Вечное свидание

– А оно что, твоё, поле это?!

– А твоё, что ли?!

Маруся подумала, что сейчас Валерик её увидит и набросится, непременно набросится! Ей стало страшно и захотелось убежать.

На той стороне улицы притормозила машина, из неё выбрались супруги Прокопенко.

– Бог мой, опять шум, – сказала жена плачущим голосом. – Опять Валера!..

– Как он мне надоел, – поддержал её муж.

Они были высокие, дородные, положительные, и оба в очках. У неё очки в золотой оправе и широкие, а у него в роговой и узкие.

Когда-то супруги купили у Гришиных родственников их участок, и, несмотря на то что они ни в чём не были виноваты – участок продавался, а они его приобрели, только и всего, – Маруся их недолюбливала. И тётя Лида недолюбливала. Эти люди не могли, не должны были оказаться на том месте, где много лет прожили Гришины бабушка и дедушка, они не имели права сносить беседку и сооружать вместо неё теплицу, они вообще ни на что не имели права, потому что были и остались чужаками.

Гриша никогда не ездил в деревню, чтобы не вспоминать и не видеть, как в доме его детства живут чужие люди, – в этом году в первый раз поехал!.. Маруся думала, что за ней ухаживать, а оказывается, чтобы ладить тёте Лиде забор и сооружать компостный ящик!

– Что вы шумите, – досадливо сказал супруг Прокопенко, приближаясь. – Ну что вам за охота?..

– Никакого покоя от вас нету, – поддержала его жена.

– Покой на том свете всем обеспечен, – с места в карьер накинулся на них Валерик, – а здесь всё по справедливости будет, по-моему!.. Ясно вам?!

Прокопенко насупился, хотел что-то сказать, но Валерик не дал:

– Шпану вашу я разгоню к чёртовой матери! С поля турнул, под окнами у меня никто орать не будет и пыль поднимать!.. А если опять к воротам сетку приладите, я ворота эти к вам во двор приволоку! И тебя, интеллигент, башкой в них суну! Понял, нет?

– Замолчите немедленно, – дрожащим контральто сказала супруга Прокопенко. – Держите себя в руках.

– Па-адумаешь, цаца какая! Сама себя держи, если мужик твой тебя держать не умеет! А щенка твоего, – он обернулся к маленькой женщине, – я утоплю, ты и пикнуть не успеешь!..

Маленькая женщина бросилась на него и стала молотить пакетом, как давеча тётя Лида укропом.

– Посмей только его тронуть, – визжала она, – убью!.. Убью-у-у!..

Валерику только того и надо было!.. Возле магазинного крыльца моментально завязалась потасовка, дурацкая уличная потасовка, в которую оказались вовлечены все, кроме Маруси, которая стояла, прижав к лицу кулаки. Супруг Прокопенко пытался оттащить Валерика от маленькой женщины, но тот изловчился и ткнул кулаком ему в глаз, свалились в пыль очки, на крыльцо выскочила продавщица и завизжала, вообще все женщины визжали – на разные голоса.

– Ах ты, мать честная! – изумлённо сказал кто-то рядом с Марусей, она не поняла, кто именно. Затарахтел мотоцикл, что-то загремело, и возле дерущихся появился Гриша!

– Гришка! – закричала Маруся изо всех сил и бросилась к нему, но он не обратил на неё никакого внимания.

Незнакомый мужик в грязной футболке, заправленной в камуфляжные штаны, схватил Валерика за шиворот, а Гриша за правую руку, так что буян моментально оказался обездвижен и повис вниз головой. Несмотря на такое своё положение, угрозы он продолжал выкрикивать.

Маруся смотрела на Гришу во все глаза.

– Боже мой, боже мой! – стонала супруга Прокопенко. Рукав платья у неё был почти оторван. – Что за кошмар, ужас!

– Пусти! – вопил Валерик и дёргался, как жук, которого насадили на иглу, чтобы поместить в коллекцию. – Убью!

Супруг Прокопенко шарил в песке, искал свалившиеся очки. Маленькая женщина громко плакала, продавщица на крыльце ругалась на чём свет стоит. Солнце светило августовским жёлтым светом, лежали на дороге плотные тени, плыли по небу белые облака с синими днищами, и пахло травой и листьями, и такая красота была вокруг, что безобразие происходящего вдруг по-настоящему ужаснуло Марусю.

– Ты бы язык свой поганый придержал, – негромко посоветовал камуфляжный Валерику и сделал движение коленом. От этого движения Валерик всхрюкнул, захрипел и обмяк.

Как по команде Гриша и камуфляжный его отпустили, Валерик бухнулся лицом в пыль. И остался лежать.

– И руки бы тоже не распускал, – продолжал камуфляжный, наклоняясь над ним, как над упавшим ребёнком. – Хочешь бузить, вали в город, там бузи!

– Справились, да? – отплёвываясь от пыли, проскрежетал Валерик. – Двое на одного?! Я вам попомню, всем попомню!

– Спасибо вам, товарищ, – негромко сказал супруг Прокопенко. – И вам, молодой человек! – Очки у него на носу сидели криво, щека была исцарапана. Он нагнулся над Валериком и погрозил ему толстым розовым пальцем. – А сетку футбольную мы непременно поставим, и дети продолжат свои футбольные занятия!

– Я те продолжу, я те продолжу, – забормотал Валерик, поднимаясь на четвереньки.

Камуфляжный присел перед ним на корточки:

– Ты чего-то недопонял?

Валерик шарахнулся от него, пробежал немного на четвереньках, потом поднялся, придерживаясь рукой за ствол липы.

– Вы меня ещё не знаете, – сказал он из-за липы. – Сволочи, все на одного! Я вас всех… поодиночке… передавлю…

– Вали домой, – посоветовал камуфляжный.

– Марусь, – вдруг удивился Гриша, – а ты чего здесь? Или он к тебе… тоже приставал?!

– Нет-нет, – заспешила Маруся. – Я за солью, мы помидоры закрываем… А тут… он. Он ещё утром на тётю напал, а на меня нет…

Гриша внимательно осмотрел её с головы до ног, как будто хотел удостовериться, что с ней всё в порядке. Потом зачем-то пнул кедом кучу песка, так что песок полетел в сторону Валерика. Тот уходил по улице, оглядывался и всё что-то говорил.

– Сеанс окончен, – объявил камуфляжный. – Расходитесь, девочки и мальчики.

– Морду бы ему набить, а не так отпускать, – задумчиво сказал Саня из-за своего забора. Он подошёл недавно и наблюдал только окончание баталии. – Сволота такая! Ладно бы с бабами базарил, как вон утром с Лидой, а то ведь на дороге «колючку» разбросал, я шину утром пропорол! Это чтоб не ездили мимо него!

– Что вы говорите?.. – ужаснулся Прокопенко, а камуфляжный посмотрел на Саню, как показалось Марусе, с изумлением. – Нужно колёса осмотреть, может, и мы… наехали!

– Я и говорю, – продолжал Саня, – что разобраться надо по-взрослому, а не так!.. Башку ему открутить, да и все дела! Мало ли чего он ещё наделает! В колодец отравы кинет!

– А он может? – перепугалась Прокопенко-супруга.

– Ладно, граждане, не паникуйте раньше времени! – громко посоветовал камуфляжный. Оглянулся на Гришу и неожиданно сунул ему пятерню: – Константин.

– Григорий. А это Маруся.

– Ясное дело, – с необидной насмешкой сказал камуфляжный. – Эх, Маруся, нам ли быть в печали!

– Я не в печали, – пробормотала та.

– Оно и видно. Вы из крайнего дома, что ли?

– Мы у тёти гостим, – сказала Маруся. – А этот гад на неё сегодня напал! За волосы её схватил!

– Парень, ты как это допустил?!

– Да я в Егорьевск ездил, – и Гриша с досадой кивнул на свой мотоцикл. К коляске были привязаны доски.

… Как будто дело только в том, что он ездил в Егорьевск, подумала Маруся. Как будто, окажись Гриша на месте, он бы смог их с тётей защитить!.. Впрочем, он же схватил за руку этого ужасного Валерика! Никто не решался, а он схватил!

И Маруся покосилась на Гришу.

…Может, и защитил бы! Или нет?..

В сельпо они купили три пачки соли, камуфляжный Константин бутылку водки, и Гриша пригласил его «заходить». Тот пообещал.

– Гриш, – зашептала Маруся, когда они вышли на улицу, – зачем ты его к нам позвал?! Тётя в обморок упадёт, не дай бог, ещё папа приедет! И этот припрётся!.. Что мы будем делать?

– Садись, – велел Гриша, – поедем.

– Нет, я так дойду, а ты езжай! – перепугалась Маруся и, словно опасаясь, что Гриша может насильно затолкать её на сиденье, побежала по улице.

Маруся терпеть не могла этот самый мотоцикл с коляской! Вот просто ненавидела его! А Гриша обожал. Заобожал он его сразу же, как только выкатил из сарая, где мотоцикл куковал с начала девяностых. Когда-то на нём ездили Марусины дедушка и бабушка, это было сказочное, быстроходное и, главное, очень удобное средство передвижения! Бабушка ехала за дедушкиной спиной, а маленькую Марусину тётю сажали в коляску и накрывали кожаным фартуком. Гриша выкатил на свет кособокое пыльное чудовище с этой самой коляской, покрашенной в кастрюльный синий цвет, восхитился и дня два приводил его в порядок. Маруся и тётя Лида были убеждены, что чудовище давно померло от старости и реанимировать его нельзя, и отговаривали Гришу, но не тут-то было! Он установил, что карбюратор «заливает», а свеча не «даёт искру», долго возился, покупал запчасти и привёл всё в порядок. Даже сгонял на велосипеде на заправку и привёз канистру бензина!.. Когда мотоцикл в первый раз захрипел, задёргался, изрыгнул облако синего дыма, а потом взревел и застучал двигателем, Маруся и Лида выскочили во двор и обмерли, не веря своим глазам.

– Он ещё послужит! – перекрикивая мотоцикл, проорал Гриша. – Такая техника!.. Это настоящее всё, Ижевский завод!..

С тех пор Гриша повсюду разъезжал на этой самой «технике» и всё призывал Марусю разделить его восторг, но она не соглашалась ни в какую.

…Это такое убожество, такое унижение – мотоцикл с коляской! Ладно бы просто мотоцикл, пусть старенький, пусть какой угодно! В журналах то и дело печатали фотографии изумительных юношей рядом с потрясающей красоты мотоциклами! Юноши были изящными, утонченными, ухоженными, а мотоциклы брутальными, мощными, хищными, иногда совсем не новыми, они назывались «ретромотоциклы», и ими владельцы особенно гордились! В Марусин университет студенты-москвичи частенько приезжали на мотоциклах и на скутерах, лишь недавно вошедших в моду, и это было так шикарно, по-европейски! Но вот это кастрюльного цвета убожество, да ещё с коляской?! Чтобы Маруся на него села и чтоб все увидели, что она едет на мотоцикле с коляской?!

Никогда в жизни!..

Гриша не понимал и, кажется, обижался.

Тётя Лида съездила с ним в «дальний лес» за грибами и вернулась счастливая. Пешком до того леса было не дойти, а мотоцикл довёз, да ещё бодро лез в грязь, объезжал поваленные деревья, ни разу не застрял, и грибов они привезли – целую коляску!..

– Как в детстве! – восторгалась Лида. – Гриш, ну какой ты молодец! Будут тебе вечером пироги с грибами!

Пироги с грибами были, и Марусины самые любимые, а на мотоцикл она так ни разу и не села. И не сядет!..

Когда она зашла на участок, Гриша уже таскал из коляски доски, а тётя Лида спрашивала у него, как там дела в Егорьевске и заезжал ли он в мясную лавку. Гриша отдал пакеты и спросил, что было нужно от неё Валерику.

Лидия Витальевна махнула рукой.

– Фонарь наш ему мешает, – сказала она с досадой. – Он считает, что мы государственное электричество воруем!

– Даст ему кто-нибудь по голове, – констатировал Гриша, принимаясь вновь за доски. – Всерьёз.

– Да кто ему даст, Гришенька?! Никто с ним связываться не хочет, все боятся! Такой скандальный мужик, не приведи господи!

До вечера они закрывали банки – после помидоров пришёл черёд перцев, как выражалась тётя Лида. Перцы долго не заканчивались, и Маруся уже падала с ног, когда Лида объявила, что банок больше нет и она сейчас быстренько соберёт ужин.

Маруся понимала, что должна помочь тёте с ужином, но у неё совсем не было сил, ноги на самом деле не держали, подкашивались.

Она накинула на плечи платок и вышла на улицу, где Гриша в сумерках продолжал стучать молотком и пила то и дело взвизгивала.

– Марусь, – велел Гриша, заметив её, – кинь мне переноску, темно уже.

– Может, хватит? – осведомилась Маруся. – Достоишь трудовую вахту завтра?

– Тут и на завтра работы достаточно.

Маруся вздохнула и приволокла тяжёлую уличную переноску с толстым чёрным шнуром. Гриша воткнул вилку в розетку, и над сараем загорелась лампочка.

– Давай хоть на речку сходим, – предложила Маруся. – Днём, когда жарко! Последние дни такая жара стоит, потом дожди зарядят, и всё!

– Днём я занят, – сопя, ответил Гриша. – Давай с утра.

– Утром холодно, – жалобно сказала Маруся, и он опять застучал молотком.

Маруся забралась на забор – сидеть было неудобно, но уж очень она устала стоять – и стала смотреть на Гришу. Вокруг лампочки вились толстые мохнатые мотыльки, тыкались в доски сарая со смачным звуком.

– Хочу на море, – неожиданно сказала Маруся. – Почему все ездят на море, а я никогда?

– На море дорого, – ответил Гриша не сразу. – Особенно в сезон. Там сейчас не протолкнуться.

– Почему никому не дорого, а мне всегда дорого?

Он вдруг засмеялся:

– Должно быть, потому, что ты мало зарабатываешь.

– А ты?! Ты много?

– И я мало, – согласился Гриша и взялся за пилу. – Но у меня всё гораздо проще. Я знаю, что не могу поехать на море, зато еду под Егорьевск, и мне отлично.

– А мне плохо, – пробормотала Маруся. Пила визжала, и он не мог её слышать.

Неожиданно, перекрывая шум пилы, что-то ахнуло неподалёку, громыхнуло, Марусе показалось даже, что молния сверкнула, хотя небо было высоким и чистым.

Лампочка над сараем взорвалась и погасла, по доскам что-то хлестнуло, как будто песком или мелкими камушками. Хлестнуло и осыпалось. Маруся в недоумении оглянулась, и тут бабахнуло ещё раз.

– Ложись! – закричал Гриша бешеным голосом, в один прыжок оказался рядом с ней и столкнул её с забора на землю. Она повалилась, ударилась боком и сразу заплакала – так стало больно.

– Тихо! – придавливая её к земле, приказал Гриша. – Тихо!..

Ничего не было видно и слышно, и Маруся едва могла дышать.

– Пусти меня, – всхлипывая, сказала она и попыталась его спихнуть. – Мне больно.

– Марина! – закричали от дома. – Гриша! Что случилось?! Где вы?!

– Мы здесь! – крикнул Гриша в ответ. – В дом идите! Дверь закройте!

– Что?!

Гриша вскочил, дёрнул Марусю за руку, поднял её и поволок. В темноте она натыкалась на доски и брёвна, потеряла шлёпанец и ушибла палец.

Внезапно сошедший с ума Гриша влетел на крыльцо террасы, затолкал в дом Марусю и тётю Лиду, моментально погасил везде свет и приказал:

– Сидите в доме. Обе! На улицу не выходите и свет не зажигайте!

– Да что случилось-то?

Он мельком оглянулся:

– Два выстрела. Из дробовика или из мелкашки. Он сейчас должен ружьё перезарядить. В дом идите!

Тётя ахнула, подхватила Марусю и захлопнула тяжёлую «зимнюю» дверь.

– Господи помилуй, – бормотала она, – Господи помилуй…

В доме было совсем темно и очень хорошо пахло – маринадом, смородиновым листом, чистотой и чем-то вкусным. Ужином пахло, спокойствием, августовским вечером.

И только тут Маруся вдруг перепугалась:

– Тётя, что это было?!

– Стрелял кто-то, – отрывисто сказала Лида. – Я с кухни услышала!

– В нас стрелял?!

Лида быстро погладила её по голове, как маленькую:

– По дому стреляет, – как будто это могло Марусю успокоить! – Должно быть, из леса.

– Ху… хулиганы?

– Да кто ж знает, девочка! Должно быть, хулиганы. Нормальный человек разве станет из темноты по окнам палить?!

Скрипнула дверь, слабо осветился проём, и в коридоре показался Гриша. Волосы у него на голове стояли дыбом, как у Незнайки.

– Больше пока не стреляет, – сказал он. – Лидия Витальевна, нужно двери запереть. И окна, наверное.

– Сейчас, Гриш.

– И свет не зажигайте!

– Марусь, он в тебя не попал? – спросил Гриша.

– Нет, – сказала Маруся. – Не знаю. Наверное, нет.

– Неужели Валерик?! – громко спросила тётя Лида из комнаты. – Вот ведь мозга нет – считай, калека!

– А у него дробовик есть?

– Да откуда я знаю, Гришенька, чего там у него есть! Но у нас сроду никто по окнам не стрелял!

– Участковому нужно звонить. Или идти к нему! Сам я не справлюсь, – сказал Гриша мрачно. Лица его Маруся не видела. – Я в темноте… ничего не вижу.

– Куда ты собрался в такую темноту?! – возопила тётя Лида. – Не пущу! Никого никуда не пущу!.. Ещё не хватает! А если у него не дробовик, а обрез?!

– Дробью стреляли, это точно.

– Да какая мне разница, чем стреляли! Двери запрём, утра дождёмся, а там уж пойдём хоть к участковому, хоть к министру обороны!..

И никто никуда не пошёл. До полночи сидели на кухне, свет не зажигали, только лунища лезла в окна, громадная, жёлтая, и от неё было почти светло. Лида положила им в миски гречневой каши и по хорошему куску мяса, они ели кашу с мясом и прислушивались. По деревне лаяли собаки, больше никаких звуков не доносилось.

Кое-как пристроились спать. Гришу Лидия Витальевна на сеновал не пустила, устроила в большой комнате на диване. Маруся была уверена, что ни за что не заснёт, но заснула тут же, едва натянула на себя одеяло.

Снились ей огромные мохнатые мотыльки, бившиеся в стену. Она отмахивалась, но их становилось всё больше и больше, а потом они начали гудеть утробными голосами всё громче и громче. Маруся закричала от страха и проснулась.

Солнце светило вовсю, было жарко, и она вся взмокла под одеялом, натянутым на голову.

Не было никаких мохнатых насекомых, за стеной дома гудели голоса.

Маруся вскочила, сморщилась от боли – палец-то она вчера ушибла, да ещё как! – и выскочила на крыльцо.

Во дворе у них шумела толпа, так ей показалось спросонья. В центре толпы громко говорила тётя, рядом с ней топтался мужик в фуражке и давешняя маленькая женщина по имени Наташа, что отбивалась от Валерика батоном, и Прокопенко-супруг что-то басил, и ещё кто-то.

Гриша – Маруся поискала его глазами – сидел на чурбаке как ни в чём не бывало и кидал в самоварную трубу шишки. Из трубы валил белый дым. Солнце пронизывало дым насквозь.

Как всегда, когда она чего-то не понимала или боялась, Маруся первым делом подумала несуразное: что-то Гриша с утра взялся самовар ставить?!

– Да вон племянницу мою чуть не застрелил! – закричала тётя, увидев на крыльце Марусю. – До смерти нас перепугал!.. Марусенька, иди сюда, девочка!

Маруся терпеть не могла никаких публичных выяснений отношений, боялась и ненавидела. С тех пор как отец однажды устроил на улице скандал из-за какой-то ерунды и вокруг собралась толпа, все смотрели и обменивались мнениями, и кто-то жалел Марусю – она тогда ещё маленькая была, – а кто-то, наоборот, отца.

Как только нужно было что-то говорить или делать на людях, на Марусю нападал столбняк и отупение. Она не могла ни говорить, ни шевелиться. На студентов, которым она преподавала, это странным образом не распространялось. Студентов она никогда не боялась.

– Подойди, Маруся! – звала тётя Лида.

– Я сейчас, – пробормотала она и отступила в дом. – Я сейчас, только умоюсь…

Она долго умывалась и причёсывалась, потом ещё тянула время, выбирая из двух юбок и одной футболки, что бы такое надеть, и в конце концов дождалась. Громко топая, в дом вошёл Гриша. Она не видела его, но точно знала, что он вошёл. Дверь в её комнату была распахнута, но он постучал в косяк.

– Марусь, ты решила засесть здесь навсегда?

– Я выхожу, Гриш.

Он заглянул. Она снова причёсывалась и мотала головой. Щётка застревала в волосах.

– Этого нашего дебошира прикончили, как его, Валерика, да? – сообщил Гриша. Маруся уронила щётку. Та загрохотала. – Участковый пришёл спросить, не я ли его прикончил. А все остальные следом явились.

– Как это? – тупо спросила Маруся.

Гриша поправил на носу очки и почесал ухо.

– Лида утром пошла к участковому, сообщила, что в нас из дробовика стреляли. А он решил поговорить с Валериком, пришёл к нему, а тот убит. Дробовик рядом с трупом валяется. Вот участковый и проверяет, что мы все делали после того, как в нас стреляли. Может, мы решили Валерика убить!

– А-а, – протянула Маруся. – А самовар ты зачем поставил?

Он пожал плечами:

– Чаю хочется. А завтракать, по всей видимости, мы будем ещё не скоро.

– Гриша, ты никого не убивал, – дрожащим голосом сказала Маруся. – Ты всю ночь нас стерёг.

Он усмехнулся:

– Откуда ты знаешь?.. Ты спала без задних ног. При этом страшно храпела, не давала мне заснуть.

Маруся вспыхнула:

– Я не храпела! Я никогда не храплю!

– Гриша! – закричали с улицы. – Маруся!

– Не переживай ты так, – сказал Гриша. – Всё обойдётся, точно тебе говорю.

И вышел. От его шагов зазвенели подвески чешской люстры, которой тётя очень гордилась.

Маруся встала на четвереньки, залезла под кровать, вытащила щётку, которая под неё завалилась, повертела её в руках, раздумывая, сунула на столик и тоже выскочила на улицу.

– … Стало быть, вы все были дома, и никто не выходил, – говорил дядька в фуражке. – Ну, поверим на слово, а там поглядим. Граждане, чего вы столпились, расходимся по домам, расходимся, ожидаем вызова в отделение на местах.

– А что с ним случилось? – тихонько спросила Маруся у маленькой женщины Натальи. – С Валериком? Застрелили?

Та пожала плечами:

– Да, говорят, по башке дали. И сразу насмерть!..

– А где дали-то?

– Дома у него и дали! Илья Семёныч, участковый наш, пошёл к нему разбираться после того, как Лидка-то к нему прибежала, а он… того… давно готовый! Ударенный по голове в комнате лежит, возле стола.

– А чем, чем ударили?

– Да откуда ж я знаю! – вдруг возмутилась Наталья. – Не я ж его ударила! – И вдруг добавила: – Так ему и надо, злодею! Он мне, матери, говорил – утоплю твоего Димку в колодце!

– Наташ, перестань, – вмешалась тётя. – Никого он не утопит! Его самого вон как…

– А с вас, юноша, я подозрений не снимаю, – строго сказал участковый Грише. – Вы это поимейте в виду.

– Ладно, что ты говоришь, Илья Семёныч! Мало ли кто его шибанул! Да это не наши, наши все тут годами живут, и никто никого… – разом заговорили тётя и маленькая Наташа, а Прокопенко-супруга отчётливо зафыркала, выражая негодование.

– Ти-ха! – гаркнул участковый. – Что за птичий базар! Лидия Витальевна, веди меня, буду лампочку разбитую изымать, и дробь тоже! А вы, граждане, по домам расходитесь! Из Егорьевска вскоре приедут, из убойного отдела. Всех опрашивать будут.

– Убийство, – сказал Прокопенко себе под нос. – До чего докатились!

– Жалко, – вдруг протянула Наташа тонким голосом. – Человек всё же, живая душа.

– Да ну, – махнул рукой Саня, которому Валерик испортил шины. – Какой он человек! Погань мелкая, а не человек.

– А всё равно жалко…

Постепенно все соседи разошлись, и Гриша с Марусей остались одни.

– Завари чай, Марусь.

– А?.. Сейчас, конечно.

Не переставая думать о случившемся, Маруся живо собрала на поднос чашки, хлеб, колбасу, поставила на огонь воду, чтобы сварить яйцо – Гриша очень любил яйца вкрутую, – и вернулась во двор.

Из-за угла показались тётя и участковый. Он нёс в руке полиэтиленовый прозрачный пакет, в котором что-то болталось.

– Сядь, попей с нами чайку, Илья Семёныч, – предложила Лида. – Гляди, пакет у тебя порвался!

– Как ему не порваться, когда там стекляшки! – обиженно сказал участковый, как будто тётя Лида была виновата в том, что там стекляшки.

Он аккуратно пристроил пакет на поленницу, снял фуражку, зачем-то дунул в неё и боком сел к столу.

– Одно другого чище, – пожаловался он. – То туркмены с киргизами точки не поделили, то дачника по башке шарахнули! Знал бы я, что такая работа собачья, остался бы в армии на сверхсрочной, чего лучше! Сыт, обут, одет, всегда при начальстве! А ему виднее, начальству-то!

– Может, наливочки? – предложила Лида. – Как раз во вкус вошла! Вчера её процедила и в холодильник поставила. Малиновая!

– Куда там наливочки, одиннадцать только!.. А! – И участковый сплюнул в песок. – Тащи! Где наша не пропадала!..

Лида метнулась в дом и вынесла длинногорлую зелёную бутыль и две узкие гранёные рюмки на ножках.

Участковый покосился на бутыль.

– Ты налей и спрячь, – велел он. – А то ведь я ненароком… того… норму превышу…

Тётя налила в обе.

– Ну, за упокой, что ль, души! – Участковый опрокинул наливку, нашарил на тарелке бутерброд и откусил сразу половину, как отрезал.

– И чайку, чайку, – подсказала тётя Лида. – У меня чай хороший, вон ребята привезли из Москвы, дорогой, английский.

– Чай не водка, много не выпьешь.

– Что же получается, – вдруг сказала Маруся. – Валерик залез в овраг, стал стрелять по нашему дому. А потом пошёл к себе, и его там убили. Так, что ли?

– Кто его знает как, – ответил участковый с набитым ртом. – Должно быть, так. Стол у него был накрыт, гостей каких-то, видать, ждал. А может, и не ждал, может, раньше гости были! И накрыто так… деликатно!

– Что значит – деликатно? – не поняла Маруся.

Участковый повёл толстой рукой с зажатым в ладони бутербродом: