Энн из Зелёных Крыш

– Надо будет с ней обсудить этот вопрос, – сказала Марилла.

– А вот, к счастью, и она идет, – воскликнула миссис Спенсер, сопровождая гостей через прихожую в гостиную, где их обдало холодом, как будто воздух, пробиваясь сквозь темно-зеленые, плотно закрытые ставни, потерял все свое тепло. – Как удачно! Все решим прямо сейчас. Располагайтесь в кресле, мисс Катберт. А ты, Энн, садись на диван и не ерзай. Дайте мне ваши шляпки. А ты, Флора Джейн, поставь чайник. Добрый день, миссис Блюит. Мы как раз говорили, как удачно, что вы проходите мимо. Позвольте вас представить друг другу. Миссис Блюит. Мисс Катберт. Простите, я на минутку вас покину. Я забыла попросить Флору Джейн вынуть булочки из плиты.

Миссис Спенсер выскользнула из комнаты, предварительно открыв ставни. Энн сидела молча на диване, крепко сцепив на коленях руки, и напряженно смотрела на миссис Блюит. Неужели ее отдадут этой женщине со злым лицом и колючим взглядом? От этой мысли у нее комок встал в горле и в глазах защипало. Она испугалась, что не сможет сдержать слез, и как раз в этот момент вернулась миссис Спенсер, раскрасневшаяся и сияющая. Казалось, в ее силах справиться с любыми трудностями – физическими, психологическими и духовными.

– Похоже, в отношении этой маленькой девочки произошла ошибка, миссис Блюит, – сказала она. – Я была уверена, что мистер и мисс Катберт хотят удочерить девочку. Мне так передали. Но оказалось, что речь шла о мальчике. И если со вчерашнего дня вы не передумали, эта девочка как раз то, что вам надо.

Миссис Блюит смерила Энн зорким взглядом с головы до ног.

– Сколько тебе лет и как тебя зовут? – потребовала она ответа.

– Энн Ширли, – пролепетала испуганная девочка, на этот раз не вдаваясь в особенности написания имени, – и мне одиннадцать лет.

– Гм… Ты не выглядишь на свой возраст. Но ты жилистая. А такие – лучше всего. Но если я решусь тебя взять, учти, ты должна быть хорошей девочкой – умелой, ловкой и послушной. Свое содержание ты должна отработать – заруби это себе на носу. Пожалуй, я избавлю вас от нее, мисс Катберт. Малыш очень капризный, я с ног валюсь, ухаживая за ним. Если вы не возражаете, я прямо сейчас ее заберу.

Марилла взглянула на Энн, и ее сердце дрогнуло при виде бледного личика с глазами, полными скорби. Беззащитное маленькое существо, покинув одну западню, тотчас угодило в другую. Марилла поежилась от неприятного чувства – если сейчас она оставит без внимания этот умоляющий взгляд, он будет преследовать ее до самой смерти. Миссис Блюит ей решительно не нравилась. Передать в руки такой женщины чувствительного, ранимого ребенка! Нет, такого она допустить не может!

– Даже не знаю, – медленно протянула она. – Мы с Мэтью точно не определились, как быть с девочкой. Что до Мэтью, он хотел бы ее оставить. Сюда я приехала, чтобы узнать, как произошла такая ошибка. Наверно, будет лучше, если я заберу Энн домой, и мы еще раз с Мэтью все обсудим. Я должна сначала переговорить с ним и только тогда окончательно все решить. Если мы не придем к обоюдному согласию, тогда завтра, ближе к вечеру, привезем девочку. В случае, если от нас не будет известий, это будет означать, что мы решили оставить Энн. Вас это устраивает, миссис Блюит?

– А что мне остается? – грубо буркнула та.

От слов Мариллы личико Энн озарилось радостью. Исчезло потерянное выражение лица, в глазах промелькнула надежда, они стали глубокими и яркими, словно утренние звезды. Девочка полностью преобразилась и, когда миссис Спенсер и миссис Блюит в поисках нужного для гостьи рецепта, вышли из комнаты, она вскочила и бросилась через всю комнату к Марилле.

– О, мисс Катберт, я не ослышалась? Вы действительно можете оставить меня в Зеленых Крышах? – задыхаясь от волнения, прошептала она, словно боялась, что от громкого голоса волшебная перспектива может разрушиться. – Вы так сказали? Или мне пригрезилось?

– Думаю, тебе надо научиться контролировать свое воображение, Энн, чтобы отличать реальность от вымысла, – сказала Марилла сердито. – Да, ты не ослышалась – я такое говорила. Но ничего пока не решено, и, возможно, тебе придется отправиться к миссис Блюит. Она нуждается в тебе гораздо больше, чем я.

– Да я предпочту, скорее, вернуться в приют, чем жить у нее, – горячо проговорила Энн. – Она прямо… буравит тебя глазами.

Марилла еле сдержала улыбку, хотя сознавала, что должна выговорить Энн за такие слова.

– Маленькой девочке должно быть стыдно говорить такое о незнакомой женщине, – строго сказала она. – Вернись на место, сиди тихо и помалкивай – веди себя так, как положено воспитанному ребенку.

– Я постараюсь сделать все так, как вы хотите, только заберите меня, – пообещала Энн, покорно садясь на диван.

Когда этим вечером они подъезжали к Зеленым Крышам, Мэтью встретил их на дороге. Марилла еще издали увидела, как он беспокойно ходит взад-вперед, и сразу поняла, в чем дело. Когда Мэтью понял, что сестра вернулась не одна, на его лице проступило радостное выражение облегчения. Марилла не обмолвилась ни словом о поездке, пока они не остались наедине за амбаром, где доили коров. Там она вкратце пересказала ему историю Энн и поделилась тем, как прошло объяснение с миссис Спенсер.

– А этой Блюит я бы и собаку не доверил, – сказал Мэтью с необычным для него пылом.

– Мне она тоже не нравится, – согласилась Марилла, – но надо решать – отдать девочку ей или оставить у себя. Похоже, ты хочешь Энн оставить, в таком случае и я согласна – то есть мне придется согласиться. Я не сразу смирилась с этой мыслью. Но, похоже, это наш долг. Я никогда не занималась воспитанием ребенка – тем более девочки, и боюсь опростоволоситься. Однако я сделаю все, что в моих силах. Считай, что с моей стороны возражений нет – Энн может остаться.

Радостная улыбка озарила застенчивое лицо Мэтью.

– Я так и думал, что ты придешь к этому решению, Марилла, – сказал он. – Девочка такая занятная.

– Было бы лучше, если б ты мог назвать ее полезной, – возразила Марилла. – Но я приложу руку и постараюсь этого добиться. Только учти, Мэтью, ты не должен вмешиваться в методы моего воспитания. Старая дева мало чего знает о воспитании детей, но старый холостяк, думаю, знает еще меньше. Так что предоставь это дело мне. Если у меня не получится, у тебя будет время исправить положение.

– Ну, что ты говоришь, Марилла. Я тебе полностью доверяю, – поспешил заверить сестру Мэтью. – Но прошу, будь с ней добра – насколько это возможно при воспитании. Мне кажется, она из тех детей, с которыми можно добиться результатов только любовью.

Марилла презрительно фыркнула, всем своим видом показывая, что не стоит ему совать нос в женские дела, и, взяв в руки ведра, пошла доить коров.

«Сегодня вечером я, пожалуй, не скажу Энн, что мы ее оставляем, – размышляла Марилла, разливая молоко по кувшинам. – Иначе она так разволнуется, что ночью глаз не сомкнет. А в своем ли ты уме, Марилла Катберт? Разве могла ты представить, что настанет день, когда ты удочеришь сироту? Удивительное дело, но удивительнее то, что захотел этого Мэтью, который всегда в ужасе шарахался от маленьких девочек! Но как бы то ни было, мы решились на эксперимент, и бог знает что из этого выйдет!»

Глава 7

Энн молится

Вечером, перед сном Марилла строго сказала Энн:

– Вчера я обратила внимание, что ты, раздеваясь, бросаешь одежду на пол. Это плохая привычка, и я не стану закрывать на нее глаза. Все, что с себя снимаешь, аккуратно складывай вот на этот стул. Я не люблю неаккуратных девочек.

– Вчера вечером я была в таком смятении, что об одежде даже не думала, – сказала Энн. – Сегодня я все тщательно и красиво сложу. От нас в приюте тоже это требовали. Но я часто об этом забывала – спешила поскорее забраться в теплую постель и погрузиться в мечты.

– Если хочешь остаться у нас, постарайся не забывать, – предупредила Марилла. – Ну вот так лучше. А теперь помолись на сон грядущий и ложись в постель.

– Я никогда не молюсь, – заявила Энн.

Марилла посмотрела на нее с ужасом и изумлением.

– Что ты говоришь, Энн? Разве тебя не учили молиться? Бог хочет слышать молитвы маленьких девочек. Разве ты ничего не знаешь о Боге?

– Бог – это дух, бесконечный, вечный и неизменный в проявлениях мудрости, силы, святости, добра и истины, – бойко, без запинки отбарабанила Энн.

Марилла с облегчением вздохнула.

– Значит, ты все-таки что-то знаешь! К счастью, не совсем язычница. Где тебя этому научили?

– В воскресной школе при приюте. Там хотели, чтобы мы знали весь катехизис. Мне это нравилось. Как великолепны эти слова – «бесконечный, вечный и неизменный»! Грандиозно! Словно звучит большой орган. Это не совсем поэзия, но что-то очень близкое, правда?

– Сейчас мы говорим не о поэзии. Речь идет о том, что тебе нужно молиться. Да будет тебе известно, что пропускать вечернюю молитву страшный грех. Боюсь, ты очень плохая девочка.

– Если у тебя рыжие волосы, легче быть плохой, чем хорошей, – с укоризной произнесла Энн. – Тот, кто не родился рыжим, никогда не поймет, какое это несчастье. Миссис Томас сказала, что Бог специально наградил меня рыжими волосами, и тогда я перестала о Нем думать. Кроме того, я так уставала к ночи, что мне было не до молитв. От того, кто ухаживает за близнецами, трудно ждать другого. А вы как думаете? Скажите откровенно.

Марилла решила, что нужно немедленно заняться религиозным просвещением Энн. Нельзя было терять ни минуты.

– Пока ты находишься под моей крышей, Энн, ты должна читать молитвы.

– Конечно, если вы так хотите, – радостно согласилась Энн. – Я сделаю, что угодно, чтобы доставить вам удовольствие. Только скажите, что нужно говорить. Когда лягу в постель, я придумаю по-настоящему хорошую молитву и буду всегда читать ее перед сном. Сейчас, когда такое пришло мне на ум, думаю, это будет даже интересно.

– Молитву читают, стоя на коленях, – смущенно проговорила Марилла.

Энн послушно опустилась на колени и серьезно посмотрела на женщину.

– Почему надо читать молитвы, обязательно стоя на коленях? Хотите, скажу вам, чтоб я сделала, если бы захотела молиться? Я вышла бы из дома одна и встала посереди широкого поля или углубилась в дремучий лес и там воздела бы глаза ввысь – высоко-высоко, – в чудесную небесную синеву, которой конца и края нет. И тогда почувствовала бы приближение молитвы. Теперь я готова. Что нужно говорить?

Марилла смутилась еще больше. Она намеревалась научить Энн традиционной детской молитве – «Боже, я отхожу ко сну…», но, как уже говорилось, ей было не чуждо чувство юмора. Она понимала, что сейчас заучивание молитвы неуместно. И тут ее осенило, что эта короткая и наивная детская молитва, сокровенная для детишек в белых ночных рубашках, лепечущих ее у материнских коленей, совершенно не подходит для этой веснушчатой колдуньи, которая ничего не знает о Божьей любви, потому что не получила любви человеческой.

– Ты достаточно взрослая, чтобы молиться сама, – проговорила наконец Марилла. – Просто поблагодари Бога за все его милости и смиренно попроси о том, чего хочешь.

– Хорошо. Я постараюсь, – пообещала Энн, зарывшись лицом в колени Мариллы. – Милосердный Отец Небесный – так говорят священники в церкви, значит, и в моей молитве можно – так ведь? – и она вопрошающе подняла голову. – Милосердный Отец Небесный, благодарю Тебя за Белый Путь Блаженства и за Озеро Мерцающих Вод, и за Красулю, и за Снежную Королеву. Я так благодарна Тебе за все Твои благодеяния, которые сейчас пришли мне на ум. А если говорить о том, чего я хочу, всего не назвать – желаний так много. Поэтому назову только два, самые важные. Позволь мне остаться в Зеленых Крышах, и еще – сделай так, чтобы я стала красивой, когда вырасту. С уважением, Энн Ширли.

Я правильно все сделала? – нетерпеливо спросила она, поднимаясь на ноги. – Если б у меня было больше времени подумать, я бы выразила свои мысли гораздо изящнее.

Бедная Марилла чуть не грохнулась в обморок от такой немыслимой молитвы, но, вспомнив о духовном невежестве девочки, поняла, что непочтительной та быть не намеревалась. Она уложила Энн в постель, мысленно поклявшись, что на следующий день научит ее правильно молиться. Когда Марилла со свечой выходила из комнаты, девочка позвала ее.

– Я сейчас вот о чем подумала. Наверное, мне, вместо «с уважением», надо было сказать «аминь»? Ведь священники так говорят. Я про это забыла, но чувствовала, что в конце молитвы надо добавить что-то еще. Как вы думаете, это важно?

– Не думаю, – сказала Марилла. – А теперь будь паинькой и засыпай. Спокойной ночи.

– Сегодня я могу сказать «спокойной ночи» с чистой совестью, – отозвалась Энн, уютно зарываясь в мягкие подушки.

Марилла вернулась на кухню, поставила свечу на стол и посмотрела на Мэтью.

– Вот что я скажу тебе, Мэтью Катберт… Пришло время всерьез заняться этим ребенком и научить ее уму-разуму. Энн почти язычница. Только представь себе – до сегодняшнего вечера она ни разу не молилась! Завтра отведу ее к пастору и попрошу детский молитвослов – вот что я сделаю. Как только я сошью ей подходящую одежду, она начнет ходить в воскресную школу. Похоже, меня ждут изрядные хлопоты! Но, видно, иначе нельзя жизнь прожить. Похоже, до этого времени я не знала забот, но теперь мое время пришло, и надо постараться не ударить в грязь лицом.

Глава 8

Воспитание Энн начинается

По причинам известным только ей, Марилла до полудня следующего дня не говорила Энн, что ее оставляют в Зеленых Крышах. С утра она загрузила девочку разными делами и внимательно следила за тем, как та с ними справляется. К полудню Марилле стало ясно, что Энн ловкая и послушная, не ленится и легко обучается. Единственный ее серьезный недостаток заключался в том, что во время работы она могла погрузиться в мечты и забыть обо всем на свете. Тогда только резкий оклик или непредвиденная случайность возвращали ее на землю.

Закончив мыть посуду после обеда, Энн повернулась к Марилле с выражением отчаянной решимости на лице – в страхе услышать жуткий приговор. Худенькое тело сотрясала дрожь, лицо пылало, зрачки расширились, от чего глаза стали почти черными. Крепко сжав руки, она произнесла умоляющим голосом:

– Мисс Катберт, прошу вас, скажите, какое вы приняли решение. Все утро я старалась быть терпеливой, но чувствую, что не могу больше оставаться в неведении. Это непереносимо. Пожалуйста, скажите.

– Ты не прополоскала кухонное полотенце в чистой горячей воде, как я просила, – невозмутимо проговорила Марилла. – Прежде, чем задавать вопросы, пойди и сделай это.

Энн послушно взялась за полотенце и сполоснула его. Потом снова повернулась к Марилле с мольбой во взгляде.

– Ну что ж, – начала Марилла не в состоянии найти повод, чтобы уклониться от ответа. – Мы с Мэтью приняли решение оставить тебя при условии, что ты будешь хорошей, послушной девочкой, которая ценит заботу о себе. Что такое? Что с тобой, Энн?

– Я плачу, – растерянно произнесла Энн. – Сама не знаю почему. Я так рада. Рада – это слово не передает всех моих чувств. Я радовалась Белому Пути и цветущей вишне – но это другое. И оно больше радости! Я так счастлива! Я буду стараться изо всех сил быть хорошей. А это нелегкая задача. Миссис Томас часто говорила, что я очень плохая девочка. Но я сделаю все, что смогу. Только не пойму, почему я плачу?

– Думаю, ты очень взволнована – просто не в себе, – с неодобрением сказала Марилла. – Сядь на стул и успокойся. Боюсь, ты легко переходишь от слез к смеху. Да, ты можешь остаться, и мы постараемся хорошо воспитать тебя. Ты пойдешь в школу. Правда, до конца учебного года осталось всего две недели – нет смысла торопиться. Начнешь учиться в сентябре, когда кончатся каникулы.

– Как мне вас называть? – спросила Энн. – По-прежнему, мисс Катберт? Или можно тетя Марилла?

– Нет. Называй меня Марилла. Я не привыкла, чтобы ко мне обращались мисс Катберт. Это меня раздражает.

– Но просто Марилла звучит неуважительно, – запротестовала Энн.

– Ничего подобного. Если произносить имя с уважением, не будет никаких проблем. Все в Эйвонли, независимо от возраста, зовут меня Марилла – кроме священника. Он называет меня мисс Катберт.

– Мне бы очень хотелось называть вас тетя Марилла, – мечтательно произнесла Энн. – У меня никогда не было тети – и вообще никаких родственников, даже бабушки. Тогда я почувствовала бы, что действительно являюсь членом семьи. Разрешите называть вас тетя Марилла!

– Нет. Я не твоя тетя. Не думаю, что будет правильно называть людей теми, кем они не являются.

– Мы могли бы вообразить, что вы моя тетя.

– У меня не получится, – мрачно проговорила Марилла.

– Вы что, никогда не представляете вещи не такими, какими их принято считать? – спросила Энн, раскрыв глаза от удивления.

– Никогда.

– Ох, – печально вздохнула Энн, – как много вы теряете, мисс… Марилла!

– Я не вижу смысла давать вещам другие имена, – возразила Марилла. – Когда Бог даровал нам жизнь, Он не думал, что мы захотим в ней что-то менять. И это навело меня на мысль… Энн, пойди в гостиную – только, смотри, не натопчи там и мух не напусти – и возьми цветную открытку с каминной полки. На ней текст Молитвы Господней. Сегодня днем улучи время и начни учить ее наизусть. Чтоб я больше не слышала той молитвы, какая звучала из твоих уст вчера.

– Наверно, она действительно была нескладная, – попыталась оправдаться Энн, – но у меня совсем нет опыта. Нельзя ожидать, что человек, который прежде ни разу не молился, сделает это хорошо. Вчера, лежа в постели, я придумала (как вам и обещала) замечательную молитву. Она была почти такая же длинная, как у священника, и очень поэтичная. И что вы думаете? Проснувшись утром, я не помнила ни единого слова. Боюсь, больше мне не удастся сочинить ничего подобного. Когда пытаешься что-то повторить, ничего хорошего не выходит. Вы обращали на это внимание?

– Я советую тебе, Энн, вот на что обратить внимание – сразу исполняй мои требования, а не стой истуканом и не вступай в спор. Иди и сделай то, что тебя просят.

Энн стремглав бросилась в гостиную, но обратно не вернулась. Прождав ее минут десять, Марилла отложила вязание и с недовольным видом пошла за девочкой. Энн неподвижно стояла перед картиной, висевшей на стене между окнами. Мечтательная дымка заволокла ее глаза. На девочку из сада падал, проходя меж яблонями и виноградными лозами, бледно-зеленый свет, озаряя маленькую фигурку неземным сиянием.

– О чем ты задумалась, Энн? – окликнула ее грозно Марилла.

Энн вздрогнула и вернулась с небес на землю.

– О ней, – указала она на довольно удачную репродукцию картины «Христос, благословляющий детей». Я представила себя среди детей – вон той девочкой в голубом платье. Она стоит в стороне, как будто у нее никого нет – как и у меня. И выглядит такой одинокой и печальной, правда? Думаю, у нее нет ни отца, ни матери. Она хочет, чтобы ее тоже благословили. И стоит на отшибе, чтобы ее никто не заметил, кроме Него. Мне словно передаются ее чувства. Сердце учащенно бьется, руки похолодели – как у меня, когда я спросила у вас, могу ли остаться. Девочка боится, что Он не заметит ее. Но Он ведь заметит, как вы думаете? Я пыталась представить, как это произойдет. Она потихоньку приближается к Нему, пока не оказывается совсем рядом. И тут Он видит девочку и кладет руку на ее голову. И какая же радость охватывает ее! Жаль, что художник изобразил Его таким печальным. Почему-то на всех картинах Он такой, вы замечали? Но я не верю, что Он действительно так выглядел, иначе дети боялись бы Его.

– Энн, – сказала Марилла, удивляясь, почему она не прервала этот монолог раньше, – так нельзя говорить, это непочтительно.

Энн с удивлением подняла на нее глаза.

– Непочтительно? Почему? Я испытывала благоговение. Как я могла быть непочтительной?

– Я верю тебе, но нельзя так фамильярно говорить о подобных вещах. И еще, Энн, когда я посылаю тебя за чем-то, приноси это сразу, а не стой, позабыв обо всем с мечтательным видом. Прими это к сведению. Возьми открытку и возвращайся на кухню. Там сядь в углу и выучи молитву наизусть.

Энн прислонила открытку к вазе, в которой стояли ветки цветущей яблони – она принесла их утром, чтобы украсить обеденный стол. Тогда Марилла неодобрительно глянула на эту затею, но промолчала.

Подперев подбородок руками, Энн на несколько минут целиком погрузилась в чтение.

– Мне нравится, – сказала наконец она. – Очень красивая молитва. Я слышала, как ее читал руководитель воскресной школы при приюте. Но тогда она не произвела на меня впечатления. Слишком неприятен был его скрипучий голос и скорбное лицо. Казалось, он исполняет какую-то тяжелую повинность. Это не стихи, но у меня такое чувство, словно я прикоснулась к настоящей поэзии. «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое!» Это же чистая поэзия! Звучит, как музыка. Я буду рада выучить ее наизусть, мисс… Марилла.

– Хорошо. Так учи и не болтай зря, – осадила ее Марилла.

Энн слегка наклонила к себе вазу, нежно поцеловала розовый бутон и на некоторое время снова ушла в чтение.

– Марилла, – вдруг спросила она, – как вы думаете, найду я в Эйвонли закадычную подругу?

– Какую… подругу?

– Закадычную – ну, близкую, какой я могла бы открыть душу. Я всю жизнь о такой мечтаю. Раньше я думала, что это так и останется мечтой. Но последнее время сбываются мои самые заветные желания – может, и это сбудется? Как вы думаете, это возможно?

– В Яблоновом Косогоре живет Диана Барри, она примерно твоего возраста. Очень милая девочка – возможно, вы подружитесь, когда она вернется домой. Сейчас она гостит у тети в Кармоди. Но тебе придется следить за собой – миссис Барри очень требовательная женщина. Она не позволит Диане дружить с невоспитанной девочкой, которая не умеет себя вести.

Глаза Энн, смотрящей на Мариллу сквозь яблоневые ветки, зажглись интересом.

– А как выглядит Диана? Она не рыжая? Надеюсь, что нет. То, что у меня рыжие волосы, – это плохо, но я не выдержу, если такие же будут и у моей близкой подруги.

– Диана – очень привлекательная девочка. У нее черные глаза и волосы и румяные щеки. Еще она добрая и смышленая, что важнее, чем быть просто хорошенькой.

Марилла, как и Герцогиня в Стране чудес, не могла обойтись без морали, твердо веря, что в воспитании ребенка мораль должна сквозить в каждом слове.

Но Энн, не обратив внимания на моральную подоплеку, увидела в этих словах лишь увлекательные перспективы.

– Как же я рада, что она хорошенькая! Хорошенькая – почти то же самое, что красивая. Хочется, чтобы близкая подруга была красивой, раз уж тебе не повезло. У миссис Томас в гостиной стоял книжный шкаф со стеклянными дверцами. Правда, книг там не было – в шкафу миссис Томас хранила дорогой фарфор и банки с вареньем, когда они у нее были. Одна дверца была разбита. Ее разбил мистер Томас, когда был под хмельком. Но другая уцелела, и я воображала, глядя на свое отражение в стекле, что за ней тоже живет девочка. Я назвала ее Кэти Морис, и она стала моей подругой. Я подолгу с ней разговаривала, особенно в воскресные дни и рассказывала все, что было на душе. Кэти стала моей радостью и утешением. Мы придумали, что шкаф волшебный, и если б я знала заклинание, то могла бы открыть дверцу и, несмотря на фарфор и варенье миссис Томас, вошла бы в комнату, где она жила. И тогда Кэти Морис, взяв меня за руку, отвела бы в чудесное место, полное цветов, солнечного света и фей, и с тех пор мы бы счастливо жили там вдвоем. Когда меня передавали миссис Хэммонд, сердце мое разрывалось от горя – ведь я расставалась с единственным другом. Кэти Морис тоже страдала, я это знаю – она плакала, когда целовала меня на прощание через стеклянную дверцу. В доме миссис Хэммонд не было книжного шкафа. Но недалеко, у реки, была зеленая долина, и в ней обитало прелестное эхо. Оно отзывалось на каждое слово, даже если говоришь негромко. И я вообразила, что мне отвечает маленькая девочка по имени Виолетта, с которой мы дружим. Я любила ее так же сильно, как Кэти Морис – ну, почти… Вечером, накануне отъезда в приют, я простилась с Виолеттой, ее прощальный привет вернулся ко мне, и он звучал так печально. Я привязалась к ней всем сердцем и потому не надеялась обрести близкую подругу в приюте – тем более что там не хватало простора для воображения.

– Я думаю, это только к лучшему, – сухо произнесла Марилла. – Я не одобряю таких необычных привязанностей. Ты слишком зависишь от своих фантазий. Лучше найди себе подругу в реальном мире, а эти выдумки выбрось из головы. Постарайся, чтобы до миссис Барри не дошли эти россказни о Кэти Морис и Виолетте, а то она подумает, что ты много болтаешь языком.

– Нет, не подумайте, такое не случится. Я мало кому это рассказываю – эти воспоминания священны для меня. Только вам мне захотелось рассказать. Ой, взгляните! Большая пчела выбирается из бутона. Какой прекрасный домик – цветок яблони! Как уютно спать в нем, когда его раскачивает ветер! Если б я не была человеком, мне бы хотелось родиться пчелой и жить среди цветов.