Смотри, слушай – вот я

Без двадцати восемь я подумала, что все-таки надо сходить в душ, хотя бы ненадолго, но в итоге не пошла. Я же не могла говорить с Вардом голой и мокрой?

В восемь я спустилась на первый этаж. Анны не было, ее никогда не бывает утром: она утверждает, что из-за ее комплекции ей нужно больше времени на сон. «Ты имеешь в виду, из-за твоих комплексов», – сказала я как-то раз, потому что знаю: она боится, что плохо выглядит рано утром (и это правда). Папа тогда посмеялся, а вот с Анной у нас после этого отношения лучше не стали. Какая досада.

Папа сидел и читал газету.

– Доброе утро, – сказала я, подойдя к буфету, чтобы налить себе стакан апельсинового сока.

– Доброе утро, папа, – повторила я, садясь за стол.

Только теперь он меня заметил.

– А, привет, дорогая. Выспалась?

– Сойдет.

– Не могла уснуть из-за экзамена?

Я что-то пробурчала в ответ, но он снова уткнулся в газету. Надеюсь, Лейдеман не позвонит прямо сейчас.

– Милая, будь добра, подлей папочке кофе, – он поднял чашку, не отрываясь от чтения.

Вздохнув, я пошла обратно к буфету.

– Держи.

– Спасибо. Ты не ходила в душ?

– Пахнет, что ли?

– Нет, по волосам видно. – И дальше читать.

«Ой, да пропадите вы все пропадом, – подумала я. – Ты, твоя тупая Анна со своими комплексами, та хиппанутая и Лейдеман. Особенно он».

– Почему вы отправили меня именно к Лейдеману?

Надо же, оказывается, он может отложить газету.

Сначала отец нахмурился, будто пытаясь понять, в чем подвох, но затем ответил:

– Он хороший специалист. Так мне сказали, по крайней мере. Разумеется, я наводил справки. А что такое?

– Да просто. – Я уже пожалела, что спросила, хоть это и заставило его наконец-то заговорить со мной.

– Он тебя не устраивает? Если есть какие-то жалобы, то просто скажи мне, милая.

Сама не зная почему, я пожала плечами и ответила:

– Нет, все нормально.

– Точно?

– Точно.

Но его паранойя уже заработала вовсю.

– Он же тебя не трогал?

Боже, что я наделала.

– Нет, конечно, он добропорядочный, как не знаю что. – Я улыбнулась, изо всех сил пытаясь его успокоить. – Правда. Он не распускает рук, и он действительно хороший специалист. Ты, как всегда, выбрал самое лучшее, спасибо тебе.

Только этот придурок никогда не слушает голосовую почту.

Отец подозрительно посмотрел на меня, затем взглянул на часы, убрал газету и одним махом допил остатки кофе.

– Если что-то будет не так, скажи, – подытожил он. – Мне все равно не особо нравятся такие люди: кто знает, мало ли что там происходит за закрытыми дверями, кто знает, что они могут раскопать. Я дал ему простое задание, надеюсь, он этим и занимается. Что до тебя, Одри: съешь что-нибудь. А то в последнее время у тебя не то чтобы цветущий вид.

Сказав это, он ушел. Не поцеловал на прощание, не обернулся, уходя.

«Спасибо за комплимент», – с обидой подумала я, но все же взяла круассан. Положив телефон рядом с тарелкой (а как иначе), я проверила, не пропустила ли сообщение. Нет, не пропустила.

7

Прямо во время дурацкого теста я почувствовала, как в кармане моих светло-голубых джинсов завибрировал телефон. Я сразу поняла, кто звонит, но не решалась посмотреть на экран. На уроках мы должны выключать телефоны – такое у нас в школе правило, – а уж на проверочной и подавно не стоит посматривать на экран, иначе учитель решит, что ты списываешь.

На перемене все заняты своими сообщениями, эсэмэсками и «Ватсапом». Вард отправил что-то по голосовой почте. Так делает только старшее поколение – родители, например. Я не хотела слушать его сообщение при всех, поэтому пошла на велопарковку.

Набирая номер голосовой почты, я увидела, что в мою сторону идет Александр, загорелый как никогда. Как он сказал мне сегодня утром, он решил побаловать себя походом в солярий.

– У вас одно новое сообщение.

Между Александром и мной оставалось всего метров пятнадцать. По его взгляду я поняла: сейчас будем целоваться.

И да, звонил Вард.

– Здравствуй, Одри. – Голос его звучал как-то не очень приветливо.

«Давай уже, говори», – подумала я, косясь на Александра. Еще десять метров, и он подойдет совсем близко.

– Надеюсь, тебе уже полегче.

Мне показалось, или от его голоса веяло холодом?

– Позвони мне в шестнадцать двадцать, и мы переговорим.

Так нескоро! Что за «переговорим»? Мне нужна реальная помощь, а не какое-то «переговорим». Я не убирала телефон от уха, хотя женский голос на том конце провода объявил, что сейчас можно будет прослушать мои старые сообщения.

Александр уже был совсем близко. Я повернулась к нему спиной, сама не знаю почему, может, мне хотелось побыть одной, но в следующее мгновение он обнял меня, положил руки мне на грудь и притянул к себе. Я знала, что он так сделает, но все равно вздрогнула. Я развернулась к нему лицом, спрятав телефон в задний карман. Попыталась мило улыбнуться, но у меня задрожали губы.

– Куколка, у тебя есть какие-то секреты от твоего мальчика?

Не дожидаясь ответа, он прижал свои губы к моим. И пока он пытался пробраться своим языком внутрь, меня вдруг осенило. Та девушка, Майте, ее схватили не за травы! Тот мачо, который хотел ее поцеловать, почувствовал себя отвергнутым, тем более что рядом были его друзья. Поэтому и только поэтому ее схватили. Как же это нечестно! Меня захлестнула волна гнева, как будто это со мной так поступили; я никогда еще не чувствовала такой злости. Александр крепко прижал меня к себе, но я выставила локти вперед и со всей силы оттолкнула его. Оторопев, он отпустил меня.

– Что за…

Сначала, всего секунду, в его глазах читалось удивление, но оно тут же превратилось в ярость. А ведь рядом с ним даже не было компании друзей, перед которыми надо красоваться.

– Эй, алло, какого черта ты творишь?

Я тут же пожалела о сделанном.

– Это от неожиданности, – залепетала я. – Ты не мог немного подождать, прежде чем вот так на меня набрасываться? Посмотреть, может, я не в настроении?

На мгновение мне показалось, будто внутри него происходит какое-то противоборство. Но затем он холодно сказал:

– Если я тебе надоел, Одри, просто скажи. И главное, не бойся меня обидеть. В мире полно девчонок, которые всегда будут в настроении, двадцать четыре на семь.

Он был готов уйти.

– Прости, – тут же опомнилась я. – Дело в… Похоже, я завалила тест, вот и все.

– Потому что надо было заниматься вместе. – Ура, он снова улыбался. – Но не переживай, сладкая, на экономике немецкий не нужен. Главное – сдать выпускной экзамен.

Прозвенел звонок. Александр обнял меня за плечи, и мы пошли обратно в школу. У входа была давка, и мы остановились.

Он посмотрел на меня своими сияющими золотисто-карими глазами, от которых многие девушки не могли спать по ночам, и спросил:

– Один поцелуй, чтобы скрасить унылый урок истории?

Александр всегда говорит довольно громко. И сейчас тоже. Все стали оборачиваться и смотреть на нас. Я улыбнулась:

– Хорошо, один поцелуй.

Он схватил меня и целовал долго и крепко. Я отклонилась назад под его весом, и если бы он не держал меня, то, скорее всего, я бы упала. Когда он меня отпустил, я дышала тяжело и прерывисто. Джефф, лучший друг Александра, восторженно присвистнул, а многие девочки посмотрели на меня с завистью.

А я… Я вдруг вспомнила о той девушке, о Майте. Она сидела в тюрьме за то, что отказалась целоваться с этим гребаным солдатом. Я даже немного разозлилась на нее. Всего один поцелуй, что в этом такого? Неужели не могла пересилить себя ради младшего брата?

День все никак не заканчивался. Шестнадцать двадцать – это все, о чем я могла думать. По пути домой я смотрела на все часы, которые мне попадались, и, поставив велосипед в гараж, тут же полезла проверять телефон. Еще почти час.

Наша домработница – испанка. Она работала в гостинице, поэтому, когда я прихожу из школы, моя комната всегда похожа на прибранный номер в отеле. Одежда висит в шкафу или лежит в корзине для белья. В ванной развешены свежие полотенца. Уголок идеально разглаженного одеяла загнут наружу и приглашает прилечь. Не хватает только шоколадки на тумбочке, но стоит мне лишь щелкнуть пальцами, и она там появится.

Когда мы с Джоанной были в Италии, она восхищенно разглядывала наши номера. Джоанна – моя одноклассница. Я не особо-то с ней общаюсь, но дважды брала ее с собой на каникулы, потому что, во-первых, словами не передать, как мне было бы скучно в компании папы с Анной. Во-вторых, мои настоящие подруги сами все время куда-то ездят, а Джоанна – никогда. И в-третьих, все, к чему я привыкла, для нее ново, она от всего приходит в восторг, и это забавно. Иногда мне даже становится завидно, когда я вижу, как она сияет. Она всегда забирает бесплатные баночки с шампунями и пеной для ванной, мыло и шапочки для душа. В ее сумку попадают даже дорожные наборы для шитья и салфетки для полировки обуви.

Когда она впервые оказалась у меня в комнате, то рассматривала все с нескрываемым удивлением. Душ, гардеробную, кровать с балдахином, элегантный туалетный столик в стиле Людовика XVI, коллекцию старинных кукол за стеклом. Без «охов» и «ахов», очень тихо. Рассмотрев все, она спокойно произнесла:

– Тебе потом придется много работать, чтобы сохранить такой же уровень жизни, не говоря уже о том, чтобы стать еще богаче.

Это был самый странный комментарий по поводу моей комнаты, который я когда-либо слышала.

Почти четыре. Я легла на кровать и открыла ноутбук. Чтобы убить время, зашла на «Фейсбук», но смотреть в экран становилось все тяжелее. «Надо будет рассказать, что я поняла», – подумала я. Если бы она подпустила его к себе, то, возможно, ее брат остался бы жив. Но кто знает, как выглядел тот солдат. Может, у него были черные зубы и прыщавое лицо, может, у него воняло изо рта.

Но я бы все равно согласилась ради Пабло.

Ага, конечно, Одри Патс, ради Пабло. Братика, которого ты видишь только на Рождество.

Пабло часто выглядел отвратительно, даже за рождественским ужином: пятна еды, крошки, сопли над верхней губой. Среди других людей, например, как в бедной комнатушке с картины Ван Гога «Едоки картофеля», это бы не так бросалось в глаза, но когда на столе камчатная скатерть и хрусталь, это вызывает диссонанс. Я вдруг подумала: а ведь Пабло никогда не поправится. И это грустно.

Ох, возможно, я совершенно неправа, и дело было вовсе не в ее упрямом характере, а как раз в тех странных растениях. А вдруг все они, кроме лопуха, известные колдовские травы? Может, она и правда ведьма. Она? Или я в прошлой жизни? «Мирт», – напечатала я. На экране появилось растение с маленькими белыми цветками. Произрастает в засушливых солнечных областях Средиземноморья, – читала я. – При растирании листков издает ароматный запах. Раньше использовался для лечения бронхита, фарингита, экземы, стригущего лишая, высыпаний на коже, зубной и головной боли, а также при нарушениях менструального цикла. И ни слова о том, что он «смертельно опасен» или обладает «одурманивающим эффектом».

А что с лапчаткой? Латинское название происходит от слова potents – «могущественный», «сильный», благодаря целебным свойствам растения. Ее корень разжевывали, чтобы избавиться от зубной боли.

Да и арника была такой же безобидной: оказывает кровоостанавливающее действие, снижает возбудимость головного мозга, улучшает работу нервной системы.

Я вдруг заметила часы в правом нижнем углу экрана – 16:22!

Я судорожно набрала номер Варда. Пока ждала ответа, в голове промчалось множество мыслей. Что, в общем-то, это довольно инфантильное поведение – так рано и часто ему звонить, а еще это не очень прилично. Что сейчас я чувствую себя гораздо лучше, чем утром. Что мне даже не стоило заикаться о Варде при разговоре с папой.

– Лейдеман.

Как он резко ответил. Даже почти сердито.

– Это Одри. – Я старалась звучать бодро. – Ух, спасибо, что… что взяли трубку, шестнадцать двадцать – такое точное время, извините, что звоню на две минуты позже, просто…

– Одри.

– … Я тут читала в интернете про травы, понимаете, потому что подумала…

– Одри!

Сейчас это прозвучало действительно строго. Я испугалась и прекратила болтать.

– Ты здесь?

Сначала я кивнула, не в состоянии произнести ни слова… Затем с предательской дрожью в голосе ответила:

– Да.

И почему сердце так сильно заколотилось?

– То, что случилось сегодня утром, – продолжил он, – это неправильно. Я дал тебе свой номер на крайний случай. Я понимаю, что тебя напугал тот сон, но ты не можешь звонить каждое утро, что бы тебе ни снилось. Когда ты придешь ко мне на следующую консультацию, я научу тебя паре техник, как справляться с подобным. А также поговорим о границах, которые существуют в нашей с тобой совместной работе.

Мне было страшно отвечать. Казалось, он серьезно разозлился, но, очевидно, я могла ходить к нему и дальше. И слава богу – можно было не бояться, что с этого момента мне придется справляться со своими проблемами в одиночестве.

– Простите… пожалуйста, – пролепетала я. – Но ждать до следующей недели – это так долго, если я… если что-то случится.

– Понимаю, Одри. – Теперь его голос звучал как прежде. Приветливо. Спокойно. Надежно. Его слова словно гладили меня по голове. – Но ты сильная. Теперь ты знаешь, что угроза не в дьяволе. Постарайся относиться к видениям, как к кино: смотри на них со стороны, позволяй им закончиться. А они закончатся. И ты избавишься от них. Правда.

Я не удержалась и тяжело вздохнула.

– Они ее подставили, не думаете?

– Кто? – Он сильно удивился.

– Те солдаты. Они…

– Давай оставим это до нашей следующей сессии, Одри, – перебил меня Вард, но не грубо, скорее остановил: я будто услышала, как на губах у него появилась улыбка. – Может, у тебя получится записывать свои сны и наблюдения в дневник?

– Ладно, – выдавила я.

Вард ответил:

– Тогда до четверга.

8

Нe знаю, как я пережила следующие дни. Впрочем, нет, знаю. После разговора с Вардом я действительно стала вести дневник, куда записывала все странные события своей жизни. Я сохраняла все на ноутбуке в документ «Креативное письмо (домашка)» на случай, если отцу или Анне взбредет в голову проверить мои файлы.

Суббота 27.09. Видела на улице старуху с тележкой из магазина, забитой всяким хламом. Слегка чокнутая (без конца бормотала себе что-то под нос), грязная, вся в бородавках, на подбородке волосы длиной сантиметров пять. Подумала: неужели у всех женщин в старости на подбородке вылезают эти жуткие волосины? Если да, то надеюсь, человечество придумало, как с ними бороться, я так ходить не хочу. Внезапно раздался шум, я уже слышала его в церкви. Люди кричали: «Ведьма! Ведьма!» – и кидались в нее камнями и палками. Я испугалась, ужасно испугалась, что они сейчас набросятся и на меня тоже, у меня появилось странное чувство, будто я обязана помочь этой старушке, хоть она и была слишком грязной, чтобы к ней прикасаться. И тут на меня кто-то налетел, какой-то толстый детина. «Глаза разуй, девочка, – сказал он. – Спать у себя в кровати надо». Я обернулась и увидела, что старушка только что завернула за угол, все было в порядке. Да и улица снова выглядела как обычно. Никакой шумной толпы, лишь люди, торопливо проходящие мимо с таким видом, будто им нет никакого дела друг до друга.

Воскресенье 28.09. Съездила в пансионат. Пабло сидел в большой комнате и рисовал вместе с остальными ребятами с синдромом Дауна. Компания была большая, они громко пели веселую голландскую песню с простым мотивом «Heb je even voor mij?»[4] Пабло улыбнулся мне так, будто мы виделись только вчера, но не захотел бросать свою работу и идти ко мне. Собственно, рисовал он очень недурно, в стиле Карела Аппела[5]. А он довольно сильно похож на Эрро из моих снов, но ничего удивительного, такие ребята всегда похожи друг на друга. Клевые у них воспитатели, общаются с ребятами как с обычными людьми. Скорее всего, здесь он получает гораздо больше внимания, чем ему доставалось бы у нас дома.

Вечером я прочитала в интернете, что это странное ощущение – как будто ты за всем наблюдаешь через стекло – может возникнуть из-за употребления наркотиков или пограничного расстройства личности. Но наркотики я не принимаю, так что вариантов остается немного. Хотя быть «пограничником», бордерлайнером – тоже так себе удовольствие, это расстройство полностью ломает твою жизнь, если верить сообщениям на форумах.

Понедельник 29.09. Сон. Я лежала в крытой телеге. Здесь же было несколько коз. Рядом со мной сидел стражник. Он периодически трогал меня, но я чувствовала страшную усталость, поэтому все, что он делал, казалось чем-то далеким – как будто это происходило с кем-то другим. Та красивая девушка, которая оклеветала меня, точнее Майте, тоже ехала с нами. Она без конца жаловалась, что это несправедливо; что господин Вайе или Валле (так это звучало, по крайней мере)обещал ей, что с ней будут хорошо обращаться. В руках у меня была фляга, которая по всей видимости, была для меня очень важна. Я все пыталась отпить из нее, но каждый раз вспоминала, что она опустела, и чувствовала себя несчастной и покинутой. Телега подпрыгивала: видимо, мы ехали по дороге, вымощенной булыжником. Вскоре мы остановились и внутрь повозки ворвался яркий луч света, который больно ослепил меня. Кто-то крикнул: «Подъем!» Охранник, сидевший рядом, начал тянуть меня за руки, но я сопротивлялась. Он и так всю дорогу лапал меня. Снаружи стояли два солдата. «Смотри-ка! – сказал один. – Две молоденькие ведьмочки-красавицы, мы не против таких гостей. Куда лучше, чем эти старые бабы с обвисшими сиськами до пупа».

«Я не ведьма», – хотелось сказать мне, но я так устала, слишком устала, чтобы говорить.

Нам помогли выбраться из повозки, мне и этой Марии Гарсии, или как там она себя назвала. Ноги подкашивались, я еле шла, но солдаты толкали нас вперед, сначала через большие ворота, затем наискосок через большую площадь, где стояло высокое здание в готическом стиле. По площади ходили небольшие группы женщин с ведрами и швабрами, все в одинаковой серой одежде. В сопровождении солдат мы подошли к двери и вошли в длинный коридор, где пол был выложен красным камнем. Стены были обиты темным деревом, сверху – высокие окна. Там пахло как в церкви, ладаном, наверное. Нас отвели в какую-то комнату, за большим столом сидел старик в хабите. Вдоль стены стояли шкафы со старинными книгами и папками бумаг. Нас усадили рядом на деревянную скамью. Эта Мария Гарсия продолжала ныть по поводу своего Вайе или как там его, утверждая, что ей положено особое обращение. «Я сдала тридцать четыре человека, – говорила она. – За это меня должны вознаградить». Тридцать четыре человека! Какая же она дрянь. Наверняка, тридцать четвертая – это я (т. е. Майте).

«Вывернуть карманы», – приказал старик. Мария заупрямилась, поэтому мне пришлось первой, но все, что у меня было, – это та фляга. Он понюхал ее и удивленно спросил: «Подано? (или типа того) Откуда это у тебя?»

«Мне дал его человек из монастыря, тот, в белом, – ответила я. – От боли и горя из-за Эрро». Сказав это, я поняла, что не знаю – правда это или нет. Может, мне дал его сотрудник пансионата? Может, это наркотик? Я вдруг увидела, что Пабло лежит рядом со своей картиной. Кто-то толкает его ногой и говорит: «Парень умер». Что было потом, я забыла. Помню лишь, что снова оказалась на улице, на той же большой площади, в таком же унылом платье, как те женщины.

Проснувшись, я тут же захотела позвонить в «Святую Марию», но не сделала этого. Два раза за неделю, они подумают, что я сошла с ума. Может, я действительно сошла с ума?

Вторник 30.09. За ужином Анна трижды спросила, не оглохла ли я. «Просто задумалась», – ответила я. Я все еще чувствовала смертельную усталость, и все – их разговоры, Франциска, накрывавшая на стол, звонок на домашний телефон – казалось чем-то совсем далеким. Отец то и дело поглядывал на меня со смесью беспокойства и раздражения во взгляде и в очередной раз стал спрашивать о наркотиках. И когда я взбесилась, что логично, он внезапно спросил, как дела с Вардом. «Хорошо», – сказала я. «Но недостаточно хорошо, чтобы осчастливить нас и Создателя присутствием в церкви?» – спросила Анна, и голос ее был острее ножа, которым я резала свой стейк. «Увы, но нет», – ответила я. Я даже не злилась, у меня на это не было сил. Все, что они говорили, проходило мимо меня, как будто их показывали по телевизору, а я слушала вполуха, параллельно играя в телефон. Как же я рада, что четверг уже завтра.

9

Я проснулась в мрачном настроении, как будто знала, что сегодня произойдет что-то ужасное. Мне без конца являлись новые сумасшедшие видения: из тостера показывались языки пламени, а когда я проехала на красный, меня догнал этакий современный полицейский на велосипеде, только на нем была не привычная форма, а длинное красное платье, короткая накидка и маленькая красная шапочка. Это длилось всего секунду: я перепугано уставилась на него, и его странный головной убор тут же превратился обратно в обычный голубой велосипедный шлем.

– Да не нервничай ты так, в тюрьму я тебя не посажу, – сказал он. – О чем задумалась-то? Влюбилась небось?

Я отделалась предупреждением.

Зайдя в «Альберт Хейн»[6] около школы, я купила несколько баночек «Ред Булла». Надо быть бодрой и энергичной, а то начну еще смотреть в никуда прямо посреди урока. Каждый раз, почувствовав, что мысли куда-то уплывают, я со всей силы тыкала себя ручкой, пока кожа на руке не покрылась красными точками. Но видения никуда не делись. Люди за окнами класса ни с того ни с сего превратились в тех заключенных из моего сна, что хватались за решетку. На учителе физкультуры вместо его футболки «Асикс» вдруг оказался какой-то кожаный жилет в красно-коричневых пятнах.

Большой перерыв я провела в одиночестве, сидя в туалете. Нельзя, чтобы кто-то заметил, что со мной происходит. Сидя на холодной крышке унитаза и разглядывая серые мраморные плиты на полу, я шептала сама себе: «Вард мне поможет, и все пройдет. Вард мне поможет, и это пройдет».

Наконец-то время пришло. Мне даже не пришлось звонить, потому что, когда я – за десять минут до начала сессии – поднялась на крыльцо, на улицу вышел человек: мужчина в бежевом плаще и с сумкой для ноутбука в руках, ничто в его внешности не выдавало сумасшедшего.

Я взбежала вверх на три пролета. Последняя лестница, выкрашенная в желтый, казалась не очень надежной, поэтому по ней я поднялась спокойным шагом. И тут услышала разговор.

Сначала голос Варда:

– Но мы же не можем это исключать?

Потом Элли-хиппи:

– Даже если это альтер, тебе стоит сперва узнать побольше о ней самой и причине возникновения видений, прежде чем попытаться перейти к интеграции.

– Ты права, но…

Короткая пауза.

– Чего ты боишься, парень?

Парень! Да ему почти пятьдесят, дамочка.

– Ну, я боюсь… У меня появилось впечатление, что она уходит все дальше. Что мы «подкармливаем» ее галлюцинации.

– Так и есть, мы возвращаем ее к источнику. Логично, что она видит все больше. Ей надо идти дальше, Вард. А ты что предлагаешь? Чтобы она сидела на нейролептиках всю оставшуюся жизнь?

И снова пауза. Затем послышались шаги, судя по всему, Варда.

– Пора бы ей уже прийти.

– Не переживай, никуда она не денется. Сделать чаю?

– Как хочешь… Но ведь это нелегко. В смысле… Ты можешь себе представить, каково это – вдруг потерять контроль над собственными мыслями? Я бы…

– Сошел с ума, – весело ответила хиппи. – Но это все потому, что ты у нас такой весь правильный и у тебя всегда все должно быть разложено по полочкам. Разумеется, это непросто, понимаю. Но лучшее, что мы можем сделать, – убедить ее, что видения приходят извне, что это временно. И что с ней самой все в порядке.

– Мне бы твой оптимизм. – Голос Варда прозвучал по-настоящему мрачно. Также мрачно, как я почувствовала себя в тот момент.

Ноги перестали слушаться. Мне казалось, что от каждого шага поднимается шум на весь дом, но все равно спустилась по лестнице, вышла на улицу и позвонила в дверь, как обычно. Я чувствовала себя лгуньей, но ничего лучше не придумала.

Вард уже ждал меня в дверях. Я ничего не могла поделать: увидев его, я ускорила шаг, бросилась к нему и уткнулась лицом в его серый свитер. Он стоял столбом, совершенно ошеломленный.

Элли подошла к нам, взяла меня за плечи и решительно направила в кабинет.

– Усаживайся поудобнее, платочки на столе.

Я внезапно вспомнила, что чувствовала, когда Анна отобрала у меня папу. Ненавижу эту тетку.