Лабиринт Просперо

По зимнему расписанию ближайший поезд отправлялся на Сестрорецк с Приморского вокзала через час. Зимой бегает один вагончик, больше пассажиров не набрать, но места свободные всяко найдутся. А вот времени – только-только, чтобы собраться и доехать. Сколько извозчик запросит, чтобы в такую метель тащиться на другой конец города через зимнюю переправу по Неве? Наверняка сдерет полтинник, разбойник…

Ванзаров все еще не мог отвыкнуть от привычки экономить на извозчиках: денег, выдаваемых на служебные разъезды в сыске, всегда не хватало, он доплачивал своими.

Прикинув, что с вероятной бедой успеет разобраться до вечера, или его клиенту будет уже все равно, он не стал беспокоить чемодан, а выбрал в платяном шкафу свежую сорочку. Для зимы в магазине готового платья была куплена давняя мечта: дорожный костюм отличного английского твида. Конечно, братец Борис залился омерзительным смехом, увидев его в клетчатом наряде. Ванзарову твид нравился: тепло, мягко, уютно.

Он только застегнул пуговицу на манжете, когда колокольчик ожил. Кто бы это мог быть? Гости по утрам не ходят. Вдруг случилось маленькое чудо, и посыльный вздумал вернуться к самовару и чайнику. Чего не бывает перед Рождеством.

3

Записная книжка Г. П.

Помня ваше милое любопытство, дорогая Агата, как вы всегда старательно мучили меня расспросами и подробностями моей скучной службы, посчитал нужным сохранить для вас все подробности моего необычного путешествия. Представляю, как, заехав как-нибудь ко мне погостить, вы приметесь за эти записки и станете терзать меня своими вопросами, впрочем, всегда точными и умными, что делает вам честь.

Итак, наше полицейское управление получило вожделенный конверт. Мой начальник был так добр, что отказался от соблазна и вручил его мне с напутственным словом и долгожданным отпуском. Не могу сказать, что эта награда досталась мне незаслуженно. Вы знаете, милая Агата, что ваш покорный слуга имеет некоторые способности в полицейском сыске, и еще ни одному преступнику не удавалось провести меня, а тем более победить. Скромность – это важная добродетель, но порой она бывает излишней. В этом случае я посчитал, что могу избавить себя от мучений, предлагая счастливый билет своим сослуживцам, добившимся куда меньших успехов, чем я. Мой добрый начальник вдобавок наградил меня отпуском на месяц, что не так уж и много, если считать дорогу туда и обратно.

Собрав нехитрые пожитки путешественника, из которых особого присмотра требовал парадный мундир, в котором обязан быть на балу, я без особых приключений добрался до Берлина и там уже пересел на поезд до Петербурга. Не буду утомлять вас, дорогая Агата, подробностями путешествия по железной дороге. К сожалению, мне нечего сказать. Весь путь от русско-германской границы – это монотонная перемена белых полей на черную ночь и обратно. Ничего, кроме занесенных по самую крышу полустанков, я не заметил. Уныние снега столь гнетуще, что я вынужден был опустошить походную фляжку коньяка. Начинаешь понимать русских, почему они так беспробудно пьют. Однако очерк нравов этой гигантской империи не входит в мои планы.

Наконец, после трех дней черно-белой дороги, поезд прибыл в столицу России. Вокзал показался мне отвечающим духу страны: огромный и неудобный. На перроне меня встретил милый молодой человек, плохо говоривший по-французски, но с хорошими манерами. Он отвез меня в гостиницу «Эрмитаж» и поселил в одном из лучших номеров. Должен быть справедливым: русская роскошь несколько оглушает. Но к ней быстро привыкаешь. Молодой человек обещал лично заехать в день бала и сопроводить меня во дворец, где должно произойти это волнующее событие. Такая забота о гостях делает честь русскому министерству полиции. Как видно, они хотят составить о себе лучшее мнение, чем бытующее о них в Европе.

Кроме вежливости, мой юный друг передал конверт с русскими рублями, которые назвал «суточным довольствием», пояснив, что иностранным гостям министерства полагается денежное вознаграждение за каждый день пребывания в столице. Это было чрезвычайно мило. Как вы знаете, дорогая Агата, я несколько стеснен в средствах, что заставляет вести экономный образ жизни. Теперь я смогу привезти домой небольшие русские сувениры.

Молодой чиновник, он назвал свой чин «коллежский исполнитель», напомнил, что бал через три дня, пожелал хорошо провести время и обещал навестить меня с утра в день торжества. От него я получил ценный совет держать в строгости местных извозчиков, которые, как он выразился, «дерут три шкуры» с иностранных гостей. Наконец я был предоставлен сам себе. Я намеревался прогуляться пешком, но снег и тьма были столь неукротимы, что мне пришлось изучать город из окна. К сожалению, кроме черноты, в нем не было ничего. Что тут поделать? Я отправился обедать в ресторан отеля. Обед вышел в целом недурен, если не считать некоторого кислого вкуса во всех русских блюдах.

Когда я возвращался в номер, ко мне обратился портье и сообщил, что меня ожидает дама. Я спросил, не ошибся ли он: знакомых в России у меня нет. Портье уверил, что дама ожидает именно меня. Скорее заинтригованный, я заглянул в холл, уставленный пальмами не хуже ботанического сада. Дама была средних лет, довольно милая, одетая со вкусом, в пышной меховой накидке. Она казалась взволнованной. Я спросил, что ей угодно. Обратившись ко мне по имени, она стала умолять оказать ей помощь. У нее случилось несчастье, с которым она не может идти в полицию. Нельзя было не поверить, что дама находится в затруднении. Как истинный джентльмен, я считаю своим долгом помогать всем дамам, когда им требуется моя помощь.

Я спросил, почему она решила обратиться именно ко мне. Дама пояснила, что ее муж, служащий в министерстве полиции в высоком чине, отзывался обо мне с восторгом, как о лучшем сыщике Европы. Когда же она узнала от мужа, что я прибываю на бал, то решилась на отчаянный шаг. Не скрою, дорогая Агата, мне было лестно, что слава о моих скромных успехах достигла даже России. Дама принялась объяснять, что дело столь деликатное, что она не только не может попросить своего мужа, но и вообще обратиться в полицию. А частных сыщиков в России нет.

Услуга, о которой меня просили, заключалась в том, что у ее ближайшей подруги пропала ценная вещь. Круг подозреваемых узок, все они соберутся в одном месте. Мне надо поехать туда и найти пропавшую вещицу, которая наверняка будет у похитителя. За выполнение частного поручения дама немедленно предложила мне столь крупное вознаграждение, что я обязан был спросить: не лучше ли на эти деньги купить похожую вещь? Дама категорически возразила: пропавшая драгоценность – с историей, которую не купить ни за какие деньги. Она была столь настойчива, что вручила мне не только конверт с гонораром, выплаченным вперед, но и билет на поезд до какого-то городка с чудовищным названием «Ses-to-rie-tschki Ku-ro-rt». Дама уверяла, что мне с моим талантом потребуется от силы день или два, так что я вполне успею на бал. Я дал слово помочь несчастной. За что бы награжден жарким поцелуем. К счастью, в щеку. О, эти русские нравы!

Поезд отправлялся с утра. Верный своему долгу, я прибыл на вокзал, название которого не в состоянии не только выговорить, но даже написать. Что-то варварское: «стыр-дыр-рыр». Снег валил такой, что казался плотным туманом.

Вокзалом называлось шаткое деревянное строение, как на глухой станции где-нибудь в Эльзасе. Перрона не было. Вместо него пассажирам предлагался ледяной настил с топтаным снегом, на котором я еле удержался, чтобы не изобразить кульбит. Одинокий вагон в составе произвел особое впечатление. Это убогая, узкая, неудобная коробка, по какому-то недоразумению перевозящая людей. Вагон первого класса оказался общим вагоном, в котором из всех удобств были сидячие диваны. Натоплено было столь жарко, что окна густо покрывала морозная наледь. Помня о слове джентльмена, я решил стерпеть все. Тем более гонорар во многом искупал мои мучения.

К отправлению я прибыл первым. Все-таки дисциплина – это то, что позволяет обыгрывать противника еще до того, как он об этом догадался. Для этого также нужны постоянная тренировка мозговых извилин и практика исследования характеров. Время предстоящего пути лучше всего потратить на изучение местных персонажей. Надеюсь, что русские все же мало отличаются от цивилизованных европейцев.

Я выбрал место, которое дало обзор на весь вагон. Надев пенсне, я занял руки газетой, чтобы наблюдения мои были незаметны. Первыми в вагон зашла семья во главе с господином в пальто с богатым меховым воротником. На вид ему было менее пятидесяти, выглядит благообразно. Здоровье его оставляет желать лучшего: он сильно подкашливал. На чахотку это не похоже, но все равно не люблю находиться с больными в закрытом помещении. С господином была женщина примерно его лет, скорее родственница, наверняка не жена. А также пожилая дама в чудовищной меховой накидке, словно целиком снятой шкуре медведя. Но вот дочь этого господина исключительно хороша. Строгость, даже некоторая суровость, не портила ее очаровательного лица. Я услышал, что отец обращается к ней: Марго. Она бросила на меня короткий взгляд, я вежливо поклонился, но она не сочла нужным ответить. Быть может, в России так принято.

После них в купе вошла семейная пара довольно моложавого вида. Дама была одета вульгарно и вызывающе, что же до ее мужа, это совершенно серый, невыразительный тип. За ними в вагон ворвался господин невысокого роста и чрезвычайно веселого нрава, вероятно, друг семейного господина. Присев рядом с дамами, он принялся балагурить по-русски, что, впрочем, оставило Марго равнодушной.

Далее в вагон прошел щуплый пожилой господин, прижимавший к груди обширную папку для бумаг. У нас такой тип выражает принадлежность к миру законников: адвокатам и нотариусам. Следом за ним пробрался довольно плотный мужчина в скромном костюме и зимнем пальто. Примечателен он тщательно выбритой головой и при этом обильной растительностью на лице. На жилетке у него болталась цепочка, одним видом кричавшая о фальшивом золоте.

До отправления оставалось не более пяти минут, когда в вагон вошел, а скорее вплыл господин в распахнутой собольей шубе, под которой виднелся костюм французского портного, с перстнями на пальцах и брильянтовой заколкой в галстуке. За ним еле переставлял ноги под тяжестью чемоданов довольно юный камердинер. Надменный господин, ни на кого не глядя, занял два дивана, предоставил своему слуге снять с себя шубу и позаботиться об остальном. Скажу вам, дорогая Агата, нет ничего омерзительнее русского барства, дикого и надменного.

Паровоз дал гудок, когда торопливо вошел довольно плотный господин без вещей. Он быстро огляделся и выбрал самый дальний от меня диван, в противоположном конце вагона. Отличался густыми усами, я бы сказал, кошачьего вида, какие, вероятно, нравятся местным глупым барышням. У нас его персона вызвала бы скорее улыбки, чем уважение.

Вагон отчаянно дернулся, так, что я чуть не выронил пенсне, замер и стал двигаться. Визг колес был так силен, словно их не смазывали с самого рождения. Поезд уже набирал ход, когда к нему бросился моложавый господин в полушубке. Кондуктор открыл дверь, и господин лихо прыгнул на подножку. Лицо его раскраснелось, от него валил пар, как видно, он приложил все усилия, чтобы не опоздать. И это ему удалось. Найдя свободный диван, он сбросил полушубок и плюхнулся, все еще тяжело дыша.

За вагонным окном бушевала снежная мгла. Трудно понять, откуда в этой стране столько снега. Но эти размышления, удобные для уютной гостиной, здесь были неуместны. Я тщательно и неторопливо составлял для себя психологические портреты, стараясь замечать мельчайшие детали их поведения, и даже слова, смысл которых был мне непонятен.

Мне кажется, всех этих людей объединяет нечто большее, чем случайная встреча в зимнем вагоне. Тут явно что-то скрывается. Надеюсь, что мое умение делать выводы и видеть скрытое позволит определить похитителя и вернуть украденное. Если не случится чего-то еще. И хоть я не верю в предчувствие, как много раз говорил вам, дорогая Агата, но атмосфера этого ужасного вагона, буря за окном, духота и хмурые лица русских невольно подталкивали к мрачным размышлениям.

Я намечал линию своего поведения среди людей, вероятно, не говорящих по-французски, когда поезд замедлил ход, вздрогнул и остановился среди снежного ада…

4

Нежданный гость терпеливо ждал, когда ему позволят войти. Что само по себе было маленьким чудом, не говоря о появлении в такой час. Не обращая внимания на взгляд, не суливший хозяину ничего хорошего, Ванзаров придирчиво осматривал пальто, шляпу и ботинки.

– Для роста рогов у меня почвы не имеется, а крылья отрастить непозволительно, – заметил гость, все еще недопущенный в тепло дома. – Так что вы там ищете, Ванзаров?

В голосе его слышалось нешуточное раздражение.

– Аполлон Григорьевич, пешком шли?

– Прогулялся с Гороховой, – последовал ответ. – Погода чудесная, так и метет… Так я могу наконец…

– Значит, минут десять…

– Бегом даже к вам не побегу, бесценный друг. Знал бы, что так встретите…

– Снег засыпал, но вы его… Стряхнули в парадной…

– Поразительное открытие! Как вы догадались? Гениально…

– Человек, пришедший со снегопада, так и должен поступить…

– Эксперименты на мне ставите? Ну так я вам не…

Гость, повернувший к лестнице, был пойман за рукав и дал себя втянуть в квартиру. Подобное обращение он готов был стерпеть только от одного человека во всей вселенной и окрестностях.

Великий и ужасный Лебедев был не только гением криминалистики, что признавала вся Европа, но обладал самым страшным, мерзким, скандальным и вспыльчивым характером. Выходки которого терпеливо сносил Департамент полиции.

Обладая безграничными знаниями во всех отраслях научных методов раскрытия преступлений, Лебедев был не менее щедро награжден природой богатырским телом и бешеным нравом, не терпевшим дураков всех видов. Что ставило большинство чиновников департамента в безнадежное положение. Ходили легенды, как однажды он вырвал папиросу из губ начальника департамента, позволившего себе закурить на месте преступления, или про несчастного пристава, перечившего ему, за что тот оказался выброшенным в реку Мойку, неглубокую, но грязную. Начальство старалось лишний раз не беспокоить гения, а вот несчастным полицейским приставам, околоточным и городовым деваться было некуда: они вынуждены были вызывать криминалиста на место совершенного преступления. Служивым оставалось только молиться, чтобы пронесло нелегкую. Но часто не проносило.

К Ванзарову Лебедев испытывал трудно объяснимое логикой чувство восхищения умом и талантом. Между ними было не менее двадцати лет разницы, но в общении они держались сложноуловимого кодекса взаимного уважения. Лебедев сильно горевал, узнав первым, что Ванзаров подал в отставку, и заявил, что последняя надежда Департамента полиции превратиться из сборища идиотов в эффективное оружие борьбы с преступностью потеряна навсегда. Говорил об этом громко и при любом удобном случае. Ванзаров ни разу не посмел обеспокоить друга в своих частных практиках, даже когда это было чрезвычайно нужно. Он знал, что Аполлон Григорьевич будет поставлен перед трудным выбором: отказать другу нельзя, но и работать на сторону государственному чиновнику, статскому советнику, было неприлично. Тяжкий выбор – это не то, чем надо проверять мужскую дружбу. Лебедев никогда бы не признался, но в душе он был крайне признателен другу за такую чуткость.

Не прекратив одевания, Ванзаров демонстративно посмотрел на часы.

– На бал рано одеваться, – сказал Аполлон Григорьевич, кидая на стол серый министерский конверт. – Вот, подлизываются, приглашение велели передать…

– Благодарю, – ответил Ванзаров, заправляя сорочку. – В ресторан «Европейской» сегодня обедать не поеду. Никак не могу. Очень жаль. Вчера было чудесно.

Дружба порой требует взять грех на душу. Он не стал критиковать вчерашний обед, который превратился в лекцию о новейших достижениях криминалистки одного великого криминалиста, которыми требовалось восторгаться. Лебедеву порой нужен был сеанс детской лести. Водка и отличная кухня облегчали нелегкую задачу. Но меру надо знать…

– А куда это собрались? В такую погоду или нетрезвых барышень на «лихачах» катать, или в бане сидеть. Вы что выбрали?

– На денек съездить в Сестрорецк…

На лице Аполлона Григорьевича образовалось выражение, в котором удивлению не хватило границ.

– Опять?

– Довольно расплывчатый тезис, как я полагаю.

– Тезис! Фуф! В прошлый раз, года четыре назад, ваша поездка в Сестрорецк закончилась горой трупов и прочими радостями… [4] Жуткое место, аж дрожь пробирает… – Лебедев вальяжно повел плечами.

– Думаю, в этот раз обойдемся без трупов. В крайнем случае: один-два, не больше, – сказал Ванзаров, натягивая твидовый пиджак и стараясь не смотреть на гостя, примерно зная, чего от него ожидать.

Аполлон Григорьевич ожидания оправдал: высказался бурно и цветисто о мозгах тех, кто уходит в отставку по собственной дури и становится похож на английского туриста. За неимением времени и за прочими не менее важными причинами Ванзаров на провокацию не поддался, но выводы сделал: там, в вершинах Департамента, настоятельно просили Лебедева намеком или напрямик убедить «его» вернуться. Что было в целом приятно.

– Да, кстати… – опомнился Лебедев. – Для чего мариновали меня на лестничной клетке?

– Был у меня утренний гость, который забыл, что настоящий посыльный старается стряхнуть снег сразу, как только входит в дом: растает, затечет за шиворот, а ему еще весь день бегать… Нелогичное поведение. Проверял на вас.

– Психологику свою драгоценную на безобидных вестовых оттачиваете?

– Психологика не требует заточки, она опасна, как бритва, – сказал Ванзаров, осторожно глядясь в зеркало. Что-то ему перестал нравиться этот удобный клетчатый костюм… Не так как-то он в нем выглядит, солидности той не хватает. Но времени переодеваться нет.

– А что принес подозрительный тип?

Ванзаров протянул сложенный лист, который уже устроился в боковом кармане мягкого и удобного пиджака в клетку.

Аполлон Григорьевич изучил послание и не выразил глубоких чувств.

– Выгодное дельце? – только спросил он. – Да и так ясно, что выгодное. Раз потащились в такую погоду в адские недра Сестрорецка…

– То есть ничего необычного вам в глаза не бросилось, – Ванзаров откровенно взглянул на карманные часы, делая совсем прозрачный намек. Лебедев ничего не заметил.

– Почерк каллиграфический, каждая буква выведена как рукой художника…

– Характер даже вы не сможете определить.

Лебедев замялся, словно не хотел вступать на шаткую дорожку.

– Шанс ошибки велик, – сообщил он.

– Благодарю, совершенно согласен. Это все?

– Бумага дорогая… Да ну вас! А что нам скажет острейшая госпожа психологика?

При всем научном складе ума Лебедев испытывал трудно объяснимую ревность к методу, который Ванзаров начал испытывать давно, но рассказал об этом только близкому другу. О чем не раз уже пожалел. Суть метода была простая и понятная: выводить логику поступков из логики характера человека. Несмотря на то что психологика изобличила не одного злодея, когда Ванзаров служил в сыскной полиции, да и частной практике без нее было как без рук, Лебедев упорно не признавал метод, считал его не методом вовсе, а лженаукой и при любом удобном и неудобном случае высказывал другу все, что думает. Ревность, что тут поделать…

– Она задаст как минимум три вопроса о трех странных фактах, – сказал Ванзаров, отправляясь в прихожую.

– Три? – в сомнении повторил Лебедев. – Пропустите один – отберу приглашение.

– Во-первых, человек в состоянии, близком к панике, пишет ровным, спокойным каллиграфическим почерком…

Аполлон Григорьевич признал, что этот вопрос нельзя просто так отбросить.

– Дальше! – потребовал он.

– Если у автора письма каллиграфический почерк, он или опытный письмоводитель, или художник. Откуда у него круг знакомых среди… ну, неважно кого, и безграничные финансовые средства.

– Еще что?

– Самое простое: не показалось странным, что некий господин просит спасти его, при этом не упоминает своего имени. Кого я должен спасти от смерти?

– Вы знаете автора записки?

– Он полагает, что его я знаю…

– Зачем же едете?

– Любопытство – мой порок. Не могу спать, пока не узнаю ответы…

Аполлон Григорьевич накинул на плечи могучее пальто.

– Ладно, убедили, пошли ловить извозчика…

Это было истинное чудо. Великий криминалист славился тем, что умел раздобыть пролетку в любое время и в любом месте столицы. Как ему это удавалось, было самой большой тайной, на которую чиновники департамента держали пари. Ванзаров и сам не мог найти логичного объяснения маленькому чуду: стоило Лебедеву свистнуть, как из-под земли являлся извозчик. Так и случилось. После могучего посвиста из снежной мглы выехал извозчик и даже сторговался на божескую цену.

– Вы там осторожней… – хмуро сказал Лебедев, хоть и не добавил: «без меня». – Не геройствуйте. Глупо погибать за деньги. То ли дело на службе…

– Не собираюсь погибать, меня на бал пригласили, – ответил Ванзаров. – Да и то надеюсь, к утру вернусь.

– Если не вернетесь, приеду спасать, – сказал Аполлон Григорьевич, крепко пожимая ладонь Ванзарова. – Ох, не к добру это…

Криминалист смотрел вслед пролетке, пока не растаял в снежной круговерти. Ванзаров плотнее закрылся одеялом и подумал, что напрасно пренебрегает оружием. «Браунинг» в кармане – не лишний при поездке в неизвестность.

5

Разыскной рапорт № 1

Ваше превосходительство!

Применяя тактику, описанную мне при получении данного задания, приступаю к составлению подробных рапортов, с описанием любых деталей, а также фактов, а также личных наблюдений, могущих быть полезными для проводимого розыска. Основная поставленная мне задача заключается в проведении наблюдения за объектом, которому была присвоена оперативная кличка Джокер. В связи с выбытием прежнего агента объект был принят мною без необходимой подготовки, с ходу. О последних наблюдениях могу сообщить следующее.

За последнюю неделю Джокер поменял более трех гостиниц. В новоизбранной он проживает не более двух суток, после чего непременно съезжает в другую. Причину такого непостоянства выявить пока не удалось. Распорядок дня его имеет привычный уклад. Утром он завтракает в ресторане отеля проживания, после чего отправляется на прогулку по городу, где я вынужден постоянно вести за ним наблюдение. Надо сказать, что объект не занимается ничем, то есть не имеет никаких встреч, а чаще всего проводит время в дорогих магазинах Пассажа и Гостиного Двора. Выбор покупок его достаточно широк, чтобы привести его полностью. После прогулки Джокер возвращается часам к семи в гостиницу, где обедает в частном кабинете, насколько я могу судить, всегда в одиночестве. После обеда он отправляется в номер и уже не выходит, насколько мне удалось установить. Шанса ознакомиться с его вещами у меня пока не было.

Вечером декабря 22-го Джокер вновь переехал, на сей раз в гостиницу «Европейская», где привычно отправился на ужин в ресторане гостиницы. Им был снят отдельный кабинет. Был ли в нем Джокер один, установить не удалось. После продолжительного наблюдения в занимаемой позиции за столиком ресторана, с которого просматривалась дверь кабинета, было установлено, что кабинет пуст и наблюдаемый объект покинул его ранее, очевидно, воспользовавшись другим выходом. Номер, в котором он остановился, мне удалось выяснить после некоторого разговора с портье. Вообще должен отметить мою способность к общению с простыми людьми, у которых я вызываю особую доверительность. Портье был указан номер на втором этаже. Выбрав момент, когда коридор был пуст, я осмотрел номер в замочную скважину. Дополнительные детали установить не удалось по причине ключа в замочной скважине.

Мною было принято решение снять соседний номер, чтобы не выпускать объект из поля наблюдения. Номер на ночь обошелся мне в пять рублей, о чем прилагаю квитанцию. На ночь я оставил дверь незакрытой, чтобы постоянно держать под наблюдением номер объекта. До пяти утра Джокер вел себя покойно, из его номера не раздавалось шума, он не требовал чаю или прочих гостиничных развлечений. Половой, остановленный мною, после душевного разговора признался, что номер сей не обслуживает, у господина свой слуга имеется.

Около шести утра по причине усталости я погрузился в чуткий сон, чтобы немного набраться сил перед предстоящим днем. Около девяти утра я был разбужен шумом: половой делал уборку в номере. Я хотел воспользоваться шансом, чтобы осмотреть его вещи, но оказалось, что господин со слугой уже с полчаса как уехали. Направление их поездки портье было неизвестно. Путем доброжелательного разговора с половым удалось выяснить, что постоялец, вероятнее всего, отбыл на Приморский вокзал. Так слышал половой.