Растворенные

Отжав волосы, она подумала, что, может быть, стоит зайти в туалет на берегу и сполоснуть их, чтобы соленая вода не успела полностью высохнуть до того, как она вернется домой и примет душ, но потом передумала и просто уложила волосы в пучок. Затем встряхнула безвольно лежащий кайт и почувствовала легкую боль в руках и плечах. Ветер сегодня оказался слишком сильным, но ей такая погода больше нравилась. Она затолкала громоздкий парус на заднее сиденье и перевела взгляд на гриль-бар, темное здание, блестевшее в лучах солнца на пристани. Перед баром все столики были заполнены, люди ели и пили. Вывеска на ларьке с мороженым «Фриско» светилась красным и белым. В воздухе висел тяжелый дым от напряженно работающей фритюрницы.

– Как дела? – крикнул ей какой-то молодой человек. Похоже, он был пьян. И к тому же глуп. На нем были шорты для плавания и футболка. Он не очень твердо стоял на ногах. Она уже слышала его возгласы, когда шла к машине, и решила не замечать его. Но тут он сделал шаг в ее сторону.

– Ты, похоже, вся промокла! – крикнул он, громко хихикая. Он оперся о столик. Его друзья засмеялись вместе с ним. Она отвела взгляд и стала складывать оставшиеся вещи в машину.

Она слышала, что он продолжает кричать, но перестала обращать на него внимание.

– Да он просто идиот, – пробормотал пожилой мужчина, подходя к ее машине.

Она улыбнулась и кивнула.

– Я пытаюсь не обращать внимания.

– Он работает механиком, – продолжал мужчина. – Известный тут всем придурок.

Нассрин сделала глоток из бутылки с водой, которая лежала у нее в машине. Вода нагрелась.

– Наверное, он лает сильнее, чем кусается?

Позади них послышался чей-то смех и плач. Нассрин быстро повернулась и посмотрела в сторону бара, где этот пьяный молодой человек стал приставать к девушке. Его лицо с веснушками под светлыми волосами раскраснелось.

– Как его зовут? – спросила Нассрин у мужчины.

– Деннис. Неприятный тип.

– Эти двое знакомы?

– Нет, не думаю.

Девушка снова закричала и вяло попыталась высвободиться из объятий Денниса. Было непонятно, боится она его или все происходящее кажется ей забавным: время от времени она громко хихикала.

Внезапно Деннис поднял ее футболку и грубо схватил ее за грудь.

– Эй, – крикнула ему Нассрин. – Ну-ка прекрати!

Деннис отпустил грудь и уставился на нее.

– Какое тебе, черт возьми, дело, черномазая?

Нассрин сделала глубокий вздох.

– Очень на него похоже, – с негодованием сказал собеседник Нассрин. – Никакого уважения к людям.

Какой-то мужчина, сидящий в гриль-баре, встал со своего места, чтобы урезонить Денниса, но не успел дойти до него, как тот подбежал и изо всех сил толкнул его в грудь, так что мужчина упал и ударился о скамейку.

Нассрин вытащила парочку пластиковых браслетов из пакета, который лежал у нее в машине, и подбежала к Деннису. Похоже, он не представлял, что его ждет. Нассрин быстро уложила его на землю, заломила одну руку, а вторую зафиксировала коленом.

– Отвали! Что ты делаешь, мерзкая сучка? – прокричал он, пытаясь лягнуть ее, но его колени и носки кроссовок только шаркали по гравию. Нассрин крепко держала его, сидя у него на спине.

Он пытался высвободиться, она еще сильнее заломила руку, прижимая к спине. Деннис закричал от боли.

Пока он барахтался, лежа на земле, она подумала, что у нее нет ни малейшего желания тратить время на то, чтобы тащить этого идиота в полицейский участок Ассенса, а потом еще писать отчет. У нее выходной, и она собиралась домой со всем своим снаряжением.

На мгновение она пожалела, что вмешалась, но тут посмотрела на рыдающую на скамейке девушку. Ослабив хватку, она схватила Денниса за запястье. Несмотря на громкую ругань, она зафиксировала ему руки за спиной.

Какие-то друзья Денниса подошли поближе, и один из них начал хорохориться и оскорблять Нассрин, пытаясь выручить приятеля. Нассрин раздраженно повернулась к нему и показала свой полицейский жетон.

– Давай-ка потише!

Деннис повернулся на бок и плюнул ей в лицо.

– Я тебя урою!

– Попробуй! Может, тебе лучше отправиться домой и проспаться?

– Да пошла ты! Я заявлю на тебя в полицию!

– За что? – рявкнула она на него. – За то, что я вмешалась, когда ты напал на девчонку? Ты хочешь, чтобы тебя отвезли домой, или предпочитаешь проехаться до местного полицейского участка? Решай сам, потому что мне некогда.

– Вот же черт!

Взгляд Денниса уже не горел яростью, и он опустил голову на землю.

– Ну, и что ты выбираешь? – спросила Нассрин раздраженно.

– Домой, проспаться, – пробурчал Деннис.

* * *

– Когда приедем, – сказала Нассрин, – я перережу твои браслеты и ты будешь тихим, как ягненок. Договорились?

– Ну да… – Деннис обреченно пожал плечами. – А ты не можешь снять их тут, в машине? Как-то не очень круто приезжать в таком виде.

– Надо было раньше думать, до того, как накачался наркотой.

– Да черт возьми, никакой наркоты не было, – буркнул Деннис.

– Ага, конечно, и зрачки у тебя вполне нормальные. Все прекрасно. Супер!

– А тебе какое дело?

– Ты хочешь сказать, какое дело полицейским, что кто-то принимает наркотики, бродит по улицам в таком состоянии и ведет себя как идиот?

Деннис опустил взгляд.

– Может, все-таки снимешь, а?

Нассрин заглушила двигатель и устало посмотрела на Денниса. Она так ждала прогулки по воде, которая ее всегда успокаивала. А теперь она вынуждена сидеть тут с этим идиотом. Лицо парня обгорело на солнце и лоснилось от пота.

– Мне нечем их тут перерезать, – солгала она, решив, что так легко он не отделается.

Деннис уныло вздохнул и кивнул головой в сторону.

– В мастерской есть кое-какие инструменты, там и перережем.

Нассрин вышла из машины и помогла выйти Деннису.

– Пошли!

Она кивнула в сторону ворот, ведущих в небольшую темную мастерскую с двумя подъемниками. Только на одном из них стояла машина, но на улице было припарковано еще несколько. Некоторые из них были сильно помяты.

– Что с тобой, Деннис? – прокричал пузатый мужчина средних лет в синем полукомбинезоне. Он выпрямился и вытер руки о клочок ветоши. – Ты что, теперь любитель БДСМ?

За его спиной хихикал молодой тощий парень. Весь пол был покрыт застарелыми масляными пятнами, и воздух в помещении был пропитан выхлопными газами и запахом моторного масла. На столе стояли пустые пивные банки и смятый пакет из булочной.

– Деннис здесь работает? – спросила Нассрин, разглядывая эту парочку, которая встала рядом со столом.

– Да, – ответил пузатый мужчина. – Но сегодня суббота, так что у него выходной.

Его подслеповатым кротовьим глазам явно было неприятно проникающее в мастерскую солнце. На лице были пятна масла, и он совершенно бесцеремонно оглядел ее, а потом сделал несколько шагов вперед, рассматривая ее «Фиат 50°C», припаркованный на площадке перед мастерской.

– Может, тебе покрупнее надо диски на этой малышке?

Нассрин покачала головой.

– Нет, спасибо. Но если ты можешь перерезать браслеты вот этому, – кивнула она на Денниса, – будет хорошо.

– Могу предложить тебе комплект классной резины за полцены, – подмигнул ей пузатый. – Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Черт возьми! – прокричал Деннис. – Какого черта я в этих браслетах, как ты думаешь? Она из легавых, кретин!

Мужчина захлюпал носом и вытер ладони о синий комбинезон.

– Да у меня тут просто лежит какая-то резина без дела, вот и все.

Тощий парень за его спиной нервно захихикал.

– У меня сегодня выходной, – сказала Нассрин. – Разрежь браслеты и уложи его спать. И я тут же уеду.

Пузатый нашел большие кусачки на проржавевшем столе для инструментов. Вся стена над столом была увешана фотографиями полуголых женщин из автомобильных календарей.

– Ну что ж, посмотрим, что с этим можно сделать, – пробормотал он устало.

Мужчина повернул Денниса и одним движением перерезал браслеты. Нассрин услышала, как он добавил шепотом:

– Надо быть поразборчивее с женщинами.

Но ей было плевать, что он там бормочет, она строго посмотрела на Денниса.

– Веди себя прилично в следующий раз, когда куда-нибудь выберешься, иначе одним испугом не отделаешься.

– Да чего мне бояться? – пробурчал Деннис, не поднимая на нее глаз.

– Ты что-то сказал?

Она сделала шаг в его сторону.

– Все-таки поедем в вытрезвитель?

– Нет, – резко ответил он.

Когда Нассрин уже повернулась и пошла к машине, она чуть было не столкнулась с маленькой пожилой женщиной, в руках у которой были большая сумка и пластиковое ведро.

– Деннис, ты сегодня видел Каспера? – спросила женщина, нисколько не обращая внимания на окружающих.

– Нет, после того как вчера лег спать, не видел.

– Его нет в квартире, – продолжала она, глядя на лестницу, которая по внешней стороне здания вела наверх. – А вообще-то мы с ним договаривались, что сегодня увидимся.

Нассрин посмотрела на обветшалую деревянную лестницу, ведущую к узкой площадке над зданием мастерской. Пятнадцать-двадцать лет назад тут наверняка бело-синие стены блестели свежей краской, но теперь повсюду пестрели темные пятна плесени, а краска облупилась и выцвела.

Деннис как-то беспокойно посмотрел на пожилую женщину.

– Может, он спит и просто не слышал, как вы стучали?

– Такого еще не было, чтобы он дверь не открыл, – покачала головой женщина. – Обычно он никогда не забывал о наших встречах.

Она посмотрела на пластиковое ведро.

– Я принесла ему яблочный пирог.

– Оставьте его тут, – пузатый мужчина засмеялся так, что у него затрясся живот под синей тканью комбинезона.

– Я правда понятия не имею, куда он мог подеваться, – устало ответил Деннис и посмотрел на Нассрин. – Ну ладно, я пошел к себе.

– А вы тут поблизости живете? – спросила Нассрин женщину.

Волосы ее были совершенно седые. Лицо доброе, с сеточкой морщин. Глаза маленькие, голубые.

– Нет, я из Видовре, – ответила она. – Меня зовут Карен. Каспер – мой внук.

– Видовре? – переспросила Нассрин и сделала знак Деннису. – Может, мы поможем Карен проверить, не заснул ли Каспер у себя в квартире? А то до Видовре путь неблизкий.

Деннис недовольно кивнул.

– Вообще-то мы всегда давали друг другу ключи от наших комнат.

Жилые помещения были над мастерской. Деннис открыл дверь, и они вошли в маленький коридор, который вел к полутемной комнате. Занавески были опущены, повсюду валялась одежда и упаковки от еды.

Вдоль одной стены стоял разложенный диван, в спертом воздухе висел запах табака, немытого тела и испорченных продуктов.

Карен явно встревожилась. Она застыла на месте, глядя на весь этот беспорядок.

Нассрин вернулась в коридор и распахнула дверь в ванную комнату. Там было пусто и холодно, воздух был затхлым.

– Я пошел к себе, – сказал Деннис.

– Подожди-ка, – сказала Нассрин, схватив его за руку. – А где он может быть?

Она наклонилась над кроватью и проверила, нет ли кого-нибудь под одеялом.

– Карен, а вы долго его ждете?

– Не знаю, из дома я уехала в половине восьмого, а сюда приехала около одиннадцати.

– А сейчас уже тринадцать часов, – констатировала Нассрин.

Она посмотрела на Денниса.

– У него есть подруга? Может, он у нее?

– Нет, сейчас у него никого нет.

– На него это совсем не похоже, – повторила Карен неуверенно. – Это ведь он сам позвал меня к себе сегодня, чтобы мы повидались. И должен был потом, когда мы поговорим, отвезти меня на вокзал в Оденсе. Он всегда сам разбирается с поездами.

– Вы должны были говорить о чем-то конкретном? – спросила Нассрин.

Карен с удивлением посмотрела на нее.

– Извините меня, пожалуйста, – сказала Нассрин с улыбкой. – Я работаю в полиции, поэтому и задаю много вопросов.

– Да нет, думаю, он просто чувствовал, что мне не надо сегодня оставаться одной. Понимаете, у меня сегодня день рождения.

Карен снова огляделась по сторонам.

– Обычно у него полный порядок. Не случилось ли чего?

Нассрин отодвинула занавеску на окне.

– Я скоро поеду в Оденсе, могу подвезти вас до вокзала.

– Это очень любезно с вашей стороны, но я откажусь. Хочу дать ему еще немного времени, надеюсь, он скоро появится, заодно, пока жду, приберу тут немного.

Нассрин улыбнулась ей и посмотрела на Денниса.

– Иди проспись.

Она достала свой мобильный, чтобы посмотреть расписание поездов и стыковки по пути в Видовре, но отвлеклась на сообщения от Лиама. Они, наверное, рано выехали в Томмеруп, чтобы начать поиски Шарлотты Лаурсен, но он написал ей только час назад. Она стиснула зубы, почувствовав разочарование. Ей бы ничего не стоило отказаться от своего кайтинга, лишь бы поучаствовать в расследовании, да к тому же тогда бы ее не занесло в мастерскую в Ассенсе.

– Я сейчас дам вам свой номер телефона, – сказала она Карен. – Позвоните мне или пришлите сообщение, когда он появится. Мне надо знать, что все в порядке. И если понадобится, помогу вам разобраться с поездами.

* * *

Беата улыбалась краешком губ, глядя на Силье, которая сидела на коврике на земле прямо под большим деревянным балконом в пасторском саду. Теплые лучи солнца пробивались сквозь кроны деревьев в глубине участка, отбрасывая пятна света на траву. Почти все деревья в саду намного старше желтого кирпичного дома, возведенного посреди территории, относящейся к церкви. Деревья были посажены, еще когда строился старый пасторский дом. Но в 1950 году его перевезли в музей под открытым небом «Фюнская деревня». Выбор был небольшой – либо капитально отреставрировать старый дом, чтобы жить в нем и дальше, либо сохранить как музейный экспонат, рассказывающий о жизни священника в XIX веке.

– Мама, – крикнула Силье, щурясь от солнца. – Что мне нарисовать?

– Может быть, кролика? – предложила Беата.

Девочка кивнула и спросила:

– А сестренка умеет рисовать?

Беата положила руку на живот.

– Иногда мне кажется, что она там уже рисует, но, думаю, пройдет еще несколько лет, прежде чем вы сможете рисовать вместе. Ты ведь будешь ей помогать?

– Конечно.

Силье серьезно посмотрела на мамин живот.

– Я хочу нарисовать картинку для сестренки.

– Очень хорошо, дорогая.

– Как ты думаешь, она любит кроликов?

– Мне кажется, она их обожает.

Беата барабанила пальцами по стопке старых церковных журналов, лежащих на столе. Новый дом для священника был построен семьдесят лет назад, и об этом она должна написать статью в следующий номер журнала. Ни пастор, которого она сменила, ни его дед не жили в старом доме. Она подумывала, что надо бы поговорить с ними, но не могла собраться с силами. Они не проявляли особенного расположения к ней, с тех пор как она стала пастором после Йоханнеса, словно это она его выгнала, а не прихожане приняли решение, что надо привлекать новых, современных людей.

Она отложила в сторону журналы, когда в дверях, ведущих в сад, появился Питер вместе с Клаусом.

Несчастный муж Шарлотты Лаурсен выглядел как придавленная кошкой мышь. Остатки самообладания, за которые он цеплялся накануне, бесследно испарились за ночь. Она встала им навстречу.

– Привет, Клаус. Есть какие-нибудь новости?

– Шарлотта не вернулась, – сказал Клаус сухо. – И похоже, полиция наконец-то сообразила, что все серьезно.

– А дети? – осторожно спросила Беата. – Как они?

– Они у моих родителей, – не сразу ответил Клаус.

Питер, казалось, был смущен оттого, что стал свидетелем депрессии другого мужчины. Он немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, и пошел назад в дом.

– Пойду-ка я дальше заниматься делами.

Беата кивнула и показала Клаусу на садовый стул.

– Сядь, пожалуйста.

Она взглянула на Силье, которая увлеченно рисовала, не замечая их.

Клаус тяжело опустился на стул.

– Не понимаю, как быть.

– Не давай себе распускаться, – быстро ответила Беата. – И ради себя самого, и ради детей.

Она замолчала, ей тяжело было смотреть на сломленного горем человека. Подбородок у него подрагивал, руки тряслись.

– Я слышала, что полиция сегодня взялась за дело, прочесали все у спортивного комплекса.

– Да, с собаками и всякой техникой, но боюсь, что слишком поздно, ведь прошли уже целые сутки. Насколько я знаю, они еще собираются поговорить с учителями и учениками из школы Шарлотты. – Он закрыл лицо руками. – Страшно даже представить, если с ней что-то случилось…

Беата почувствовала, как внутри у нее все сжалось.

– Если тебе понадобится помощь, обращайся, Клаус. Ты можешь положиться на нас с Питером, да и детей мы можем взять к себе на несколько дней, нам это нетрудно.

– Спасибо.

Беата вздрогнула, когда именно при этих словах снова появился Питер, и Клаус поднялся со своего стула.

– Что там еще? – воскликнула она недовольно, но тут же пожалела о своем раздражении. Ведь надо беречь друг друга. Всегда.

– Там пришли из дома престарелых, – сказал Питер. – У входной двери стоит какая-то женщина. – Он бросил взгляд на Клауса. – Что ей сказать?

– Ты не пригласил ее в дом?

– Она отказалась войти.

Беата встала и прошла мимо него. От Питера пахло каким-то моющим средством. Наверное, вытер лицо той же тряпкой, которой мыл машину.

– Поговори пока с Клаусом, – шепнула она ему.

На улице стояла молодая темноволосая женщина. Беата узнала ее, она работала помощницей по уходу в доме престарелых «Сюдмарксгорен».

– Добрый день.

Женщина застенчиво улыбнулась и бросила взгляд через плечо.

– Ваш муж предложил мне зайти в дом, но мне было как-то неловко.

– Да что вы, не стесняйтесь.

Беата заметила, что она оглядывается на их машину.

Питер оставил ее с открытым багажником, из которого торчали трубка и насадка пылесоса. Она собралась было сказать, что они с Питером не женаты, но передумала.

– У вас кто-то умер?

– Нет-нет, – ответила молодая женщина. – Дело не в этом.

– Может быть, все-таки зайдете?

– Нет, я ненадолго, мне просто надо было выговориться, и я решила поехать к вам, чтобы не обсуждать все по телефону.

Беата кивнула.

– Дело в Ольге, – продолжала молодая женщина. – Она отказывается от еды, и я не знаю, помните ли вы, что она когда-то так же отказывалась от таблеток?

– Конечно, помню, – задумчиво ответила Беата и положила руку на живот. Ребенок толкнулся. – Что вы думаете делать?

– Мы несколько дней пытаемся что-то сделать, но она совсем перестала есть и не слушает никого из нас.

– Она и меня не слушала тогда, когда стала отказываться от таблеток, – заметила Беата.

– Да, не слушала, – тихо сказала женщина. – Но, может быть, Йоханнес или Эрнст могут поговорить с ней?

Беата горестно воздохнула.

– Да, тогда Йоханнес уговорил ее пить таблетки, так ведь? Почему вы не обратились прямо к нему?

И снова она почувствовала свою несостоятельность по сравнению с прежним пастором. И с тем, кто был пастором до него. Дедушка и внук, они были пасторами в Томмерупе с незапамятных времен. И хотя она уже четыре года была пастором в городе, люди все равно обращались к прежним священникам.

– Йоханнеса не было дома, а Эрнст лег спать после обеда.

Беата почувствовала полную безысходность.

– Я обязательно свяжусь с ними. Конечно, Ольга должна есть. Йоханнес приедет и поговорит с ней, я обещаю.

Беата попыталась изобразить улыбку. Ей надо будет позвонить Йоханнесу, а если он не ответит, то его матери – Моне. Но сначала ей надо заняться Клаусом. Она предложит ему сходить в церковь, где сейчас как раз репетирует органист. На нее саму звуки органа всегда действовали успокаивающе.

* * *

– Йоханнес!

Мона посмотрела на двух мужчин, которые сидели каждый со своей чашкой за столом, покрытым клетчатой клеенкой. Солнце пробивалось сквозь цветные полоски занавесок, рисуя квадратные пятна на стенах комнаты с низкими потолками.

– Это тебе звонят. Из церкви.

– Из церкви? – переспросил Йоханнес и посмотрел на деда.

Он, похоже, почувствовал облегчение.

– Она сама ни на что не способна, – сказал Эрнст как-то возбужденно и пожал плечами.

– Это точно, – согласился Йоханнес, подняв трубку старого стационарного телефона на кухне.

Он откашлялся.

– Йоханнес слушает… Да… Да-да… Да, конечно… Я поговорю с ней, не беспокойтесь. Не стоит меня благодарить.

– И что? – воскликнул Эрнст, когда Мона положила трубку на место.

Его седые волосы торчали в разные стороны. Узкое, с натянувшейся кожей лицо было изрезано морщинами. Он сурово посмотрел на Йоханнеса.

– Почему ты всегда идешь на поводу у этой женщины?

– Речь идет об Ольге, – объяснил Йоханнес. – Она отказывается от еды, и они считают, что мне надо бы поговорить с ней.

– Не понимаю, зачем приходскому совету нужен такой пастор, – недовольно заметил Эрнст. – Даже какая-то старушка не может рассчитывать на ее помощь. Конечно, надо было оставить Йоханнеса.

Он гневно махнул рукой в сторону дочери, как будто она одна несла ответственность за решение приходского совета.

– Я и голосовала за Йоханнеса, – тихо сказала Мона, стараясь не глядеть на отца, но при этом не спуская взгляда со своего взрослого сына. – Ты прекрасно это знаешь.

– Уже даже не знаю, что и думать, – пробурчал Эрнст. – Вы оба вечно толчетесь на пасторском дворе. Можно подумать, вы позабыли, что у меня отобрали мою церковь.

– Папа, да хватит уже, – взмолилась Мона.

Она не сводила глаз с сына, но Йоханнес не пришел ей на помощь. Тогда она повернулась и пошла к кухонному столу, остановилась на минуту, стоя спиной к ним, а потом выпрямилась и обернулась к отцу.

– Я была церковным старостой в этом городе более сорока лет, ты же не хочешь, чтобы я оставила эту работу из-за того, что у нас появился новый пастор?

Эрнст недовольно посмотрел на нее и стал громко барабанить пальцами по столешнице.

– Эта церковь была нашей более шестидесяти лет, а теперь мне надо просто взять и принять то, что от моего служения осталась лишь должность церковного старосты.

Мона снова повернулась, резко поставила пару тарелок в раковину и включила воду.

– Ты сейчас идешь в церковь? – спросил Йоханнес мать, которая стояла к нему спиной.

– Наверное, пора открыть дверь для прихожан, – сказала она, не поднимая глаз от раковины. – Если органист закончил репетировать.

– Я с тобой, – сказал Йоханнес.

– Сейчас? – спросила она, стряхнув воду с тарелки и поставив ее на сушилку у раковины. – А как же Ольга?

– Я хочу услышать, сказали ли они еще что-нибудь Беате, прежде чем поеду в дом престарелых.

– Беата… – скривился Эрнст, опустив уголки губ, – священник-хиппи, готовая подавать прихожанам спагетти? Неужели правда, что церковь только такое и может предложить в наше время? Короткую службу, развлечения и еду?

Мона ласково положила руку на плечо отца.

– Не надо так волноваться. Это вредно для здоровья.

Он недовольно смотрел прямо перед собой.

– А эти ее прозрачные платья, это же неприлично!

Он решительно повернулся к Йоханнесу.

– Мне все равно, как ты это сделаешь, но ты должен вернуть нам эту церковь. Мы не можем допустить, чтобы эта невежественная женщина вещала с кафедры в нашем приходе.

– Ладно, ладно, – устало сказала Мона, слегка сжав плечо отца. Оно было костлявым и крепким. – Я вернусь к ужину.

Эрнст кисло посмотрел на Йоханнеса, который поднялся, чтобы пойти с Моной.

– Тебе не стоит внимательно изучать ее проповедь. Приходской совет заметит, если будут какие-то мелкие ошибки!

– Я делаю все, что в моих силах, дедушка, – негромко сказал Йоханнес, пытаясь избегать взгляда Эрнста.

– Нет, – твердо сказал тот. – Не делаешь, иначе бы ты не потерял церковь.

– Довольно, – вмешалась Мона. – Пошли.

Йоханнес вышел через заднюю дверь и оглядел двор и обшарпанные сараи, а Мона в это время нашла свою сумку и переобулась в уличную обувь. Во дворе разгуливал один из их теперь уже слишком многочисленных павлинов. Он издал длинный, пронзительный крик. Двое других, прохаживавшихся поблизости, ответили ему. В свое время его прабабушка и прадедушка купили пару этих экзотических птиц, и с тех пор они терроризировали окрестности своими криками.

Мона взяла сына под руку, и они пошли между хлевами к узкой дорожке за их домом, которая вела к пасторскому саду и церкви.

Йоханнес шел по высокой траве, а Мона пошла по тропинке, которую Эрнст протаптывал между фермой и церковью в течение шестидесяти лет. Тропинка была узкой. Ее утоптал тяжелыми шагами один человек. Он ходил здесь день за днем. Год за годом. Десятилетие за десятилетием.

– Думаю, папа никогда не простит нас за всю эту историю с церковью, – грустно сказала Мона.

– Да, не простит.