Гений из Гусляра (сборник)

И вот над опустевшей улицей пролетело, вернее, медленно и торжественно проплыло нечто сказочно красивое, как пирожное безе или клубничный мусс.

Почуяв неладное, Удалов кинулся вниз.

Он ворвался в комнату профессора и с порога спросил:

– Ты что сделал, Лев Христофорович?

– Как всегда. Средство придумал.

– Ну говори, говори! – Удалов переминался на пороге, не входил, потому что еще не завтракал, но и уйти не мог.

– Сам догадаешься, – загадочно улыбнулся профессор.

Удалов обиделся и собрался уходить. Минц его не видел. Он брился бритвой «Жиллетт» и гляделся в зеркало.

Вскоре Удалов пошел на улицу.

Драконов там не наблюдалось.

Город был тих, благостен, дети резвились в песочницах и бегали по скверу.

Вдруг они прервали свои игры и испуганно замолчали.

По дорожке сквера бежала незнакомая Удалову красивая молодая женщина в чуть-чуть разорванном длинном белом платье. На ее лице застыло изображение тревоги и душевной боли.

Удалов посторонился.

Проходя мимо дома, в котором обитал писатель Петро Поганини, Удалов остановился и поглядел наверх. Из окон не выскакивали птеродактили и пришельцы. Но доносилось женское пение. Дарья Гофф напевала романс Алябьева.

Что происходит?

Неожиданно сквозь стену дома просочилась черноволосая женщина средних лет, упитанная, но несчастная. Она прижимала к глазам батистовый платочек. За ней показался мужчина военной выправки, но в костюме для верховой езды второй половины прошлого века. Мужчина протягивал руки к женщине.

Не доходя до женщины нескольких шагов, мужчина передумал ее останавливать и замер, скрестив руки на груди. Женщина же продолжала свой путь.

Удалов не стал досматривать тревожную сцену. Ему захотелось домой.

Когда он свернул на Пушкинскую, то увидел, что под ногами у него тянутся рельсы, хотя по Пушкинской сроду не ходили трамваи.

Что еще за новая напасть? Может, драконы лучше?

Удалов, ускоряя шаг, мчался к Минцу.

И чуть не попал под поезд.

Старинный паровоз с длинной трубой тянул за собой несколько небольших зеленых вагонов. Вагоны были эфемерны и, наверное, относились к творчеству Поганини. Но зрелище было внушительным.

Поезд несся туда, где стояла печальная брюнетка, а на нее глядел мужчина в костюме для верховой езды.

Удалов вбежал в кабинет Минца.

– Что творится, сосед? – грозно спросил он. – Лучше уж признавайся.

Минц широко улыбнулся. Он сидел в кресле-качалке и ласкал черного кота Лумумбу, которого завел и полюбил совсем недавно.

– Мы избавили город от чудовищ, – сказал Минц.

– Но к нам какие-то новые лезут.

– Люди, а не чудовища! И это ненадолго. Скоро писатель нас покинет.

– Объясни.

– Если ты не можешь избавиться от болезни, то проще всего вышибить клин клином.

– Какой клин каким клином?

– Я принес Поганини несколько незнакомых ему произведений литературы. И убедил этого молодого человека, что куда больше шансов прославиться, если следовать заветам великих писателей прошлого. Я дал ему слово, что суммарный тираж романа не любимого им писателя Л. Толстого достиг за последние сто лет шести миллиардов экземпляров.

– И что он сказал? – заинтересовался Удалов.

– Он вынул карманный калькулятор и принялся считать, сколько он бы получил на месте Л. Толстого при расчете рубль пятьдесят с каждого экземпляра.

– И что же?

– Остался доволен результатами. А сегодня я к нему заглядывал.

– И что же?

– Пишет. Разве ты не видал вокруг его дома всяких персонажей?

– Эврика! – воскликнул Корнелий Иванович. – Он пишет «Анну Каренину»! То-то поезд по Пушкинской ехал.

– Ах, мой милый Удалов, – усмехнулся профессор Минц. – Все в жизни не так просто, как кажется. Роман Поганини называется «Маня Каледина». Как видишь, он никогда не опустится до прямого плагиата.

– Но под поезд она бросится?

– Куда ж ей деваться!

Удалов задумался. Потом обратил к Минцу круглое, простодушное лицо.

– Нет, – сказал он. – Ничего у нас не выйдет. Не сегодня-завтра снова драконы попрут.

– Почему же?

– Да завернут издатели Поганини с его Маней. Неужели они в школе не учились?

– Некоторые издатели в школе учились. Но плохо, – вздохнул Минц. – А богатенькие забыли, чему учились. Наконец, самые богатые отличались слабым здоровьем и болели, когда проходили «Анну Каренину». Кстати, Корнелий, никто в школе не надеялся, что дети прочтут роман Толстого. Потому его и не читали, а проходили. А проходят как?

– Мимо?

– Вот именно. Проходят мимо.

– Ничего, – сказал Удалов. – Если я прав, то Поганини вернется к драконам, если ты прав, то придется нам иметь дело с изысканными чувствами.

– Если я прав, то Поганини заработает столько денег, что сможет купить квартиру в Москве.

Удалов улыбнулся и пошел домой. Ему хотелось посидеть в мягком кресле и почитать газету.

Но не пришлось.

На кухне сидела Татьяна Ларина (судя по одежде и выражению лица), читала письмо от Онегина и тихо плакала.

А Ксения, которая как раз вошла туда, стояла в дверях, скрестив руки на груди и убийственно глядя на непрошеную девицу.

Удалов вздрогнул и хотел прошмыгнуть мимо, но Ксения схватила его за рукав.

– Уже в дом таскаешь? – спросила она Удалова.

– Кого таскаешь?

– Шлюх таскаешь!

– Я ее в первый раз вижу. А вообще она – воображаемое видение Александра Сергеевича Пушкина.

– Если видение, почему она не у Пушкина на кухне, а у меня?

– А ты проверь, – предложил Удалов. – Она сквозная.

Эта идея пришлась Ксении по душе. Она схватила сковороду и метнула ее в Татьяну Ларину.

Сковорода пролетела сквозь тело гостьи и разбила на полке три любимых чашки.

– Ах, она еще посуду бьет! – закричала Ксения и вторую сковородку метнула в мужа.

* * *

Через месяц видения прекратились.

Гусляр опустел.

Затем куда-то пропал и сам Петро Поганини.

А уже осенью Минц как-то постучал половой щеткой в потолок, призывая Корнелия.

Корнелий сбежал вниз.

У Минца был включен телевизор. Вот что говорила дикторша:

– Новый роман известного бестселлериста Петро Поганини «Маня Каледина», ставший всероссийской сенсацией и экранизированный режиссером Спилбергом, выдвинут на Букеровскую премию. Достоверность исторических деталей падения и трагедии попавшей под поезд знатной женщины царского Петербурга вызвала повышенное внимание к оригинальному творчеству прозаика. Наш корреспондент встретился с писателем, который недавно купил пятиэтажную виллу на Канарских островах. Первым вопросом корреспондента…

На экране появилась вилла.

Возле виллы в шортах и с теннисной ракеткой стоял Петро. На нем повисли две темнокожие от морского загара испанские красавицы. В окно кухни выглядывала осунувшаяся Дарья Гофф.

– Как вам удалось придумать такой удивительный сюжет? – спросил корреспондент.

– Непросто, – ответил Петро.

– Как вы относитесь к вашим шансам получить Букера?

– Букера возьмем, – ответил Петро. – А Оскар не за горами.

И он засмеялся, уставившись в экран, будто догадался, что профессор Минц, избавивший Великий Гусляр от плодов буйного воображения Петро, не отрываясь глядит в экран телевизора.

ВИРУСЫ НЕ ОТСТИРЫВАЮТСЯ

У профессора Минца было своеобразное чувство юмора.

В прошлом году оно спасло Землю от страшной опасности, хотя с таким же успехом могло ее погубить.

Началось это невинно, на стадионе.

С недавнего времени Минц и его друг Корнелий Удалов зачастили на футбол. Начали болеть за команду «Речник», и сами посмеивались над своим увлечением, называя его старческой причудой.

Ксения эти походы не одобряла. Несмотря на солидный возраст, она продолжала ревновать Корнелия. К тому же рыбалка и грибная охота приносили дому прибыль, а стадион – разорение.

– Мы с тобой теперь на хозрасчете, – объяснила она свою позицию мужу. – Будем жить по замкнутому циклу. Что съел – возврати в хозяйство!

Удалов был поражен такой житейской хваткой Ксении и скромно предложил:

– Давай тогда туалет на дачу перевезем.

– Зачем? – не поняла Ксения.

– Ну, не горшки же полные на автобусе возить! Если приспичило – едем на дачу…

Развить свою мысль он не успел, потому что ему пришлось, прихрамывая от радикулита, бежать прочь из дома от скалки. Впрочем, и это входило в интересы хитроумного Удалова. Он попросил политического убежища в квартире Льва Христофоровича, откуда они потом вместе отправились на стадион.

Именно там на профессора Минца, гениального изобретателя и без пяти минут лауреата Нобелевской премии, снизошло озарение.

Озарение было вызвано опустившимся на стадион туманом, который плавал над полем так, что некоторые игроки бегали по пояс в белой гуще, а от других вообще были видны только ноги.

– Куда ж он бьет? – кричал Удалов. – Куда же он бьет, если ворот не видно?

– Так и вратарь его не видит, – ответил разумный Саша Грубин, сидевший рядом с Корнелием. – Они равны. Но на уровне анекдота.

И тут Минц воскликнул:

– Вот так и поступим! То-то будет смешно!

Закричал он громко, но не то, что принято кричать на стадионе. Туда приходят смотреть и просто кричать, а не выступать.

Однако ругаться на Минца никто не стал, люди сидели свои, из тех, что приходят на стадион и в солнце, и в непогоду. Мест на «Речнике» было всего две тысячи, но и половины не заполнялось. Не очень-то теперь в Великом Гусляре увлекаются футболом. То ли дело в пятидесятые годы!

На крик Минца люди обернулись, но, увидев, что это вопит лысый профессор с Пушкинской улицы, сразу отвернулись. Пусть себе вопит.

– Ты чего? – спросил Удалов.

– Нашел решение, – просто ответил Минц.

– Отложи его в мозжечок, – посоветовал Удалов. – Футбол кончится, тогда и займешься наукой. Каждому овощу свое время.

Тут начал накрапывать сентябрьский дождик. Зонтика у друзей не было, они растянули на троих грубинский плащ и смотрели из-под него, как с правительственной трибуны. Слава богу, дождик прибил туман, и стало видно, что происходит на поле и почему наши опять проигрывают.

После матча они медленно побрели с толпой к выходу из парка, потом, так и не опуская плаща, направились к Пушкинской, к дому № 16. Дождь припустил вовсю, и приходилось перепрыгивать через лужи. В такой обстановке не особенно поговоришь, так что дотерпели до дома, где Минц позвал друзей побаловаться чайком.

Еще чайник не закипел, как Удалов первым спросил:

– Признавайся, Лев Христофорович, что ты на этот раз приготовил человечеству в подарок?

– Не в подарок, а в наказание! – ответил профессор и рассмеялся. – Они еще пожалеют, что хотели устроить у нас соревнование чекистов!

– Проще, Лев Христофорович, – попросил Грубин. – А то мы, простые труженики, вас не понимаем.

– Куда уж проще! Савичей знаете?

– Еще бы не знать!

– Они меня рассмешили. Сначала приходит ко мне Ванда и просит… знаете о чем? Просит установить на ее любимом муже подслушивающее устройство.

– Это еще зачем?

– А затем, что он, по ее подозрениям, завел себе любовницу из числа продавщиц ее супермаркета и даже намеревается улететь с этой продавщицей на Багамские острова.

– И в самом деле смешно, – сказал Грубин. – Савичу уже седьмой десяток…

– Возраст не помеха, мой юный друг, – ответил Минц, и Удалов не сдержал улыбки, потому что Грубину тоже было не двадцать лет.

– Так что же тебя так рассмешило? – настаивал Удалов.

– А то, что муж Ванды, Никита Савич, побывал у меня на следующий день и спросил, не могу ли я установить подслушивающее устройство на его жене?

– Неужели тоже взревновал?

– Хуже! Ему не дает покоя ее богатство. Он уверен, что она заработанные в супермаркете деньги прячет от него и транжирит, устраивая оргии. Смешно?

– Очень смешно, – согласился Удалов, но не засмеялся, и Грубин тоже смеяться не стал.

Минц вздохнул и заметил:

– Чувство юмора у вас плохо развито.

– Не в этом дело, – сказал Грубин.

– Мы их знаем практически с детства, – пояснил Удалов. – Я с Савичем в школу ходил.

– Что вы мне хотите доказать? – удивился Минц. – Что люди не меняются или что все, кто ходил с тобой в школу, застрахованы от ошибок и лишены недостатков?

Удалов не стал спорить. Спор получился бы пустым. Из класса Удалова вышел один полковник, один секретарь обкома в Томске, а двое отсидели в тюрьме. Это о чем-то говорит? Ни о чем.

– Так какая идея посетила вас на стадионе? – спросил Саша Грубин.

– Очень смешная, – признался Минц. – Чудесная идея. Я решил удовлетворить обе просьбы.

– Два магнитофона поставишь? – спросил Удалов.

– Что мы видели на стадионе? Мы видели недостаточно, – начал объяснять Минц. Он стоял перед ними, выставив живот, сплетя пальцы рук за спиной и покачивая лысой головой. – Мы видели туман и части человеческих тел. И я вспомнил, что подобная картина привиделась мне сегодня утром в этом кабинете. Я тогда работал с вирусом «Н-5», генетическим уродцем, который мне удалось выделить во время поездки к небольшому озеру Чистому в районе закрытого города Малаховка-18. В это озеро в течение последних сорока лет сбрасывали атомные отходы несколько секретных заводов и военно-исследовательских институтов. Тем не менее в этом озере смогли выжить три типа вируса «Н-5». Понятно я рассказываю, дорогие друзья?

– Непонятно, зачем ты нам это рассказываешь, – признался Удалов. – А в остальном понятно.

– Сейчас объясню. Обнаружилось, причем совершенно неожиданно для меня, что предметы, обработанные этим вирусом, в значительной степени теряют… теряют… – Минц подошел к большому рабочему столу и принялся шарить по нему, как слепой. – Так я и думал! – воскликнул профессор, нащупав нечто невидимое и подняв это нечто двумя пальцами. – Видите?

– Нет, – ответил Грубин.

– Что и требовалось доказать! Этот платок сегодня утром был обыкновенным. Днем, когда мы уходили на стадион, он частично потерял видимость, как футболист в тумане. Сейчас же он стал совершенно невидимым.

– Не может быть! – воскликнул Удалов. – Значит, теперь разрешена загадка невидимости, над которой бились несколько тысяч лет лучшие умы планеты?

– Не так громко, мой друг, не так громко. Лучшие умы бились над чем угодно, но не над культурой вируса «Н-5», что означает «Невидимка, пятый штамм». Над ней бился ваш покорный слуга.

– Надо скорее поделиться этим открытием с человечеством!

– Зачем? – Минц приподнял левую бровь. – Зачем, коллега?

– Чтобы невидимость стала… – Удалов осекся. Ему в голову приходили различные способы использования невидимости в быту и общественной жизни, но были они в лучшем случае неправильными. В воображении Корнелия возник невидимый шпион, подкрадывающийся к советскому заводу, невидимый враг, переползающий границу, невидимый вор, вторгающийся в мирный дом… Но если наоборот?

– Наоборот? – прочел мысли Удалова Минц. – Пускай наш вор ползет в ночи и грабит дома? Пускай наш невидимый шпион или наш невидимый сержант… Так тебе думать приятнее?

– Как патриоту – приятнее, – признался Удалов. – Но как нормальному человеку – не по себе.

– Вот и я не спешу выпустить джинна из бутылки, – сказал Минц. – Надо еще очень крепко подумать. А пока пускай у меня появятся подопытные кролики…

– Савичи?

– Савичи. По крайней мере вреда не будет. Вместо магнитофонов предложим им шапки-невидимки.

– А они навсегда останутся невидимыми? – спросил Грубин.

– По моим расчетам, продолжительность жизни вируса на свежем воздухе – трое суток. Так что Савичи и испугаться не успеют.

– За трое суток может многое произойти, – тихо промолвил Грубин.

О, как он был прав!

Но, охваченные весельем, представляя себе, в каком смешном положении окажутся подозрительные супруги Савичи, как будут они наказаны за недоверчивость, друзья Грубина не прислушались к предупреждению Кассандры.

* * *

На следующий день Минц позвонил Савичу и назначил ему встречу на двенадцать часов дня.

Тот примчался – потный, несмотря на то, что день был прохладен, ветер принес с севера холод наступающей осени, а птицы спешили к югу, летя зигзагами, чтобы не подстрелили.

– Где? – спросил он с порога. – Она опять пришла в двенадцать! И от нее пахло мужскими духами «Арамис»! Где микрофон?

Савич все еще работал фармацевтом, и потому у него сохранилось профессиональное обоняние.

– У меня есть для вас средство получше, Никита, – сказал Минц. – У меня есть для вас шапка-невидимка.

И он протянул Савичу пустую раскрытую ладонь.

– Шутки в сторону! – возмутился фармацевт. – Я переживаю душевный излом и не намерен подвергаться…

– Возьмите и наденьте.

В голосе Минца звучала сталь. Савич сразу поскучнел и сдался. Он протянул веснушчатую руку и неожиданно обнаружил, что его пальцы коснулись материи. Невидимой материи!

– Наденьте! – повторил Минц.

Савич расправил невидимую шапку и надел на голову. И тут же обернулся в поисках зеркала.

– Не ищите, – остановил его профессор. – Невидимость наступит через некоторое время. И тогда вы сможете всюду незаметно следовать за своей якобы неверной супругой. Но я вас в последний раз предупреждаю: слежка за близкими людьми еще никого не доводила до добра. Лучше поговорите с женой, обнимите ее, покайтесь.

– Никогда! – отрезал Савич и, забыв поблагодарить профессора, пошел прочь.

Минц не расстроился. Он знал цену человеческой благодарности. Он лишь печально улыбнулся и начал вырезать из второй половины невидимого платка круг, а затем сшил его в виде ермолки. Он ждал клиентку.

Клиентка, то есть Ванда Казимировна Савич, директор супермаркета, прибежала, как только ее магазин закрылся на обед. Она пришла не с пустыми руками – принесла две банки зеленого горошка и пачку жевательной резинки без сахара «Стиморол». И с порога сказала, что жвачка очень помогает от кариеса.

– Слушайте, Ванда Казимировна, – остановил ее Минц, – я вам предлагаю средство, с помощью которого вы сможете выслеживать своего неверного мужа, не боясь опознания.

– И какое же?

– А вот наденьте эту шапочку, – Минц протянул к Ванде раскрытую пустую ладонь, – и вскоре вы станете невидимкой.

– А что? – задумалась вслух Ванда. – Это выход!

Она была куда сообразительней Савича, потому, может, и достигла в жизни больших успехов.

Не удивившись, Ванда взяла с ладони Минца невидимую ермолку, надела ее на все еще густые и даже буйные волосы и сразу направилась к зеркалу, которое отыскала без подсказки хозяина. Она встала перед зеркалом, уперев сильные руки в крутые бока, и спросила:

– И когда это начнет действовать?

– К вечеру, – ответил Минц.

– Отлично, – сказала Ванда. – Мой как раз намылится… А это не вредно?

– Нет. Невидимость достигается благодаря совершенно безвредному вирусу, которым обрабатывается материя, – пояснил Минц.

– Раньше про СПИД тоже думали, что это безвредный вирус, – сказала Ванда. – Сколько я вам должна, профессор?

– Мне достаточно вашей благодарности.

– Еще лет десять назад я смогла бы вас отблагодарить, – откровенно призналась Ванда. – Сейчас мои прелести упали в цене до нулевой отметки.

* * *

В тот день Савичи возвратились домой пораньше. Каждый из них опасался, что начнет становиться невидимым на людях. Дома они были друг с другом необыкновенно вежливы. Ванда даже приготовила суп из американского пакетика и пюре «Анкл Бенс» с негром на этикетке.

– Ты вечером дома? – спросила она мужа за обедом.

– Не знаю, – искренне ответил Савич. – А ты?

– Тоже еще не знаю, – откликнулась Ванда.

Пока она мыла после обеда посуду, Савич заглянул в ванную и со сладким ужасом увидел, что верхняя часть его головы, там, где располагались пегие волосы, куда-то исчезла.

Начинается…

На глазах происходило его превращение в человека-невидимку. Уже исчез лоб, вот пропадают куда-то глаза… Чем же смотреть теперь?

– Ты еще долго будешь там сидеть? – крикнула из кухни Ванда.

– Одну минутку! – На всякий случай Савич накинул на голову полотенце и стал похож на бедуина в пустыне Сахара. Он метнулся в прихожую и оттуда неубедительно крикнул жене: – Мне надо на полчасика выйти. Я забыл в аптеке книжку.

Хлопнул дверью и кинулся вниз по лестнице. Полотенце он оставил на столике в коридоре, и оно начало постепенно исчезать: вирус пережил период адаптации и теперь принялся за работу.

Ванда пожала плечами. «Пожалуйста, – подумала она, – бегай в свою аптеку. На свидание тебе еще рано. Ты еще вернешься домой надеть галстук и причесать последние перышки. А я пока подготовлюсь…»

Она прошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Зрелище оказалось ужасным, и не будь Ванда человеком сильной воли, она упала бы в обморок.

Оказалось, что у нее начисто отсутствует верхняя половина головы. То есть голова начиналась только с середины носа, а сквозь бывший лоб можно было увидеть заднюю стену ванной и приоткрытую дверь.

«Слава богу, – подумала Ванда, – что мой чудак убежал. Хороша бы я была с половиной головы. Он бы точно решил, что я сошла с ума, вызвал бы «Скорую» – вот тут бы началось!»

Ванда смотрела, как постепенно линия невидимости опускается все ниже. Вирус уже съел щеки, верхнюю губу и зубы… «А ведь даже интересно, – подумала Ванда. – Но не стоять же мне у зеркала! Посмотрю-ка я новости…»

Она уселась у телевизора и, несмотря на то, что ее подмывало снова вернуться в ванную, продержалась у экрана десять минут.

И только когда заметила, что лишилась рук, Ванда поспешила к большому зеркалу.

Это было бы смешно, если бы не было странно: Ванда существовала только до талии. Выше талии Ванды не оказалось. Какой молодец этот Минц! Надо будет ему сделать подарок.

Ванда зачарованно следила за постепенным своим исчезновением. И тут услышала, как в двери поворачивается ключ: вернулся Никита.

Нет, нельзя, чтобы он увидел ее ноги без туловища!

Ванда выбежала из ванной, на цыпочках промчалась на кухню и зашла за стол, так, что теперь ее ноги от двери не были видны. Ванде показалось, что Никита уже возится в коридоре. Сейчас он войдет…

Но Савич не вошел.

Вроде кто-то вошел, но Савича не было.

Ванда кинула взгляд вниз. На полу стояли только ее туфли, а ног уже не было. Сняв туфли, она осторожно вышла в коридор. Там никого не было, хотя казалось, что кто-то дышит.

Как ни странно, ни в тот момент, ни впоследствии Ванда не подумала о том, что Никита тоже может стать невидимым. И Савичу не пришло в голову, что его жена тоже бегала к профессору.

Ванда испугалась, что в доме кто-то есть, тогда как там никого не было видно. В одних чулках она выскочила наружу и только там вздохнула с облегчением. Она решила, что добежит до аптеки, там или по дороге домой перехватит мужа и начнет за ним следить.

Тем временем Савич, который, как можно догадаться, стал невидимым на несколько минут раньше Ванды и вернулся в таком виде домой, жены не застал и несколько встревожился. Неужели эта интриганка воспользовалась его отсутствием и убежала по своим развратным делам?

Савич опять вышел на улицу, размышляя, кому из приятельниц или приятелей жена решила нанести визит. Но был так занят своими подозрениями, что не заметил исчезновения столика в прихожей, на который недавно положил полотенце.

Невидимый Никита Савич пошел по улице, разыскивая супругу.

Невидимая Ванда Савич шла к аптеке, разыскивая своего неверного мужа.

В аптеке Савича не оказалось. И Ванда вдруг подумала, что очень забавно подходить к людям, подслушивать их тихие разговоры, следить, как они встречаются и расстаются. И хоть она не нашла Савича, но вскоре настолько увлеклась исследованиями человеческих характеров, что забыла о муже. Вершиной ее приключений было выслеживание собственной заместительницы Раиски, которая побежала на свидание с Колядкиным. Ванда отправилась вслед за возлюбленными к Раиске домой и даже сидела с ними за столом, выслушивая нелестные сплетни о себе самой, но не обижаясь, так как быстро поняла, каким образом теперь возьмет весь магазин в ежовые рукавицы – ни одна сотрудница, ни один бухгалтер не скроются от ее повседневного и поминутного контроля. Даже ночью, даже в постели, даже за семью замками… Тут Колядкин возбудился и стал целовать Раиску, а потом они пошли в спальню, и, что удивительно, Ванда не испытывала никакого стыда, присутствуя при их акте любви, который она рассмотрела во всех деталях.

А Савич тем временем носился по знакомым Ванды. Это оказалось удивительно интересно, поскольку знакомые не подозревали, что находятся под пристальным наблюдением. На это ушло часа три. Ванду Савич не нашел, он был удивлен и встревожен тем, что ни в одном из подозрительных мест, ни с одним из подозреваемых лиц он свою жену не застал. Кого только и за чем только он не застал! А Ванды не было…