Разорванная паутина

Что ж, я готова к подобной жертве, если это поможет вылечить Саенго от гнили.

– Да и все равно я не знаю, какой у него был фамильяр, – продолжает принцесса Эмбер. – Поговорите со жрицей Мией, она занимается историей в Храме света. Она прочла все тексты, сохранившиеся с тех времен, так что, может, сумеет вам чем-нибудь помочь в этом вопросе. Некоторые ученые, однако, утверждают, что Бездушный извлек свою душу из тела и сокрыл в талисмане и поэтому-то его невозможно убить.

Поэтому-то его и зовут Бездушным, полагаю.

Я инстинктивно тяну руку к горлу, будто мысль об этом может вырвать мою душу из тела. Только подумав, я покрываюсь мурашками. Сложно поверить, что Бездушный настолько силен, что смог вырвать собственную душу и выжить, и я не готова доверять ни единому слову Киши, пока она не предоставит мне доказательств.

– Считалось, что талисман Бездушного находился у Ронина, когда он победил, – продолжает она.

Следовательно, если талисман существует, Бездушный уже его отыскал.

– А кто-либо когда-либо вообще видел этот предмет?

– У нас есть письменные источники, утверждающие это, – отвечает принцесса.

Я смотрю на Саенго, которая мирно попивает чай. Пусть шаманы и считают подобную идею богохульством, но лучший способ победить Бездушного – разрушить его связь с магией.

Но разве не сделал бы подобное Ронин, если все так просто? А если фамильяр Бездушного заключен в Мертвом лесу вместе с остальными душами? Тогда его практически невозможно найти. Как отыскать одну-единственную душу среди бесчисленного числа других душ?

Будучи шаманом-сеяльщиком, Ронин не смог бы почувствовать ни источник магии Бездушного, ни местонахождение его фамильяра.

Однако, быть может, другой губитель душ сможет.

Глава 4

Солнце уже полностью скрывается за горизонтом, когда принцесса Эмбер наконец покидает нас, а слуги убирают остатки кушаний со стола.

Мы с Саенго с радостью принимаем ванну, расположенную в соседней комнате, а затем переодеваемся в чистые наряды, оставленные специально для нас в шкафу. Я натягиваю простую серую тунику и свободные штаны с рубахой такого же цвета сверху, а потом подпоясываю их обычным белым поясом. Наряд ничем не отличается от тех, в которых ходят остальные служители Храма света, однако мягкая ткань уже кажется роскошью по сравнению с грубой материей, из которой шьют униформу в Гильдии.

– Дай-ка мне посмотреть, – говорю я Саенго, садясь на край ее кровати.

Она корчит гримасу, проводя пальцем по браслету из кости тролля на своем запястье, этот браслет Кендара подарила мне, когда я видела ее в последний раз. В зависимости от того, кости какого существа используются, талисманы, созданные из них, обладают разными свойствами. Талисман из кости тролля защищает своего обладателя от чужого магического воздействия, и я отдала браслет Саенго, чтобы гниль медленнее распространялась по ее телу.

Учитывая тот факт, что болезнь, поражающая фамильяров гнилью, зародилась в Мертвом лесу, источником ее энергии является извращенная магия Бездушного, которая пропитала деревья и души, заключенные в них, настолько, что начала заражать и других, а именно шаманских фамильяров. За десятилетия, прошедшие с тех пор, как болезнь впервые появилась, ни один из шаманов-светосшивателей не сумел вылечить пораженных ею.

Саенго дергает за ворот своей рубашки. Гниль, как багровый комок ярких синих вен, тянется от центра ее груди. Каждый раз, когда я вижу это, у меня внутри все сжимается от гнева и страха. Саенго тихо, тревожно вздыхает, когда мои пальцы касаются ее, когда я провожу по ее коже так, словно надеюсь одним движением смахнуть инфекцию. Свет ее души внутри меня становится ярче, когда я мысленно тянусь к нему. Саенго замирает, делая резкий вдох. Ее руки стискивают мои плечи настолько сильно, что мне почти что больно, однако мы не отодвигаемся друг от друга. Я не боюсь случайно вырвать ее душу. Она привязана ко мне, и связь между нами мерцает уверенно и крепко.

Моя магия течет в нее, заполняя трещины в ее душе, разъеденные гнилью. Пальцы Саенго впиваются в мою кожу, и ее ногти буквально пронзают мою одежду насквозь.

Наконец Саенго расслабляется, ложится на кровать, а затем вздыхает.

– Я понимаю, что это делать необходимо, – говорит она тихонько, – но каждый раз меня охватывает очень странное ощущение.

Я склоняюсь над ней, снова отгибая край ее ворота: синие инфицированные вены стали менее заметными, они остались лишь на ее груди.

Саенго слабо улыбается и отталкивает мою руку, а потом смахивает влажные волосы с моей щеки.

– Отдохнешь теперь? – спрашивает она у меня.

Я очень устала, но после разговора с Кишей вряд ли смогу утихомирить мысли и заснуть. Я наклоняюсь над вещами, брошенными на пол. Меч Фаут, завернутый в ткань, лежит под моей сумой. Я поднимаю его, взвешивая в руке. Откидываю ткань с рукоятки меча и разглядываю завитки и узоры, искусно вырезанные на металле.

Я нашла этот меч на берегу реки, где погибла Фаут. Можно было бы отправить клинок с остальными вещами ее семье, отдав отряду, который возвращал тело домой, однако это казалось неправильным. Ее смерть на моей совести. Мне нужно лично вернуть этот меч ее отцу и встретиться с ним лицом к лицу, приняв свое наказание.

Принц Мейлек, который отыскал тело Фаут, убеждал меня, что ее семье сообщат, при каких обстоятельствах Фаут погибла: защищая целительницу душ, она пала смертью, достойной великой воительницы, чем заслужила честь и славу для всей семьи. Однако я сомневаюсь, что ее родные разделят эту точку зрения. Я на их месте точно не разделила бы. Фаут вообще не должна была погибнуть. Ее защита – мой долг.

Выпрямляясь, я сжимаю рукоятку меча и поворачиваюсь к Саенго. Увидев клинок, она садится.

– Думаешь, она простила бы тебя за то, что ты убила Ронина? – спрашивает Саенго, сдвинув брови, и на ее лице отражаются одновременно боль и сожаление.

Сказать по правде, я не думаю, что она меня простила бы. Фаут была моей подругой, однако она поклялась в верности паучьему королю. Не уверена, что она поверила мне, даже если я рассказала бы ей правду о его гнусных предательских планах.

– Теперь это не имеет никакого значения, – негромко отвечаю я, мысленно сожалея, что иначе уже быть и не может. – Я не смогла ее спасти, но по крайней мере я могу сделать кое-что.

Саенго кивает и натягивает ботинки. Я делаю то же самое, надевая кожаные сапоги, которые достают мне до колен. Потом закрепляю свои мечи за спиной, а клинок Фаут вешаю на пояс.

Никто не возражает, когда мы говорим, что хотим пойти в город, но вынуждают взять с собой двоих стражников из Храма света. Уже неплохо, полагаю. Отчасти я боялась, что нас заставят прятаться в Храме света от горожан.

Фаут однажды сказала мне, что, после того как она дала клятву верности Ронину, ее отец продал их семейную ферму и переехал в Мирриим с другой дочерью. Фаут говорила, что из окна их дома видно Храм ветра, а ее отец устроился на работу помощником картографа. Хотя стражники из Храма света, как оказывается, понятия не имеют, где искать картографов, они все же знают, как добраться до Храма ветра. Нас ведут по витиеватым улочкам города, освещенным мягким светом фонарей.

Солнце уже давно село, и народ, который следовал за нами по пятам, разошелся, но город не опустел. Мимо нас проезжают кареты с дрейками в упряжках. Солдаты в мундирах, украшенных символом ньювалинского солнца, парами патрулируют переулки. Шаманы устраивают представления, создавая водяные ручейки и тлеющие, словно ленты, языки пламени, и зрители кидают им монеты в металлическое ведерко рядом. Фамильяры снуют между ног прохожих и на крышах зданий, спокойно передвигаясь по городу, где их почитают. Торговцы затаскивают свои стенды и прилавки внутрь магазинчиков, закрываясь на ночь, а вот таверны и чайные домики, наоборот, распахивают двери, приглашая всех желающих.

Учитывая, что мы одеты в форму служителей Храма света, никто, похоже, и не подозревает, кто мы с Саенго на самом деле. Нас игнорируют, когда мы идем по городу, проходим под мостом, освещенным плавающими на поверхности воды фонариками, и мимо деревьев, украшенных крошечными серебряными колокольчиками, которые звенят каждый раз, когда поднимается ветер.

– Что ты думаешь насчет Киши? – спрашивает Саенго. Она морщится, глядя на поблескивающий купол Сияющего дворца, который возвышается над покатой крышей, выложенной черепицей.

– Она до неприличия красивая, – отвечаю я, говоря достаточно тихо, чтобы наши стражники из Храма света не услышали. Саенго едва сдерживает ухмылку. Вероятно, она сейчас краснеет, но я не поворачиваюсь, чтобы взглянуть на ее лицо. – Однако я уверена, что Киша использует свою красоту и в личных целях. Полагаю, она любит заставать людей врасплох, чтобы посмотреть, как они отреагируют.

– Учитывая разговоры и сплетни относительно вражды между государствами, я не могу себе представить, чтобы ньювалийцы с радостью приняли новость о том, что ее мужем будет казаинский принц. Скорее всего, их семья будет… некрепкой.

Я смеюсь.

– Они поубивают друг друга в первую же неделю после свадьбы, – говорю я.

Саенго пожимает одним плечом.

– Может, и не поубивают, – замечает она, – если они научатся уважению или даже влюбятся друг в друга.

Мысль о том, что Тейерн и Киша полюбят друг друга, кажется мне настолько абсурдной, что я чуть не фыркаю вслух, однако вовремя замечаю печальную улыбку Саенго и беру ее под руку.

– Когда тебя вылечат… – начинаю я.

– Не надо, – обрывает Саенго, отстраняясь. Она отворачивается, и ее короткие волосы скрывают от меня ее лицо. – Кто может полюбить меня такой, какая я сейчас, Сирша? Я даже не настоящий человек.

Чувство вины сдавливает мне горло, как железная цепь.

– Не говори так, – говорю я. – Конечно, ты настоящий человек. И любой, у кого есть сердце, тебя полюбит. Сама принцесса Эмбер была бы польщена, если бы ей посчастливилось удостоиться твоего внимания.

Саенго качает головой в ответ, и тут один из стражников прерывает нашу беседу.

– Вот и Храм ветра, – говорит он.

Неудивительно, что деревянные ворота преграждают путь, ведущий к храму, который по своим размерам не уступает Храму света. Его крыши похожи на волны, ниспадающие от центрального шпиля. Статуя женщины, наряд и волосы которой развеваются на незримом ветру, а руки обращены к небу, стоит во дворе. Огромная хищная птица устроилась на ее руке, и крылья этой птицы расправлены так, словно она готовится вот-вот взлететь.

– Это статуя Куи, – говорит один из наших стражников, – она была членом круга приближенных Сури, куда входили шаманы разных призваний. Вместе они основали город Мирриим и возвели каждый из храмов. Считается, что Куа умела летать на потоках ветра и ездить верхом на облаках.

Должно быть, магия была сильнее в те времена, когда она могла оживлять природные элементы и пробуждать духов гор.

– А могут ли шаманы-воздушники до сих пор… – Что-то мелькает на периферии моего зрения, и я резко поворачиваюсь, как раз вовремя, чтобы увидеть блеснувшую змеиную чешую и изгиб рукоятки меча до того, как фигура в мантии и блеск знакомого клинка исчезают во мраке. Нет, на этот раз мне точно это не привиделось. – Ждите здесь!

– Сирша? – окликает меня Саенго, однако я спешу прочь.

Мчусь в переулок, запрыгивая на ближайший подоконник, а затем на крышу. Стражники Храма света что-то кричат мне, однако они оказываются слишком медленными. Мои сапоги тихо перемещаются по черепице крыши. Мое сердце громко стучит в груди.

Я подхожу к краю здания, оборачиваюсь, осматриваясь и вглядываясь в улицу внизу. Слышу, каким громким стало сбившееся дыхание. Тень скрывается за воротами, и мои ноги несут меня вперед. Я спрыгиваю с крыши, упираясь пятками в перила балкончика, а потом спускаюсь на землю. Затем бегу во мраке, он мой давний друг, и выскакиваю за ворота, замечая, как все та же мантия скрывается за поворотом.

Задыхаясь, я спешу следом, злясь все больше и больше, когда за каждым новым поворотом вижу безлюдный переулок, а каждая новая улочка оказывается пустой, слышен только шелест крыльев ночных птиц.

В конце концов я упираюсь спиной в кирпичную стену и ударяю кулаком по камням. Сердце бьется у меня в глотке. Гневно вздыхая, я шепотом произношу имя, которое боюсь произнести вслух:

– Кендара…

– Привет, глупенькая девчонка!

Глава 5

В конце неосвещенного переулка появляется темная фигура, которая медленно стягивает капюшон с головы.

– Много же тебе времени потребовалось, чтобы меня найти, – говорит она отлично знакомым мне скрипучим голосом. У меня сдавливает горло от эмоций, и щеки начинают гореть. – А я-то думала, что хоть чему-нибудь да научила тебя.

Один-единственный бледный фонарь, висящий вдалеке, освещает ее макушку и волосы, собранные в тугой пучок на затылке. Как и всегда, верхняя часть лица Кендары покрыта черным платком. Ее тело в тени, лишь поблескивают любимые ею клинки на поясе. Значит, мне все-таки не почудилось и Кендара и правда была сегодня в толпе, наблюдающей за нашим прибытием в город.

Я нервно сглатываю комок разных эмоций, поглощающих меня одновременно: радость, боль, злость. Мои руки по-прежнему сжаты в кулаки, и я сдерживаю себя, чтобы не ударить по стене.

– Скажешь что-нибудь или так и будешь стоять как скоморох? – спрашивает Кендара, делая шаг навстречу.

Эмоции, сдавливающие мне грудь, вдруг становятся невыносимыми. Мне хочется ее обнять. Мне хочется на нее накричать. Однако я не делаю ни того ни другого, даже в этот эмоциональный момент, зная, что Кендаре это не понравится.

Каким-то невероятным образом мне удается заговорить, почти не выдавая чувств в едва дрожащем голосе:

– Когда ты исчезла из Эвейвина, то сразу пришла сюда?

«Ты бросила меня, – кричит мой внутренний голос вместо этого. Но жалобы звучат по-детски нелепо. – Ты бросила меня, и мне пришлось разбираться со всеми проблемами в одиночку. Ты должна была позаботиться обо мне. Ты ведь обещала».

Я сжимаю губы крепче, чтобы не сказать лишнего вслух. «Не ной, Сирша! Немедленно соберись».

– Разумеется, – отвечает Кендара, скрещивая руки на груди. Несмотря на свой возраст, она стоит, выпрямив спину, и кажется высокой, а ее уверенность и сила очевидны и непоколебимы, как и всегда. Но то, во что я верила и кем ее считала, изменилось.

Даже платок, скрывающий ее лицо, и едва заметные шрамы, виднеющиеся под ним, теперь, кажется, имеют другой смысл. Кендара вовсе не притворяется слепой. Однако всегда ли она была слепа? Или же она решила отказаться от своих глаз, которые с легкостью выдавали в ней шаманскую кровь, когда она отправилась в Эвейвин? И если я осмелюсь рассмотреть ее поближе, я наверняка найду шрамы на кончиках ее ушей, как у меня.

– Кто… кто ты такая? На самом деле. – Какое у нее шаманское призвание? Какое ремесло? Был ли у нее когда-то фамильяр, или она отказалась и от него? Кендара способна на многое и без магии, однако скучала ли она по своим силам, пока жила в Эвейвине? Я столько всего о ней до сих пор не знаю…

Кендара недовольно фыркает. Мне хочется опустить голову, чтобы извиниться, мне хочется вести себя с ней послушно даже сейчас. Однако она больше не моя наставница, а значит, не имеет никакой власти над моим будущим и моими решениями.

– Разве тебе не хочется сначала узнать правду о своей матери? – спрашивает Кендара.

Я закрываю глаза, но всего лишь на мгновение, боясь отвернуться и увидеть потом, что она снова исчезла во мраке ночи. Да, я хочу узнать правду о матери, однако куда важнее мне сейчас узнать ответы на другие важные вопросы.

– Прямо сейчас я спрашиваю о тебе, – говорю я твердо.

– Тогда придется тебя разочаровать. То, кем я была, осталось в далеком прошлом. Я выбрала жизнь, которую веду сейчас, зная, что мне придется отдать за нее многое, потому что я хотела служить великой цели.

Как и все, что связано с Кендарой, ее слова являются очередным наставлением, уроком. Когда ступаешь на избранный путь, то должен быть готов к жертвам, если хочешь пройти этот путь до конца. Я думаю о том, что ждет меня впереди и что мне придется сделать, чтобы встретиться с Бездушным лицом к лицу, о тех жертвах, которые мне, вероятно, потребуется принести. Тяжесть этой мысли давит на грудь.

– Получается, ты сделала необходимое, чтобы сойти за обычного человека, а не шамана, и получила должность Тени короля Сенбина, а затем и Тени его дочери. И ты по-прежнему оставалась верна Ньювалинской империи.

– Тени доступна информация и возможности, которыми не может похвастаться ни один другой эвейвианец, – отвечает Кендара, – идеальная для меня должность.

Вдалеке на крыше раздается голос, выкрикивающий мое имя. Я хмурюсь, чувствуя обеспокоенный поток эмоций Саенго. Мне хочется вернуться к ней, однако я не могу позволить Кендаре просто так уйти. Пока что не могу.

– Саенго Панг, – говорит Кендара, произнеся ее имя так, словно критикует каждый звук каждой буквы. – После всех прожитых лет меня не так уж просто удивить. Но когда я услышала, что ты обратила свою подругу в фамильяра, я поистине была шокирована.

Я замираю.

– Откуда ты знаешь об этом? – спрашиваю я.

Кендара пренебрежительно машет рукой.

– Не удивляйся, – отвечает она, – ты же не полная дурочка. Отлично знаешь, что раскрывать чужие секреты – моя прямая обязанность.

– Да уж, я заметила, – бормочу я сердито. Она всегда знала о том, о чем не должна была знать.

– Добром все это, однако, для вас двоих не закончится.

Я снова хмурюсь и наконец отталкиваюсь от стены, злясь на саму себя за то, что позволила себе показать ей истинные чувства.

– Ты ошибаешься, – говорю я, гордясь тем, как уверенно звучит мой голос в этот момент.

Кендара лишь пожимает плечами и отвечает:

– Что ж, ты всегда предпочитала учиться на собственных ошибках.

Я качаю головой. Спорить с ней бесполезно. Кендара – реалистка, и, как бы мне ни хотелось сказать обратное, за это я ее и люблю. Она никогда не приукрашивает правду, но порой мне хочется, чтобы все-таки приукрашивала действительность хоть немного, разговаривая со мной.

– Вроде той ошибки, в результате которой я узнала, что являюсь шаманкой? Почему ты мне не рассказала об этом? После того как я пробудила свое магическое ремесло, почему ты меня не нашла? Ты просто-напросто исчезла и оставила меня с письмом, вместо того чтобы предстать передо мной лично.

Кендара написала, что любит меня, но я не уверена, что могу верить ее словам. За годы, что я была ее ученицей, она не выказывала мне ни малейшей симпатии.

Кендара отвечает сурово:

– Я была твоей наставницей, а не опекуншей. Я научила тебе тому, как заботиться о себе самостоятельно. Когда Ронин узнал правду, они с королевой Мейлир запланировали убить нас обеих, поэтому я и исчезла.

Что ж, по крайней мере я рада, что она не рассказала правду обо мне королеве Мейлир. Однако теперь Кендара внезапно нашла меня вовсе не потому, что соскучилась по мне, не так ли?

– Почему мы тогда сейчас разговариваем? – спрашиваю я, скрещивая на груди руки и повторяя тем самым ее позу.

– Потому что у тебя еще есть время, чтобы сделать выбор, – отвечает Кендара.

– Какой именно выбор?

Голос Саенго снова зовет меня, и на этот раз она уже гораздо ближе.

Кендара нетерпеливо вздыхает.

– Хочется ли тебе слышать это или нет, – произносит она, – но мне нужно рассказать тебе о твоей матери. Она была моей подругой.

Я стискиваю зубы, чтобы не сказать ничего язвительного в ответ.

– Последней и единственной подругой, которая отказалась оставить меня, когда я начала новую жизнь, – продолжает Кендара. – Она была губительницей душ, и когда родственники узнали о ее магическом ремесле, они увезли твою мать в далекую деревню. Они скрывали от всех ее силы, поэтому никто не научил ее их контролировать. Когда другие шаманы случайно узнали правду, ее посадили в тюрьму, откуда ее должны были забрать под стражу императорские солдаты и увезти на казнь в Мирриим.

– Ты ее спасла, – говорю я, пытаясь примириться с этой суровой женщиной, стоящей передо мной.

– А разве я могла поступить иначе? Тогда я только училась, чтобы стать новой Тенью, однако я оставила ей способ со мной связаться. Когда я получила от нее послание, то поспешила обратно в Ньювалинскую империю и обогнала солдат, до того как они добрались до Мирриима.

Мои пальцы сжимаются вокруг рукоятки меча Фаут, висящего у меня на поясе. Она всегда делала точно так же, когда чувствовала беспокойство.

– А остальные члены ее семьи? – спрашиваю я.

– Мертвы, – отвечает Кендара без колебаний. – По законам империи казнили каждого, потому что их семья породила губителя душ. Я собиралась вернуться за ними, но было уже слишком поздно.

Я сглатываю, но обида и злость по-прежнему липнут к моему языку. Я полагала, что моя мать была рожденной шаманкой. Мысль о том, что моя семья может находиться в Ньювалинской империи, даже не пришла мне ни разу в голову. И все же скорбь о том, что могло быть моим, скорбь о семье, которая могла у меня быть, разрастается внутри меня все сильнее. Теперь я могу назвать семьей разве что Саенго. Да и Кендару тоже, как бы она ни пыталась убедить меня в обратном.

– А твоя подруга? – Мне кажется странным произносить «моя мама» вслух. Даже в голове это звучит неправдоподобно.

– Я оставила ее в безопасном месте и навещала так часто, как только могла, – говорит Кендара, – пока не узнала, что эта дурочка забеременела. Я предлагала ей убить виновника, однако она настаивала на том, что все произошло по обоюдному согласию и что она хочет родить дочь. Она отказалась покидать тебя, как всех тех, кого ей однажды пришлось покинуть.

Мне хочется верить, что голос Кендары звучит так грубо лишь для того, чтобы скрыть истинные эмоции. Однако я и прежде находила в словах и действиях Кендары смысл, который она в них не вкладывала.

Я поднимаю руку, проводя пальцами по едва уловимым шрамам на кончиках моих ушей.

– Но она все же меня покинула, – говорю я тихонько.

– Не по своей воле. Ньювалинская империя обнаружила ее вскоре после того, как ты родилась. Она умерла, отказавшись раскрыть правду о том, кто помог ей сбежать. И она спасла тем самым мне жизнь за то, что я однажды спасла ее. – На этот раз в голосе Кендары очевидна злость, вызванная воспоминаниями о давних ранах. И с каждым словом ее голос становится все тише, но она продолжает: – Я отыскала всех виновных и заставила замолчать навеки, до того как кто-либо мог рассказать, что у нее был ребенок.

– Так это сделала ты, – шепчу я, а мои пальцы до сих пор касаются кончиков ушей.

– У меня не было выбора. Я не была уверена, знает ли кто-то еще правду о твоем происхождении. Если бы другие шаманы начали поиски, они приняли бы тебя за обычного человека.

Я всегда полагала, что меня бросили в детском приюте. Полагала, что я никому не нужна. Что я девчонка без имени, если не считать того, которое дали мне монахи в приюте при монастыре. Не знаю даже, как смириться теперь с историей Кендары и сопоставить ее с той, в которую я сама всегда верила.

Моя мать меня любила. Если бы Ньювалинская империя ее не нашла, то какой была бы моя жизнь тогда? Я гоню от себя эту мысль. Бессмысленно думать о том, чего нельзя изменить.

Огонь разрастается у меня под ребрами, но я не знаю, на кого направить свой гнев. Кендара убила всех виновных. Однако их отправила Ньювалинская империя. Их отправили Ялаенги.

Они убили бы и меня без колебаний, если бы узнали правду, точно так же, как убили всех моих родных. И все из-за одного шамана! Я опускаю голову и смотрю на свои ладони, будто способна отыскать правду о своем магическом ремесле, глядя на линии на руках.

Моя мать случайно раскрыла правду о своей магии, потому что ее не обучили контролировать свое ремесло. А что, если то, что происходит со мной, происходит вовсе не из-за Бездушного? Если это просто я… теряю контроль над своей магией?

– Тебе следовало рассказать мне всю правду раньше, – говорю я, опуская руки. Саенго снова зовет меня, теперь уже настолько близко, что я слышу и голоса стражников Храма света рядом с ней.

– Я надеялась, что мне вообще не придется тебе рассказывать. Тогда это было совсем неважно.

Слова Кендары разжигают огонь в груди сильнее, сжигая боль и печаль, оставляя лишь гнев.

– Ты знала, кто я такая, – говорю я твердо, – и все равно солгала мне. Ты лгала мне с момента нашего знакомства.

Кендара недовольно вздыхает.

– Абсолютно ясно, что мои уроки о том, как следует контролировать эмоции, тебе не дались. Я солгала не обо всем. Ты и правда одаренная воительница, Сирша. И ты действительно упрямая.