Символисты

Прозрачность

Прозрачность! Купелью кристальнойТы твердь улегчила – и тонетЛуна в среброзарности сизой.Прозрачность! Ты лунною ризойСкользнула на влажные лона,Пленила дыхания мая,И звук отдаленного лая,И призраки тихого звона.Что полночь в твой сумрак уронит,В бездонности тонет зеркальной.Прозрачность! Колдуешь ты с солнцем,Сквозной раскаленностью тонкойЛелея пожар летучий;Колыша под влагой зыбучей,Во мгле голубых отдалений,По мхам малахитным узоры;Граня снеговерхие горыНад смутностью дольних селений;Простор раздражая звонкийПод дальним осенним солнцем.Прозрачность! Воздушною ласкойТы спишь на челе Джоконды,Дыша покрывалом стыдливым.Прильнула к устам молчаливым —И вечностью веешь случайной;Таящейся таешь улыбкой,Порхаешь крылатостью зыбкой,Бессмертною, двойственной тайной.Прозрачность! Божественной маскойТы реешь в улыбке Джоконды.Прозрачность! Улыбчивой сказкойСоделай видения жизни,Сквозным – покрывало Майи!Яви нам бледные раиЗа листвою кущ осенних;За радугой легкой – обеты,Вечерние скорбные светы —За цветом садов весенних!Прозрачность! Божественной маскойУтишь изволения жизни.

1904

Fio ergo non sum[7]

Жизнь – истома и метанье,Жизнь – витаньеТени беднойНад плитой забытых рун;В глубине ночных лагунОтблеск бледный,ТрепетаньеБликов белых,Струйных лун;Жизнь – полночное роптанье,Жизнь – шептаньеОнемелых, чутких струн…Погребенного восстаньеКто содеетЯсным зовом?Кто владеетВластным словом?Где я? Где я?По себе яВозалкал!Я – на дне своих зеркал.Я – пред ликом чародеяРяд встающих двойников,Бег предлунных облаков.

1904

Ты – море

Ты – море. Лоб твой напухает,Как вал крутой, и пепл огнейС высот грозящих отряхает,Как вал косматый – пыль гребней.И светлых глаз темна мятежностьВольнолюбивой глубиной,И шеи непокорной нежностьУпругой клонится волной.Ты вся – стремленье, трепет страстный,Певучий плеск, глубинный звон,Восторга вихорь самовластный,Порыва полоненный стон.Вся волит глубь твоя незримо,Вся бьет несменно в берег свой,Одним всецелым умиримаИ безусловной синевой.

1904

Таежник

Георгию Чулкову

Стих связанный, порывистыйи трудный,Как первый взлет дерзающих орлят,Как сердца стук под тяжестию лат,Как пленный ключ, как пламенникподспудный;Мятежный пыл; рассудок                           безрассудный;Усталый лик; тревожно-дикий взгляд;Надменье дум, что жадный мозг палят,И голод тайн и вольности безлюдной…Беглец в тайге, безнорый зверь                                          пустынь,Безумный жрец, приникший                             бредным слухомК Земле живой и к немоте святынь,В полуночи зажженных страшным                                           Духом! —Таким в тебе, поэт, я полюбилОгонь глухой и буйство скрытых сил.

1904

Taedium phaenomeni[8]

Кто познал тоску земных явлений,Тот познал явлений красоту.В буйном вихре вожделений,Жизнь хватая на лету,Слепы мы на красоту явлений.Кто познал явлений красоту,Тот познал мечту гиперборея:Тишину и полнотуВ сердце сладостно лелея,Он зовет лазурь и пустоту.Вспоминая долгие эоны,Долгих нег блаженство и полон, —Улыбаясь, слышит звоныТеплых и прозрачных лон, —И нисходит на живые лона.

Андрей белый

Священные дни

Посвящается П.А. Флоренскому

Ибо в те дни будет такая скорбь,

какой не было от начала творения.

Марк XIII, 19Бескровные губы лепечут заклятья.В рыданье поднять не могу головы я.Тоска. О, внимайте тоске, мои братья.Священна она в эти дни роковые.В окне дерева то грустят о разлукена фоне небес неизменно свинцовом,то ревмя ревут о Пришествии Новом,простерши свои суховатые руки.Порывы метели суровы и резкиУжасная тайна в душе шевелится.Задерни, мой брат, у окна занавески:а то будто Вечность в окошко глядится.О, спой мне, товарищ! Гитара рыдает.Прекрасны напевы мелодии страстной.Я песне внимаю в надежде напрасной…А там… за стеной… тот же голос взывает.Не раз занавеска в ночи колыхалась.Я снова охвачен напевом суровым,Напевом веков о Пришествии Новом…И Вечность в окошко грозой застучалась.Куда нам девать свою немощь, о братья?Куда нас порывы влекут буревые?Бескровные губы лепечут заклятья.Священна тоска в эти дни роковые.

1901

Мои слова

Мои слова – жемчужный водомёт,средь лунных снов, бесцельный,но вспененный, —капризной птицы лёт,туманом занесенный.Мои мечты – вздыхающий обман,ледник застывших слез, зарей горящий, —безумный великан,на карликов свистящий.Моя любовь – призывно-грустный звон,что зазвучит и улетит куда-то, —неясно-милый сон,уж виданный когда-то.

1901

На горах

Горы в брачных венцах.Я в восторге, я молод.У меня на горахочистительный холод.Вот ко мне на утеспритащился горбун седовласый.Мне в подарок принесиз подземных теплиц ананасы.Он в малиново-ярком плясал,прославляя лазурь.Бородою взметалвихрь метельно-серебряных бурь.Голосилнизким басом.В небеса запустилананасом.И, дугу описав,озаряя окрестность,ананас ниспадал, просияв,в неизвестность,золотую росуизлучая столбами червонца.Говорили внизу:«Это – диск пламезарного солнца…»Низвергались, звеня,омывали утесызолотые фонтаны огня —хрусталя заалевшего росы.Я в бокалы вина нацедили, подкравшися боком,горбуна окатилсветопенным потоком.

1903

Осень

1Огромное стеклов оправе изумруднойразбито вдребезги под силой ветра чудной —огромное стеклов оправе изумрудной.Печальный друг, довольно слез – молчи!Как в ужасе застывшая зарница,луны осенней багряница.Фатою траурной грачинесутся – затенили наши лица.Протяжно дальний визгокрестность опояшет.Полынь метлой испуганно нам машет.И красный лунный дискв разбитом зеркале, чертя рубины, пляшет.2В небесное стеклос размаху свой пустил железный молот…И молот грянул тяжело.Казалось мне – небесный свод расколот.И я стоял,как вольный сокол.Беспечно хохоталсреди осыпавшихся стёкол.И что-то страшное мне вдруготкрылось.И понял я – замкнулся круг,и сердце билось, билось, билось.Раздался вздох ветров среди могил:«Ведь ты, убийца,себя убил, —убийца!»Себя убил.За мной пришли. И я стоял,побитый бурей сокол —молчалсреди осыпавшихся стёкол.

1903

Отчаянье

Е. П. Безобразовой

Веселый, искрометный лёд.Но сердце – ледянистый слиток.Пусть вьюга белоцвет метёт, —Взревет; и развернет свой свиток.Срывается: кипит сугроб,Пурговым кружевом клокочет,Пургой окуривает лоб,Завьется в ночь и прохохочет.Двойник мой гонится за мной;Он на заборе промелькает,Скользнет вдоль хладной мостовойИ, удлинившись, вдруг истает.Душа, остановись – замри!Слепите, снеговые хлопья!Вонзайте в небо, фонари,Лучей наточенные копья!Отцветших, отгоревших днейОсталась песня недопета.Пляшите, уличных огнейНа скользких плитах иглы света!

1904

Прогулка

Не струя золотого винаВ отлетающем вечере алом:Расплескалась колосьев волна,Вдоль межи пролетевшая шквалом.Чуть кивали во ржи васильковГолубые, как небо, коронки,Слыша зов,Серебристый, и чистый, и звонкий.Голосистый потокЗакипал золотым водометом:Завернулась в платок, —Любовалась пролетом.На струистой, кипящей волнеНаши легкие, темные тени —Распростерты в вечернем огнеБез движений.Я сказал: «Не забудь»,Подавая лазурный букетик.Ты – головку склонивши на грудь,Целовала за цветиком цветик.

1904

В полях

Солнца контур старинный,золотой, огневой,апельсинный и винныйнад червонной рекой.От воздушного пьянстваонемела земля.Золотые пространства,золотые поля.Озаренный лучом, яспускаюсь в овраг.Чернопыльные комьязамедляют мой шаг,От всего золотогок ручейку убегу —холод ветра ночногона зеленом лугу.Солнца контур старинный,золотой, огневой,апельсинный и винныйубежал на покой.Убежал в неизвестность,Над полями легла,заливая окрестность,бледно-синяя мгла.Жизнь в безвременье мчитсяпересохшим ключом:все земное нам снитсяутомительным сном.

1904

На вольном просторе

МуниЗдравствуй, —ЖеланнаяВоля —Свободная,ВоляПобедная,Даль осиянная, —Холодная,Бледная.Ветер проносится, желтью                     травы колебля, —Цветики поздние, белые.Пал на холодную землю.Странны размахи упругого                                   стебля,Вольные, смелые.Шелесту внемлю.Тише…Довольно:ЦветикиПоздние, бледные, белые,Цветики,Тише…Я плачу: мне больно.

1904

Весенняя грусть

Одна сижу меж вешних верб.Грустна, бледна: сижу в кручине.Над головой снеговый серпПовис, грустя, в пустыне синей.А были дни: далекий друг,В заросшем парке мы бродили.Молчал, но пальцы нежных рук,Дрожа, сжимали стебли лилий.Молчали мы. На склоне дняРыдал рояль в старинном доме.На склоне дня ты вел меня,Отдавшись ласковой истоме,В зеленоватый полусветПрозрачно зыблемых акаций,Где на дорожке силуэтОбозначался белых граций.Теней неверная играПод ним пестрила цоколь твердый.В бассейны ленты серебраБросали мраморные морды.Как снег бледна, меж тонких вербОдна сижу. Брожу в кручине.Одна гляжу, как вешний серпЛетит, блестит в пустыне синей.

Март 1905

Успокоение

Ушел я раннею весной.В руках протрепетали свечи.Покров линючей пеленойОбвил мне сгорбленные плечи,И стан – оборванный платок.В надорванной груди – ни вздоха.Вот приложил к челу пучокКолючего чертополоха;На леденистое стеклоНогою наступил и замер…Там – время медленно теклоСредь одиночных, буйных камер.Сложивши руки, без борьбы,Судьбы я ожидал развязки.Безумства мертвые рабыТам мертвые свершали пляски:В своих дурацких колпаках,В своих ободранных халатах,Они кричали в желтый прах,Они рыдали на закатах.Там вечером, – и нем, и строг —Вставал над крышами пустымиКоралловый, кровавый рогВ лазуревом, но душном дыме.И как повеяло весной,Я убежал из душных камер;Упился юною луной;И средь полей блаженно замер;Мне проблистала бледность дня;Пушистой вербой кто-то двигал;Но вихрь танцующий меняОбсыпал тучей льдяных игол.Мне крова душного не жаль.Не укрываю головы я.Смеюсь – засматриваюсь вдаль:Затеплил свечи восковые,Склоняясь в отсыревший мох;Кидается на грудь, на плечи —Чертополох, чертополох:Кусается – и гасит свечи.И вот свеча моя, свеча,Упала – в слякоти дымится;С чела, с кровавого плечаКровавая струя струится.Лежу… Засыпан в забытьеИ тающим, и нежным снегом,Слетающим – на грудь ко мне,К чуть прозябающим побегам.

1904–1906

Ты

Меж сиреней, меж решетокБронзовых притих.Не сжимают черных четокПальцы рук твоих.Блещут темные одежды.Плещет темный плат.Сквозь опущенные веждыИскрится закат.У могил, дрожа, из келийЗажигать огниТы пройдешь – пройдешь сквозь ели:Прошумят они.На меня усталым ликомГлянешь, промолчишь.Золотое небо крикомОстро взрежет стриж.И, нарвав сирени сладкой,Вновь уйдешь ты прочь.Над пунцовою лампадкойПоднимаюсь в ночь.Саван крест росою кропит,Щелкнет черный дрозд,Да сырой туман затопитНа заре погост.

1906

Друзьям

Н. И. Петровской

Золотому блеску верил,А умер от солнечных стрел.Думой века измерил,А жизнь прожить не сумел.Не смейтесь над мертвым поэтом:Снесите ему цветок.На кресте и зимой и летомМой фарфоровый бьется венок.Цветы на нем побиты.Образок полинял.Тяжелые плиты.Жду, чтоб их кто-нибудь снял.Любил только звон колокольныйИ закат.Отчего мне так больно, больно!Я не виноват.Пожалейте, придите;Навстречу венком метнусь.О, любите меня, полюбите —Я, быть может, не умер, быть может,                                             проснусь —Вернусь!

Январь 1907

Из окна вагона

Эллису

Поезд плачется. В дали родныеТелеграфная тянется сеть.Пролетают поля росяные.Пролетаю в поля: умереть.Пролетаю: так пусто, так голо…Пролетают – вон там и вон здесь,Пролетают – за селами сёла,Пролетает – за весями весь;И кабак, и погост, и ребёнок,Засыпающий там у грудей:Там – убогие стаи избёнок;Там – убогие стаи людей.Мать-Россия! Тебе мои песни,О немая, суровая мать!Здесь и глуше мне дай и безвестнейНепутевую жизнь отрыдать.Поезд плачется. Дали родные.Телеграфная тянется сеть —Там – в пространства твои ледяныеС буреломом осенним гудеть.

1908

Жизнь

(танка)

Над травой мотылёк —Самолетный цветок…Так и я: в ветер – смерть —Над собой – стебельком —Пролечу мотыльком.

Июнь 1916

Встречный взгляд

(танка)

Медовый цветик садаШлет цветику свой стих…Две пчелки вылетаютИз венчиков: два взглядаПерекрестились в них.

Май 1918

«Июльский день: сверкает строго…»

Июльский день: сверкает строгоНеовлажненная земля.Непрерывная дорога.Непрерывные поля.А пыльный, полудневный пламеньНемою глыбой голубойУпал на грудь, как мутный камень,Непререкаемой судьбой.Недаром исструились долы,И облака сложились в высь.И каплей теплой и тяжелой,Заговорив, оборвались.С неизъяснимостью бездоннойМолочный, ломкий, молодой,Дробим волною темнолонной,Играет месяц над водой.Недостигаемого бегаНедостигаемой волныНеописуемая негаНеизъяснимой глубины.

1920

Больница

Мне видишься опять —Язвительная – ты…Но – не язвительна, а холодна: забыла.Из немутительной,                                     духовной глубиныСпокойно смотришься во всё,                                      что прежде было.Я, в морокахТомясь,Из мороков любя,Я – издышавшийся мне                                  подарённым светом,Я, удушаемый, в далекую тебяВпиваюсь пристально. Ты смотришь                                              с неприветом.О, этот долгийСон:За окнами закат.Палата номер шесть, предметов                                                 серый ворох,Больных бессонный стон, больничный                                                    мой халат;И ноющая боль, и мыши юркий шорох.Метание —По дням,По месяцам, годам…Издроги холода…Болезни, смерти, голод…И – бьющий ужасом в тяжелой                                                   злости там,Визжащий в воздухе, дробящий                                                 кости молот…ПеремелькалаЖизнь.Пустой, прохожий рой —Исчезновением в небытие родное.Исчезновение, глаза мои закройРукой суровою, рукою ледяною.

1921

Старый бард

Как хрусталямиМне застрекотав,В луче качаясь,Стрекоза трепещет;И суетясьИз заржавевших трав, —ПеревертнаяЯщерица блещет.Вода – как пламень;Небо – как колпак…Какой столбнякВ застеклененных взорах!И тот же яПотерянный дуракВ Твоих, о Боже,Суетных просторах.Вы – радуги, вы —Мраморы аркад!Ты – водопадПустых великолепий!..Не радуетБлагоуханный сад,Когда и в нем, —Как в раскаленном склепе…Над немотойЗапелененных летЗаговоривСожженными глазами,Я выкинусьВ непереносный светИ изойду,Как молньями, – слезами.Я – чуть живой,Стрелой пронзенный бард —ОпламененТоской незаживною,Как злой, золотоглавыйЛеопард,ОскаленныйИз золотого зноя.

1931

Александр Блок

«Есть в дикой роще, у оврага…»

Есть в дикой роще, у оврага,Зеленый холм. Там вечно тень.Вокруг – ручья живая влагаЖурчаньем нагоняет лень.Цветы и травы покрываютЗеленый холм, и никогдаСюда лучи не проникают,Лишь тихо катится вода.Любовники, таясь, не станутЗаглядывать в прохладный мрак.Сказать, зачем цветы не вянут,Зачем источник не иссяк? —Там, там, глубоко, под корнямиЛежат страдания мои,Питая вечными слезами,Офелия, цветы твои!

3 ноября 1898

«Тихо вечерние тени…»

Тихо вечерние тениВ синих ложатся снегах.Сонмы нестройных виденийТвой потревожили прах.Спишь ты за дальней равниной,Спишь в снеговой пелене…Песни твоей лебединойЗвуки почудились мне.Голос, зовущий тревожно,Эхо в холодных снегах…Разве воскреснуть возможно?Разве былое – не прах?Нет, из господнего домаПолный бессмертия духВышел родной и знакомойПесней тревожить мой слух.Сонмы могильных видений,Звуки живых голосов…Тихо вечерние тениСиних коснулись снегов.

2 февраля 1901

Вступление

Отдых напрасен. Дорога крута.Вечер прекрасен. Стучу в ворота́.Дольнему стуку чужда и строга,Ты рассыпаешь кругом жемчуга.Терем высок, и заря замерла.Красная тайна у входа легла.Кто поджигал на заре терема,Что воздвигала Царевна Сама?Каждый конек на узорной резьбеКрасное пламя бросает к тебе.Купол стремится в лазурную высь.Синие окна румянцем зажглись.Все колокольные звоны гудят.Залит весной беззакатный наряд.Ты ли меня на закатах ждала?Терем зажгла? Ворота́ отперла́?

28 декабря 1903

«Всё бытие и сущее согласно…»

Всё бытие и сущее согласноВ великой, непрестанной тишине.Смотри туда участно, безучастно, —Мне всё равно – вселенная во мне.Я чувствую, и верую, и знаю,Сочувствием провидца не прельстишь.Я сам в себе с избытком заключаюВсе те огни, какими ты горишь.Но больше нет ни слабости, ни силы,Прошедшее, грядущее – во мне.Всё бытие и сущее застылоВ великой, неизменной тишине.Я здесь в конце, исполненный прозренья.Я перешел граничную черту.Я только жду условного виденья,Чтоб отлететь в иную пустоту.

17 мая 1901

«Дождешься ль вечерней порой…»

Дождешься ль вечерней порой          Опять и желанья, и лодки,                Весла и огня за рекой?ФетСумерки, сумерки вешние,Хладные волны у ног,В сердце – надежды нездешние,Волны бегут на песок.Отзвуки, песня далекая,Но различить – не могу.Плачет душа одинокаяТам, на другом берегу.Тайна ль моя совершается,Ты ли зовешь вдалеке?Лодка ныряет, качается,Что-то бежит по реке.В сердце – надежды нездешние,Кто-то навстречу – бегу…Отблески, сумерки вешние,Клики на том берегу.

16 августа 1901

«Кругом далекая равнина…»

Кругом далекая равнина,Да толпы обгорелых пней.Внизу – родимая долина,И тучи стелются над ней.Ничто не манит за собою,Как будто даль сама близка.Здесь между небом и землеюЖивет угрюмая тоска.Она и днем и ночью роетВ полях песчаные бугры.Порою жалобно завоетИ вновь умолкнет – до поры.И всё, что будет, всё, что было, —Холодный и бездушный прах,Как эти камни над могилойЛюбви, затерянной в полях.

26 августа 1901

«Там, в полусумраке собора…»

Там, в полусумраке собора,В лампадном свете образа́.Живая ночь заглянет скороВ твои бессонные глаза.В речах о мудрости небеснойЗемные чуются струи.Там, в сводах – сумрак неизвестный,Здесь – холод каменной скамьи.Глубокий жар случайной встречиДохнул с церковной высотыНа эти дремлющие свечи,На образа́ и на цветы.И вдохновительно молчанье,И скрыты помыслы твои,И смутно чуется познаньеИ дрожь голубки и змеи.

14 января 1902

«И Дух и Невеста говорят: прииди…»

И Дух и Невеста говорят: прииди.

АпокалипсисВерю в Солнце Завета,Вижу зори вдали.Жду вселенского светаОт весенней земли.Всё дышавшее ложьюОтшатнулось, дрожа.Предо мной – к бездорожьюЗолотая межа.Заповеданных лилийПрохожу я леса.Полны ангельских крылийНадо мной небеса.Непостижного светаЗадрожали струи.Верю в Солнце Завета,Вижу очи Твои.

22 февраля 1902

«Брожу в стенах монастыря…»

Брожу в стенах монастыря,Безрадостный и темный и́нок.Чуть брезжит бледная заря, —Слежу мелькания снежинок.Ах, ночь длинна, заря бледнаНа нашем севере угрюмом.У занесенного окнаУпорным предаюся думам.Один и тот же снег – белейНетронутой и вечной ри́зы.И вечно бледный воск свечей,И убеленные карнизы.Мне странен холод здешних стен,И непонятна жизни бедность.Меня пугает сонный пленИ братьи мертвенная бледность.Заря бледна, и ночь долга,Как ряд заутрень и обеден.Ах, сам я бледен, как снега,В упорной думе сердцем беден…

11 июня 1902

«Явился он на стройном бале…»

Явился он на стройном балеВ блестяще сомкнутом кругу.Огни зловещие мигали,И взор описывал дугу.Всю ночь кружились в шумном танце,Всю ночь у стен сжимался круг.И на заре – в оконном глянцеБесшумный появился друг.Он встал и поднял взор совиный,И смотрит – пристальный – один,Куда за бледной КоломбинойБежал звенящий Арлекин.А там – в углу – под образа́ми,В толпе, мятущейся пестро́,Вращая детскими глазами,Дрожит обманутый Пьеро.

7 октября 1902

«Вхожу я в темные храмы…»

Вхожу я в темные храмы,Совершаю бедный обряд.Там жду я Прекрасной ДамыВ мерцаньи красных лампад.В тени́ у высокой колонныДрожу от скрипа дверей.А в лицо мне глядит, озаренный,Только образ, лишь сон о Ней.О, я привык к этим ризамВеличавой Вечной Жены!Высоко бегут по карнизамУлыбки, сказки и сны.О, Святая, как ласковы свечи,Как отрадны Твои черты!Мне не слышны ни вздохи, ни речи,Но я верю: Милая – Ты.

25 октября 1902

«Дома растут, как желанья…»

Дома растут, как желанья,Но взгляни внезапно назад:Там, где было белое зданье,Увидишь ты черный смрад.Так все вещи меняют место,Неприметно уходят ввысь.Ты, Орфей, потерял невесту, —Кто шепнул тебе: «Оглянись…»?Я закрою голову белым,Закричу и кинусь в поток.И всплывет, качнется над теломБлаговонный, речной цветок.

5 ноября 1902

«Мы всюду. Мы нигде. Идём…»

Мы всюду. Мы нигде. Идём,И зимний ветер нам навстречу.В церквах и в сумерки и днёмПоет и задувает свечи.И часто кажется – вдали,У темных стен, у поворота,Где мы пропели и прошли,Еще поет и ходит Кто-то.На ветер зимний я гляжу:Боюсь понять и углубиться.Бледнею. Жду. Но не скажу,Кому пора пошевелиться.Я знаю всё. Но мы – вдвоём.Теперь не может быть и речи,Что не одни мы здесь идём,Что Кто-то задувает свечи.

5 декабря 1902

«Мой месяц в царственном зените…»

Мой месяц в царственном зените.Ночной свободой захлебнусьИ там – в серебряные нитиВ избытке счастья завернусь.Навстречу страстному безвольюИ только будущей Заре —Киваю синему раздолью,Ныряю в темном серебре!..На площадях столицы душнойСлепые люди говорят:«Что над землею? Шар воздушный.Что под луной? Аэростат».А я – серебряной пустынейНесусь в пылающем бреду.И в складки ризы темно-синейУкрыл Любимую Звезду.

1 октября 1903

«Ты оденешь меня в серебро…»

Ты оденешь меня в серебро,И когда я умру,Выйдет месяц – небесный Пьеро,Встанет красный паяц на юру.Мертвый месяц беспомощно нем,Никому ничего не открыл.Только спросит подругу – зачемЯ когда-то ее полюбил?В этот яростный сон наявуОпрокинусь я мертвым лицом.И паяц испугает сову,Загремев под горой бубенцом…Знаю – сморщенный лик его старИ бесстыден в земной наготе.Но зловещий восходит угар —К небесам, к высоте, к чистоте.

14 мая 1904

Незнакомка

По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отражёнИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирён и оглушён.А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!»[9] кричат.И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.

1906

Друзьям

Молчите, проклятые струны!

А. МайковДруг другу мы тайно враждебны,Завистливы, глу́хи, чужды́,А как бы и жить и работать,Не зная извечной вражды!Что делать! Ведь каждый старалсяСвой собственный дом отравить,Все стены пропитаны ядом,И негде главу приклонить!Что делать! Изверившись в счастье,От смеху мы сходим с умаИ, пьяные, с улицы смотрим,Как рушатся наши дома!Предатели в жизни и дружбе,Пустых расточители слов,Что делать! Мы путь расчищаемДля наших далеких сынов!Когда под забором в крапивеНесчастные кости сгниют,Какой-нибудь поздний историкНапишет внушительный труд…Вот только замучит, проклятый,Ни в чем не повинных ребятГодами рожденья и смертиИ ворохом скверных цитат…Печальная доля – так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достояньем доцента,И критиков новых плодить…Зарыться бы в свежем бурьяне,Забыться бы сном навсегда!Молчите, проклятые книги!Я вас не писал никогда!

24 июля 1908

Художник

В жаркое лето и в зиму метельную,В дни ваших свадеб, торжеств, похорон,Жду, чтоб спугнул мою скуку смертельнуюЛегкий, доселе не слышанный звон.Вот он – возник. И с холодным вниманиемЖду, чтоб понять, закрепить и убить.И перед зорким моим ожиданиемТянет он еле приметную нить.С моря ли вихрь? Или сирины райскиеВ листьях поют? Или время стои́т?Или осы́пали яблони майскиеСнежный свой цвет? Или ангел летит?Длятся часы, мировое несущие.Ширятся звуки, движенье и свет.Прошлое страстно глядится в грядущее.Нет настоящего. Жалкого – нет.И, наконец, у предела зачатияНовой души, неизведанных сил, —Душу сражает, как громом, проклятие:Творческий разум осилил – убил.И замыкаю я в клетку холоднуюЛегкую, добрую птицу свободную,Птицу, хотевшую смерть унести,Птицу, летевшую душу спасти.Вот моя клетка – стальная, тяжелая,Как золотая, в вечернем огне.Вот моя птица, когда-то веселая,Обруч качает, поет на окне.Крылья подрезаны, песни заучены.Любите вы под окном постоять?Песни вам нравятся. Я же, измученный,Нового жду – и скучаю опять.

12 декабря 1913