Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы

А кто говорил, что служба бывает исключительно приятной? Вот именно что никто! Мухтар прекращал лаять, переходя на монотонное рычание. Показывал незваному гостю свое презрение и готовность в любой момент вцепиться обидчику в глотку.

– Ну и лежи себе! – сдавался, наконец, человек. Перекидывал через забор жалкую свою подачку и уходил. До следующего раза.

Наведывался нечасто – в неделю раза три. И начинал все заново.

– Я ж к тебе со всей душой, сам посуди! Хожу прям по расписанию. Угощенье приношу, заметь, а мне это нелегко достается. Чего хочу? А чтоб я сам знал!

Постепенно активные военные действия перешли в состояние затяжной вялотекущей обороны. Мухтар потявкивал, пару раз в течение визита уже без особого энтузиазма кидался на забор. Время от времени рычал, предупреждая о своем присутствии. К категории идиотов он не относился, а посему на мелкие провокации не поддавался. Ждал крупных. Не так чтобы очень, но ждал. Временами отсиживался в своем «танке», беззлобно скалясь на нахала через люк. Чувствовал себя если не танкистом, то как минимум пограничником в дозоре. Только попробуй сунься! Мы свой хлеб по полной программе отрабатываем. А чужого нам не надо.

Николай дивился собачьей верности. Ведь кинули беднягу. Элементарно кинули! Ладно бы хоть по-честному – выпустили из вонючего загона на все четыре стороны. Так нет же! За преданность вручили псу бессрочную путевку в ад. А как еще можно назвать загон три на три метра, с трех сторон огороженный ветхим забором, а с четвертой примыкающий к западной стороне дома? Ни травинки кругом, ни былинки. Ни солнечного лучика.

Красавец овчар едва помещался на голом пятачке вместе с нелепой, явно не соответствующей его размерам будкой. Ел, пил, спал тут же. Как и естественные потребности справлял. Прямо себе под ноги – все равно больше некуда. Дожди размывали собачьи экскременты по всей территории. Солнце практически не проникало в зону стихийного бедствия, освещая лишь облезлый фронтон дома да форточки на давно не мытых окнах.

Бедолага страдал от собственных испражнений: язвы на лапах не поддавались самолечению. А на более-менее сухой крыше долго не высидишь: и места мало, и люк, чтоб ему пусто было, вытянуться не позволяет.

Николай имел полное представление о режиме дня товарища по несчастью: часов в девять утра из соседнего дома приплеталась старуха. Ворчала, недовольная всем на свете. Воротила нос от вынужденной антисанитарии на вверенном ей участке. Ругала пса последними словами. Или просто отмалчивалась. Прямо через забор, не заботясь о меткости попадания, выплескивала из старой кастрюльки в собачью миску какое-то варево.

После полудня появлялась еще раз. Не всегда, правда. Но появлялась. Снова воротила нос и посылала собаку куда подальше. Плескала в миску воду. На этом патронат заканчивался. И пес оставался при своих интересах.

Николай подмечал, что воды собаке хватало на пять минут – несчастное животное лакало жизненно необходимую влагу с обреченной жадностью, а потом слизывало дождевые капли с забора и вишневых стволов.

Сердце наблюдателя заходилось от боли и стыда. За себя и за все беспристрастное к отдельным моментам жизни человечество. Ну почему так? Кому-то булки с творожным кремом и корицей, яхты и роскошные виллы, а кому-то – лужи мочи и глоток воды в грязной посудине?

Он старался помочь. Приносил хлеб, воду. Забрасывал через забор куски своей добычи – сплющенные картонные коробки, доски, ветошь. Спасительных островков искусственно созданной суши хватало ненадолго. Грязь засасывала картон в считанные минуты. Доски служили дольше. Их хватало до вечера. Если ночь случалась без дождя, то и на весь следующий день.

Поначалу пес не принимал подарков. Осторожно обходил стороной. Подозрительно принюхивался. Порыкивал на благодетеля. Николай на грубость не нарывался – сторонился или вообще уходил заниматься своими делами. Возвращался через час-другой:

– Ну что, друг ситный, сидишь в грязи своей? А выгоды от моего подношения не понимаешь? Это ж элементарно, чесслово. Бери с меня пример!

Он усаживался на вынутый из пакета кусок картона и изображал безграничное счастье. Пес с недоверием и любопытством наблюдал за манипуляциями человека. Ворчал недовольно, выражая какие-то понятные лишь ему эмоции. Доверять чужаку не спешил. Но после ухода незнакомца осторожно осваивал новую территорию. Постигал приятности кратковременной передышки. Думал о своем, пытался соединить простые и понятные с детства истины с неожиданно открывшимися новыми.

Выходило не очень. Но выходило.

К середине ноября Мухтар стал помахивать в сторону назойливого посетителя хвостом. Рычание сменилось ленивым ворчанием, а касание человеком охраняемого забора воспринималось как приглашение к игре. Играть Мухтар не собирался – не маленький, да и компаньон попался так себе, вот если бы Булька из дома напротив. Или Волчок из многоэтажки… Эх, мечты, мечты…

Вообще-то жизнь у Мухтара начинала налаживаться. Мужчина заглядывал ежедневно, а то и по нескольку раз за день. Приносил лакомые кусочки – то косточку, то колечко ливерной колбасы. Подарил миску, в которую не забывал наливать воды. На ласковые слова не скупился. Правда, рукой коснуться побаивался. И правильно делал: дружба дружбой, а собачьего долга никто не отменял. Мухтар и мысли не допускал, чтобы кто-то из посторонних мог отвлечь его от исполнения служебных обязанностей. Впрочем, незнакомца он все меньше причислял к посторонним. Даже неудобно как-то: ходит человек, ходит…

Ситуация…

Николай зачастил на улицу детства. Как на работу ходил. Даже без «как». Предлагал свои услуги новым и старым соседям. Кому забор починить, кому участок в порядок привести. Уборные чистил, мусор сжигал. Днюющему и ночующему под машиной ботанику обещал за пару недель джип на колеса поставить. Денег много не просил. За тарелку борща и пару пирожков был благодарен. В перерывах между трудами праведными навещал собаку. Не забывал захватить очередную доску или кусок картона.

В декабре они уже понимали друг друга без слов. Человек звал собаку Шариком, тот не звал человека никак, но совершенно точно знал имя новоиспеченного товарища – Николай. И начинал повиливать хвостом в ответ на приветствие и угощение. Скучал и выглядывал между штакетинами – не идет ли благодетель. Позволял гостю разные вольности – от почти интимного приближения к охраняемой территории до руки на заборе. Водил ушами, наклонял голову, внимательно прислушиваясь к интонациям. Принюхивался, осваиваясь с приносимыми человеком Николаем запахами.

С достоинством съедал угощение (прежде позволял себе отведать гостинцы лишь после ухода незваного гостя). Аккуратно вылизывал миску. Неумело улыбался в знак благодарности.

Вот если бы морозец ударил, тогда бы наступил для пса рай земной. Лапы мало что саднили от незаживающих ран, так и мерзли в вечной сырости.

– Эх, друг Шарик, – жалел пса Николай, – и за какие такие заслуги обрекли тебя люди на муки? Ну, давай я тебя отпущу. Две штакетины долой – и вот она, свобода.

Мухтар вертел головой, не спуская глаз с лежавших на заборе ладоней. Ворчал, предупреждая о недопустимости косвенно высказываемых намерений. Дружба дружбой, а все остальное от него не зависит.

«Если бы хотел, я бы и без тебя справился», – думал он, страдая от будоражащих душу противоречий.

– Если бы хотел, ты бы и без меня справился, – разводил руками не решающийся на смелый шаг Николай. – А так, гляди, разорвешь еще. Ну что косишься? На волю-то хочется?

Мухтар-Шарик вздыхал в ответ. Отворачивался. Прятался в будке. На волю хотелось. Но не бросать же дом без охраны!

Дни проходили за днями, а зима не баловала морозами. Ледяная вонючая жижа доставляла собаке невыносимые страдания. Раны гноились. Пес не мог теперь заползти в будку и вынужден был сидеть на крыше.

Старуха Тарасовна сжалилась и перекинула через забор старый ватный матрац. Мухтар оттащил его в угол, пристроил на сваленных в кучу досках и с наслаждением вытянулся в полный рост на мягкой сухой постилке. Теперь можно и отдохнуть. Насладиться моментом, пока вата не пропиталась грязью. Пара часов спокойного, почти комфортного отдыха обеспечена. Только бы не помешал никто. Мухтар повозился, устраиваясь поудобнее, вздохнул. И замер.

Николай охнул, увидев вытянутое тело. Опоздал-таки! Боялся чего-то. Добоялся. Друга, похоже, потерял.

– Ну как же ты…

Навалился на забор, пытаясь дотянуться до неподвижного тела. Может, есть надежда…

Забор не выдержал. Среднее звено со скрипом наклонилось и стало медленно падать на спящую собаку. Мухтар очнулся. Спросонья отпрыгнул в сторону – как раз на будку и приземлился. Строение не выдержало внезапной атаки. Крыша вместе с люком провалилась внутрь. Истошный собачий лай захлебнулся в жалобном визге.

– Шарик! Я сейчас… – кряхтел Николай, выбираясь из грязе-дощатого плена.

– Что деется, прости Господи! – перекрестилась на почтовый ящик старуха Тарасовна. – Совсем тронулись алкаши! Среди белого дня прямо через собаку в пустой дом лезут. Милицию звать, что ли? Хотя чего там брать? Лешка-то до последней меблины все повывез. И потом, мне за собаку плотют, а не за дом. Да и в церковь пора. Не стоять же у задней стенки всю службу.

Взвесив все возможные для невмешательства причины, Тарасовна не стала дожидаться конца переполоха, а, прихватив сумку, поковыляла в сторону проспекта. До церкви приходилось добираться на троллейбусе. А потом два квартала пешком. Тут не до соседских катаклизмов, с собственными проблемами бы управиться.

– Ежели что, – оправдывалась старуха перед зудящей в подреберье совестью, – в свидетели пойду. Нужно будет, опознаю грабителя, женщина я смелая. Да и собака не для развлечений там оставлена, если вусмерть идиота не загрызет, так понадкусывает, чтобы впредь на рожон не пер. Ну и вор пошел – ни ума, ни фантазии, прости Господи! А ты страдай!

– Ну вот и все, а ты боялся! – Николай поднатужился и вытянул пса на свет Божий.

Тот подскочил. Истерично залаял. Тут же смолк. Смутился. Оглянулся вокруг. Оторопел. Средние звенья порушенного забора накрыли старый матрац. От будки осталась куча ломаных досок, покрытая сверху злополучным люком. Что делать? Кто виноват? Покосился на человека. Злоумышленник или спаситель? Карать или миловать? Уйти или остаться? И как жить дальше?

Вспомнил свою жизнь – до и после. Вильнул хвостом. Сделал шаг вперед. Замер. Взглянул в глаза Николаю. Снова вильнул…

– Не было бы счастья, да удачно все повернулось, – выдохнул тот. – Идем, что ли?

Пес вздохнул. Человек тоже.

– Ну райских кущ не обещаю. Манны небесной тоже. Но как-то будет. Есть у меня на примете подвал теплый. Один я там оставаться побаивался. Конкуренты и все такое. А на пару выдержим. Зато сухо и просторно. С едой теперь ноль проблем. Благодаря тебе, между прочим. Чего смотришь? Дело говорю: я прежде и не догадывался о подработках. А теперь – пол-улицы пройдешь – на обед наскребешь. Бабули за три охапки дров миску пирожков презентуют – вкуснятина. А косточку тебе забесплатно выдадут – куда им девать-то кости? Сами уж с десяток лет без зубов существуют. На борще и манной каше. Так что?

Николай отступил назад. Пес не двигался.

– Ну как знаешь. Неволить не буду. Ты теперь свободный художник. Хочешь – дом сторожишь. Хочешь – гуляешь. Физкульт-привет!

Он вышел на улицу. Оглянулся через плечо.

Пес внимательно следил за человеком. Прикидывал – как быть? За развал во дворе хозяйский сын три шкуры спустит. А тут – свобода. И сухой подвал. Новая жизнь соблазнительно поворачивалась в сознании то одним, то другим боком. Манила радужными перспективами.

За соседним забором завозился Булька. Мухтар вздохнул, оглянулся на хозяйский дом. Осторожно выбрался на дорогу. Неплохо. Сухо, по крайней мере. Подошел к Булькиному забору. Ткнулся в торчащий между штакетинами нос приятеля. Лизнул в знак приветствия. Хорошо!

– Ну что, Шарик, идем? – напомнил о себе освободитель.

– Будет плохо, – пообещал Мухтар-Шарик Бульке, – всегда вернуться смогу.

Приятель одобрительно хмыкнул.

– Будет плохо, всегда сможешь вернуться, – заверил пса человек. – Я лапы твои вылечу, а там уж как хочешь. Пошли уж. У меня два заказа до обеда. И вот еще…

Человек протянул псу колечко ливерной колбасы.

Шарик-Мухтар повел носом. Облизнулся: колбаса пахла упоительно. Взглянул на Бульку – от добра добра не ищут. Тот снова хмыкнул в знак одобрения.

Через минуты человек и собака двигались в сторону тупика, откуда уже доносилась знакомая песня: «Там живут – и песня в том порука, нерушимой дружною семьей…»

У Митрича день не заладился с самого утра. Бывает. Отзвонилась медсестра, извинилась, предупредила, что заболела и не сможет прийти.

– А мне что? – возмутился Митрич в трубку. – С голоду теперь пухнуть? Ты ж хлеба принести обещалась. И кефиру. Замену ищи! Чтоб как штык до обеда…

В ответ медсестра тоже позволила себе возмутиться. Больничный есть больничный. Сменщицу свою она пригласит, а насчет кефира с хлебом не уверена. В функционале дежурной сестры из поликлиники такой вид услуг не значился:

– Это я по собственной инициативе вам помогала, могли бы спасибо сказать, а не командовать.

– А еще сестрой милосердия значишься! – укорил строптивицу пациент. – Сама договаривайся, а не то жалобу настрочу, премии лишишься.

Он швырнул трубку мимо телефона. Выматерился. Завел патефон. Любимая песня не спасала от голодной смерти. А девица эта попалась на удивление ненадежная.

– Придется самому в свет выбираться, – пыхтел Митрич, надевая парадно-выходные брюки поверх изгвазданных в каше и кефире байковых штанов. – Ох, боюсь, не доползу. Да и обмануть старика этим магазинеркам – только в радость. И что за народ пошел, сплошь лодыри и проходимцы.

С трудом передвигая ноги, он вышел на улицу и повернул к магазину. Сил хватило на два участка. Присел на лавочку отдохнуть. Холодно! Встал. Собрался продолжить поход. Куда там! Трость отъехала в сторону, ноги неловко заскользили по подмороженному асфальту. Разъехались безнадежно широко, и Митрич хряпнулся спиной о дорогу.

– Е-мое! – в глазах потемнело, в позвоночнике закололо, в сердце застучало.

И ведь не встать никак.

– Так до смерти долежишь, никто не поможет! – бесился от бессилья и ненависти Митрич. – Ну и народ пошел! Нету на вас, паразиты, мировой войны! Тогда бы посмотрел…

Он не закончил, неудобно зависнув между прошлым и будущим. Испуганно взвизгнул:

– Мама…

И был поднят неведомой силой на ноги.

– Ты чего? – рявкнул он на стоящего рядом человека. И замер: рядом с тем стоял огромный лохматый пес. Не ровен час, сожрет. Только этого не хватало! – Пса попридержи! Развели тут собак! Никакой управы на вас нету!

– На здоровье! – ухмыльнулся незнакомец, поглаживая собаку. – Домой, может, довести?

– Сам дойду! – не поддался на провокацию Митрич.

Повернулся, намереваясь удалиться на безопасное расстояние. И охнул от боли: правая нога, лишенная привычной опоры, отказывалась от выполнения непосредственных обязанностей.

– Да не бойтесь вы! – расхохотался хозяин собаки. – Мы не кусаемся! Правда, Шарик?

Пес вильнул хвостом и не сдвинулся с места.

– Палку подай, – проворчал Митрич, прикидывая – принять помощь или отказать. По всему выходило, что сам он до дома не доберется. И дернул нечистый выбраться в такую непогоду! Эх, была ни была! – А чего мне вас бояться? Чай не в лесу. У меня сын дома, он встретит. Ты меня до калитки доведи, а там уж сам справлюсь. Ой…

До калитки его тащили. Вернее, тащил мужик. А пес неторопливо семенил сзади.

– Еще в чем-то помочь? – спросил Николай, усаживая Митрича на лавочку у дверей.

– На магарыч надеешься? – проявил проницательность старик.

– Не заработал пока, – пожал плечами невозмутимый собеседник. – Я добрые дела за так совершаю. Время от времени. Чтобы окончательно не озвереть.

Старик боязливо покосился на сильные натруженные руки, испитое лицо, выглядывающего из-за спины пса. Поежился. Уж и не рад был, что от помощи не отказался. Такие и пришить могут за бутылку. Николай усмехнулся, будто мысли прочитал:

– Да не боись, мы людей не трогаем. Правда, Шарик? Мы им помогаем. Типа скорой помощи. Тому дров наколоть, тому дорожки песком посыпать, тому в магазин сгонять.

– Так я вам и поверил, – вздернул куцую бороденку Митрич. – В магазин, как же! Ищи вас потом…

– Вроде с виду нормальный дед, а как глубже копнешь – дурак дураком. С какого перепугу я из-за несчастной твоей двадцатки сволочью стану? Мне выгодней на долгосрочный найм подвизаться. Сам посуди – ты пятерку, сосед твой пятерку – глядишь, мы с Шариком и отобедали. На Переселке домов много. Сегодня ты нас накормил, завтра – другой. Не жизнь, а малина.

– Так уж и малина, – не поверил Митрич, прикидывая плюсы и минусы кочевой жизни. Минусов даже по скромным прикидкам выходило больше. – А с жильем что?

– А ты не такой дурак, каким кажешься, – оценил вопрос Николай. – С жильем имеются определенные трудности. На данный момент мы с Шариком лица без определенного места жительства.

– Бомжуете, значит? – обрадовался старик.

– Можно и так сказать. Так что насчет магазина?

– А гарантии?

Николай усмехнулся: вредность старика казалась ему забавной. Прикинул что-то в уме:

– А давай пятьдесят на пятьдесят!

– Это как же?

– А очень просто: есть у меня заначка в двадцать тысяч. Ты мне даешь столько, я же приношу тебе продуктов на сорок. Рассчитываемся и расходимся довольными друг другом.

– Так я тебе и поверил! – Митрич затрясся в противном хихиканье. – Уплывут мои денежки, як мае быць! Ищи дурака! Ишь ты, умный какой выискался – пятьдесят на пятьдесят. Кому скажи…

– Кстати, спросите у соседей. Я им белье в химчистку носил и комбикорм для курей покупал.

– Сравнил уборную с помойкой! – не унимался Митрич. – Что мне соседи твои. Нашел авторитет! Лучше меня послушай: ты мне покупаешь хлеба да кефиру на свои. С таким заказом двадцатки за глаза хватит. Приносишь. Я рассчитываюсь. И все довольны!

– А гарантии? – хитро прищурился Николай.

– Какие еще гарантии?

– Ну как же… я куплю. Принесу. А ты откажешься. Типа перехочешь. И что мне потом? Ночь с Шариком на кефире проводить? Холодновато в обнимку с кефиром спать. Ладно, не сговоримся мы. Прощевай, мил человек. Нас ноги кормят.

Человек с собакой направились к калитке. Митрич встрепенулся: того и гляди без кефира останешься. На медсестру надежда слабая.

– Эй, погодь! Как там тебя?

– Николай.

– Так и быть! Пятьдесят на пятьдесят. Согласен! Только ты мне еще муки пачку купи и геркулесу, – Митрич покопался в карманах и вытянул засаленную двадцатку. – За услугу заплачу трешку, на большее не надейтесь, не миллионер чай. Сам еле концы с концами вяжу.

– Что ж так, не заработал пенсии?

– Заработал. На пенсию-то теперь не особо пошикуешь. Сам узнаешь, когда доживешь. Хотя не уверен, что бомжам пенсии выплачивают.

– Выплачивают иногда, – грустно улыбнулся мужчина. – Я уж лет десять как на пенсии. Вот только паспорт потерял. А заодно и прописку.

– Это как же? Ты ж молодой совсем!

– В армии служил.

– Во как! Так там же пенсии нашим не чета. Давай восстанавливайся!

– Да недосуг как-то. Ладно, мы пошли. Шарик!

Пес потрусил за хозяином.

– А еще меня дураком величал, – покачал головой Митрич. – А сам-то, сам! Тольки идиоты от пенсии отказываются. Да от прописки. Нет, со мной такого в жизни бы не случилось.

Он оперся на трость и тяжело поднялся. Долго тыркал ключ в замок. Наконец сумел открыть дверь. Перевел дух, выпустил пар, сплюнул через плечо. Нелегко обходиться без помощника. Но не платить же за воздух!

– Раз трешка, другой трешка – так и обанкротиться недолго. Уж лучше социального работника вызвать. Хотя того пока дождешься. И все равно денег жалко. Разве что на квартиру пустить. А что? Мысль! Поселил бы бомжа в чуланчике, пущай по дому жилье отрабатывает!

Дошел до кухни. Поставил чайник на плиту. Остыл малость:

– Не, сразу на рожон не полезу. Присмотрюсь сперва, стоит ли эта канитель моих страданий.

– Роман Романыч, значит? Звучит! – Николай уважительно пожал малышу ладошку. – А это Шарик Николаевич.

Шарик-Мухтар вильнул хвостом, ничего не имея против нового имени. Раз уж жизнь ему досталась новая, так почему бы и имя не сменить? Он хмыкнул, улегся неподалеку, выбрав место посуше, и принялся вылизывать затягивающуюся рану.

– А вы в машинах хорошо разбираетесь? – строго спросил мальчик, переживая за судьбу своей любимицы. – Не испортите?

– Не должен, – подал голос из-за капота Николай. – В армии механиком служил. Имею представление. По крайней мере, не хуже батьки твоего.

– Почините?

– Если повезет. Деталька нам нужна одна. А стоит дорого.

– Старую отремонтируем, – заверил помощника Рома-старший.

– Это вряд ли. Ты сколько ею занимаешься?

– С лета, – смутился владелец джипа. – Думал, справлюсь.

– До следующего лета прокопаешься. На мелочи больше потратишь. Думай, водила. Думай.

– А чего тут думать? Денег все равно нет. Вам и так должен. Неделю вместе колдуем.

– Я и подождать могу. С голоду не пухнем – супруга ваша супом кормит по два раза на дню – благодать! Так что собирайте на детальку, а установить помогу. Не сомневайтесь, мы еще на вашем танке покатаемся!

– И я хочу на танке! – радостно завизжал Ромка-маленький. – Чур, я в люке буду сидеть! Чур, в люке!

– О, еще один танкист выискался! – рассмеялся Николай. – А мы все никак команду собрать не могли. Кино про четырех танкистов смотрел? И про собаку.

– Угу, – кивнул Ромка-маленький и с уважением взглянул на лежащего неподалеку пса. – А это тот самый Шарик?

– А то! Прошу любить и жаловать.

– Па, – обратился малыш к отцу после кратковременного раздумья, – а можно я Шарику свой кекс отдам? Ему понравится.

– Тебе тоже понравится, – ответил отец из-под машины, – а Шарику лучше косточек вынеси. Мама вчера курицу тушила, должны остаться.

Шарик следил за развитием событий краем взгляда. Дремал, разомлевший от покоя и сытости. Все складывалось как нельзя лучше: с утра он забегал в свой старый двор – тот никуда не делся, стоял себе и стоял, огороженный новеньким свежевыкрашенным штакетником. Будку убрали, а грязь оставили. Должно быть, для Мухтарова преемника. Вот уж кому не повезет! Ни тепла, ни покоя, ни приятных воспоминаний.

Между делом пес заглянул к Бульке, поделился новыми впечатлениями. Познакомился с симпатичной пуделихой нечистых кровей, недавно поселившейся в доме под черепичной крышей. Пообещал захаживать. Девушка была хороша, грех такую упускать. Пробежался до тупика и обратно. Облаял велосипедистов. Обогнал такси. Трижды отметился в облюбованных местах. Вернулся к Николаю. Эх, хорошо! Свобода! Еще бы крышу над головой заиметь постоянную, а то и охранять нечего.

Нет, против подвала он ничего не имел. Нормальное жилье, особенно когда под боком друг сопит. Вот только дворник грозится милицию вызвать. И блохи заедают. Шарику, практически переставшему быть Мухтаром, хотелось погреть свои старые косточки у печки.

Или получить в собственность новенькую просторную будку. Мягкий кожаный ошейник, как в детстве. Закрепленную на стальном тросе цепь – для особых случаев. Уверенность в завтрашнем дне и стабильность. Для себя и для приятеля, которого он почти признал своим новым хозяином. Вот только какой хозяин без хозяйства? Того и гляди пропадет – загребут за бродяжничество (слыхал он такую пугалку от Николая) или заболеет. Мечты, мечты, быстро же они меняются. Вместе с жизнью. Прежние-то актуальность свою подрастеряли. И о чем ему раньше мечталось? О глупостях каких-то, должно быть. Не то что сейчас…

– Ну как, решился? – Митрич сурово хмурил брови, недовольный долгим отсутствием потенциального домработника. – Свято место пусто не бывает, гляди, упустишь свое счастье!

– Не думаю, что ваша кладовка счастьем зовется, – Николай выпустил изо рта колечко табачного дыма, – да и сопровождающих обязательств многовато.

– Так и быть, – сдался Митрич, – стирку на себя беру. Только, чур, машинку починить!

– И это называется уступки? Мне за машинку пятьдесят тысяч без торга дают. А ты готовку с уборкой да участок вешаешь.

Митрич пытался отыскать более заманчивые для помощника условия. Приходилось выкручиваться: явившиеся по объявлению женщины просили втридорога. И собирались работать не больше трех дней в неделю. И кто их балует? Скрутить бы говнюка в бараний рог, честное слово! Нового знакомого упускать ох как не хотелось. Во-первых, руки золотые. Во-вторых, жилье ищет, а у Митрича три комнаты свободны и кладовушка. Кстати… Эх, была ни была!