Звезды-свидетели

– Вот! Машину, на которой вы приехали в этот поселок, мог кто-то заметить. К тому же как ты убежала оттуда? На машине?

– Нет. Машина, наш белый «мерс», там осталась. Я еле-еле выбралась по сугробам на шоссе, остановила какую-то машину и поехала в город.

– А потом?

– Вернулась домой, все обдумала, собралась, говорю же – наткнулась на твое интервью. Подумала: вот человек, который мне реально поможет.

– Очень странное решение! Увидела интервью… А если бы там было интервью с каким-нибудь известным певцом?

– Если бы он тоже жил в лесу, то я обратилась бы к нему за помощью.

– Откуда тебе известно, где именно я живу?

– Так ты же в интервью сам упомянул, что у тебя дом в киселевском лесу. Я приложила некоторые усилия, чтобы выяснить, где это. Сначала приехала на такси в Киселево, и вот там, в магазине, и узнала, где именно ты живешь. Сказали – почти в самом лесу.

– Кажется, не так давно ты говорила, что в Киселеве у тебя жила подруга?

– Жила, но сейчас ее там нет. Но мне вполне хватило информации, полученной в магазине. Тебя там хорошо знают и, думаю, гордятся, что ты покупаешь у них макароны. – Она слабо улыбнулась.

– И ты думаешь, что со стороны это выглядит нормально?! Что я должен как-то оправдать твой поступок, войти в твое положение и… – Он вдруг остановился, подумав, что непоследователен в своем отношении к Нине. Раз уж он принял решение помочь ей, то хватит демонстрировать ей свое недоверие и прочие негативные чувства. – Ладно… Оставим это. Давай подумаем, как сделать так, чтобы на тебя не пало подозрение в убийстве. Ты пистолет, я надеюсь, оставила там, на месте преступления? – Он спросил об этом нарочно, чтобы узнать, насколько она склонна ко лжи.

– Нет. Я взяла его с собой. Он у меня в сумке, – чистосердечно призналась она. – Мало ли…

Герман подумал, что они разговаривают, как двое сумасшедших.

– Давай представим себе, что тебя ищут, как и твоего мужа. Рано или поздно тела убитых найдут. На даче Андрея. Но тебя-то нигде нет! Разве этот факт не вызовет подозрения у следователей прокуратуры, которые вскоре займутся делом о двойном убийстве? Может, тебе стоит спокойно пожить дома и дождаться, когда тебя допросят… Ты расскажешь, что муж уехал из дома такого-то числа, позавтракав, предположим, овсянкой, что вы были с ним в прекрасных отношениях. Друзья, надеюсь, это подтвердят?

– Да, подтвердят. Но я не такая дура, как ты думаешь! Там, на даче, я наверняка наследила. Конечно, я постаралась уничтожить следы на ручке двери и еще где-то, к чему я могла прикоснуться. Нет, я боюсь!

– Ты собираешься жить у меня всю оставшуюся жизнь?

– Нет. Я собираюсь сделать пластическую операцию, поменять фамилию и уехать за границу.

– У тебя есть на это деньги?

– Да, они у меня с собой, в сумке. Это деньги мужа. Он как раз собирался покупать какие-то компьютеры… Триста тысяч евро.

– Сколько?! Постой… – У Германа сердце в груди забухало так, словно ему сказали, что он выиграл миллион. – Но если у твоего мужа были такие деньги, да еще наличными, то почему же он не расплатился с Андреем?

– Вот и я тоже так подумала! Он решил сэкономить – на мне!

Он смотрел на нее и в который уже раз спрашивал себя – адекватна ли она? Все, что она рассказывала, не вызывало у него доверия. Однако пистолет он видел. Осталось выяснить, на самом ли деле у нее есть такие деньги.

– Ты так смотришь на меня, словно не веришь, что у меня на самом деле есть эти деньги… – Пробормотав это, Нина вскочила с места и бросилась в спальню, откуда вернулась уже с сумкой. Раскрыв ее, она продемонстрировала Герману пачки новеньких евро. Да что там говорить – сумка была просто набита деньгами!

– Может, ты ограбила кого-нибудь и похитила эти деньги? – Он снова ощутил легкую волну тошноты у самого горла, как это бывало с ним, когда он сильно нервничал.

– Разве можно украсть деньги у себя же?

– Ты – опасная, – сказал он то, о чем думал. – И вряд ли в твоем обществе я буду в состоянии писать музыку.

– А ты просто не обращай на меня внимания, вот и все.

– Может, ты спрячешься в моей московской квартире? – предложил он и тотчас пожалел о своих словах.

– Нет, здесь мне лучше. К тому же за постой ты можешь взять из моей сумки любую сумму. Разве ты еще не понял, что я боюсь тюрьмы?! Как любой нормальный человек! Поэтому я заплачу тебе сколько нужно, лишь бы ты принял мою сторону.

– Да у тебя и всех твоих денег не хватит на это. – Он покачал головой. – Ладно, спрячь их, и пойдем спать. Утро вечера мудренее.

– Тогда давай договоримся, что я с этой минуты беру все хозяйственные заботы на себя. Пожалуйста! А ты просто сиди за своим роялем и твори. Все! Я буду и убираться, и готовить, а утром ты покажешь мне, где хранятся лопаты, и я расчищу снег во дворе. Постараюсь стать совсем незаметной и хранить молчание. Когда поедешь в город, купишь мне ноутбук, свой я не могла взять. Вот я и буду в свободное от хозяйственных дел время сидеть в комнате и читать что-нибудь в Интернете. Или играть. Ну как?

– Идет, – согласился Герман, испытывая в душе странное чувство – дискомфорта и некоей приближающейся опасности. Однако одно он понял несомненно: ей не нужны от него деньги.

Он еще продолжал сидеть в каком-то оцепенении за столом, пока Нина мыла посуду, в миллионный раз спрашивая себя, правильно ли он делает, позволяя ей жить в этом доме, пока не понял, что остался в кухне один. Нина уже ушла, прихватив сумку с деньгами.

Что-то мешало ему спокойно выйти из кухни и лечь спать. Какая-то деталь разговора царапала память, раздражала. Пока он не вспомнил фразу Нины: «Так ты же в интервью сам упомянул, что у тебя дом в киселевском лесу». Когда это он говорил, что живет в киселевском лесу? Он дал всего лишь одно интервью, и именно оно попалось на глаза Нине. Но про киселевский лес там не было сказано ни слова! Это точно. Он быстрым шагом направился в гостиную, включил свет и нашел на книжной полке газету с интервью. Пробежал текст глазами. Ни слова про киселевский лес. Да иначе и быть не могло! Он же спрятался ото всех, так зачем же он указал бы, где именно поселился? Мол, я спрятался от вас, но вы все равно знайте, где я, ведь где-то в глубине души я надеюсь, что вы начнете одолевать меня визитами… Какая глупость!

Или вот это: «Я приложила некоторые усилия, чтобы выяснить, где это. Сначала приехала на такси в Киселево, и вот там, в магазине, и узнала, где именно ты живешь. Сказали – почти в самом лесу».

Человек, совершивший двойное убийство, вместо того чтобы спрятаться куда-нибудь поглубже, пытается выяснить, где находится киселевский лес, словно это какое-то невероятно известное место! Да этого леса вообще никто не знает! Разве что местные. Живущие поблизости от него. Но она говорит, что в Киселеве жила ее подруга… Завралась девушка! Окончательно.

Но как вывести ее на чистую воду? Как разоблачить? Поехать в тот поселок, где произошло двойное убийство, и удостовериться, что там на самом деле нашли два трупа? Кажется, она сказала что-то про машину, которая там осталась, наверняка рядом с домом или где-то на территории дома, то есть дачи. «Машина, наш белый «мерс», там осталась. Я еле-еле выбралась по сугробам на шоссе, остановила машину и поехала в город». Вот так. Значит, надо искать белый «Мерседес».

Молодая авантюристка, пистолет, деньги, убийство – два убийства! – пластическая операция, фальшивый паспорт с придуманной новой фамилией… В какую же мерзость он вляпался!

5

Вместо того чтобы сесть за рояль или почитать Бунина, Герман рано утром устроился за компьютером и набрал в поисковике всего лишь одну строчку: «Двойное убийство в поселке Солнечном». Сразу ударило по нервам: «В воскресенье в поселке Солнечный, территориально относящемся к Ленинскому району Оренбурга, совершено двойное убийство». Не сразу даже дошло, что это – в Оренбурге! А вот еще: «Двое молодых людей, совершивших двойное убийство, задержаны в Хабаровском крае… По такому-то федеральному округу, в квартире на улице Нагорной, в поселке Хурмули Солнечного района Хабаровского края, были обнаружены трупы хозяев…» И все в таком духе, но это не имело отношения к Подмосковью.

Тогда он набрал: «Двойное убийство в Подмосковье». На экране появилось: «Еще одно двойное убийство произошло в Серпуховском районе Подмосковья. Два человека стали жертвами убийц в Серпуховском районе Московской области…»; «В деревне Хитровка Каширского района Московской области совершено двойное убийство…»; «В Подмосковье предотвращено двойное убийство. Сотрудники управления по борьбе с оргпреступностью (УБОП) ГУВД Московской области задержали жительницу города Железнодорожный, заказавшую убийство двух местных жителей…»

Герман не сразу понял, что все эти убийства были совершены в прошлом году!

Значит, трупы, интересовавшие его, пока что не нашли.

Он был уверен, что Нина еще спит. Поэтому удивился, услышав за окном какие-то звуки, причем весьма характерные – штрак-штрак: так чистят снег лопатой, штракающей по мерзлой земле.

Нина, в какой-то незнакомой ему курточке, которую она, вероятно, нашла в сарайчике, с разрумянившимся лицом, растрепанная, но почему-то казавшаяся счастливой, расчищала дорожку от крыльца к воротам. Герман знал, какая это тяжелая работа. Это только с виду снег кажется таким легким, на самом деле даже он, мужчина, через полчаса подобной работы валился с ног от усталости. Конечно, он не спортсмен и крепким здоровьем никогда не отличался, но наблюдать из окна гостиной, как хрупкая девушка машет лопатой, он тоже не смог. А потому, набросив старую меховую куртку и надев рукавицы, Герман вышел из дома. В воздухе сладко пахло утренним мягким снегом с нотками женских духов (вероятно, это были остатки аромата «вчерашней жизни» Нины), слегка потягивало дымком из трубы – плоды утренних усилий Германа. Ему не хватало невидимого тепла, исходящего от водяных труб, хотелось видеть живой огонь в камине.

– Доброе утро, – сказал он, еще не зная, какое ему следует сделать выражение лица в присутствии своей странной сожительницы или, скорее, постоялицы. Уж теперь-то гостьей ее точно нельзя было назвать.

– А… Вы? Доброе утро! – Яблочные щеки ее, казалось, готовы были треснуть от сока. Она была так прекрасна в эту минуту, что Герман на какое-то мгновение забыл, что видит перед собою убийцу. Больше того, он вдруг понял, что она могла бы с блеском сыграть роль Кати из бунинской «Митиной любви». Нежность в сочетании с лукавством, дерзостью и таинственностью. И красота, конечно, которой Герман просто не мог не восхититься.

– Да, это я. Думаю, поблизости, кроме меня, ты никого и не найдешь, – сказал он – просто так, чтобы что-то сказать. – Ты почему без перчаток?

– Не нашла, а свои жалко, – просто ответила она.

– Понятно. Вот, забирай мои. А вообще-то тебе, я думаю, уже хватит работать. Я сейчас возле ворот почищу, а ты иди домой. Кто-то обещал мне помочь с готовкой.

– Да-да, хорошо. Я иду, – улыбнулась она и торжественно вручила ему лопату. – Только скажи, что ты любишь на завтрак? Кашу? Кофе? Чай?

– Вообще-то я все люблю. Что приготовишь, то и съем.

– Хорошо, – она пожала плечами и пошла к крыльцу. И Герман вдруг ужаснулся своим мыслям – он позавидовал ей: она знает, что ей делать и как себя вести в этой жизни. Она, убийца! А он, композитор, до сих пор не может родить ни единого такта. И получается, что он как бы напрасно живет и вообще попросту не может называть себя композитором. Даже дворникам живется, с психологической точки зрения, комфортнее, потому что они знают, что им делать, и делают это: расчищают снег зимой, убирают и жгут листья осенью, подметают дворы летом.

Он с каким-то остервенением принялся чистить дворик. Черпал снег большими порциями, а он, липкий, не падал с лопаты, и приходилось, сколько зачерпнешь, столько и откидывать в сторону.

Он представил себе, как приезжает в Москву, подписывает подогнанный под него, талантливого и замечательного композитора, договор, потом пьет шампанское вместе с заказчиком в предвкушении музыкального триумфа будущего фильма, а музыки-то у него в душе нет. Ни в сердце, ни в голове. Больше того, ему даже не хочется подходить к роялю. Страшно!

Живут же спокойно нормальные люди! Занимаются вполне конкретными, реальными делами – строят, шьют, что-то там мастерят, учат детей, лечат людей. А чем занимается он? Пытается сотворить из воздуха нечто такое, волшебное, что заставляет сердца многих людей биться сильнее и от чего они испытывают удивительное и ни с чем не сравнимое удовольствие. Музыка! Что это такое? Ее нельзя потрогать, как картину, которую написал маслом художник. С художником тоже все ясно. Всю свою фантазию, весь свой талант он выражает в цвете и форме. Картину можно повесить на стену и любоваться ею. И она тоже вызывает определенные чувства и может даже вдохновить другого человека на какое-то творчество. А музыка? Если она не звучит в душе, то что же тогда записывать на нотную бумагу?

– Господи, – прошептал он, прижимая к груди лопату, – как хорошо, что меня никто не видит и не слышит и никто не догадывается о тех муках, которые я испытываю…

Он даже перекрестился в сердцах. И вернулся в дом. В кухне пахло кофе, и этот запах показался ему совсем не таким, каким он бывал, когда он сам варил кофе. К тому же он не мог вспомнить, когда ему вообще кто-то готовил кофе или тем более завтрак.

Нина как раз в ту минуту, когда он появился на кухне, начинала жарить гренки. Макала ломтики булки в яично-молочную смесь и укладывала их на сковородку с раскаленным маслом.

– А у тебя неплохо получается, – сказал он, снял куртку и решительным шагом направился в гостиную, где его поджидал рояль. Он сел за него, словно обреченный до конца жизни сидеть перед этой оскаленной зубастой пастью, провел пальцами по зубам-клавишам, вздохнул. Подумал, что должен же быть в мире какой-то порядок. Что раз Нина жарит гренки, то он должен сидеть за роялем и сочинять музыку.

Хотя… Стоп! А что ему конкретно сочинять, если он даже еще не освежил в памяти повесть Бунина?

Но за рояль-то он уже сел. А потому принялся наигрывать попурри из собственных сочинений. Сначала тихо, осторожно, словно пробуя на вкус звуки, потом – все более страстно прикасаясь к клавишам.

Герману казалось, что он играет уже долго, но и остановиться он не мог. Он словно хотел оправдаться перед самим собой за вынужденное бесплодие, доказывая, что еще недавно он мог придумывать красивые мелодии, и это были его собственные, им производимые звуки, значит, он может, может сочинять хорошую музыку, просто надо немного подождать, когда в душе созреет определенное настроение…

– Как красиво… – услышал он совсем рядом, повернул голову и обмер, увидев рядом с собой Нину. Она смотрела на него с искренним, как ему показалось, восхищением. – Какие чудесные мелодии! Прямо до мурашек…

И вдруг она, подняв плечи, вновь, как ночью, закрыла лицо руками. И что-то трагическое было в ее силуэте, во всем ее облике, в этом скрытом нежными ладонями лице.

Герман взял аккорд левой рукой, затем дважды повторил его, и правая рука его, словно независимо от него, тоже взяла несколько нот, затем мизинец достал высокую пронзительную ноту, облагородив фрагмент начала мелодии. Совершенно невероятное сочетание звуков! Он повторил тему, немного развил ее и почувствовал, как к голове его приливает кровь, как ему становится трудно дышать. Что это, свежий воздух? Запах кофе? Вид плачущей девушки-убийцы?

Молниеносным движением руки он схватил карандаш, набросал воспроизведенную им мелодию и неожиданно почувствовал щемящую боль в груди. Он даже застонал и тотчас застыдился нахлынувших на него чувств.

Что-то произошло в воздухе, приоткрылось что-то невероятно высокое, космическое, впустив в душу Германа ожерелье из драгоценных звуков… Мелодию!

Мелодия была богатая, способная развиваться и разветвляться, переливаясь всеми оттенками минора, к тому же – он откуда-то это знал – запоминающаяся сразу же.

Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он извлек из рояля первые звуки, но, очнувшись, понял, что Нина так и стоит рядом с ним, и плечи ее подрагивают. Нетрудно было догадаться, что до нее, до этой давно повзрослевшей девочки, только сейчас начал доходить весь ужас того, что она сотворила. И что если поначалу ее обуревал страх перед тюрьмой, ее холодом и вонью, не говоря уже о леденящем ворохе неизбежных унижений, то сейчас, вполне возможно, она начинает испытывать страх другого рода – ужас от того факта, что она убила двоих людей. Лишила их жизни. Хладнокровно.

Легкое покалывание в кончиках пальцев свидетельствовало о том, что кровь его забурлила с новой силой и что эта новая сила наполнила не только сосуды, но и его душу. Он знал это свое состояние – какого-то необычайного обновления и радости, это предвкушение интересной большой работы. Мелодия, «скелет» которой он порывистым почерком набросал на нотной бумаге, продолжала жить в нем, разбухая и развиваясь, словно разливалась густейшими кровеносными сосудами побочных тем. Он уже слышал их, они уже жили в нем…

– Ну же, хватит, возьми себя в руки! – Какой же он сейчас был добрый! – Нина, давай позавтракаем, а потом уж вместе решим, как следует поступить, чтобы тебя не вычислили.

– Да, да, хорошо, – она отняла ладони от мокрого лица и покорно последовала за ним на кухню.

На столе он увидел тарелку с гренками и понял, что, оказывается, страшно проголодался.

– Выглядит очень аппетитно!

– Хорошо, что ты не считаешь калории, как некоторые. И вообще, ты нормальный, адекватный. Не то что Роман!

– Роман? – Герман посмотрел на нее с видом человека, которому показалось, что он ослышался. – Ты сказала – Роман?

– Ну да! Его зовут Роман.

– И кто же у нас Роман?

– Расслабься. Ешь гренки. – Она подбодрила его взглядом. – С ним-то все хорошо. Другое дело, что он остался теперь без квартиры. Но это уж его проблемы. И почему я должна делиться с ним своей собственной жилплощадью?!

– Ты лучше скажи – как мне реагировать на все то, что ты мне только что сказала? Не обращать внимания или расспросить из вежливости? – Он вдруг (неожиданно для себя) принял решение вообще не обращать на нее внимания – до тех пор, пока ему не покажется, что время ее пребывания в его доме подошло к концу. Он еще и сам не знал, как он об этом узнает, но после всего произошедшего с ним у рояля у него появилась некая внутренняя уверенность: пока что он все делает правильно. Что же будет потом, никто же не знает.

– У тебя не получится совсем уж не обращать внимания, ты же должен знать, кто с тобой живет.

– Не со мной, а у меня, – поправил он ее, откусывая с хрустом кусочек поджаренного хлеба. – Но ты права. Я даже не знаю полностью твоего имени. Нина… А фамилия?

– Нина Вощинина, могу показать тебе паспорт.

– Покажи, – не растерялся он, решив не играть в данном случае в вежливость. Раз он оказал ей приют, то вправе заглянуть и в паспорт девушки-убийцы. Так, на всякий случай.

Нина кивнула, вышла из кухни и вернулась с паспортом.

Да, она на самом деле Нина Яковлевна Вощинина, двадцати пяти лет от роду, проживает в Москве на Трубной улице. С пропиской, таким образом, все в порядке. Вот только она не замужем! Во всяком случае, штамп регистрации брака отсутствует.

– Так ты не замужем была за своим Вадимом? Официально?

– Замужем, – со вздохом ответила она, уселась напротив Германа со скучающим видом. – Просто паспорт потеряла, мне сделали новый, а штамп – зачем он мне? Лишняя суета.

– А квартира чья? Вадима? Или твоя?

– Наша общая, теперь она будет полностью моя, и я ни за что больше не свяжусь с мужчиной и уж тем более никогда не выйду замуж! Хочется покоя и свободы.

– А кто ты по образованию? Какая у тебя профессия?

– Я работала в школе, психологом. До недавнего времени.

– Как это?

– Когда все это произошло, я просто не вышла на работу. Я же рассказывала!

– После того, как убила…

– Как убила свою мачеху.

Герман нахмурил брови:

– Нина, хватит валять дурака и разыгрывать меня! О какой мачехе ты говоришь?

– О своей мачехе, которую я убила позавчера.

– Ты в своем уме?!

– С мозгами у меня все в порядке, а вот Ритка просто помешалась на почве любви и ревности!

– Ритка?.. – У него уже голова шла кругом.

– Все очень просто. Мама моя умерла, давно, и отец женился на молодой женщине, Маргарите. Обычная история, ты не находишь? Не хочу рассказывать тебе, как я переживала. Я чуть с ума не сошла от горя! Но самым ужасным было то, что я тогда была прописана в бабушкиной квартире, то есть на этой самой Трубной улице. Словом, после смерти моего отца в нашей квартире продолжала жить Маргарита, хотя по завещанию папина квартира принадлежит тоже мне, как и квартира на Трубной. Дело в том, что эта квартира, на Цветном бульваре, в свое время досталась моей маме от ее родителей, и Маргарита не имеет к ней никакого отношения. Однако не выселять же ее оттуда!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.