Мой Советский Союз

Я бы ещё воспринял строго противоположный сюжет с львиной головой в пасти дрессировщика. Это было бы куда интереснее.! Правда такого аттракциона мне наблюдать не доводилось. Лев животное умное, голову свою ценит и не суёт её куда попало.

Кроме того, для меня осталось совершенно неясным, какая радость медведю играть на гармошке, а мартышке скакать на спине у лошади. Нашли джигита. Я также искренне сочувствовал кошке, которую заставили кататься в юбочке на велосипедике и делать вид, что она именно об этом мечтала всю свою сознательную жизнь.

В общем, несмотря на мою любовь к клоунам, я довольно быстро разочаровался в цирке как в искусстве и более подобные мероприятия не посещал.

Важным аспектом жизни любого советского ребёнка было мороженое. Я и по сей день удивляюсь, как в стране тотального дефицита могло наличествовать столько сортов этого сладкого детского счастья. Не иначе как налаженная система социалистического хозяйствования дала в этом месте загадочный сбой. Богатство вариаций вызывало восторг и кружило голову.

В авангарде выступал простой и скромный пластиковый стаканчик за 7 копеек. Он не претендовал на роль лидера, но нес свою вкусную миссию последовательно и надёжно. За ним следовал уже приобретший некоторый лоск и поэтому из-за всех сил стремящийся в высшее общество компактный пломбирный квадратик за 11. Неподалёку примостились гордящееся своим французским именем крем-брюле за 12 и томное шоколадное за 15, вполне довольное своим местоположением в табели о рангах. По соседству обосновался похожий на карточного валета вафельный стаканчик за 19. Его обуревала мечта свести знакомство с элегантной эскимо на палочке за 20, но эскимо игнорировало его страстные призывы и всё больше поглядывало в сторону огромного, напоминающего директора рынка, пломбира за 48 копеек. Особняком стояло шоколадное по 28. Оно было свёрнуто в трубочку и это придавало ей уверенность в собственной исключительности. И всё это роскошество можно было купить прямо на улице!

День считался удачным, если мои финансовые возможности позволял приобрести шоколадное по 15. Достигнуть уровня, достаточного для регулярного употребления эскимо я не мечтал даже в самых смелых своих фантазиях. Не впасть в депрессию по поводу несоответствия желаемого и действительного помогали мечтания о светлом взрослом будущем. Меня тешила робкая надежда, что по достижении совсем солидного возраста, где-то в районе 7-го – 8-го классов, приобретение вожделенного эскимо в неограниченных количествах перестанет быть недостижимой целью. Увы, жизнь оказалась ехидной штукой, и по мере взросления и улучшения финансовых возможностей мой интерес к мороженому постепенно угасал.

Видимо в нём, а также в конфетах, пирожных, тортах и шоколаде содержится какой-то витамин, необходимый именно в детстве, так что организм испытывает всё меньшую и меньшую потребность по мере взросления. А жаль!

Весьма характерной приметой жизни многих советских детей было раннее приобщение к спорту. Я был из их числа.

Первая попытка знакомства с миром голов, очков и секунд была предпринята, когда мне было неполных шесть лет. Всё началось с сообщения о том, что сегодня мы идём в одно очень интересное место где будет необходимо показать себя с самой лучшей стороны и, если всё сложится удачно и меня возьмут, то вся последующая жизнь будет состоять из череды бесконечных удовольствий.

Интересным местом оказался ледовый дворец ЦСКА, где по льду скользили изящного вида мальчики и девочки, выписывающие коньками разнообразные кренделя и принимавшие красивые позы. Весь процесс, как оказалось, назывался фигурным катанием и я был проинформирован о шикарной возможности приобщиться к этому волшебному сине-белому миру. Такая перспектива меня совершенно не радовала.

Я видел себя победителем в жарких футбольно-хоккейных баталиях, могучим поднимателем железяк как Юрий Власов, несокрушимым борцом или боксёром, или на самый крайний случай быстроногим спринтером, но уж никак не худосочным фигуристом в обтягивающих, а от этого особенно неприятных штанах интенсивного коричневого цвета, которые моя бабушка называла “рейтузы”. Недолго думая, я заявил, что мне совершенно не нравится этот “девчячий” спорт.

Этот веский аргумент был родителями совершенно проигнорирован. Чтобы помочь им лучше усвоить мои доводы, я издал громкий протяжный ор. Это тоже никак не повлияло на ситуацию и мне было предписано разоблачиться до уровня майки с трусами и немедленно принять участие в конкурсном отборе. Дело принимало опасный оборот и надо было срочно озаботиться дополнительными мерами.

Само мероприятие состояло из двух частей. Сначала соискателям предлагалось подпрыгнуть, пробежаться и отжаться, а вслед за этим пройти небольшое собеседование на предмет общей адекватности, а также степени любви к фигурному катанию. Первая часть действа меня беспокоила больше всего, ибо я точно знал, что за беги-прыги меня отберут сразу. Так и случилось. Проводившая просмотр дама в тренировочном костюме удовлетворённо цокала языком и кивала головой, после чего попросила меня встать “пятки вместе, носки врозь.

Я почувствовал свой шанс! и изобразил строго обратную фигуру “пятки врозь, носки вместе”, а на недоуменный вопрос о причинах такой позы честно заявил, что “всегда так стою, ибо по-другому не могу”. По лицу дамы пробежало лёгкое облачко, но мне надо было быть уверенным наверняка!

Вся надежда была на вторую часть. Будучи отделённым от родителей, я осмелел и немедленно заявил о наличии непреодолимых слабостей практически во всех внутренних органах и периодических нервных припадках. Информация о том, что "я самый тяжёлый больной в мире" сработала в правильном направлении, так что вышедшая после собеседования тренерша сообщила моим родителям, что как будущий фигурный чемпион я для них интереса не представляю.

На мамин вопрос о причинах такого реприманда тренерша сухо ответствовала что: “Мы не берём детей с нервными припадками” и покинула комнату, оставив моих родителей стоять с широко разинутыми ртами.

По дороге домой в мой адрес была высказана масса упреков и сообщено о ворохе наказаний, ожидавших меня в ближайшее время. Упрекала в основном больше склонная ко всему изящному мама. Папа же, напротив, молчал, но по весёлым искоркам в его глазах я видел, что он не очень расстроен. Кроме того, дома меня ждала бабушка, что означало немедленную защиту и безусловную поддержку вне зависимости от обстоятельств. Бабушке мое фигурное катание было нужно, как биндюжнику Советская энциклопедия, так что декларируемые наказания меня не особенно пугали.

Так и случилось. Через пару недель эта история успешно превратилась в семейный анекдот, а еще через пару недель меня отдали в плавание. Я успешно колотил воду в течении пяти лет, после чего навсегда покинул раздел водных видов спорта.

Надо сказать, что приобщение к спорту не ограничивалось непосредственно занятиями. Важным элементом спортивного воспитания будущего советского мужчины являлось таинство совместных с отцом просмотров тех или иных соревнований по телевизору.

Папа болел за ЦСКА. Я хотел быть как папа. Моему родителю это было приятно, и мы периодически сидели у экрана шумно ругая или, наоборот, одобряя действия игроков. Самой любимой была хоккейная команда ЦСКА, которая практически всегда выигрывала, так что болеть за них было легко и приятно. Команда же футболистов отличалась ветреным характером и была абсолютно непредсказуема. “Больше не буду смотреть на этих придурков” – частенько говорил папа после очередного фиаско.

Но подходило время следующего матча, и мы с папой усаживались в кресла в предвкушении действа. Вообще боление за слегка безумный коллектив армейских футболистов напоминало известную фразу про чемодан без ручки – “нести тяжело, а бросить жалко”.

Два игрока футбольного ЦСКА пользовались моим особым расположением – Дударенко и Шулятицкий. У первого мне нравилась фамилия, а второй привлекал нелогичной и “косой” манерой игры. Он мог забить сумасшедший гол, а мог не попасть с двух метров, запутавшись в собственных ногах. Мне уже тогда нравились люди с перпендикулярной здравому смыслу логикой.

С хоккейным ЦСКА связано ещё одно яркое детское воспоминание.

Моя мама работала на телевидении и иногда снимала интересных людей. Однажды я вызнал, что она собирается на съёмку хоккейной команды ЦСКА с последующим интервью главных звёзд. Пропустить такую возможность поглазеть на кумиров я никак не мог.

После нескольких минут нытья, обещаний никогда не разговаривать на уроках, ходить за хлебом по первой же бабушкиной просьбе и хорошо себя вести всю последующую жизнь мама согласилась взять меня с собой на съёмку.

Всё прошло как нельзя лучше. Локтев-Альметов-Александров, а также Рагулин-Лутченко носились друг за другом на бешеных скоростях и в одних трусах, Анатолий Тарасов добродушно покрикивал на заслуженных мастеров спорта, а прямо у бортика сидел и млел маленький я.

После тренировки у мамы был запланирован разговор с самим Анатолием Фирсовым. Сказать, что это был всеобщий любимец значило ничего не сказать. Это была ходячая легенда отечественного хоккея, любимец миллионов советских мальчишек! и образец для подражания. Кстати, Фирсов был одной из причин того, что многие мои сверстники записались в хоккейные секции и клубы. И вот у такого человека брала интервью моя мама!

Через некоторое время я стал замечать, что прославленный советский спортсмен в качестве соединительного союза употребляет ненормативное российское двухбуквенное восклицание “..б”.

“Мы, “..б”, приложили все силы “..б”, чтоб значит, “..б”, выиграть “..б” матч у сборной Чехословакии, “..б” – с выражением рассказывал виртуоз обводки и мастер щелчка.

Мама долго крепилась, но в конце концов не выдержала, прикинув масштаб предстоящих исправительных работ по удалению ненормативных вкраплений в речи чемпиона. Первым делом она заверила знаменитого нападающего в отменном качестве его рассказа, а затем высказала предположение, что интервью имеет все шансы стать ещё прекраснее, если лидер советской сборной впредь воздержится от этих милых, но неподходящих для эфира междометий. “Вырежьте, “..б”!” – невозмутимо ответствовала ходячая легенда.

Совершенно особыми ощущениями сопровождался просмотр спортивных программ, когда в соревновании участвовала сборная страны. Тут крики и стенания носили ярко выраженный патриотический характер. Правда, отношение к футбольной сборной было куда более снисходительным и поражения принимались как, в принципе, обычное дело, тогда как победы воспринимались как дело необычное и от этого особенно приятное.

Переживания за хоккейную сборную были широкими, глубокими и неистовыми. Хоккеисты были обязаны только выигрывать и любая медаль кроме золотой, воспринималась как национальный позор. Когда “наши играли с чехами” жизнь в стране останавливалась и миллионы советских граждан припадали к экранам телевизоров, с замиранием сердца наблюдая это ежегодное Ледовое Побоище. По степени известности члены сборной страны по хоккею явно превосходили членов Политбюро.

Сборные по всем остальным видам спорта также пользовались моей поддержкой, но по уровню накала страстей футбольная и хоккейная сборные были вне конкуренции.

ПОСЛЕГЛАВИЕ

НеЯ: “Ну и что в итоге?”. Было твоё детство счастливым или, понимая теперь, в какой стране жил, ты бы охарактеризовал его как несчастное?

Я: “Детство-это, прежде всего, ощущения, причём ощущения тогдашние. Я рос в любви и ощущал любовь, поэтому ответ на твой вопрос утвердительный. Да, моё детство было счастливым.

НеЯ: “И это всё несмотря на жёсткий прессинг, которому подвергался маленький советский человек, как только он переступал порог любого общественного заведения, будь то школа или детский сад. Ты что, не понимаешь, что вам с ранних лет прививали терпимость к насилию по отношению к себе и другим?”.

Я: “Погоди, ты же спрашиваешь про конкретно моё детство, а не про усреднённое детство всех нас. Ты знаком с результатом не хуже меня – прививали, прививали, но не привили. Прививка не прижилась, ибо была отечественного производства. Но я частично с тобой согласен. Маленького ребёнка с самого начала приучали быть винтиком или шпунтиком и крутиться согласно заданному свыше направлению. Кстати, многие проблемы нынешней России как раз и связаны с пониженной терпимостью людей к насилию. Корни этого конечно лежат в детстве.”

НеЯ: “Ну слава богу, хоть с чем-то согласился. А кстати, чего это ты вдруг так запечалился по поводу перевода часов с зимнего времени на летнее. Осенью то осуществлялся обратный процесс, так что всё справедливо.

Я: «Да просто к наличию хорошего привыкаешь быстрее, чем к его отсутствию. Особенно в детстве.»

НеЯ: Возможно. Не буду спорить. Что у нас дальше?”

Я: “Дальше у нас главный народный праздник – Новый Год!”

НОВЫЙ ГОД И ЕГО ОКРЕСТНОСТИ

В жизни любого советского человека Новый Год был весьма значительным событием, а уж для маленького или почти маленького обитателя одной шестой части суши этот праздник был событием знаковым. По степени важности я бы поставил НГ сразу после собственного дня рождения. Запах чего то необычно сказочного достигал стен нашей квартиры где-то за три-четыре дня до начала Новогодних торжеств.

Проявлялось это, прежде всего, в установке и украшении ёлки, а также в увеличении числа “смотрибельных” программ по телевизору и по возросшей суете на кухне. В полную силу эти ощущения вступали числа тридцатого, когда уже было ясно меню новогоднего стола. Кроме того, в этот день обычно случался приход долгожданного Деда Мороза с последующей раздачей подарков.

Вера в сказочного дедушку была стойкой лет, примерно, до пяти-шести. По достижении этого возраста у меня зародились осторожные сомнения. Началось всё с того, что детсадовский Дед Мороз был совершенно не похож на моего, так сказать, личного, пришедшего ко мне в дом аналога. Детсадовский Дед был, безусловно веселее, наряднее и у него была Снегурочка.

Мой квартирный Дед пришёл без младших родственников, имел слегка примятый внешний вид и был намного скучнее. Сопоставив этих двух представителей морозной национальности, я пришёл к выводу, что что-то здесь не так. Поначалу мне удалось успокоить себя мыслью о наличии нескольких сказочных братьев, но повстречав на улице несколько аналогичных персонажей разной степени растрёпанности я опять заподозрил неладное.

Побывав во взрослом состоянии в шкуре Деда Мороза, я теперь понимаю, что наша квартира была для Дедушки, скорее всего, не первой и даже не второй по счёту и он уже успел изрядно притомиться, выпиваючи на кухнях со взрослыми родственниками одариваемых им детей.

Снегурку свою он к тому времени скорее всего уже потерял. Вообще, согласно моему опыту, Снегурочки в среднем теряются где-то на пятой-шестой квартире. Это если попалась пьющая, и если погода выдалась ветреная. Непьющая же внучка, как правило, оставалась со своим отмороженным родственником до конца экспедиции. И это качество было очень ценным, ибо значительно повышало шансы на успешную транспортировку дедушки на место постоянной дислокации после окончания всего мероприятия.

Всё было бы не так драматично, если бы не плохо предсказуемый и неоднородный набор напитков, приготовленный для угощения дедушки заботливыми родителями. Экзотические комбинации типа чачи с домашней настойкой, проложенные портвейном или шампанским, зачастую затрудняли сотрудничество между различными частями организма и приводили к необратимым последствиям. В этой алкогольной коммуналке коньяк и водка оказывались непримиримыми врагами и никакое пиво было не в состоянии притушить эту взаимную неприязнь.

В результате этих хаотических возлияний организм русского Санта-Клауса рано или поздно приходил в негодность и был в состоянии только мудро молчать, оставив на откуп родственникам честь производить соответствующие случаю речи. Мне кажется, что в этом месте национальную традицию надо уже как-то подправить. Есть же, в конце концов, социальные сети, где можно упорядочить реестр угощений на предмет последовательного повышения градусности. А то в противном случае дедушку быстро начинает тошнить!

Но вернёмся к детскому Новому Году. Надо сказать, что у меня, как и у подавляющего большинства моих сверстников вера в новогоднее волшебство надломилась примерно в 5-6 летнем возрасте, так что к первому классу мы все уже были отъявленными скептиками. Правда, на праздновании Нового Года это никак не сказывалось!

Самое большое удовольствие начиналось, конечно же, с самой первой секунды утра 31-го Декабря. Я принимал посильное участие в предпраздничной суете, время от времени отвлекаясь на мультики и даже по бабушкиной просьбе безропотно ходил в магазин, что в любой другой день было бы весьма нетривиальным событием. Мой энтузиазм подогревал тот факт, что в Новогоднюю Ночь можно было совершенно легитимно не спать столько, насколько хватит сил.

Правда бабушка где-то в середине дня начинала приставать с предложениями “часок поспать'', но обычно эти инсинуации с негодованием отвергались. Согласиться истратить целый час предновогоднего дня на дурацкое спаньё мог только очень глупый советский ребёнок! а я себя таковым не считал. Держался я примерно до двух часов ночи, после чего, сражённый коварным Морфеем, падал в глубокий здоровый сон.

Важнейшей составляющей всего праздника был, конечно же, праздничный стол. Все атрибуты новогоднего меню, включающие оливье, холодец, селедку под шубой, квашеную капусту и праздничный торт были мной почитаемы и любимы. Ну и, конечно, мандарины. Этот фрукт наличествовал везде: под ёлкой, на столе, под столом, а также в подарках, которые нам вручали на различных утренниках. Количество этих цитрусовых, съеденного советскими детьми в новогодние дни, приводило к дефициту мандаринов во все остальные дни календарного года.

Сама процедура стояния за праздничным столом с бокалом шампанского и отсчитывания секунд вместе с Кремлёвскими курантами осталась одним из самых сильных впечатлений моего детства. Нет, конечно, ребёнку шампанское никто не наливал, да и детского игристого тогда не было, но папа разбавлял взрослую шипучку примерно один к десяти и торжественно вручал мне этот, полный алкоголя, бокал под недовольными взглядами мамы и бабушки. Я отсчитывал последние секунды уходящего года вместе со всеми и чокался бокалом с «шампанским» тоже вместе со всеми и казалось, что человека счастливей меня в этот момент просто не существует.

Первый день нового года был под стать последнему дню старого. Холодильник был напичкан разнообразными вусностями и в любой момент можно было устроить себе ремейк праздничного стола. Телевизионная программа тоже была под стать новогодней. Ёлка, мишура, гирлянды, тогда ещё не назойливые китайские, а вполне себе отечественного производства – всё было на месте.

Второе Января, в принципе, тоже можно было считать продолжением сказки, но новогодний аромат уже большей частью улетучивался. Вроде бы и ёлка ещё не осыпалась, и оливье доеден не до конца, и отцы моих друзей ещё источают праздничный перегар, но всё это было уже не то. Этот день напоминал цветы, простоявшие в течение нескольких дней в вазе. На первый взгляд ещё свежие, а дарить уже нельзя.

По мере взросления сценарий новогодних празднеств несколько видоизменялся. Нет, главные оливьёво-ёлочные приметы оставались на своих местах. Выдерживался ритуал отсчёта секунд вместе с боем курантами и полутрезвых криков ‘’Ура’’ по его завершении.

Но нюансы подвергались серьёзной модификации. Стали менее интересны мультики, перестал приходить Дед Мороз, да и в целом важность телевизора как элемента Нового Года потихоньку сошла на нет.

Некоторое время я терпеливо высиживал трехчасовые посиделки передовиков производства с певцами и артистами под названием “Голубой Огонёк”, надеясь увидеть что-то интересное в следовавших за ним “Мелодиях и Ритмах Зарубежной эстрады”. Очень скоро, однако выяснилось, что советскому зрителю дозволяется смотреть исключительно на Карела Гота и Хелену Вондрачкову с Марылей Радович, так что мой интерес к новогодним звукам и картинкам из телевизора был утерян окончательно и безвозвратно.

Кстати, традиционный эстрадный номер под названием «Поздравления Советскому Народу» в исполнении очередного первого лица я счастливо проскочил. Сначала было непонятно, а потом сразу стало неинтересно.

Ну а легкий трепет, ощущаемый при словах ‘’Новый Год’’, останется со мной, видимо, на всю жизнь.

ПОСЛЕГЛАВИЕ

НеЯ: “Скажи, а тебя не удручает тот факт, что Советский Новый Год, как его позиционировали власти, являлся сплошным враньём.? Строго дозированная зарубежная, а точнее, приграничная эстрада. Записанный где-то в ноябре после пары месяцев репетиций “Голубой Огонёк” – скучнейшее действо, помесь Кобзона с космонавтами и Ротару с героями соцтруда. Из года в год одни и те же упомянутые тобой “Поздравления Советскому народу c одинаковой риторикой и лозунгами”.

Я: “Ну знаешь, Дед Мороз со Снегурочкой тоже не есть правда. И заметь, это не зависит от страны или национальности. А что тогда говорить про кино или театр. Один сплошной обман, иллюзия, миф. Однако, мы идём, смотрим фильмы и спектакли и верим им. Просто неправда неправде рознь. Новый Год для ребёнка – это прикосновение к сказке и почему я должен вспоминать о своей сказке плохо? Только потому, что “Голубой Огонёк” снимали в ноябре.? Ну а касаемо телевизионного официоза, то что тут удивительного. Забыл, про какую страну говорим?”

НеЯ: “Ничего я не забыл, просто меня немного удивляет акцент, который ты сделал в этой части – один сладкий розовый позитив. А между тем, мы ведь говорим об одном из самых жестоких режимов в современной истории.”

Я: “Как чувствовал, так и написал. Что вижу, то пою. Про поздравителя Брежнева забыл, а вот новогодние мандарины помню. А акценты, как ты сам знаешь, с годами не исчезают. Что же касается твоей оценки страны в целом, то тут не поспоришь. Просто речь шла не совсем об этом.”

НеЯ: Ладно, хватит о праздниках и развлечениях. Пора поговорить о чём-то серьёзном и фундаментальном.

Я: О фундаМЕНТальном – не вопрос!

О ВНУТРЕННИХ ОРГАНАХ

Органы правопорядка занимали значительное место в социалистическом хозяйстве. Юных граждан Страны Советов с детства потчевали “Дядей Стёпой'', а граждан постарше развлекали мыльно-криминальной оперой “Следствие ведут знатоки”.

Работники советской милиции были вне критики и разящие стрелы отечественной сатиры были, в основном, направлены на нерадивых слесарей и вороватых завмагов. При этом обличители хорошо различали допустимые границы и следовали духу известной песни: ''Если кто-то кое где у нас порой честно жить не хочет'' из тех же “Знатоков”.

Как вскоре выяснилось, честно у нас жить не хотели довольно много народу, но это уже совсем другая история. Ну а что касается тех, уже относительно далёких времён, то не будет преувеличением сказать, что тогда основная масса населения вполне себе положительно относилась к разнообразным правоохранительным структурам.

Было, правда одно исключение. Называлось это исключение ГосАвтоИнспекция. Её боялись и не уважали. В слове “гаишник” слышалось что-то скользко-противное и любое упоминание ГАИ на дружеских посиделках было, как правило, связано с каким-то неприятным обстоятельством или событием.

Моё знакомство с этим видом внутренних органов произошло довольно рано, в начале семидесятых прошлого века, когда мой папа и четверо его братьев, носящих весьма необычную для северных широт фамилию “Криппа”, собрались в автомобильное путешествие по городам и весям родной страны. Сказано-сделано и вот пять продуктов отечественного автопрома гордо выехали на необъятные просторы еще не планирующей развалиться державы.

Случай, о котором я рассказываю, произошел где-то на середине пути между Москвой и Минском. На этом, ничем не примечательном участке пути, озаренном только что наступившим рассветом, нес свою опасную и трудную службу некий лейтенант ГАИ, обычный среднестатистический лейтенант, ничем не отличающийся от своих погононосных коллег.

Машин в этот ранний час было мало (тогда это было возможно) так что доблестный блюститель дорожного порядка клевал носом в своей будке и жаловался сам себе на судьбу и на начальство, заставившее его вскочить ни свет не заря и торчать на этом пустынном шоссе, высматривая неизвестно что и ловя неизвестно кого. В воздухе был разлит зной и надоедливо жужжали мухи, пикируя время от времени на лейтенантское тело и унижая тем самым милицейское достоинство украшенного фуражкой человека.

В конце-концов повелителю мигалок такое времяпрепровождение порядком надоело и ему захотелось разогнуть чресла и размять жезл. Он неспешно выполз из своего укрытия и затаился в ближайших кустах, теша себя надеждой поймать какого-нибудь неосторожного лихача и сорвать на нем накопившуюся досаду на мир.