Вне игры

Вернувшись после пробежки домой, нахожу на кухне маму. Ей давно не нужно готовить – у нас есть домработница, но она не изменяет себе и каждое утро накрывает на всех завтрак.

– Сынок, омлет из трех яиц с помидорами и зеленью? – уточняет мама, заметив меня на пороге.

– Привет, ма. Так точно, – отвечаю с улыбкой. – И еще порцию сыра. Я душ приму наверху и спущусь.

– Миша уже уехал, – сообщает она, хотя я не спрашивал. Но в этом вся мама – у нее в крови отчаянное желание гнездования и чтобы все птенцы были рядом. – Дела какие-то у него нарисовались. А папа еще спит.

– Ну у него есть достойный преемник, – говорю иронично, намекая на брата и их горячую любовь друг к другу. – Теперь он может спать спокойно.

– Никак вы общий язык не найдете, – сокрушенно покачивает головой мама. – Взрослые мальчики, а ведете себя как малые дети.

– Не бери в голову, ма. Все нормально. Я скоро.

Наспех приняв душ и переодевшись в чистую одежду, возвращаюсь на кухню, где уже накрыт стол.

– Кофе или чай?

– Я буду кофе. Но ты сиди, мам, я сам сделаю, – останавливаю ее за мгновение до того, как она снова начнет хлопотать вокруг меня.

Пока кофемашина плюется в чашку тонкими струйками американо, рассеянно смотрю в окно, внезапно думая о том, проснулась ли Рита. Она мне приснилась сегодня. Точнее, не она, а ее молочное бедро в разрезе юбки. Встал с каменным стояком между ног и потом все утро старательно отгонял мысли о ней. А сейчас чуть ослабил защиту – она снова перед глазами. И мама тоже, интуитивно (как все мамы) чувствуя мою слабость, тут же атакует меня со спины.

– Расскажи мне об этой девочке, Рите, – просит она будто бы невзначай. – Вы вчера нам такой сюрприз устроили. Отец весь вечер бубнил, что она тебе не пара.

– Да нечего там рассказывать, – отвечаю небрежно. – Познакомились, понравились друг другу, теперь общаемся.

– Но ты так рьяно бросился к ней, стоило Воскресенскому попытаться ее с Мишей погулять отправить, – напоминает мама.

– А чего удивительного, мам? – с чашкой кофе в руках усаживаюсь за стол. – Я своим никогда не делился.

– А она, значит, твоя? – Мамины брови удивленно приподнимаются.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Не очень. Я знаю, что у девушек ты пользуешься успехом, но не припомню, чтобы ты кем-то увлекался настолько, чтобы вот так демонстративно заявлять права. Еще и на глазах у всех нас.

– То есть считаешь, мне нужно было промолчать, чтобы моя девушка пошла в сад с Мишей? – От одной мысли о подобном развитии событий желудок очень неприятно скручивается.

– Никит, я ничего такого не считаю. Просто говорю, что ты нас всех вчера удивил. – Озадаченная моей бурной реакцией, мама бросает на меня изучающий взгляд, под которым я чувствую себя нашкодившим мальчишкой. – Знаю же, что тебе не терпелось обратно в Америку уехать, а тут раз – и девушка.

– А что изменилось? Рита знает, что моя жизнь и карьера в Штатах.

– То есть вы планируете через две недели расстаться? Ты уедешь, а она останется здесь.

– Ничего такого мы не планируем, мам! – бросаю раздраженно, понимая, что ко всей этой благотворительной истории вопросов уже больше, чем я рассчитывал. – Вообще ничего не планируем. Посмотрим, как пойдет. Мы, может, поругаемся через неделю, и мой отъезд будет всем только на руку.

– А может быть, вы полюбите друг друга так, что не захотите расставаться, – замечает мама осторожно.

– Когда или если это произойдет, мы с Ритой все обсудим и вместе найдем решение. Кажется, железный занавес на нас еще не опустился и самолеты через океан летают.

– Ты лукавишь сейчас, сынок, – говорит мама. – Для отношений жизнь на две страны – это серьезное испытание.

– Мам! – тяну я, теряя терпение.

– Ладно-ладно! – соглашается она, но я чувствую, что с ее стороны это лишь временное тактическое отступление. – Ешь давай, а то остынет.

Пока я завтракаю, мама заполняет возникшую паузу рассказом о семье одного из моих одноклассников, у которого родился ребенок, потом сетует на то, что новый сорт роз в палисаднике перед домом никак не зацветет. Я слушаю ее вполуха, изредка вставляя короткие междометия. Но думаю не о цветах и младенцах. И даже не о хоккее, в мысли о котором обычно проваливаюсь, чтобы отвлечься. Нет, блин. Я думаю о Рите Воскресенской, злясь на маму (хотя она, будем откровенны, вообще ни при чем), потому что заставила меня вспомнить об этой девчонке.

Поев и загрузив посуду в посудомойку, я целую маму в щеку и поднимаюсь к себе. Парни из «Кометы» звали меня к ним на вечернюю тренировку. И я собираюсь пойти, но до шести у меня никаких планов. Вот поэтому я не люблю приезжать домой – потому что здесь для меня уже не дом. Просто место, где живут мама, брат и отец. Друзья остались, но у них у всех своя устоявшаяся жизнь и заботы. А я, кроме тренировок и вечерних тусовок, уже никуда не вписываюсь. И не потому, что меня не зовут – просто это уже не мое. К тому же на таких сборищах я ощущаю себя белой вороной.

Промаявшись от безделья почти до обеда, сдаюсь. Беру в руки телефон и набиваю сообщение Воскресенской.

«Привет, птичка. Какие планы на сегодня?»

Нет, я ничего ей не предлагаю. Просто уточняю на случай, если кто-то спросит, чем занимается моя лжедевушка. Но вместо того чтобы бросить мне ответный текст, Рита перезванивает. И стоит мне снять трубку, торопливо тарахтит:

– Никит, привет! Планы поменялись. Папа хочет поговорить с тобой. Заедешь к нам?

Глава 9

Рита

В ожидании Никиты я занимаю себя уборкой. Это что-то вроде медитации. Как в старые добрые времена – лечение депрессии трудотерапией. У Светланы, которая после смерти мамы помогает нам с отцом по дому, глаза на лоб лезут, когда я спрашиваю, где у нас чистящие средства, и, вооружившись поролоновой губкой и резиновыми перчатками, иду к плите.

По телефону мой лжепарень сказал, что может быть у нас через час. А я себя знаю – если не займу себя чем-то, то так накручу, что еще до его приезда пойду к отцу с повинной признаваться, что мы с младшим Любимовым всех одурачили.

Отец, к слову, после напряженного завтрака заперся в кабинете и глаза мне не мозолит. Видимо, размышляет о Римской империи и курит сигары, потому что этот тяжелый сладковатый аромат я даже через закрытую дверь ощущаю. А я, вымыв и без того идеальную плиту, вдруг думаю о том, стоит ли что-то приготовить. Вдруг Никита голоден? Я просто не знаю, чего от него ждать, потому что из двух наших сумбурных встреч сложно вынести хоть что-то дельное.

«Что-то приготовить» выливается в инспекцию холодильника, который после вчерашнего банкета забит едой. Прикинув, чем в случае необходимости утолить аппетит звездного хоккеиста, бросаю взгляд на часы. Если Никита пунктуальный, то приедет минут через пятнадцать, так что у меня как раз есть время переодеться и немного привести себя в порядок. Не то чтобы я прям сильно волновалась, как выгляжу. Просто… Ну в самом деле, не в домашнем же костюме с феями Винкс мне его встречать.

Поразмыслив, во что можно переодеться, иду к лестнице на второй этаж, но застываю на третьей ступеньке, потому что за спиной открывается входная дверь. Резко обернувшись, столбенею. На пороге дома стоит Никита. В шортах цвета хаки, льняной рубашке с расстегнутым воротом и модных кроссовках. Пока я со скоростью улитки прихожу в себя, Любимов снимает солнцезащитные очки и улыбается, сверкнув ровными зубами и чертовыми ямочками.

– Кто тебя впустил? – выдыхаю напряженно, впиваясь пальцами в лестничные перила.

– И тебе добрый день, дорогая, – ничуть не смутившись, отвечает Никита. – Твой отец был настолько любезен, что, заметив в окно мою скромную тачку, открыл ворота.

– Ты рано, – обескураженно бормочу я, украдкой облизывая кончиком языка почему-то пересохшие губы.

Никита не отвечает. Зато его взгляд весьма красноречиво скользит по моим босым ногам, задерживается на узкой полоске голой кожи на животе, потом зависает на груди, пока наконец не упирается в глаза.

– А у тебя какая суперсила, птичка? – внезапно спрашивает он, пряча под опущенными ресницами лукавые огоньки в глазах. – Или мне стоит называть тебя фея?

Я инстинктивно прижимаю ладони к футболке с изображением Винкс, вызывая у Никиты хриплый смешок.

– Рита, почему держишь гостя в дверях? – грохочет голос отца откуда-то сбоку.

Мы с Никитой синхронно поворачиваем головы.

– Она просто дар речи потеряла от радости, – беззлобно подтрунивает надо мной Любимов, а потом, быстро сократив расстояние между нами, обнимает за плечи. Секунда. Две. В очередной раз беспечно переступив через мои оборонительные укрепления, он притягивает меня ближе и касается теплыми губами щеки. – Соскучилась, птичка?

Его бархатистый шепот согревает мое лицо и будто бы обволакивает каждый нерв. Я не люблю, когда меня касаются. Я вообще не терплю прикосновений мужчин, но близость Никиты хоть и вызывает внутреннее смятение, но какого-то резкого отторжения или привычного столбняка не оказывает. То, что я ощущаю… Это скорее внутренний диссонанс психологических установок и приятных вибраций.

– Никита, зайди ко мне. Есть разговор, – вмешивается отец, явно не впечатленный сценой приветствия.

– Конечно, Юрий Борисович. – Никита кивает и отпускает мои плечи.

– Пап, – начинаю я. – Я с вами. Это меня тоже касается!

– Рита, мужской разговор, – подчеркивает отец и демонстративно скрывается за дверью.

– Никит, – шепчу я, едва справляясь со странным ощущением, будто мне не хватает воздуха.

– Не волнуйся, птичка. – Он, кажется, совсем не переживает. – Твой папа может быть большим серым волком, но я ему все равно не по зубам. А ты со мной на свидание в этом собралась?

Он снова с любопытством пялится на мой домашний костюм и улыбается.

– Нет, конечно, – бормочу смущенно. – Я как раз шла переодеваться.

– Ну так иди! – Он кладет ладони на мои плечи и разворачивает к лестнице. – Что бы там ни было у твоего отца, я собираюсь разобраться с ним максимум минут за десять. Успеешь?

– А какие у нас планы? – оборачиваюсь к нему.

– Понятия не имею. Погода хорошая. Погуляем, пообедаем где-нибудь. – Никита пожимает плечами. – Я до пяти абсолютно свободен. Потом иду с «Кометой» на тренировку.

– Ты с ребятами из команды тренируешься? – Я удивлена, хотя, наверное, можно было предположить что-то подобное. В конце концов, он был на победной вечеринке «Кометы».

– Ну да. Я знаю нескольких ребят и тренера. Мы когда-то вместе играли.

– Понятно, – от волнения прикусываю губу, потому что заранее ругаю себя за следующий вопрос: – А можно посмотреть?

– Ты поклонница хоккея? – спрашивает Никита, явно удивившись.

– Моя подруга Лиза, – поясняю коротко, представляя, в какой восторг она придет, когда я скажу ей, что есть шанс попасть на тренировку команды. – Так можно?

– Можно.

– Может, надо спросить?

Вместо ответа Никита смеривает меня таким высокомерным взглядом, что я стыдливо замолкаю.

Ну, конечно, он же звезда. Ему, наверное, все можно, хотя обычно простым смертным доступ на тренировки команды строго воспрещен.

– Ладно, я переодеваться, – взлетаю на несколько ступенек, ощущая на себе любопытный взгляд Любимова. Оборачиваюсь: – Один совет, ладно?

– Давай.

– Во всем соглашайся с отцом. Так будет проще.

– Ага, принял к сведению. – Он салютует мне ладонью. – Но я, Рит, знаешь, люблю сложности.

Закатив глаза и услышав тихий смешок, я поднимаюсь к себе. И пока переодеваюсь, думаю только об одном – для Никиты все это в шутку, а для отца – всерьез. Даже интересно, кто кого обставит в их противостоянии.

Удивительно: впервые я не готова ставить на отца.

Глава 10

Никита

– Так и не скажешь, о чем вы говорили? – пыхтит на пассажирском сиденье рядом со мной Воскресенская. – Меня это тоже касается, между прочим!

Моя машина неторопливо катится по полупустым воскресным дорогам в сторону набережной. Мы с Ритой уже несколько минут обмениваемся колкостями – она никак не уймется, я пока не готов раскалываться.

– Отец твой сказал – мужской разговор. Не нагнетай. Я по твоему совету во всем с ним соглашался, – отвечаю спокойно. – Ну почти.

– Я думала, мы партнеры, – бросает Воскресенская возмущенно, выразительно скрестив на груди, едва обозначенной объемной толстовкой, тонкие руки.

Вижу, ее и правда задевает, что я не говорю с ней о содержании короткого тет-а-тета с ее отцом. Если бы мы встречались по-настоящему, я бы точно не поддался на ее притворные обидки – есть вещи, которые должны оставаться между мужиками, а так вдруг чувствую, что не прав. В платоническом треугольнике с ее отцом Рита мне, конечно, ближе, поэтому я сдаюсь. Полное содержимое разговора ей знать не нужно, но в общих чертах обрисовать картину мне несложно.

– Если вкратце, он сказал, что если я тебя обижу, то для того, чтобы отрезать мне яйца и скормить их медведям, океан между странами помехой не станет, – говорю с сухим смешком.

Рита демонстративно закатывает глаза:

– Папа просто шутит.

– Да нет, у меня создалось впечатление, что он абсолютно серьезен. Не то чтобы я боялся твоего отца, но его воинственность произвела на меня впечатление. – Свернув на светофоре к реке, я паркую машину на свободное место и поворачиваюсь к Воскресенской. – Он очень сильно волнуется за тебя. Я бы сказал, даже больше, чем того предполагают грани разумного.

Рита, словно ей неприятно это слышать, отворачивается от меня. И даже делает вид, что увлечена креплением на ремне безопасности. Странная, а она что ожидала? Что за закрытыми дверями кабинета ее папаша нас благословлял?

– У него есть на то основания? – спрашиваю с неожиданным напором, как-то по-новому воспринимая информацию моего собственного отца о том, что в прошлом Воскресенской – абьюз и психологические травмы.

– Не понимаю, о чем ты, – сухо отмахивается она, щелкая ремнем, чтобы поскорее выбраться из тачки.

– Еще как понимаешь, но лезть тебе в душу я, Рит, конечно, не стану, – заявляю спокойно. – Но мне кажется, ты должна понимать, что в случае чего можешь мне доверять.

Длинные ресницы, скрывающие от меня выражение ее глаз, мгновенно взмывают вверх, а настороженные янтарные озера прямо встречают мой взгляд.

– Если вкратце, доверие – это не та материя, которая возникает после трех встреч, – ее голос звучит подчеркнуто отстраненно. – Без обид, Никита. Я благодарна тебе за то, что вчера ты меня выручил. И твоя готовность поддерживать нашу игру на протяжении двух недель вызывает у меня восхищение. Но лезть ко мне в душу тебе действительно не стоит. Там много такого, что тебе не понравится.

– И опять звучит как вызов, – произношу задумчиво, с интересом наблюдая, как бледная кожа Риты покрывается румянцем.

– Ничуть, – отзывается она. – Я не совсем дура, чтобы провоцировать тебя. Я просто… Я просто хочу, чтобы, когда ты уехал, меня оставили в покое.

– Тебе сколько, двадцать? Рановато для того, чтобы идти на покой.

– Мне двадцать один, – поправляет она. – А что касается «рановато» – это субъективная оценка. Рановато жить самостоятельно с восьми лет, но миллионы детей в Индии и Сирии это делают.

Ставя финальную точку в этом разговоре, Воскресенская открывает пассажирскую дверь и выпрыгивает на улицу, не оставляя мне ничего другого, кроме как последовать ее примеру.

Хотя напрямую мы не ссорились, сцена в машине оставляет у меня тягостное послевкусие. Будто бы я невзначай коснулся чего-то очень серьезного и тут же получил от Риты щелчок по носу. Такое вежливое уведомление, чтобы не лез куда не следует.

Мне должно быть наплевать. Да господи, вся эта ситуация – просто игра. Но, наверное, сейчас я впервые ощущаю себя так, будто играю с противником на его поле. Вроде бы веду, но счет на табло говорит об обратном. Воскресенская меня переигрывает, но я никак не могу понять в чем.

– Так и будешь дуться? – спрашиваю я, когда мы проводим в молчании минут десять. Все время просто идем рядом вдоль набережной на пионерском расстоянии друг от друга. Увидели бы нас сейчас мой или ее отец – сразу бы поняли, что мы с ней чужие друг другу люди.

– Я не дуюсь, – отвечает Рита угрюмо, пряча руки в карманах толстовки.

– Дуешься, конечно. Но это лишняя трата энергии, птичка. Сама говорила, что мы с тобой партнеры, а партнеры должны договариваться, а не дуться.

– Ладно, – на удивление быстро соглашается она. – Давай договоримся.

– Слушаю.

– Я не знаю о чем, – внезапно она издает сдавленный смешок. – Я вообще не понимаю, почему так вспылила. Это на меня не похоже. Извини.

– Ого! – искренне изумляюсь я. – Девушка, которая признает свои ошибки.

– Это не ошибка, Любимов. – Она широко улыбается. – Это разные взгляды на некоторые вещи. Мне, в сущности, не за что извиняться.

– Как скажешь, – произношу я с коротким смешком.

Мне ее извинения вообще не упали, я просто удовлетворен, что Рита наконец расслабилась и улыбается мне. Ей, к слову, удивительно идет улыбка.

– Хочешь мороженое? – спрашивает девчонка, когда мы равняемся с небольшим киоском.

– Можно.

– Я буду пломбир в вафельном стаканчике, а ты? – задумчиво прикусив губу, Воскресенская изучает ассортимент вкусов на табличке.

– И я по классике.

– Два пломбира, – просит Рита у продавщицы, вытаскивая из сумки карточку, но я оказываюсь быстрее.

Под негодующий взгляд своей спутницы ввожу пинкод и, улыбнувшись молоденькой продавщице, забираю из холодильника два упакованных в целлофан вафельных стаканчика.

– Вообще-то я собиралась тебя угостить, – тянет Рита хмуро, принимая мороженое.

– В следующий раз, Воскресенская.

Она снова лукаво улыбается. Я снова думаю о том, какая красивая у нее улыбка. Как вдруг девчонка резко дергается и, сократив между нами расстояние, повисает на моей шее, едва не впечатав в мою грудь вафельный стаканчик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

МХЛ – Молодежная хоккейная лига.

2

Пусть игра начнется (англ.).