Черный дневник

Девушка идет по проспекту. Бледная. Смотрит себе под ноги. Возвращается в квартиру. По пути она на всякий случай крепит ключ от ячейки к основному брелоку с ключами от дома. Надежнее места для тайника, чем ячейка в магазине, она не смогла придумать.

Вика заходит в подъезд.

Поднимается мимо изрисованного почтового ящика. Теперь послание в сердечке от безграмотного любовника вызывает у нее раздражение.

Стараясь выплеснуть эмоции, девушка как может быстро поднимается по лестнице. Она бежит, громко топает, хватается за поручень двумя руками, рывком перепрыгивает через несколько ступенек.

Вика со злостью захлопывает дверь и закрывает замок.

Девушка запыхалась. Она тяжело дышит. Она снимает обувь и проходит в комнату.

Дальше все происходит как во сне.

Ее пальцы сами жмут на кнопки старенького мобильника Влада, набирают короткий номер. Ее губы сами дрожащим голосом сообщают оператору, что ее любимый покончил с собой. Ее уши слушают в трубке вежливый ответ девушки о том, что полиция уже выехала, что теперь нужно оставаться на месте и дожидаться их прибытия.

Мозг упорно отказывается верить в происходящее.

– У нас будет ребенок, – сообщает Вика и кладет телефон на стол.

Она снова плачет.

Слезы не текут, слезы закончились, но девушка продолжает плакать.

– У нас будет ребенок! Сын! Твой сын!

Вика колотит кулаками Влада по спине. Она не хочет, руки сами бьют любимого.

– Ты слышишь меня?

Влад, конечно же, ничего не слышит.

Вика обнимает его остывшее тело.

Она рыдает ему в рубашку, которая все еще пахнет таким знакомым и таким родным его особенным запахом.

* * *

– Пожалуй. Если сможешь, тогда встреть его, а я потом.

– Пап, конечно. Езжай, – не дает договорить Вика. – И встречу, и накормлю, и уроки проверю. Не волнуйся, мы уже не маленькие дети.

После смерти матери отец стал… как тут получше выразиться… слишком заботливым.

Достал своей гиперопекой.

Вике уже восемнадцать, она закончила школу, она взрослая, она уже не ребенок. У нее у самой будет ребенок, о чем, кстати, до сих пор никому, кроме своего Влада, не рассказала.

– Я позвоню через пару часов.

– Да-да. Знаю. Позвонишь, убедишься, что у нас все хорошо. Топай уже, опоздаешь. Кошелек свой не забыл?

– Моя дочка.

Отец улыбается, показывает кошелек, обнимает дочь, набрасывает куртку и выходит из дома.

Вика смотрит в окно, наблюдает, как он проходит через двор, попутно гладит подбежавшего к нему и виляющего хвостом Шампа.

Отец оборачивается и напоследок еще раз машет дочке, притаившейся за занавеской.

– Ох, да иди уже, – брюзжит Вика и отходит от окна.

Она слышит, как захлопывается металлическая калитка.

Девушка переодевается.

У нее есть пара свободных часов. Нужно успеть сходить в магазин, купить хлеб, того-сего и приготовить обед.

Скоро брат вернется из школы.

Вика собирается, прячет свои непослушные кудряшки под шапкой.

Девушка берет с тумбочки сумку. Тканевая, с растрепанными ручками. Она ее сама сшила из старой рубашки.

Вика считает, что пользоваться полиэтиленом – преступление, и поэтому никогда не покупает на кассе пакет, даже если у нее нет под рукой своей самодельной сумки.

Вика выходит во двор.

Сегодня она не запирает за собой дверь. Девушка решила, что пойдет в магазин, который расположен совсем рядом с домом.

– Скоро вернусь, – говорит она псу и выходит за калитку.

Шамп виляет хвостиком, провожает, прыгает на забор, но не лает. Молодой, не породистый, но вполне воспитанный пес.

Вика идет в соседнее здание с вывеской «Все для дома».

В одной из ячеек для сумок этого проклятого магазина девушка спрятала желтый почтовый пакет.

Она целый месяц не появлялась там.

Ей было страшно.

Ей не хотелось вновь погружаться в кошмарные воспоминания. Девушка обходила магазин стороной и носила продукты из соседнего, который расположен значительно дальше. Приходилось бежать бегом, чтобы папа, не дай бог, не догадался, что закупается его дочь где-то в другом месте.

Как бы она объяснила такой странный поступок?

Нелогично.

Поэтому и приходилось бежать через два квартала с тяжелой ношей в руках, чтобы по времени выглядело, что Вика просто задержалась из-за длинных очередей.

Прошло достаточно времени. Она, конечно же, еще не смирилась со смертью Влада, но боль от утраты поутихла.

Пора.

Сегодня она уверена. Она точно зайдет в магазин «Все для дома».

Вика готова.

Готова узнать причину, по которой ее Влад покончил с собой.

С тех пор как она спрятала в ячейке этого магазина документы, она даже не смотрела в сторону яркой светящейся вывески. И вот она стоит на пороге, смотрит на график работы, и ее рука тянется к дверной ручке.

Вика проходит мимо ячеек для хранения сумок.

Украдкой смотрит на ящик с номером тридцать шесть.

Кажется, заперт.

Вроде бы никто не открывал ее тайный сейф.

Вика проходит в продуктовый отдел. Берет хлеб, несколько булочек, куриное филе и небольшой кусочек сыра. Достаточно брату на обед. Приготовит суп и тосты с сыром. Она планировала много что еще купить, но мысли теперь заняты ее тайником.

Нужно как-то незаметно забрать содержимое ящика.

Вика подходит к кассе.

Еще мгновенье, и она столкнется с пугающими воспоминаниями. Еще минута, и она поспешит домой разбираться с причинами смерти ее Влада.

– Девушка.

Вика смотрит на кассира.

– Девушка, вы меня слышите?

– А? Что?

Вика задумалась и пропустила мимо ушей вопрос.

– Я говорю, дисконтная карта у вас есть?

Вика мотает головой и протягивает деньги. Она расплачивается, складывает покупки в сумку и осторожно посматривает на свой сейф.

Наверняка охранник что-то подозревает.

Он как-то не так смотрит на Вику. Как-то строго. Его брови сведены. Он стоит возле выхода, скрестив руки над бейджиком со своим именем, и энергично жует жвачку.

Следит.

Или это фантазии?

Паранойя?

Вика суетливо убирает сдачу в карман.

Охранник, кажется, все еще смотрит на нее. Он переминается с ноги на ногу, раскачивается. Лениво зевает, достает телефон и начинает увлеченно что-то читать с экрана.

Вика отходит от кассы.

Девушка старается держаться естественно и спокойно, хотя вряд ли у нее это хорошо получается.

Главное, не паниковать.

Сейчас она медленно подойдет, откроет дверцу и заберет документы.

Что здесь такого? Ничего криминального. Простой покупатель совершил покупки и идет забрать свои вещи.

Девушка приближается к тайному сейфу. Она повторяет про себя, что она обычный покупатель. Обычный неприметный покупатель. Обыкновенный, коих миллион.

Вика останавливается возле ячейки.

Она не смотрит по сторонам. Взгляд ее останавливается на цифре тридцать шесть, а руки нащупывают в кармане связку ключей. Вот зачем она убрала сдачу в этот чертов карман? Вика ругает себя. Представляет, как она достает ключ, монеты рассыпаются по полу, и все посетители магазина, включая охранника, смотрят на нее.

Вставляет ключик в замок. Рука трясется. Не получается с первого раза попасть в замочную скважину.

Хорошо хоть никакие монеты не высыпались.

Проворачивает.

– О! Смотрите! Нашелся хозяин! – слышится грубый голос охранника за спиной.

Вика замирает. В висках пульсирует. Девушка чувствует, как напрягаются все ее мышцы.

– А ты говорила, бомба. Бомба, надо ментов звать, – обращается он к кассирше и громко смеется.

Вика не оборачивается.

Она придумывает объяснение. Наспех сочиняет, что бы такого убедительного сказать в свое оправдание.

– А это не бомба, – продолжает охранник свои рассуждения. – Это просто Маша-растеряша. Вернее, забываша. Да?

Охранник смеется своему глупому каламбуру. Он, похоже, много раз репетировал у себя в фантазиях это выступление.

Вика смотрит на охранника.

– Что, девушка, оставили? Забыли? А потом переживали? – Он будто хочет произвести впечатление на ту молоденькую кассиршу. – Зря переживали. У меня ничего не пропадает. Все в целости и сохранности!

– Да. Спасибо. – Вика робко улыбается и пожимает плечами.

Вика достает желтый конверт и благодарит охранника за заботу.

Она хочет, чтобы мужчина, который, к слову, стоит гордый, кажется, даже в размерах увеличился, отошел от нее подальше. Супермен магазинный.

«Иди уже, – говорит Вика про себя и сохраняет натянутую улыбку. – Иди-иди. Отвернись от меня».

Сейчас он заметит, что ключ пристегнут к общему брелоку, и придется что-то сочинять, как так вышло.

– О. Да я смотрю, вы и ключ пристегнули?

Он все-таки заметил.

– Понимаете, я это чтобы… – начинает оправдываться Вика.

Но охранник перебивает ее:

– Чтобы не потерять.

Вика бегает глазами по сторонам и не знает, что ответить.

– Дайте угадаю! Вы уже в каждом магазине попробовали отпереть. – Он самодовольно хохочет. – Угадал?

Вика улыбается и кивает, мол, да, угадал. Мол, проницательный охранник видит ее насквозь.

– Я все знаю. – Он двигает указательным пальцем. – Все магазины проверили. Но это вы зря. Такие замки только у нас! Надежность, качество.

Вика кивает и продолжает улыбаться. На этот раз улыбка у девушки неподдельная.

Этот недоумок опять сам ее оправдал.

Девушка забирает конверт.

– Спасибо. – Она возвращает ключ и торопится к выходу.

– Заходите еще, будем рады. Мы ценим клиентов. Каждого клиента! – Он говорит и подмигивает, отчего его глупое лицо выглядит еще более противным.

Вика не отвечает.

Теперь она, естественно, зайдет. Больше ей ничего не мешает закупаться поблизости.

По пути домой она прокручивает в голове этот разговор и раз за разом продолжает удивляться глупости охранника.

Вика возвращается.

Дома все спокойно.

Шамп беззаботно лежит возле будки и посматривает на свою хозяйку, которая вернулась с полной сумкой ароматной выпечки и подозрительным желтым пакетом под мышкой.

– Держи.

Вика подбрасывает булочку.

Пес подскакивает, ловит еду на лету и разжевывает сладкую сдобу, растряхивая слюни в разные стороны.

Вика проходит в свою комнату.

Оставляет сумку на полу и садится за стол.

Ее уже не заботит, что скоро вернется братик и лучше бы ей сейчас позаботиться об обеде. Если Димку сразу по приходе не усадить за стол, потом не дозовешься.

Плевать.

Сейчас Вику волнует лишь одно. Желтый конверт.

Ровно месяц ей понадобился, чтобы собраться с мыслями и решиться забрать жуткое послание из прошлого.

Девушка осторожно вынимает содержимое конверта.

«Вскрыть до наступления двадцатилетия адресата».

Запах старости, запах заброшенных библиотек, запах истории вырывается из пакета.

Странная надпись на обертке не дает ей покоя.

«Прости, сын».

Влад никогда не рассказывал о своих родителях. Вика пару раз пыталась его расспросить, но Влад уходил от разговора. Он, похоже, стеснялся своей семьи. Ему эта тема причиняла боль.

Девушка сомневается. Может, лучше выбросить? Сразу сжечь и забыть? Выбросить из головы. Влада все равно уже не вернуть.

В конце концов любопытство пересиливает страх и нерешительность. Вика раскладывает бумаги на столе и принимается за свое расследование.

Официальные листы со старыми гербовыми печатями, судя по всему, чьи-то заявления, объяснительные, свидетельства о смерти. Девушка отодвигает их в сторону.

Вика перебирает и сортирует документы так, чтобы ей после было удобно в них разбираться.

Читать все подряд, наверное, нет смысла.

Она ищет глазами знакомую фамилию или хотя бы фотографию, но пока безуспешно.

Инструкция КГБ СССР номер сто восемь от двадцать четвертого августа тысяча девятьсот пятьдесят пятого года «О порядке рассмотрения заявлений граждан с запросами о судьбе лиц, осужденных к ВМН».

На папке значится: «Совершенно секретно».

Она не знает, даже не догадывается, что такого секретного скрывается в папках и что означает загадочная аббревиатура ВМН.

А даже если бы и знала, Вику сейчас не заботит, кто кого и за что в те далекие годы приговаривал к высшей мере наказания, к расстрелу.

Ее не беспокоят чужие тайны, ее не интересуют сохранившиеся снимки каких-то незнакомых улыбающихся людей. Безразличны все эти засекреченные досье, докладные записки народному комиссару внутренних дел СССР и прочие артефакты прошлых лет.

Все внимание Вики приковывает к себе потертая темно-синяя тетрадь. Среди официальных документов она явно лишняя.

Чей-то дневник.

Девушка раскрывает тетрадь и читает.

«Привет, сынок.

Я не знаю, как тебя сейчас зовут, поэтому буду обращаться к тебе «сын».

Если тебе интересно, мы с матерью назвали тебя Михаилом, в честь твоего дедушки.

Думаю, если ты читаешь эти строки, меня уже нет в живых.

Я записываю всю историю, так как знаю, что, скорее всего, мы с тобой никогда не увидимся, и мне не удастся с тобой поговорить».

Сомнений нет, это послание от отца к Владу. Вика нашла то, что искала. В этой тетради, она уверена, она найдет все ответы.

Девушка принимается читать.

«Сейчас я сижу возле твоей кроватки и наблюдаю, как ты двигаешь своими маленькими ножками, стараясь стянуть с себя одеялко. Я пишу, слушаю твои мурлыканья и знаю, что это последний раз, когда я смотрю на тебя.

Знай, я сделал все, что мог. Но этого оказалось недостаточно.

То, как я собираюсь поступить с тобой, это вынужденная мера. Был бы другой выход, все было бы иначе. Но это «если бы». Вариантов у меня нет.

Еще знай: то, что случилось с твоей мамой…

Это случайность. Это несчастный случай, в котором я виноват. Если бы мог, я бы жизнь отдал, лишь бы предотвратить.

Прости.

Сейчас это уже не имеет никакого значения. Все, что я сейчас могу для тебя сделать, это уйти. Лучшее, что могу предпринять, это оставить своего любимого сына.

Попрошу добрых людей позаботиться о тебе.

Сынок, я должен рассказать.

Я обязан написать тебе все, что знаю сейчас и чего, к сожалению, не мог знать, когда твоя мама была еще жива».

Вика не замечает, как ее рука следом за первой достает из сумки вторую булочку.

– Похоже, это твой дедушка писал, – говорит Вика с набитым ртом, обращаясь к животу, и перелистывает страницу.

«Запомни, сын! Тебе нельзя злиться!

В тот день, когда тебе исполнится двадцать лет, а я надеюсь, это письмо тебе доставят вовремя, и ты прочтешь его до того, как будет уже слишком поздно… так вот, когда тебе исполнится двадцать, ни за что, ни по какому поводу не смей злиться.

Предупреждаю.

В то, что я тебе расскажу, трудно поверить. Но это чистая правда».

Вика усаживается поудобнее.

Похоже, чтение ей предстоит увлекательное. Она хочет как можно больше узнать о родственниках Влада. Она расскажет своему ребенку, кем были его бабушка и дедушка по папиной линии.

«Сын, я не мастер сочинять письма. И не знаю, как тут лучше начать.

Поэтому буду писать по порядку все, о чем мне известно, и что, как мне кажется, может оказаться тебе полезным.

История берет свое начало еще в те далекие годы, когда твой дедушка был молод.

Ты о нем наверняка ничего не знаешь.

Звали его Михаил Григорьевич.

Человеком он был, прямо скажу, неоднозначным. Оценивать его поступки я не вправе.

Да это уже, наверное, и неважно.

Каким бы он ни был, в одном я уверен на сто процентов. За свою семью он отдал жизнь.

В те времена он служил в армии.

Быстрыми темпами продвигался по карьерной лестнице. Мечтал, как и многие тогда, о славной карьере военного.

Михаил Григорьевич цеплялся за любую возможность. И когда его отправили служить на Север, в глушь, в неизвестно какой исправительно-трудовой лагерь, твой дед лишь обрадовался.

Все, что написано ниже, это мои воспоминания рассказов отца, твоего деда Михаила Григорьевича, о событиях, что привели к таким жестоким последствиям. Либо описания ситуаций, которым я лично был свидетелем.

Объясню, что же на самом деле с тобой происходит и как с этим можно жить дальше.

В конверте ты найдешь папки с различными досье. Я постарался сохранить для тебя хотя бы часть документов. Собрал все, что только удалось.

Они понадобятся на случай, если ты сочтешь меня глупцом, обманщиком или сумасшедшим.

Документы помогут тебя убедить или переубедить. Данные ты всегда сможешь проверить.

Что ж.

Приступим».

– Вик, а что ты не пришла? – раздается звонкий голос брата.

Вика так увлеклась чтением, что совсем забыла о своем обещании отцу присмотреть за Димкой.

– Пришел уже?

Вика закрывает и прячет дневник.

– Ну что? Как в школе? Сколько двоек принес?

Димка смеется и мотает головой.

– Ладно. Тогда давай переодевайся, руки мой и марш за стол. Сейчас будем обедать.

Мальчик знает, что спорить с сестрой – гиблое дело.

Снимает рюкзак и с лицом, как будто его не есть, а работать на каторге заставляют, идет к себе в комнату.

Вика смотрит в сумку. Она съела почти все булочки. Суп не приготовила. Что ж, покормит брата макаронами с сыром. Папа вряд ли похвалит ее за такой обед, но Димка любит макароны, пусть лопает. Быстро и вкусно. И если не слишком привередничать, можно сказать, полезно.

– После еды сразу за уроки! – говорит Вика.

Она старается докричаться в соседнюю комнату.

– К возвращению папы чтоб всю домашку сделал. Слышишь? Я потом проверю.

Вика наспех убирает документы.

Прячет стопки под кровать.

Братик, скорее всего, заметил странные бумаги, но, если не акцентировать на них внимание, он может и не вспомнить.

– Вик, а что это там?

Мальчик стоит в дверях комнаты и показывает на завалившуюся под стол фотографию.

– Ничего. Пошли макароны с сыром есть?

Димка при слове о его любимой еде хлопает в ладоши.

Главное, чтобы отцу не рассказал, чем его сестра кормила. К возвращению папы Вика успеет приготовить куриный суп.

– Руки вымыл?

– Вымыл-вымыл, – причмокивает и облизывается Димка.

– Папе скажем, что ели суп. Идет?

Димка на все согласен. Суп он терпеть не может. Братик пританцовывает и топает на кухню.

Вика поднимает с пола свалившийся со стола снимок, который заметил Димка, и, прежде чем успевает спрятать его к остальным бумагам, замечает, что на нем запечатлено.

Девушка от неожиданности выпускает фотографию из рук и еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть.

На снимке чье-то расчлененное тело. Голова отделена от туловища и не мигая смотрит в объектив, прямо на Вику.

Девушка нервно запихивает фото в середину стопки, заталкивает следом под кровать полотенце, кофту, плюшевого медведя, все, до чего только может дотянуться рукой. Спускает покрывало с кровати до пола и на всякий случай вдобавок закрывает свою комнату на замок.

Она хочет поскорее забыть увиденное.

Хочет развидеть.

Вика торопится к брату.

Ей срочно, пока ее не стошнило, нужно на что-то переключиться. На что-нибудь приятное.

Она греет воду в кастрюле.

Димка беззаботно смотрит мультик. Дурацкая, надоедливая песенка играет на всю кухню.

«И Барсик прыгнул вниз, живет такой вот белый кот».

Вика забрасывает макароны в кипящую воду.

«И Барсик… Барсик прыгнул вниз, живет… живет такой вот белый… белый кот».

Что за бред показывают детям?

Вика подвигает брату еду, достает вилку, а из головы у нее никак не выходит снимок изувеченного мертвеца.

Димка выдавливает, обильно поливает кетчупом тарелку.

Томатный соус расползается по макарончикам, словно кровь по снегу. Вика не может выбросить из головы то лицо с фотографии. Такие ужасы она раньше видела лишь в кино, где актеры, где грим. Но на том фото, Вика уверена, был реальный человек.

И он смотрел.

Прямо на нее.

Своим безжизненным мутным взглядом.

Настоящий мертвец.

– Вика!

Из тарелки на нее смотрит отрубленная окровавленная голова с немигающим взглядом.

– Вика! Скорее!

Девушка не может пошевелиться. Страх сковывает ее тело. Она стоит и не может вздохнуть.

– Ну Вик! Скорее!

– Что?

– Ты что, глухая, что ли? Я же говорю, выключи.

– Что?

– Рекламу отключи. Не видишь?

Девушка наводит курсором на область «можно будет пропустить через пять секунд». С экрана очередной «успешный» бизнес-тренер энергично предлагает записаться к нему на курсы и стать миллиардером.

– А что у тебя с лицом? Белое какое-то, – говорит Димка и отправляет очередной сырный кусочек в рот.

«И Барсик… Барсик прыгнул вниз, живет… живет такой вот белый… белый кот».

* * *

– Получилось, – выдыхает голубоглазый. – Я вижу.

Старик, похоже, задремал, и фраза ученика заставила его вздрогнуть.

На небе появились звезды. Воздух стал заметно прохладнее.

Собравшихся прибавилось. Кое-кто из них спал у костра, другие молча следили за молодым шаманом, словно комиссия на экзамене, готовые в любой момент уличить его в жульничестве.

– Ты нашел ответы?

– Ну, я…

– Нашел или нет? Другого не дано.

– Не уверен, но я вижу.

– Что ты видишь? Реальность? Или то, что тебе позволено видеть?

Ученик не отвечает.

Он смертельно устал. Хочет спать и поесть не отказался бы. Но безжалостные руки наставника вновь сминают листья и бросают в огонь.

– Продолжай! Ты обязан разобраться. Смотри глубже. Внимательно смотри.

* * *

– Михаил Григорьевич, проходите. С возвращением-с вас.

Мужчина с поддельной приторной улыбкой придерживает дверь, пропускает своего начальника вперед.

– Прошу. Проходите-с.

Снег, налипший на сапоги, рассыпается под ударами тяжелых шагов и разлетается во все стороны по полу.

Еще несколько лет назад Михаил Григорьевич, скорее всего, обратил бы на это внимание. Но не теперь.

Не здесь и не сейчас.

Когда жизнь человека не стоит и гроша ломаного, замечать какую-то грязь на полу?

– Чаю не желаете-с?

– Пшел вон.

– Понимаю-понимаю, Михаил Григорьевич. Устали-с с дороги. Пойду-пойду. Отдыхайте-с.

– Постой, – гремит командный голос. – Список с оправданными смертниками на стол через минуту. И срочно ко мне того идиота.

– Которого?

– Того, который без мозгов, – хрипит грозный голос начальника. – Того, что скоро будет и без головы.

Михаил Григорьевич явно недоволен.

Он только что вернулся из управления, и, судя по всему, по головке его там не погладили.

– Кто сейчас регистрирует смерть осужденных к ВМН?

Помощник вытягивается по стойке смирно.

– Михаил Григорьевич, не могу знать. Кто на смене, тот и…

– Я не спрашиваю тебя, кто там на смене! Ты мой вопрос услышал? Кто записывает умерших, что были реабилитированы?

После недолгой паузы, колебаний и плохо изображенных раздумий помощник отвечает, что записи ведет Науменко.

– Все данные передаются-с лично ему, после чего сам Науменко и выписывает отдельным бланком имена и фамилии казненных.

– Науменко ко мне.

– Есть! – рапортует помощник и спешно удаляется за дверь.

Михаил Григорьевич прохаживается по кабинету.

Ох, как же не вовремя он отказался от спиртного.

Вернее, не сам отказался – под страхом трибунала ему запретили выпивать больше рюмки в день. Свою норму на сегодня он, к сожалению, уже выпил, а рисковать и наливать еще опасно. После второй его будет не остановить, сорвется. И он об этом прекрасно знает.

А уж если сорвется…

Прошлый такой срыв закончился тем, что его с позором, унизительно разжаловали в полковники.

Он прохаживается вдоль шкафа.

Смотрит на то место, где не так давно, за этой самой деревянной дверцей, были составлены ненаглядные бутылки с коньяком. Да какой коньяк, глоток солдатского спирта вполне бы сейчас устроил.

Михаил Григорьевич смотрит на стакан.

Поднимает графин с водой и, откинув пробку в сторону, прикладывается прямо к горлышку.

Слышится стук в дверь.

– Разрешите?

– Да! – говорит Михаил Григорьевич, вытирает воду с подбородка и возвращается за стол.

– Лейтенант службы безопасности Науменко прибыл.

Как быстро, отмечает Михаил Григорьевич. Минуты не прошло. Будто лейтенант был готов к тому, что его должны вызвать, и ждал все это время под дверью.

– Садись, лейтенант.

Михаил Григорьевич предлагает папиросу, подвигает пепельницу к собеседнику и сам закуривает.

Он всегда так делает, когда ему предстоит неприятный разговор. Это стало своеобразным ритуалом. Он даже не замечает, как руки сами проделывают все эти действия.

– Скажи мне, лейтенант Науменко, ты вот что, самый храбрый? Или самый глупый? – Михаил Григорьевич делает паузу и следит за реакцией своего подчиненного. – А может, тебе просто больше других надо?