Мама

Бедная женщина переменилась в лице от испуга и могучего русского языка. Она побледнела, увидев, что за спиной у Якова Петровича в десяти метрах идёт его беременная дочь. Она поняла свою оплошность и вместо обиды, начала извиняться:

– Яков Петрович, дорогой, прости дуру – не увидела, что сзади дочка идёт! Я ж, по-доброму, поздороваться и не думала чего худого…

– Ладно уже, иди с Богом! – с досадой ответил Яков.

Потом немного поостыв, извиняющимся тоном, сказал вслед бредущей с понурой головой женщине:

– Ты уж прости меня, вспылил… сгоряча. Не обижайся! Сама понимаешь…

Чувашка махнула рукой в знак прощения.

Вот такая случилась оказия по дороге в роддом. И, как бы, что не говорили, но роды оказались очень тяжёлыми. Валя несколько раз теряла сознание. Впадала в бредовое состояние, звала брата Петра на помощь в своих галлюцинациях. Роды и сама жизнь были на грани. Вот и говори потом после всего – «суеверия да бабьи сказки»…

Тем не менее, всё же, в конце концов, Валентина благополучно разродилась и на свет появилась замечательная девочка, о которой она мечтала последние несколько лет.

Назвали её Ольгой. Первые дни после выписки из роддома малышка была без имени. В один из дней, когда Игорь остался с мамой и бабушкой наедине, Валентина попросила сына:

– Игорёк, пойди, посмотри как там твоя сестричка на терраске – спит, или уже проснулась?

Игорь подошёл к новорожденной и посмотрел на лицо мирно спавшей сестры. Он впервые в жизни видел такое малое дитя и с любопытством разглядывал маленького человечка. Навсегда ему врезались в память клеточки на носике и такие добрые и милые черты лица сестры. Он вернулся в кухню, где бабушка Феня хлопотала у русской печи, а мама сидела за столом.

– Спит, – сказал он матери.

Бабушка спросила:

– Валя, а как дочку назовёте?

– Мам, я не знаю, – ответила Валентина, – а может Игорёк, что предложит?

Игорь в это время заходил в большую комнату и поднялся на порог. У него в голове, вдруг, само собой, словно кем-то подсказанное, прозвучало «Ольга». Он хотел его произнести, но вдруг осёкся, вспомнив соседскую девочку Олю, которая ходила с перетянутыми палкой ногами. У девочки одна нога была короче другой с рождения и для выравнивания ей привязывали бинтами специальное приспособление. Так она и бегала по коридору с детворой, как стреноженная лошадка, вызывая жалость у взрослых и детей.

Игорь испугался, что такое имя может принести несчастье, но потом понял, что это глупость – сколько женщин носит такое имя и всё у них хорошо. Он повернулся и громко сказал, обращаясь к маме и бабушке:

– Ольга!

– Ой, прям с языка у меня снял, – обрадовано сказала бабушка, – я тоже хотела предложить имя Оля. У нас никто из женщин нашего рода не именовался Ольгой. И имя русское, и княгиня такая была на Руси…

– И мне нравится, – с улыбкой поддержала Валентина, – вот и будет теперь у нас Олечка. Так и окрестим.

Вот так совместно, втроём, назвали новорожденную Олей, а остальных членов семьи просто поставили перед фактом. Но никого, кто был против, в общем-то, не оказалось – наоборот, все поддержали единодушно. Уж очень оказалось это имя всем по нраву. А значит, так тому и суждено было быть…

Последнее «прости»

Уже в конце августа, Валентина с семьёй – тремя детьми и мужем – уезжала в Луганск. Мать и отец, а также сестра Мария со своим супругом Анатолием и сыном Сергеем, пришли их проводить. Солнце клонилось к закату. Феодосия Дмитриевна сидела на вокзальной скамье и держала на руках внучку, глядя на её лицо с материнской нежностью. Рядом стоял Игорь с мамой. Все куда-то отошли, оставив их одних, словно не мешая прощанию. Такой и запомнил Игорь свою бабушку, как говорится – на всю оставшуюся жизнь – в кофейного цвета кофте с перламутровыми пуговицами, и с Ольгой на руках, закутанной в одеяло для малышей. Валентина смотрела на мать, а та перевела взгляд на дочь, пристально посмотрела, словно пытаясь запомнить. Её глаза, вдруг, наполнились слезами и по щекам потекли тихие старушечьи слёзы.

– Мам, ты так на меня смотришь, что мне не по себе становится!? Не плачь, мы на следующий год снова приедем! Внучка уже ходить будет! – успокаивала Феодосию Дмитриевну Валентина.

– Само плачется, Валя…

– Мама, время быстро пролетит, и снова увидимся.

– Нет, больше не увидимся – это в последний раз…

– А почему? – Валентина насторожилась, внимательно посмотрела матери в глаза, – ты что думаешь, не доживёшь?

Феодосия Дмитриевна кивнула головой:

– Больше уже не увижу вас, дочка. Ты только не обижайся и прости меня…

– Мама, не надо! Не говори так! Доживёшь! Ещё внучку и внуков будешь нянчить! Живи мам, не думай о плохом…

Феодосия для успокоения дочери улыбнулась сквозь слёзы и сказала:

– Ладно, буду жить! Буду снова вас ждать в гости…

Но слова Феодосии Дмитриевны оказались пророческими – больше ни дочь, ни Игорь, ни внучка не увидели её живой. Она, предсказала свою судьбу и уже откровением свыше осознавала, что это прощание не на время, а навсегда. Так оно и оказалось впоследствии…

Судьба ниспослала Феодосии Дмитриевне лёгкую смерть. Наверное, такую, о которой мечтает всякий здравомыслящий человек – каждый из нас, осознающий неизбежность ухода из этого мира. Глядя на мучения обречённых и больных, поневоле приходят мысли о том, чтобы переход из одного состояния в другое не был столь тяжёлым. Но тут и смерть должна быть подарком от Бога. А Феодосию Бог любил… Конечно, по нынешним меркам, семьдесят один год – не самая длинная жизнь, но тот ритм и насыщенность событиями, которые выпали на долю Феодосии, состояние постоянного и напряжённого повседневного труда – сыграли не последнюю роль в продолжительности её жизни. А учитывая, что Феодосия Дмитриевна не любила лечиться и быть в роли хворой, тем более непонятно как она, вообще, до семидесяти одного года добралась…

В тот злополучный вечер, Яков Петрович лёг уже спать, а Феодосия ещё заканчивала наведение порядка на кухне. Закончив дела, она уже подумывала о сне, как вдруг, её состояние резко ухудшилось. Она и так целый день была как не в своей тарелке – побаливало сердце, кружилась голова, а тут совсем стало всё как в тумане, во рту появился какой-то горький привкус. Феодосия не стала будить мужа, а взяла конфетку, чтобы заглушить горечь и села на диван…

Так её утром и нашёл муж – сидящей с закрытыми глазами и конфетой, зажатой в руке. Спокойное и умиротворённое лицо даже не вызвало никаких дурных мыслей у Якова, и он начал будить жену, думая, что она задремала. Взял за руку и только после этого понял – что-то не так. Феодосия Дмитриевна не подавала признаков жизни. Ещё не осознавая трагедии, он быстро оделся и побежал на соседнюю улицу к Анне – одной из дочерей.

– Нюра, пошли скорее, кажись Феня померла. Не дышит вроде…

Анна оповестила младшую сестру Марию и брата Петра. Затем они вместе собрались в отчем доме. Первым делом решили положить мать на диван и, когда её стали поворачивать и укладывать они услышали, как Феодосия вздохнула.

– «Скорую» вызывайте, папаня, – обратилась к отцу Мария, – дышит, кажется.

Яков Петрович бросился в двухэтажный дом напротив, чтобы позвонить от соседей. Карета скорой помощи приехала быстро, но доктор лишь констатировал факт смерти гражданки Благодёровой Феодосии Дмитриевны. Вот так ушла из жизни Валина мама – легко и без страданий – в одно мгновение. Села на диван и уснула вечным сном. Феодосии не стало в субботу 3 апреля 1971 года, ровно за неделю до Страстной седмицы Великого поста…

А в Луганске Валентина в это время (суббота – выходной!) устроила в своей небольшой комнате стирку. Они с Андреем уже успели обзавестись мебелью, телевизором, радиоприёмником и стиральной машиной. Жизнь налаживалась, несмотря на наличие троих детей. Они оба работали, а то, что жили пока в семейном общежитии с детьми на такой маленькой жилплощади – так это были временные трудности, ведь Андрей стоял в очереди на получение жилья уже в первых рядах. И по закону, они имели право получить трёхкомнатную квартиру.

В тот день, 3 апреля, Андрей не был в командировке, и помогал Вале по хозяйству. Он вышел в общий коридор покурить и, заодно, пообщаться с соседскими мужиками. Именно он и расписался за получение телеграммы. К ним подошла женщина-почтальон и спросила:

– Уважаемые, а вы не знаете как пройти в квартиру номер тридцать четыре?

Андрей ответил:

– Я в ней проживаю, а почему Вы спрашиваете?

– А как Ваша фамилия?

– Чередниченко.

– Распишитесь… Вам телеграмма из Шилово Рязанской области.

Андрей было спросил от кого, но почтальон (видимо уже наученная горьким опытом!) заявила:

– Сначала распишитесь в получении, а потом прочтёте и узнаете.

Андрей расписался, сказал «спасибо» и распечатал сложенный вчетверо листок телеграммы «Молния». Текст гласил: «Валя выезжай, умерла мама». Андрея словно ошпарили. Не зная, как и что говорить жене, он побрёл домой.

Стирка у Валентины была в самом разгаре. Вообще, в руках у неё всё ладилось. Хозяйка она была образцовая. Про таких говорят «в руках всё горит». И обед приготовит, и постирает, и детям уроки поможет сделать. Ещё вечером и фильм успеет посмотреть, да всплакнёт, по-бабьи, над нелёгкой судьбой главной героини. И вот телеграмма…

Андрей зашёл в комнату с кротостью и покорностью перед грядущим событием.

– Валя, тут телеграмма пришла, – начал он издалека неуверенным голосом.

– Откуда?

– Из Шилова.

– От кого?

Андрей вдруг ответил невпопад:

– Нехорошие новости…

Валентина посмотрела на него и заметила, что его глаза наполняются слезами. Предательски задрожал подбородок, но выговорить эти убийственные слова Андрей так и не смог – в горле стоял ком…

– Мама умерла?! – с предчувствуем неумолимой трагедии, спросила Валентина.

– Да…

Андрей протянул жене телеграмму. Валентина прочла и разрыдалась навзрыд. Андрей обнял её и тоже расплакался, пытаясь успокоить жену. Так и стояли они, обнявшись и плача от свалившегося на их плечи горя.

Буквально за день были написаны заявления на отпуск за свой счёт, оповещена учительница в школе, где учился старший сын, а также воспитатели младшего в детсаду. После этого семья выехала на поезде в Москву…

А через месяц, этим же поездом, в том же составе, семья выехала теперь уже на прощание с отцом Валентины – Яковом Петровичем, чьё упокоение было ожидаемо. После ухода из жизни супруги, он слёг. Умирал он долго и мучительно, отказавшись от пищи, впадая в галлюцинации и бредовые состояния. И хотя, как всякий мужик, Яков изредка позволял себе тайно сходить налево, любил он только лишь одну свою жену Феодосию. Поэтому, после её смерти, прожил всего лишь месяц, беспредельно тоскуя и страдая от разлуки со своей второй половиной. А именно такими они были друг для друга по жизни…

Но это всё случилось позже…

А пока – 16 декабря 1963 года, в Шилове, Андрей и Валентина вступили в брак, о чём в книге записей актов гражданского состояния произведена соответствующая запись за №140. После регистрации брака, семья Чередниченко отметила это событие с близкими и, вскоре, молодожёны уехали в Луганск. Навстречу новой жизни и новому времени…

Трудовой Луганск

По приезду в УССР Валя с мужем, первым делом, поехали в село Розовку – к матери Андрея. На малой родине мужа, Валентина познакомилась со свекровью – Марией Гордеевной и, одним из братьев Андрея – Владимиром, который жил в кирпичном доме, рядом с домом матери. Свекровь Вали жила одна в классической южнорусской хате, с соломенной крышей и глиняными полами. Вид этого дома снаружи был похож на чудные хаты из иллюстраций и картин украинских сёл дореволюционной поры. Так и думалось, что из неё сейчас выйдут какой-нибудь кузнец Вакула или Тарас Григорьевич. Тем не менее, несмотря на старинный вид, хата была в ухоженном и добротном состоянии, а внутри, и вовсе, содержалась свекровью в идеальном порядке. Печь и стены побелены, на полах домотканые половики, в красном углу – икона с горящей лампадкой, а на стенах – фотокарточки родных в общей портретной рамке. Кровать, комод и, сделанный сельским умельцем, буфет – вот и всё, что было в хате солдатской вдовы.

Муж Марии Гордеевны – Алексей, пропал без вести в мае 1943 года. Больше никаких сведений, кроме Извещения о неизвестности его местонахождения не было. Как и где он пропал, что же там случилось на самом деле – всё это до сих пор остаётся тайной военных архивов, и найти координаты последней точки дислокации или захоронения, хотя бы предположительно, не представляется возможным. И даже сейчас, при современных информационных технологиях, когда благодаря оцифровке можно посмотреть списки погибших и пропавших без вести в Великой Отечественной войне – ничего не понятно и не объяснимо. В архивном документе длинным списком идут фамилии бойцов части и, у каждого, в графе «Место захоронения» стоит – «пропал без вести». А списки эти только по одному Сватовскому району Ворошиловградской области напечатаны не на одном листке, далеко не на одном…

Валентина видела, что жизнь и судьба свекрови не из лёгких. А вот, поди ж ты, хоть и осталась одна с пятью (!) мальчишками на руках, а пережила оккупацию, работала в колхозе, и подняла всех ребят сама. Более того, никто из них не пошёл по кривой дорожке. Все выросли и всю жизнь помогали друг дружке. И обиды Мария Гордеевна тоже ни на кого не держала, принимая всё как данность от Бога и, понимая, что доля её женская сложилась именно так, как сложилась…

Хотя несправедливость по отношении к ней со стороны государства была очень горькой. Так уж было устроено, что пропавший без вести родственник, лишал семью полагавшегося пособия и пенсии за погибшего. Это было сродни приговору и чаша сия, как ещё почти пяти миллионов семей в СССР, не миновала и семью Чередниченко. Ну, и где же та правда была, когда её – мать пятерых детей мал мала меньше, лишали такой поддержки?! И как тут было не опустить руки? Замуж она так больше и не вышла. Потому как мужиков в селе после войны, почти не осталось. Да и те, оставшиеся были в основном, лет на десять-пятнадцать моложе Марии. А ещё и просто, по-житейски – кто же из мужиков решился бы жениться на матери пятерых детей, когда вокруг сочные – кровь с молоком – молодухи?.. Вот уж судьбинушка…

Но Мария никогда не падала духом, жила без обид и работала, не покладая рук, пока хватало сил. Пять сынов, пять соколов вырастила она для государства – которые все, без исключения, и армию отслужили, и отстраивали страну после войны с душевной чистотой и искренними помыслами о будущем…

Невестка Марии Гордеевне понравилась, и Валентина поняла, что мать Андрея приняла её всем сердцем, как родную дочь. Поэтому невестку она не обхаживала, а сразу загрузила её работой по хозяйству. Валя с покорностью, старанием и уважением относилась к распоряжениям свекрови, понимая какой житейский авторитет она имеет. Такие добрые отношения со свекровью сложились ещё и оттого, что дети (и внуки!) Феодосии и Якова воспитывались в духе безграничного уважения к старшим родственникам. Младшие безапелляционно выполняли все поручения старших и, буквально, благоговели перед родителями. Валентина спроецировала такое же уважение на отношения с матерью Андрея.

Свекровь почувствовала со стороны невестки почтение и покорность, а когда Валя назвала её мамой, то Мария прослезилась, не показав, тем не менее, этих слёз никому. Кротость Валентины растопило бы самое безжалостное сердце, а Мария Гордеевна имела милосердную натуру и не озлобилась от перенесённых бед, а наоборот – очистилась душой от всех никчемушных наслоений.

Из-за языковых различий были и комичные ситуации. Когда свекровь надумала стирку, то попросило невестку принести «ночво». Уже зная несколько южнорусских слов, «ночво» ввело Валентину в некоторое замешательство. Она позвала Андрея:

– Андрей, мама сказала принести «ночво» или «ночиво» – я так и не поняла, а что это такое?

– Та цэ ж, ось що, – Андрей принёс корыто для стирки.

– А-а-а, понятно, – Валентина улыбнулась и взяла ночву.

Уважение и любовь к свекрови Валентина пронесла через всю жизнь и всегда принимала её как самого дорогого гостя в своей семье. Свекровь приняла и сына Валентины – Игоря. Приняла от души, как умудрённая годами женщина. И называла внука с непонятным и непривычным для села именем Игорь, на свой лад – не Игорёк, а Ёгорёк. Или иногда вместо Игорёчек – Огирочок, что означало «огурчик». И это было без тени сарказма или насмешки. Просто для неё это было более удобопроизносимо. В конце концов, она имела полное право называть близких на свой манер.

Игорь всегда хранил в сердце уважение к бабушке Марии, зная, какие жизненные коллизии она пережила на своём веку. И главная из которых – её вдовья судьба и материнский подвиг – одной вырастить пятерых детей…

Долго у матери Андрей задерживаться не планировал, тем более, что жена была на сносях, и надо было устраиваться на работу. Старшие братья – Василий, Иван и Виктор уехали из села в город несколько лет назад. Обзавелись семьями и уже получили отдельные квартиры. Андрей с Валентиной решили обосноваться в Луганске, где проживали Иван и Виктор.

Это было правильно ещё и потому, что на первых порах надо было как-то легализоваться в городе, чтобы получить работу, а для этого нужна была прописка. Брат Иван прописал Андрея и Валентину у себя. Благодаря этому, Андрей устроился на работу в строительную организацию «Лугансксельстрой» машинистом бульдозера. Эту специальность он получил ещё до службы на Черноморском флоте. Но главное – ему сразу пообещали дать комнату в семейном общежитии, а со временем – отдельную квартиру. Единственной особенностью в работе был вахтенный метод. График – неделя через неделю. Объекты строились, в основном, в Луганской области по сельскохозяйственному профилю.

Такой распорядок трудовой деятельности у Андрея так и остался на весь период его трудового стажа. А с другой стороны – это было даже очень удобно, ведь, практически две недели в месяц, Андрей был дома и помогал жене, которая к тому времени вот-вот должна была уже родить.

Пока Андрей и Валентина обзавелись отдельной комнатой в семейном общежитии, им пришлось пожить какое-то время у Ивана, где, кроме них, квартировала семья родственников со стороны Евы – жены Ивана.

Когда подошло время рожать второго ребёнка и связанные с этим хлопоты, Валя решила попросить мать взять к себе на какое-то время Игоря. Тем более, что на квартире Ивана возможность для воспитания старшего сына ограничивались рамками жилплощади, на которой и так проживало три семьи. Феодосия Дмитриевна оставила внука у себя, желая дочке только счастья и добра.

Внук Игорь

Игорь, оставшись у бабушки и дедушки, изрядно помотал нервы и себе, и родителям Валентины. Очень смутно воспринимая себя до трёх лет, он начал осознавать собственное «я» только оставшись у Феодосии Дмитриевны и Якова Петровича на попечении. Может быть то, что Игорёк воспитывался у них, когда они были уже в пенсионном возрасте, родители Валентины полюбили его, как собственного ребёнка и никоим образом старались не обижать внука. Но прекрасно понимая, что бабушка с дедушкой – его родные люди и, считай, вторые родители, разлука с мамой для Игоря была чем-то непреодолимым. Не получив в этот период материнской любви, характер Игоря стал, не то чтобы озлобленным, а каким-то обречённым, и это обезоруживало любого человека, кто с ним контактировал. И добрых, и не очень…

– Игорёк, иди, письмо от мамы пришло! Почитаю тебе, что мама пишет, – звала внука бабушка, надевая видавшие виды очки с круглыми линзами, на которых одна повреждённая дужка была обмотана синей изолентой. По этой примете её очки невозможно было спутать с очками Якова Петровича.

«Здравствуйте мои дорогие и любимые мама, папа и сыночек Игорёк! У нас всё хорошо, очень скучаю по вам всем. Как вы там поживаете?» – читала Феодосия Дмитриевна письмо, а Игорь, ощутив прилив сразу нескольких чувств – от любви до обиды, вдруг кинулся к окну на веранду. Вскочив на табуретку, он уткнулся лицом в стекло, пытаясь скрыть хлынувшие из глаз слёзы. Но непроизвольные всхлипывания не поддавались обузданию и Игорь, тяжело сопя носом, пытался подавить эти внезапные эмоции усилием воли.

– Игорёк, внучок, ты что, плачешь? – спросила Феодосия. Но уверенно отрицая очевидное, сквозь слёзы, Игорь дрожащим голосом отвечал:

– Нет, я просто в окно смотрю на двухэтажный дом.

Но слёзы ещё больше выдавали его. Не выдержав, он объявил, что поедет к маме в Луганск.

– Да как же ты поедешь, внучок? – испуганно спросила Феодосия.

– Поеду и всё! – уже не контролируя свой голос, выкрикнул внук, – уеду! Уеду сейчас!!!

Игорь схватил куртку и в психически неконтролируемом состоянии выбежал на задний двор через длинный коридор.

Сразу за забором располагалась угольная база, где уголь из вагонов в рабочее время разгружался грузчиками на транспортёрные ленты, а затем по ним «чёрное золото» доставлялось на речные баржи.

Игорь вбежал на насыпь, отделявшую забор дома от угольной базы и, поддавшись нервному импульсу, побежал, в буквальном смысле, «куда глаза глядят». Феодосия крикнула мужу:

– Отец! Игорёк убежал, поди посмотри, а то на речке, не дай Бог, потонет…

Они всю жизнь называли друг друга «отец» и «мать». И в этом были какая-то теплота и уважение…

Игорь бежал по насыпи, потом по улице, а затем попал в какой-то проулок. Гнев прошёл и он остановился. Завертел головой, пытаясь определить – куда его занесло на эмоциональной волне. Он стоял в незнакомом месте, с двух сторон шёл высокий забор, над острыми вершинами которого, торчали ветви яблонь. Ему стало страшно от тишины и полусумрака. В душе появились досада от своего поступка и чувство вины за несправедливые крики на бабушку…

Он оглянулся и заметил, как за электрический столб резко отклонилось напряжённое лицо деда, который чуть ли не в кальсонах выскочил за внуком. Слёзы покатились из глаз Игоря и он повернул назад к дому.

– Внучок, давай руку. Ты куда побежал-то?

– Не знаю… Хотел к маме уехать…

– Потерпи маненько, мы скоро к ней поедем сами.

– Правда?

– Кривда!.. Конечно, поедем! Она сама написала в письме, чтобы приехали…

Надо сказать, что такой фортель Игорь проделывал ещё пару раз, уже в присутствии тёти Маши – старшей сестры Валентины, только теперь вместо деда бегать кроссы приходилось ей…

С её сыном Сергеем, который приходился Игорю двоюродным братом, они крепко сдружились и сохранили эту братскую дружбу на всю жизнь. Сергей был на год старше и уже учил буквы из букваря. Он-то, вместе с дедом и научили Игоря читать, чуть ли не с четырёх лет. Обладая хорошей памятью и сообразительностью, Игорь, к пяти годам уже свободно читал, как вслух так и «про себя». Феодосия очень удивилась, что не умея писать, внук так хорошо овладел грамотой. И когда она готовила обед в кухне, иногда просила Игоря почитать ей сказку или рассказ вслух.

Вот так, однажды, лёжа на диване, Игорь читал ей русскую народную сказку из толстого сборника сказок: «Подъехал Иван-царевич к избушке и говорит:

– Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Повернулась избушка, вошёл Иван-царевич и услышал, как Баба-яга Костяная Нога заворчала:

– Фу, фу, русским духом запахло!

А Иван-царевич говорит:

– Ты, что, старая сука, расфукалась?…»

На этом месте Игорь остановился, так как на кухне загремели кастрюли, и он услышал голос бабушки:

– Игорёк, внучок, а ну ещё раз прочти последнюю строчку!

Внук испытал замешательство – незнакомое слово «сука» было непонятно по смыслу. По идее, зная, что такое сук на дереве, он не понимал, почему это слово стоит в родительном падеже – поэтому перечитал предложение два раза – с ударением на первый слог, а затем на второй. Однако ясности это не внесло.

– Ба, а что такое «су́ка»?

– Игорёк, а это там так написано?

– Да!

– Принеси-ка мне книжку и очки.

Игорь принёс бабушке её старомодные очки с синей изолентой на дужке и книгу со сказками. Феодосия Дмитриевна перечитала и, покачав головой, с удивлением, произнесла:

– Да, действительно «су́ка»…

– Бабушка, а что значит «сука»?

– Ну, это собака такая. Вот, если пёс – то он мужского рода, говорят «кабель». А если собака – то она женского рода, говорят «сука». Видишь, здесь он её ругает, называет, как бы, собакой, сукой значит…

– А-а-а!

– Но лучше ты это слово не употребляй, оно нехорошее. Потому как иногда его взрослые мужики в маты вставляют. Понял, Игорёк?

– Ага!

Но всю жизнь, когда он применял в разговоре слово «сука» и собеседник спрашивал «Ты что материшься?» – у Игоря всегда был безупречный, и убивающий наповал, аргумент:

– «Сука» – это собака такая. Мне бабушка говорила!