том каменном амбаре, где располагается тюрьма, на железной крыше есть укромное местечко.

– Хочешь подежурить? Как Иван-дурак в сказке о Коньке-Горбунке?

– Лично я готов. А потом сменяться будем. Думаю, они быстро начнут действовать. Пронин хорошо всё придумал.

Петренко усмехнулся.

– Пронин – человек бывалый. И разработал операцию действительно грамотно. Но я не уверен, что ему не придется сидеть в этом сортире дней десять-двадцать. В нашем деле главное – ждать.

– Вот я и готов ждать всю ночь.

– Ну, охота пуще неволи, – Петренко криво улыбнулся. Не нравились ему постоянные инициативы Коровина, которого явно захватил охотничий азарт.

В караул в первую ночь как раз отправили двоих новеньких – Долговязого и Спринтера.

Не успело стемнеть. а Коровин уже занял место на крыше. Оттуда его не было видно – там торчала труба от давно не работавшей печи. Зато он, через щель в крыше будки, мог наблюдать за охранниками. Ведь у них горел свет – керосиновая лампа с широким фитилем. В непроглядной тьме пхеньянской ночи она казалась яркой звездой.

По фрагментам фигур он видел всё: два молодых парня сидели в своей будке молча, как изваяния. Долговязый вытянул вперед ноги – и застыл. Оба не курили, не переговаривались. Это вообще свойственно лучшим корейским бойцам – скромность и культ дисциплины. Но что кроется за этой скромностью – не всегда понятно. Кто-то ведь убил Григорьева… Кто-то замышляет покушение на Кима… Кто-то работает на два фронта… А точнее – на американского хозяина.

Коровин всматривался. Глаза привыкали к темноте, он уже легко различал созвездия. А охранники всё сидели в неизменных позах. Как каменные. Спят они, что ли? Но у одного точно блестел глаз, это было видно. Спят с открытыми глазами?

Так прошло часа два. Коровина уже самого тянуло в сон, а картина не менялась.

Тем временем Пронин сидя дремал на своей жалкой лавке, привыкнув к зловонию и сырости.

И тут у Долговязого, видимо, наконец, затекли ноги. Он встал, вышел из будки. Спринтер на это никак не отреагировал, продолжал сидеть в прежней позе. Стал прохаживаться рядом с железной дверью. Потом слегка подтолкнул ее ногой – совершенно бесшумно. Резким движением достал из-за пазухи длинный ключ, открыл дверь – совсем без скрипа, видимо, смазали ее накануне.

Теперь надо было спуститься в подвал, открыть еще одну дверь – и добро пожаловать в камеру Пронина. Коровин спрыгнул с крыши – с противоположной стороны. Обошел вокруг амбара, сделал шаг в приоткрытую дверь – и… Долговязый накинул ему на горло шелковую нить. Коровин опустился на колени, чтобы перебросить врага через голову вперед. Но нить стянулась молниеносно. Он даже не захрипел – умер на месте, продержавшись несколько секунд.

Долговязому понравилось, что русский чекист следил за постом. Значит, Пронин действительно наш человек, американский. Русские бы не доверили такого человека корейским охранникам – вот и выставили этого, ныне покойного. Теперь нужно действовать быстро. Но нет. Сначала – подстраховаться. Долговязый вышел из амбара, обошел его, осматриваясь. Никого. Вернулся, спустился в подвал. Вот она, последняя дверь. Ключ у него есть. Но сначала задвижка. Он заранее везде накапал масла. Теперь ключ. Черт возьми, сколько здесь оборотов. Два? Три? Дверь открылась. На этот раз с шумом. Пронин продрал глаза.

– Господина Пронин! Я вывел вас на свободу.

Да, Долговязый говорил по-русски.

Пронин не суетился, сидел чинно.

– Как тебя зовут?

– Ли. Я китаец.

– На кого работаешь, Ли?

– Я жил в Манчжурия. У нас высадились американские летчики еще в сорок пятый год.

– И с тех пор ты работаешь на них?

– Да, меня держали в корейской армии.

– Ты знаешь, что с этой минуты поступаешь в мое командование?

– Да, да, я читал.

– У тебя есть где скрыться-то?

– Надежное место!

Пронин привстал.

– Ну, пошли, мистер Ли.

– Надо торопиться, бегом, бегом, господина.

Они выбежали на улицу. Пронин бросил взгляд на убитого Коровина, еле сдержался, чтобы сразу не пристрелить этого Долговязого. Вокруг – никого. Ли прыгнул в заросли, Пронин за ним – и они трусцой направились в сторону гнилого озера.

– Стой, Ли, мне отдохнуть надо.

Они остановились.

– И осмотреться. Первое. У тебя должно быть оружие для меня.

Ли удивился, но покорно протянул Пронину свой пистолет.

– А зачем ты этого несчастного Григорьева убил? Чуть всё дело не испортил. Был же приказ к Киму подобраться, – импровизировал Пронин.

– Он меня подозревал. Следил. Вот этот секретный дом, куда мы идем, он отследил. А там американец. Но не успел никому сказать. Я убил его.

– Что за американец? Мне не докладывали? – Пронин гневно поднял брови.

– Из военной разведки. О наших делах не в курсе. Его корейцы поймали, хотели расстрелять, я спас. Подозрения это не вызвало. Он ранен, живет там. Выхаживаю его. Я о нем никому не докладывал.

– Понятно. Молодец, правильно сделал, что взялся его выхаживать. Доложу об этом. За меня тебе много отвалят. За этого из военной разведки еще добавят. Ты счастливчик, Ли.

Они добрались до лачуги, затерянной где-то в перелесках, на подступах к Пхеньяну. Приземистая сторожка, крытая соломой. И дух неприятный, болотный. Здесь всё гнильцой пропахло.

Ли присвистнул – видимо, давал знак раненому американцу. Но ответа не последовало.

– Я приведу вас, господин Пронин, и уйду. Еда там есть. А я должен дежурить.

– Как объяснишь убийство двоих товарищей?

– Опиум приму. Будто меня одурманили.

– Их убили, а тебя одурманили – как-то неубедительно.

– А что делать?

– Ранение хотя бы изобрази.

– Понял, – вздохнул Ли, – прострелю себе левую руку. Я правша.

Пронин вошел в лачугу, сразу прилег на тахту.

Ли почтительно налил ему в плошку воды, показал под столом на корзинку с продовольствием и молча удалился.

Пронин утолил жажду, с шумом поставил глиняную плошку на стол. Из соседней комнаты слышались хриплые стоны. Потом американец, видимо, приподнялся и, опираясь на палку, пошел поглядеть на нового знакомого. Скрипучая дверь открылась – и в комнату, прихрамывая, вошёл человек в одних штанах, с перебинтованным плечом.

Пронин бросил на него косой взгляд. Да, такое случается редко. Может быть, раз в жизни. Этого американца он встречал много лет назад, в Харбине, когда вёл дела с японским полицейским чином… Американец был торговым агентом, звали его тогда Тедди Джексон, мы подозревали его в работе на разведку. И он несколько раз встречался с Прониным и, возможно, знал о нём больше, чем нужно.

Американец изобразил улыбку. Но его пожелтевшие от лекарств глаза не смеялись. Он явно побывал в тяжелой переделке, получил несколько ранений. С помощью палки он с трудом разместился в кресле.

– Хэлло, товарищ Пронин. Только не вздумайте дергаться, – сказал Тедди сипло. – Да, я всё знаю о вас. Видимо, наш длинный друг попал в вашу ловушку? Он мне говорил, что поймали какого-то русского, работающего на нас. И отправился его выручать. Тогда он не назвал мне вашу фамилию… Вы не можете работать на нас, это исключено.

– Ну кто же в разведке способен дать стопроцентную гарантию верности? – со скептической усмешкой спросил Пронин.

Американец сузил почти безжизненные глаза – как будто хотел походить на уроженца здешних мест.

– Бросьте, Пронин. Вы уже в чинах, седеть начали. В той истории в Харбине вы многих переиграли. На такое способны только фанатики. Ли просто идиот, что купился на простую приманку. Но теперь вы в наших руках. И мы немало запросим за вашу жизнь. Что, Пронин, неожиданный получился конец блестящей карьеры? Так бывает, Пронин. Не вы первый, не вы последний. Моей карьере тоже конец. С такими ранениями остается только доживать на ранчо. Так хотя бы заработаю напоследок.

– А почему вы считаете, что я в ваших руках, а не наоборот?

– Да вот почему, – Тедди выстрелил. Толи рука дрогнула, толи он просто палил наугад, но пуля чиркнула Пронина по руке, порвала рубашку и даже не ранила. Поцарапала и только.

Видимо, почти обезумевший американец хотел доставить на ту сторону раненого Пронина – и требовать с советской стороны выкуп.

Что делать? Пронин незаметным, давно отработанным быстрым движением вытащил ствол, который получил от Ли, направил его на американца:

– Тедди, тебя ведь так звали, насколько я помню? Ты сильно сдал. Я уж не промахнусь. И выкуп мне не нужен. На войне как на войне. Если хочешь увидеть свое ранчо – бросай кольт на три метра.

Американец сжал губы. Тихо выругался. Потом вскинул руку для выстрела, но Пронин оказался первым… Тедди вздрогнул и уронил на плечи пробитую, окровавленную голову.

Сколько крови в этой проклятой лачуге! С ним покончено. Что дальше? Самое грамотное – ждать здесь долговязого Ли. Но это несколько рискованно, Пронин решил подстраховаться. В сенцах он нашел канистру керосина. Окропил избушку, бросил зажженную спичку и ушел. Пристанище Ли сгорело дотла минут за двадцать.

Теперь нужно только найти Петренко, а уж он всё сделает. Но как выбраться из этого богом забытого предместья? Пронин пошел на дымящиеся трубы старой фабрики, которую приметил, когда они с Ли бежали из тюрьмы. Через пятнадцать минут он встретил велосипедиста, остановил его. По-русски этот парень ни говорил. Пронин попытался ему что-то объяснить, сунул пару монет. Парень ничего не понимал и крепко держал за руль свою «машину». Что делать? Пришлось отнять велосипед. На таком транспорте Пронин быстро добрался до резиденции товарища Кима.

Ринулся в кабинет Петренко. К счастью, по дороге ему не встретился Долговязый.

Пронин устало сел на лавку, Петренко выпучил на него глаза в изумлении.

– Долговязый Ли. Он сейчас рассказывает сказки следователю? Немедленно арестовать его. Не теряй ни минуты.

– Ночью на наш пост напали американцы, это они вас вызволили? Спринтера придушили в будке, а Долговязому руку прострелили.

– Вранье. Долговязый меня из тюряги вытащил. Он же и Спринтера убил. И Коровина, – Пронин склонил голову. – Умеет, сволочь, душить.

Допрашивали его корейцы – в присутствии Петренко и Пронина, на которого Ли поглядывал даже не озлобленно, а испуганно.

Он не отмалчивался, говорил прямо – и о своей многолетней работе на американцев, и об убийстве Григорьева и Коровина, о том, как придушил на посту своего товарища, и о задании убрать Кима, которое он получил.

– Они крепко меня держали. Если бы я не выполнил приказ – меня убрали бы в течение месяца. Уж от них не спрячешься. Меня американец курировал, агент Вилли. Вот, он знает, – Ли кивнул на Пронина.

Значит, Тедди превратился в Вилли. Мир его праху. А Долговязый продолжал:

– Вы не думайте, что здесь нет других американских агентов. Просто в окружении Кима их нет. А в армии, в милиции – достаточно.

– Кого вы знаете, назовите имена?

И Ли назвал имена. Троих арестовали в тот же день. Еще одного, самого бойкого, пришлось пристрелить, но и он ранил двоих.

Пронин спросил корейцев:

– А что, если он оговаривает честных людей? Нужна операция по проверке данных. Почему мы должны верить этой сволочи?

– Ничего. Лес рубят – щепки летят. Всех будет выкорчевывать.

Знакомая логика.

Пронин спросил Петренко:

– Ты разговаривал с Кимом? Что решено насчет Ли? Он паренек разговорчивый, я бы с ним поработал. Может приврать, но может и на важных птиц вывести.

Петренко грустно покачал головой:

– Ким сказал прямо: расстрелять. Два дня на допросы – и каюк. Возможно, вы сможете его переубедить. Ко мне он точно не прислушается. Время военное, поймали диверсанта, убийцу, агента с многолетним стажем. Таких здесь не оставляют в живых. Не принято.

– Я поговорю с ним.

Да Ким и сам – через помощника – позвал Пронина на аудиенцию.

В тужурке военного покроя – как Сталин – он с улыбкой ждал советского генерала. На этот раз Ким не только пожал Ивану Николаевичу руку, но и крепко обнял его.

– Вы спасли честь нашей республики. Примите соболезнования по поводу гибели вашего друга, товарища Коровина. Мы всегда будем помнить о нем как об одном из борцов за социалистическое будущее Кореи. Вечная память!

– Вечная память!

Они с минуту помолчали, вспоминая друга.

А потом Ким снова начал благодарить Пронина:

– Если бы не вы, этот подонок оставил бы еще длинный кровавый след. Ваша задумка, Иван Николаевич, оказалась просто гениальной!

– Спасибо на добром слове, товарищ Ким. Я честно служил и служу своей Родине и ее союзникам.

– Какой же подонок этот Ли! Выдавал себя за боевого товарища…

– Безусловно, он подонок. Я бы, наверное, даже покрепче выразился. Но, дорогой товарищ Ким, я бы сохранил ему жизнь. Он уже сейчас открыл немало полезных сведений. И может быть полезен в дальнейшем.

Ким немного нахмурился, стал что-то просчитывать в уме – и в конце концов сказал:

– Я могу дать ему месяц жизни. Месяц, не больше. И только по вашей личной просьбе, товарищ Пронин.

– По итогам моей командировки я напишу вам бумагу – руководство, как усилить личную охрану и контрразведку. Конечно, мы поможем вам в этом.

– А вот за это – моя особая благодарность, товарищ Пронин. Теперь моё сердце спокойно.

Ким сдержал слово. Долговязого не пристрелили, им на месяц занялся Петренко.

Утром Пронина ждал самолет. А вечером, накануне, его снова пригласил товарищ Ким – для еще одной беседы один на один, без свидетелей. Отличный горячий чай в традиционной корейской посуде, очень скромное угощение. Ким сам его выставил на низкий столик.

Молодой вождь Северной Кореи был настроен пооткровенничать.

– А что делать, если кругом предательство? Неужели прятаться, закрываться ото всех? – Ким говорил с волнением, он явно готовился принять важное решение.

– Правитель не может быть отшельником. Но думать о своей безопасности просто необходимо. Иначе… Иначе рано или поздно такой вот господин уничтожит и вас, и революцию.

– Я могу рассчитывать на долговременную помощь Советского Союза?

– Мы корейский народ никогда не обманывали. В СССР вас считают боевым товарищем, а мы таких не бросаем. Поможем не только хлебом, рублем и оружием, но и людьми, верными людьми. А эту американскую и японскую сволочь постараемся гасить еще на подлёте. Таких инцидентов, как убийство товарища Григорьева, нужно избегать всеми силами. У нас ведь и в Японии, и в американских лагерях, на юге Кореи, есть свои люди. Вам повезло, товарищ Ким, вы стали частью могущественного движения.

– Я никогда не забуду вашей помощи, товарищ Пронин. Никогда. Запомните, в Корее у вас есть верный товарищ. Друг.

– А у вас – в Москве!

Пронин оставил Киму свой домашний адрес.

В тот же вечер Ким написал письмо в Москву, в Кремль – в патетическом духе, придирчиво выбирая русские слова:

«Дорогой товарищ Сталин! Ваш посланец – генерал Пронин – оказал народу Кореи неоценимую помощь. Заговор империалистов полночью разоблачен, а их кровавые замыслы сорваны. Искренне благодарю вас за товарищескую поддержку. Мы продолжаем борьбу! И будем бороться, пока солнце социализма не воссияет над всей Кореей – свободной, как наше красное знамя!»

Сталин улыбнулся, прочитав эти строки. «Думаю, он удержится, этот товарищ Ким. А наших товарищей с Лубянки надо наградить. И генерал Пронин опять не сплоховал… Я уже не раз слышал эту фамилию».

Найти святого Луку!

Об этой истории сложено немало небылиц. Наш герой не любил афишировать своё участие в расследовании музейной кражи, которых, как известно, в Советском Союзе не было и быть не могло. Но теперь уже можно рассказать, как это было.

1

Иван Николаевич Пронин почти не был знаком с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Иногда они пересекались на приемах, на больших праздниках, но так ни разу и не поговорили по душам. Конечно, он знал, что её шутливо, хотя и не без уважения, называли Екатериной Третьей, знал, что она здорово выручила Хрущёва во время борьбы с молотовской группировкой и даже считалась любовницей неукротимого Никиты Сергеевича. Правда, в это Пронин решительно не верил. Фурцева была красива, кокетлива, царь Никита, конечно, мог позволить себе иной раз взять ее за талию, похлопать по заднице – но не более. Никаких свиданий, совместных путешествий наедине у них точно не было. Потом Хрущева отправили в отставку. Многим казалось, что и Фурцева не удержится в министерском кресле. Но новый партийный бонза – Леонид Ильич Брежнев – проявил великодушие к обаятельной, хотя и стареющей даме. Она осталась королевствовать в своем министерстве и относилась к советской культуре как к собственной вотчине, в которой ей всё знакомо. И вот пригласила Пронина на тайную аудиенцию… Почему? Гадать Иван Николаевич не любил. На всякий случай он изучил её досье, имевшееся в конторе. Кроме амурных увлечений – никакого компромата. Разве что дочь свою она любила слишком рьяно – и со временем могла на этом поскользнуться. Но пока всё было чисто.

Что ж, Пронин обрызгался бельгийским одеколоном, надел новый костюм – темно-серый, пошитый известным рижским портным, повязал галстук – и верный водитель Могулыч за пять минут доставил его в министерство культуры.

Худой, как жердь, и сутулый, как знак вопроса, помощник Фурцевой встретил его у подъезда, подхватил и почтительно провел к кабинету. В его глазах Пронин прочитал испуг затравленного зверька: как будто началась война или его начальнице грозила неминуемая отставка… Если дело действительно в отставке – он вряд ли мог помочь. Тягаться с Брежневым и Косыгиным из-за прекрасной дамы, даже если она министр культуры – дело бесполезное. Да еще и наказуемое. К тому же это не имеет отношения к профессии Пронина: внутрипартийными дрязгами он не занимался.