Арап Петра Великого

– Кто этот Валериан? – спросил встревоженный старик. – Неужели тот сирота, стрелецкий сын, что воспитывался у тебя в доме?

– Он сам, – отвечал Гаврила Афанасьевич, – на беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и черт меня догадал принять в свой дом проклятого волчонка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним, расплакалась, а он стоял как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, и я говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан, видно, нет. Решено: она выйдет за арапа.

Князь Лыков не противоречил: это было бы напрасно. Он поехал домой; Татьяна Афанасьевна осталась у Наташиной постели; Гаврила Афанасьевич, послав за лекарем, заперся в своей комнате, и в его доме все стало тихо и печально…

Неожиданное сватовство удивило Ибрагима по крайней мере столь же, как и Гаврилу Афанасьевича. Вот как это случилось: Петр, занимаясь делами с Ибрагимом, сказал ему:

– Я замечаю, брат, что ты приуныл; говори прямо: чего тебе недостает? – Ибрагим уверил государя, что он доволен своей участию и лучшей не желает.

– Добро, – сказал государь, – если ты скучаешь безо всякой причины, так я знаю, чем тебя развеселить.

По окончанию работы Петр спросил Ибрагима:

– Нравится ли тебе девушка, с которой ты танцевал минавет на прошедшей ассамблее?

– Она, государь, очень мила и, кажется, девушка скромная и добрая.

– Так я ж тебя с нею познакомлю покороче. Хочешь ли ты на ней жениться?

– Я, государь?..

– Послушай, Ибрагим, ты человек одинокий, без роду и племени, чужой для всех, кроме одного меня. Умри я сегодня, завтра что с тобою будет, бедный мой арап? Надобно тебе пристроиться, пока есть еще время; найти опору в новых связях, вступить в союз с русским боярством.

– Государь, я счастлив покровительством и милостями вашего величества. Дай мне бог не пережить своего царя и благодетеля, более ничего не желаю; но если б и имел в виду жениться, то согласятся ли молодая девушка и ее родственники? моя наружность…

– Твоя наружность! какой вздор! чем ты не молодец? Молодая девушка должна повиноваться воле родителей, а посмотрим, что скажет старый Гаврила Ржевский, когда я сам буду твоим сватом? – При сих словах государь велел подавать сани и оставил Ибрагима, погруженного в глубокие размышления.

Петр Великий. Немецкая гравюра 1723 года.

Оценивая деятельность Петра I, историк В. О. Ключевский, с одной стороны, не отрицал выдающейся роли первого российского императора и прогрессивного значения осуществленных им преобразований.

Но, с другой стороны, он подчеркивал элементы случайности и бесплановости в петровских реформах.

Говоря о ранней смерти Петра I, Ключевский отмечал, что Петр в детстве пережил сильное нервное расстройство, причиной которого был испуг во время кровавого бунта 1682 года против царских родственников Нарышкиных; это расстройство тяжело отразилось на здоровье Петра, вызвав, в частности, эпилептические припадки. Кроме того, часто повторявшиеся необузданные кутежи также надломили его здоровье.

«Жениться! – думал африканец, – зачем же нет? ужели суждено мне провести жизнь в одиночестве и не знать лучших наслаждений и священнейших обязанностей человека потому только, что я родился под пятнадцатым градусом? Мне нельзя надеяться быть любимым: детское возражение! разве можно верить любви? разве существует она в женском, легкомысленном сердце? Отказавшись навек от милых заблуждений, я выбрал иные обольщения – более существенные. Государь прав: мне должно обеспечить будущую судьбу мою. Свадьба с молодою Ржевскою присоединит меня к гордому русскому дворянству, и я перестану быть пришельцем в новом моем отечестве. От жены я не стану требовать любви, буду довольствоваться ее верностью, а дружбу приобрету постоянной нежностью, доверенностью и снисхождением».

Ибрагим, по своему обыкновению, хотел заняться делом, но воображение его слишком было развлечено. Он оставил бумаги и пошел бродить по невской набережной. Вдруг услышал он голос Петра; оглянулся и увидел государя, который, отпустив сани, шел за ним с веселым видом. «Все, брат, кончено, – сказал Петр, взяв его под руку. – Я тебя сосватал. Завтра поезжай к своему тестю; но смотри, потешь его боярскую спесь; оставь сани у ворот; пройди через двор пешком; поговори с ним о его заслугах, о знатности – и он будет от тебя без памяти. А теперь, – продолжал он, потряхивая дубинкою, – заведи меня к плуту Данилычу, с которым надо мне переведаться за его новые проказы».

Ибрагим, сердечно отблагодарив Петра за его отеческую заботливость о нем, довел его до великолепных палат князя Меншикова и возвратился домой.

Глава VI

Несчастная невеста

Тихо теплилась лампада перед стеклянным кивотом, в коем блистали золотые и серебряные оклады наследственных икон. Дрожащий свет ее слабо озарял занавешенную кровать и столик, уставленный склянками с ярлыками. У печки сидела служанка за самопрялкою, и легкий шум ее веретена прерывал один тишину светлицы.

– Кто здесь? – произнес слабый голос. Служанка встала тотчас, подошла к кровати и тихо приподняла полог. – Скоро ли рассветет? – спросила Наталья.

– Теперь уже полдень, – отвечала служанка.

– Ах боже мой, отчего же так темно?

– Окна закрыты, барышня.

– Дай же мне поскорее одеваться.

– Нельзя, барышня, дохтур не приказал.

– Разве я больна? давно ли?

– Вот уж две недели.

– Неужто? а мне казалось, будто я вчера только легла…

Наташа умолкла; она старалась собрать рассеянные мысли. Что-то с нею случилось, но что именно? не могла вспомнить. Служанка все стояла перед нею, ожидая приказанья. В это время раздался снизу глухой шум.

– Что такое? – спросила больная.

– Господа откушали, – отвечала служанка; – встают из-за стола. Сейчас придет сюда Татьяна Афанасьевна.

Наташа, казалось, обрадовалась; она махнула слабою рукою. Служанка задернула занавес и села опять за самопрялку.

Через несколько минут из-за двери показалась голова в белом широком чепце с темными лентами, и спросили вполголоса:

– Что Наташа?

– Здравствуй, тетушка, – сказала тихо больная; и Татьяна Афанасьевна к ней поспешила.

– Барышня в памяти, – сказала служанка, осторожно придвигая кресла.

Старушка со слезами поцеловала бледное, томное лицо племянницы и села подле нее. Вслед за нею немец-лекарь, в черном кафтане и в ученом парике, вошел, пощупал у Наташи пульс и объявил по-латыни, а потом и по-русски, что опасность миновалась. Он потребовал бумаги и чернильницы, написал новый рецепт и уехал, а старушка встала и, снова поцеловав Наталью, с доброю вестью тотчас отправилась вниз к Гавриле Афанасьевичу.

В гостиной, в мундире при шпаге, с шляпою в руках, сидел царский арап, почтительно разговаривая с Гаврилою Афанасьевичем. Корсаков, растянувшись на пуховом диване, слушал их рассеянно и дразнил заслуженную борзую собаку; наскуча сим занятием, он подошел к зеркалу, обыкновенному прибежищу его праздности, и в нем увидел Татьяну Афанасьевну, которая из-за двери делала брату незамечаемые знаки.

– Вас зовут, Гаврила Афанасьевич, – сказал Корсаков, обратившись к нему и перебив речь Ибрагима. Гаврила Афанасьевич тотчас пошел к сестре и притворил за собою дверь.

– Дивлюсь твоему терпению, – сказал Корсаков Ибрагиму. – Битый час слушаешь ты бредни о древности рода Лыковых и Ржевских и еще присовокупляешь к тому свои нравоучительные примечания! На твоем месте я бы плюнул на старого враля и весь его род, включая тут же и Наталию Гавриловну, которая жеманится, притворяется больной, слабой здоровьем… Скажи по совести, ужели ты влюблен в эту маленькую жеманницу? Послушай, Ибрагим, последуй хоть раз моему совету; право, я благоразумнее, чем кажусь. Брось эту блажную мысль. Не женись. Мне сдается, что твоя невеста никакого не имеет особенного к тебе расположения. Мало ли что случается на свете? Например: я, конечно, собою не дурен, но случалось, однако ж, мне обманывать мужей, которые были, ей-богу, ничем не хуже моего. Ты сам… помнишь нашего парижского приятеля, графа D.? Нельзя надеяться на женскую верность; счастлив, кто смотрит на это равнодушно! Но ты!.. С твоим ли пылким, задумчивым и подозрительным характером, с твоим сплющенным носом, вздутыми губами, с этой шершавой шерстью бросаться во все опасности женитьбы?..

– Благодарю за дружеский совет, – перервал холодно Ибрагим, – но знаешь пословицу: не твоя печаль чужих детей качать…

– Смотри, Ибрагим, – отвечал, смеясь, Корсаков, – чтоб тебе после не пришлось эту пословицу доказывать на самом деле, в буквальном смысле.

Но разговор в другой комнате становился горяч.

– Ты уморишь ее, – говорила старушка. – Она не вынесет его виду.

– Но посуди ты сама, – возражал упрямый брат. – Вот уж две недели ездит он женихом, а до сих пор не видал невесты. Он наконец может подумать, что ее болезнь пустая выдумка, что мы ищем только как бы время продлить, чтоб как-нибудь от него отделаться. Да что скажет и царь? Он уж и так три раза присылал спросить о здоровье Натальи. Воля твоя – а я ссориться с ним не намерен.

– Господи боже мой, – сказала Татьяна Афанасьевна, – что с нею, бедною, будет? По крайней мере пусти меня приготовить ее к такому посещению. – Гаврила Афанасьевич согласился и возвратился в гостиную.

– Слава богу, – сказал он Ибрагиму, – опасность миновалась. Наталье гораздо лучше; если б не совестно было оставить здесь одного дорогого гостя, Ивана Евграфовича, то я повел бы тебя вверх взглянуть на свою невесту.

Корсаков поздравил Гаврилу Афанасьевича, просил не беспокоиться, уверил, что ему необходимо ехать, и побежал в переднюю, не допуская хозяина проводить себя.

Между тем Татьяна Афанасьевна спешила приготовить больную к появлению страшного гостя. Вошед в светлицу, она села, задыхаясь, у постели, взяла Наташу за руку, но не успела еще вымолвить слова, как дверь отворилась. Наташа спросила: кто пришел. Старушка обмерла и онемела. Гаврила Афанасьевич отдернул занавес, холодно посмотрел на больную и спросил, какова она? Больная хотела ему улыбнуться, но не могла. Суровый взгляд отца ее поразил, и беспокойство овладело ею. В это время показалось, что кто-то стоял у ее изголовья. Она с усилием приподняла голову и вдруг узнала царского арапа. Тут она вспомнила все, весь ужас будущего представился ей. Но изнуренная природа не получила приметного потрясения. Наташа снова опустила голову на подушку и закрыла глаза… сердце в ней билось болезненно. Татьяна Афанасьевна подала брату знак, что больная хочет уснуть, и все вышли потихоньку из светлицы, кроме служанки, которая снова села за самопрялку.

Несчастная красавица открыла глаза и, не видя уже никого около своей постели, подозвала служанку и послала ее за карлицею. Но в ту же минуту круглая, старая крошка как шарик подкатилась к ее кровати. Ласточка (так называлась карлица) во всю прыть коротеньких ножек, вслед за Гаврилою Афанасьевичем и Ибрагимом, пустилась вверх по лестнице и притаилась за дверью, не изменяя любопытству, сродному прекрасному полу. Наташа, увидев ее, выслала служанку, и карлица села у кровати на скамеечку.

Никогда столь маленькое тело не заключало в себе столь много душевной деятельности. Она вмешивалась во все, знала все, хлопотала обо всем. Хитрым и вкрадчивым умом умела она приобрести любовь своих господ и ненависть всего дома, которым управляла самовластно. Гаврила Афанасьевич слушал ее доносы, жалобы и мелочные просьбы; Татьяна Афанасьевна поминутно справлялась с ее мнениями и руководствовалась ее советами; а Наташа имела к ней неограниченную привязанность и доверяла ей все свои мысли, все движения шестнадцатилетнего своего сердца.

– Знаешь, Ласточка? – сказала она, – батюшка выдает меня за арапа.

Карлица вздохнула глубоко, и сморщенное лицо ее сморщилось еще более.

– Разве нет надежды, – продолжала Наташа, – разве батюшка не сжалится надо мною?

Карлица тряхнула чепчиком.

– Не заступятся ли за меня дедушка али тетушка?

– Нет, барышня. Арап во время твоей болезни всех успел заворожить. Барин от него без ума, князь только им и бредит, а Татьяна Афанасьевна говорит: жаль, что арап, а лучшего жениха грех нам и желать.

– Боже мой, боже мой! – простонала бедная Наташа.

– Не печалься, красавица наша, – сказала карлица, целуя ее слабую руку. – Если уж и быть тебе за арапом, то все же будешь на своей воле. Нынче не то, что в старину; мужья жен не запирают: арап, слышно, богат; дом у вас будет как полная чаша, заживешь припеваючи…

– Бедный Валериан! – сказала Наташа, но так тихо, что карлица могла только угадать, а не слышать эти слова.

– То-то барышня, – сказала она, таинственно понизив голос, – кабы ты меньше думала о стрелецком сироте, так бы в жару о нем не бредила, а батюшка не гневался б.

– Что? – сказала испуганная Наташа, – я бредила Валерианом, батюшка слышал, батюшка гневается!

– То-то и беда, – отвечала карлица. – Теперь, если ты будешь просить его не выдавать тебя за арапа, так он подумает, что Валериан тому причиною. Делать нечего: уж покорись воле родительской, а что будет то будет.

Наташа не возразила ни слова. Мысль, что тайна ее сердца известна отцу ее, сильно подействовала на ее воображение. Одна надежда ей оставалась: умереть прежде совершения ненавистного брака. Эта мысль ее утешила. Слабой и печальной душой покорилась она своему жребию.

Глава VII

Новый замысел

В доме Гаврилы Афанасьевича из сеней направо находилась тесная каморка с одним окошечком. В ней стояла простая кровать, покрытая байковым одеялом, а пред кроватью еловый столик, на котором горела сальная свеча и лежали открытые ноты. На стене висел старый синий мундир и его ровесница, треугольная шляпа; над нею тремя гвоздиками прибита была лубочная картина, изображающая Карла XII верхом.

Звуки флейты раздавались в этой смиренной обители. Пленный танцмейстер, уединенный ее житель, в колпаке и в китайчатом шлафроке, услаждал скуку зимнего вечера, наигрывая старинные шведские марши, напоминающие ему веселое время его юности. Посвятив целые два часа на сие упражнение, швед разобрал свою флейту, вложил ее в ящик и стал раздеваться.

В это время защелка двери его приподнялась, и красивый молодой человек высокого росту, в мундире, вошел в комнату.

Удивленный швед встал испуганно.

– Ты не узнал меня, Густав Адамыч, – сказал молодой посетитель тронутым голосом, – ты не помнишь мальчика, которого учил ты шведскому артикулу, с которым ты чуть не наделал пожара в этой самой комнатке, стреляя из детской пушечки.

Густав Адамыч пристально всматривался…

– Э-э-э, – вскричал он наконец, обнимая его, – сдарофо, тофно ли твой сдесь. Садись, твой тобрий повес, погофорим… [На этом роман обрывается].

Примечания

Пушкин начал работать над романом в конце июля 1827 г. в Михайловском. Тригорский приятель Пушкина А. Вульф, с которым поэт встречался, когда писал роман, записывает в своем дневнике 16 сентября того же года: «Показал он мне только что написанные первые две главы романа в прозе, где главное лицо представляет его прадед Ганнибал, сын абиссинского эмира, похищенный турками, а из Константинополя русским посланником присланный в подарок Петру I, который его сам воспитывал и очень любил. Главная завязка этого романа будет, – как Пушкин говорит, – неверность жены сего арапа, которая родила ему белого ребенка и за то была посажена в монастырь. Вот историческая основа этого сочинения».

Запись Вульфа подтверждается семейными воспоминаниями Пушкиных о А.П. Ганнибале, одном из сподвижников Петра I. Излагая родословную Пушкиных и Ганнибалов, поэт замечает: «В семейственной жизни прадед мой Ганнибал так же был несчастлив, как и прадед мой Пушкин. Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь. Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре…».

Мысль о литературном использовании биографии Ганнибала возникла у Пушкина задолго до начала работы над романом. В начале 1825 г., в связи с работой Рылеева над поэмой из времен Петра I («Войнаровский»), Пушкин писал своему брату в Петербург: «Присоветуй Рылееву в новой его поэме поместить в свите Петра I нашего дедушку. Его арабская рожа произведет странное действие на всю картину Полтавской битвы».

Одним из источников в работе над романом послужила Пушкину рукописная на немецком языке биография Абрама Петровича Ганнибала. Однако в ряде фактов и обстоятельств содержание романа отступает от материала биографии. Ганнибал женился при Анне Иоанновне на дочери моряка гречанке Евдокии Диопер, а не на русской боярышне, как у Пушкина. Любовь его к графине Д. – художественный вымысел.

Весной 1828 г. Пушкин читал в Петербурге отрывки из романа своим друзьям. В конце марта П.А. Вяземский писал поэту И.И. Дмитриеву: «Пушкин читал нам несколько глав романа своего в прозе; герой – дед его Аннибал; между действующими лицами рисуется богатырское лицо Петра Великого, кажется верно и живо схваченное, судя по крайней мере по первым очеркам. Описание петербургского бала и обеда в царствование Петра ярко и натурально».

Действие романа развивается в последний период царствования Петра (Ибрагим возвращается в Россию в 1723 г.); упоминая среди окружающих Петра лиц Шереметева, Якова Долгорукова и Копиевича, уже к тому времени умерших, Пушкин допускает анахронизм.

Время и причины прекращения работы Пушкина над романом точно не установлены. Сам Пушкин не дал заглавия роману; название «Арап Петра Великого» было дано после смерти поэта его преемниками по изданию журнала «Современник», в котором и был опубликован роман в 1837 г.

Георг Леец

Абрам Петрович Ганнибал

Происхождение

Никаких документальных данных о родине и происхождении Ибрагима – так звали Абрама Петровича в младенческом возрасте на родине и, видимо, в первое время по приезде в Россию – не имеется. А.С. Пушкин в «Арапе Петра Великого» называет его то негром, а себя в одном стихотворении «потомком негров безобразным», то арапом. В письме к князю П.А. Вяземскому Пушкин писал: «Арап, женск. арапка, так обыкновенно называют негров и мулатов. Дворцовые арапы, негры, служащие во дворце». Впрочем, не только в эпоху Петра I и при жизни А.С. Пушкина, но и позднее, вплоть до конца XIX века, всех лиц африканского происхождения именовали арапами.

Однако обратимся к первоисточникам, и в первую очередь к тому, как объяснял свое происхождение сам Абрам Петрович Ганнибал. В краткой автобиографии (1742) он пишет: «Родом я нижайший из Африки, тамошнего знатного дворянства. Родился во владении отца моего в городе Лагоне, который и кроме того имел под собою еще два города». А немецкая биография, помимо этого, называет и страну, откуда происходил Ганнибал, – Абиссинию.

Отец Ибрагима был владетельным князем в северной Абиссинии, названной позднее Эритреей и граничащей на северо-востоке с Красным морем. У этого князя имелась большая семья, много жен и детей, – как и у позднейших князей той же провинции, судя по описаниям многих путешественников XIX столетия.

В период детства Ибрагима над родиной его властвовали турки, которые держали покоренные территории в повиновении не гарнизонами своими, а тем, что брали от местной знати заложников (аманатов). Платить туркам дань и представлять им периодически в заложники сыновей должен был и отец Ибрагима. Видимо, отсюда в памяти А.П. Ганнибала и удержалась картина увода в неволю 19 старших братьев, когда он сам был еще ребенком и бегал на свободе «под фонтанами отеческого дома». Когда Ибрагим подрос, участь старших братьев постигла и его. Ибрагима увезли заложником в Константинополь и как мальчика княжеского рода поместили в один из сералей султана.

В немецкой биографии, явно со слов самого А.П. Ганнибала, увоз Ибрагима из Африки описывается подробнее:

«…Он был родом африканский арап из Абиссинии; сын одного из тамошних могущественных и богатых влиятельных князей, горделиво возводящего свое происхождение по прямой линии к роду знаменитого Ганнибала, грозы Рима. Его отец был вассалом турецкого императора или Оттоманской империи; вследствие гнета и тягот он восстал в конце прошлого (XVII. – Г. Л.) века с другими абиссинскими князьями, своими соотечественниками и союзниками, против султана, своего государя; этому последовали разные небольшие, но кровопролитные войны; однако же, в конце концов победила сила, и этот Ганнибал, восьмилетний мальчик, младший сын владетельного князя, был с другими знатными юношами отправлен в Константинополь в качестве заложника.

Собственно, по молодости лет, этот жребий должен был миновать его. Однако, так как у его отца, по мусульманскому обычаю, было много, и даже чуть ли не тридцать, жен и соответственно этому множество детей, эти многочисленные старые княгини с детьми, объединенные стремлением спасти себя и своих, нашли способ хитростью и интригами почти насильно посадить его, как младшего сына одной из младших княгинь, не имеющей при дворе достаточно приверженцев, на турецкий корабль и поручить его предназначенной ему судьбе.

У его единственной родной сестры Лагани, бывшей на несколько лет его старше, нашлось достаточно мужества, чтобы воспротивиться этому насилию. Испытав все средства, но принужденная наконец уступить большинству, она еще, в тлеющей надежде вымолить или выкупить за свои драгоценности свободу возлюбленного брата, проводила его до борта этого корабля; однако, видя, что все последние усилия ее нежности бесплодны, она бросилась в отчаянии в море и утонула.

Еще в конце своих дней проливал сей достопочтенный старец слезы, вспоминая об этой нежнейшей дружбе и любви, так как, несмотря на его чрезвычайную молодость в момент этого трагического происшествия, это печальное воспоминание вставало перед ним как новое, во всех подробностях каждый раз, что он думал о сестре; ибо этой жертвы тем более заслуживала ее нежность сестры, что она боролась за его свободу, и что они были единственными детьми своей матери».

* * *

Итак, А.П. Ганнибал был уроженцем Абиссинии, теперешней Эфиопии. В связи с этим небезынтересно отметить, что уже на монументах древнего Египта, в изображениях победных шествий и триумфов фараонов, жители Эфиопии («страны ароматов») всегда отличаются от негров менее темным цветом кожи, более длинными, хотя и курчавыми, волосами, менее толстыми, невздутыми губами, правильным носом, чертами лица вообще более утонченными. Своеобразность типа оправдывает выделение абиссинцев совместно с нубийцами, египтянами, галласами и другими в особую антропологическую расу, которую чаще всего называют хамитской.

Дата рождения Ибрагима в документах не отражена, поэтому и в литературе о годе рождения А.П. Ганнибала царит разноголосица. Однако и в этом вопросе можно прийти к определенному решению, с точностью до одного-двух лет.

Сам А.П. Ганнибал, очевидно, года своего рождения не помнил, так как в автобиографии он писал: «В 706 году выехал я в Россию из Царьграда при графе Савве Владиславиче, волею своею, в малых летах и привезен в Москву».

А.С. Пушкин в «Начале автобиографии» обходит этот вопрос, но в примечаниях к данному тексту говорится: «Абиссинец по происхождению Ибрагим или Абрам Петрович Ганнибал (1698–1781)».

Современники Пушкина Д.Н. Бантыш-Каменский (1836) и Д.И. Языков (1839) пишут, что Ганнибал был «похищен с берегов Африки на восьмом году своего возраста».

М. Лонгинов (1866) в результате анализа записей в формулярном списке А.П. Ганнибала пришел к выводу, что годом рождения его следует считать 1696 год. П.В. Долгоруков (1867), базируясь на хронологических датах, полученных от старшего сына прадеда поэта, также считает годом его рождения 1696 год.

Мусульманские пленные перед эфиопским царем Йэкуно Амлаком (рисунок XVIII века).

Абиссиния, откуда вел свое происхождение Абрам Ганнибал, древняя область, расположенная на севере современной Эфиопии.

Около 1487 года португальская экспедиция из-за большого количества христиан православного толка признала Эфиопию легендарным царством пресвитера Иоанна, слухи о котором ходили по всей Европе.

В XVI веке турки захватили значительную часть Эфиопии, однако ее правители и феодальные князья не прекращали борьбу за независимость.

Опубликованная в 1969 году статья заместителя директора Центрального государственного архива древних актов В. Козлова «Когда родился прадед Пушкина Ганнибал?» еще более углубляет разрыв между предполагаемыми датами рождения А.П. Ганнибала. Статья эта интересна тем, что в ней приводится найденный автором в фонде Правительствующего сената документ 1716 года, доказывающий, что в России жил один из старших братьев А.П. Ганнибала – Алексей Петров, крещенный Петром I в православную веру в 1696 году и бывший в 1716 году музыкантом-гобоистом в лейб-гвардии Преображенском полку. Доселе относительно существования в России брата Ганнибала не имелось никаких данных. Однако расчеты В. Козлова в связи с текстом этого документа и выводы его о годе рождения Ибрагима около 1688 года и о приезде его в Россию в восьмилетнем возрасте вместе со старшим братом в 1696 году – не убедительны. Они опровергаются самим Ганнибалом, который в автобиографии указывает, что он приехал в Россию в 1706 году «в малых летах». К тому же Алексей Петров в этом документе не говорит, что был привезен в Россию вместе с младшим братом Авраамом (Ибрагимом). Поэтому естественнее предположить, что братья были привезены в Россию «арапчатами» в разное время, – это вполне согласуется и с известием немецкой биографии о судьбе 19 старших братьев Ганнибала, увезенных в неволю раньше него.