Мы вернулись победителями

– Ром, Берег, – обратился он. – Разбирайте.

В ящике было оружие. Три пистолета со стертыми серийными номерами. Полные обоймы.

Берег взял пистолет, не задумываясь, и положил за поясницу. Рома переступил порог, в нерешительности посмотрел на оружие. Он не брал его в руки с тех пор, как закончилась война. Даже холодным металл напоминал о смерти.

– Зачем это? – спросил Рома.

– У нас сегодня дело, помнишь? – сказал Филин. – Это на всякий случай.

– Ты говорил, что в магазине никого не будет, а теперь раздаешь нам оружие, как будто мы готовимся к перестрелке.

– Лучше быть готовым к худшему, ведь так?

Рома достал из кармана нож и показал Филину. У того по губам скользнула улыбка.

– Этим ты будешь бутерброды себе делать, – сказал Филин.

Слон, глядя на Рому и Филина, подошел к ящику и потянул руки к оружию. Филин отвернулся от него.

– Вам с Газом я не доверю оружие, – сказал Филин и обратился к Роме. – Ну. У нас нет времени на твои сопли. Бери, нам нужно выдвигаться.

Рома взял пистолет и ощутил всю его тяжесть. Каждый патрон готов был отнять чью-то жизнь.

– Вот и отлично. И надень куртку, а то твой протез уж слишком бросается в глаза, – сказал Филин, взяв себе третий пистолет. – Проверяем: маски, перчатки, оружие, мешки. Слон и Газ берут монтировки. Набиваем мешки и садимся в машину. На все про все десять минут.

Белый жигуль стоял во дворе. Мотор еще не успел остыть. В 20:00 стемнело. Филин открыл водительскую дверь, просунув под стекло железную линейку, через секунду дверца щелкнула, Филин завел двигатель и подобрал остальных через два квартала.

Слон сидел спереди, чтобы на заднем ряду было достаточно места для троих. Дорога предстояла долгая. Банда ехала на другой конец города, где не было шанса на то, что им встретится кто-то из знакомых. Знакомым был только магазин электроники, о котором всем рассказал Филин. Не прошло и недели после возвращения на гражданку, как тот предложил обкрадывать магазины, а потом перепродавать награбленное в разных районах, чтобы никто не мог отследить связи.

В том магазине работал дядя Филина, не служивый, отсиделся из-за якобы проблем со здоровьем. Филин яро ненавидел его, как и всех тех, кто оставался в тылу. Сильнее он ненавидел только тех, кто уехал от войны за границу, а по ее окончании вернулся на родину. С теми у Филина был короткий разговор: с правой между глаз, обчистить бумажник и пригрозить смертной казнью, если им повезет встретиться вновь.

Филин получил свой позывной благодаря тому, что чаще других оставался дежурить ночью и всегда был начеку. Казалось, его не брал сон: когда темнело, усталость сходила с его лица, и Филин готов был рваться в бой. Среди солдат ходили слухи, будто тот видит в темноте.

Жигуль припарковался около 22:00. Свободного места было много, ничто не должно было помешать им рвануть с места в ту же секунду, когда все окажутся на своих местах. Для преступления время было еще раннее, но Филин все рассчитал: он хотел приехать пораньше, чтобы проследить за магазином и оценить обстановку.

Два часа ожидания не прошли даром. Нервы Филина успокоились. В магазине не было ни души, ни света. Редкий прохожий прогуливался в столь поздний час. Все должно было пройти гладко. Филин вышел из машины, открутил номерные знаки и вернулся назад. Выкурив две сигареты, он сказал:

– Идем.

Четверо в масках вышли из машины. Слон остался в салоне, перелез на водительское место и вцепился в руль, выжав сцепление. Он готов был рвануть в любую минуту. Филин взял всю грязную работу на себя: разработал план, достал машину, вскрыл дверь магазина.

Тени растворились во тьме. Лишь фонарный свет едва освещал прихожую магазина. Банда действовала наощупь. Слон знал, что в случае опасности, он должен включить фары. Это был знак, что остальным нужно как можно скорее возвращаться.

Рома не видел, что клал в мешок. Главным было – сохранить вид товара, чтобы его можно было перепродать. Рома не стал углубляться в стеллажи, оставаясь на зримом расстоянии от выхода. Он оглядывался, видя, как Слон теребит кожаный руль, и представлял, как тот раздражающе скрипит.

Где были остальные, Рома не знал. Несколько раз он замечал мелькавшие тени, но ничего не мог разобрать в темноте. Времени было слишком мало, все ориентировались на биологические часы, которые за годы, проведенные на фронте, настроились не хуже швейцарских. Четыре минуты были уже позади, а Рома наполнил мешок почти до отказа.

Завязав его, Рома шарил в поисках мелких предметов, которые поместились бы в карманы. Что-то нашел – положил, не думая. Думать они будут потом.

Слева у стены мелькнула тень. Рома напрягся. Неужели кто-то закончил быстрее него и уже пошел к выходу? Нет. Вряд ли. Рома решил проверить, вышел из-за стеллажей, посмотрела на улицу. Все тихо. У дверей никого не было. Но кто тогда пробежал рядом с ним?

В следующую секунду Рома услышал хруст костей. Его легко можно было спутать с треском костяшек Газа, но Рома знал, что это звучат его ребра. Удар последовал сзади, в область легких. Рома повернулся и увидел высокую тень, нависающую над ним. Не разбираясь, кто это, он ударил тьму и понял, что попал. Послышался стон. В дальнем углу магазина что-то упало. Филин понял, что план провалился.

Еще удар. Рома попал носом кроссовка и машинально вытащил пистолет из-за пазухи. Он не рассчитывал им пользоваться.

Направив дуло во тьму, Рома прислушался. Как бы он ни пытался сосредоточиться и распознать окружающие звуки, он слышал лишь свое дыхание, бешеное биение сердца и боль, расползающуюся в боку.

Рома вновь оказался на войне. Даже после возвращения домой она не отпускала его. Тот же сырой окоп, дрянная еда и молчание. Смотришь по сторонам – не видишь ни хрена, только прислушиваешься. Сколько было таких ночей? Не сосчитать. И вот снова она. Роме вновь приходится вжиматься в оружие и целиться в пустоту, чтобы выжить.

– Стреляй, – сказал Филин, стоя за спиной Ромы как дьявол.

Рома смотрел во тьму. Тысячу дней он провел на войне. И жалел о каждом из них. Искалеченные души, трупы, инфекции. На войне умирают не только от пуль и снарядов. На войне тебя пытается убить солнце и луна, песок и вода, личинка, заползшая в рану. Ослушаться приказа тоже означало смерть.

– Стреляй! – говорил Филин.

Филин был самый старший из банды. Ему было двадцать три. Он провел на войне пять лет и ни разу не был ранен. За стойкость и храбрость получил звание младшего сержанта. Рома должен был слушать его. Но война кончилась. Оружие сдано. Филин – ветеран войны, офицер запаса. На гражданке нет места подчинению одному только слову. К тому же, у Филина был перед Ромой неоплаченный долг.

Рома опустил пистолет, и тогда раздался выстрел. Вспышка на мгновение осветила магазин. Рома успел различить на полу мужчину с дубинкой в руках и дырой между глаз. Время замедлилось. На улице зажегся свет. Это Слон включил фары и завел мотор. Филин схватил Рому за грудь и потащил за собой к выходу. За ними бежали Берег и Газ.

Филин сел на переднее сидение. Остальные расположились сзади. Белый жигуль рванул с места.

Глава 5

Юля проснулась от шума воды. Капля за каплей падала где-то в дальнем углу. Звук наполнял комнату, но ничего вокруг не получалось разглядеть. Стояла густая летняя ночь.

Приподнявшись на кровати, Юля заметила, что платье в горошек сменилось белой медицинской формой: длинным фартуком до колен и туфельками тридцать седьмого размера. Она всегда носила их, когда…

В окно ударила луна. Она двигалась по небу так быстро, что за тем окном, где была Юля, зажглось следующее окно, через пару метров. Затем еще одно. И еще. Перед Юлей открывался до боли знакомый вид: госпиталь, где она работала во время войны.

По обе стороны стационара располагались больничные койки, точно такие же, на какой проснулась сама Юля. Некоторые койки были заправлены, на других же одеяла комкались у изножья. Куда делись все пациенты? – думала Юля.

Встав на ноги, она ощутила небывалую легкость. В правом бедре ничего не жало, не кровоточило. Юля подняла фартук и увидела белое колено. Настоящее. Живое. Прикоснулась к чашечке – она чувствует! Попыталась ущипнуть – ай! Больно! Неужели это не сон?

Юля и правда проснулась в госпитале и пошла за луной. Она подсказывала Юле путь. Вода все капала. Здание стационара вытянулось, койки уносились на сотни метров вдаль, сливаясь в единую цепь. Нечто похожее Юля чувствовала во время обходов, когда от усталости подкашивались ноги, а койкам с больными не было конца.

На некоторых местах еще недавно лежали люди. На матрасе четко отпечатался скрученный силуэт. Юля посмотрела на прикроватную тумбочку, на ней лежало лезвие бритвы. В памяти замелькали сюжеты. Юля помнила это лезвие. Она находила его в разных частях госпиталя: в душевой, сортире, под матрасами и койками – и, сама не зная почему, думала, что это одно и то же лезвие. С его помощью обреченные солдаты встречали смерть.

Юля не стала подходить к бритве. Она двигалась дальше, на своих двоих, быстро и легко. Юля искала течь. Здание госпиталя было ветхим, дожди то и дело находили щель. Зимой температура в госпитале не многим отличалась от той, что была на улице. Чтобы согреть пациентов, у каждой койки стоял обогреватель, почти вплотную, что порой приводило к воспламенению. Однажды одеяло парализованного ниже пояса солдата загорелось, он откинул его руками, однако огонь успел перекинуться на больничную одежду. Когда кожа начала плавиться, перед свидетелями явилось чудо: парализованный встал, пробежал по стационару как олимпийский факел и, ударившись о стену, потух.

Следующие несколько коек были заправлены. Они дожидались новых душ. То, что Юля увидела дальше, было обычным больничным явлением. Измазанная испражнениями простыня со следами ног, словно больной пытался выкарабкаться из собственного дерьма.

Юля обернулась. Койка, с которой она встала, была у самой стены. Глухой, без двери, ведущей в главный корпус госпиталя. Стало быть, выход был с другой стороны. Юля посмотрела вперед. Если там и был выход, идти до него было час, не меньше.

В этот момент Юлей завладела эйфория. В руках почувствовалась сила. Она же была и в ногах. Забытое чувство. Хруст коленей, костяшек. Приятное, теперь оно казалось приятным, напряжение в икрах при наклоне. Юлю не пугал больничный вид. Пустые койки не представляли опасности.

Юля размялась, потянула заднюю поверхность бедра, подтянув колени к груди, переднюю, взявшись за носок. Круговые движения стопами. Все как на физкультуре. Эти уроки даром не прошли.

Выставив правую ногу вперед, Юля приготовилась к старту. Она выровняла дыхание, уперлась рукой в бедро и ждала падение капли, сигнал, чтобы рвануть.

Когда Юля оттолкнулась от пола, койки стали проноситься рядом с ней с бешеной скоростью. Юля всегда быстро бегала, была самой быстрой в классе, но даже ей казалось, что она обгоняет саму себя. Луна приближалась. Длиннющий стационар расширялся, в койках по-прежнему никого не было. Ветер развивал белокурые волосы Юли, усталость не брала ее. Юля улыбалась, дышала полной грудью, разрезая больничный воздух. Посмотрев вперед, Юля увидела дверь. Двойные створки, открывающиеся и в ту и в другую сторону, через которые пациентов перевозили на каталках. Она уже близко. Еще несколько широких шагов.

Юля представила ленточку на финишной линии. Она вот-вот коснется ее, сорвет полной счастья грудью и поднимет руки в знак победы. Койки превратились в пустые трибуны, несколько ярусов поднимались до самого потолка. Юлю уколола эта пустота, но она тут же смахнула переживания. Она бежит для себя. Побеждает для себя. Ее пациенты ушли, и Юля может все свободное время посвятить себе.

Краем глаза Юля заметила фигуру на трибунах, пробежала мимо и остановилась в метре от ленточки. Дыхание захлестывало. Несмотря на разминку, тело сопротивлялось нагрузкам. Юля пошла назад, к фигуре, скрытой в тени луны. Юля знала, что это мужчина. Он сидел, положив одну руку на колено и сгорбившись, как если бы скрестил пальцы в замок, но вторую руку Юля не могла различить.

Подойдя к фигуре вплотную, Юля все поняла. Луна вновь двинулась дальше по палате, стены вытянулись, трибуны обернулись старыми койками. Тень с лица фигуры сошла, когда та подняла голову. Это был Рома. Потрепанный вид, отросшие взъерошенные волосы, щетина. Юля не дала бы ему меньше тридцати лет. Когда они виделись последний раз? Кажется, на выпускном. Они обменялись взглядами, танцуя со своими парами вальс.

– Рома, – сказала Юля и сделала шаг вперед.

Ее голос эхом пролетел по бесконечному стационару и вернулся, ударившись в стену. Юля стояла у своей же койки, с какой поднялась некоторое время назад. Слева от нее была глухая стена, справа – ряды коек, уходивших за горизонт. Капли все еще падали. Звук не приближался, как бы близко Юля ни была к финишу, он был повсюду. И в то же время нигде.

Вернув глаза к койке, Юля не увидела Рому. Он исчез. Одеяло заправлено, будто тут и не было никого.

Юля решила во что бы то ни стало найти Рому, она вновь двинулась к выходу, осматривая койки. В этот раз она не увидела ни бритвы, ни испражнений. Койки и стены остались теми же, а вот их наполнение изменилось.

Юля остановилась, посмотрев направо. На одной из коек лежало то, что заставило кровь холодеть. Сердце сжималось и билось все тише, словно его покрывала корка льда. Температура падала. Изо рта Юли пошел пар. С глаз посыпались слезы. Падая, они замерзали на бетонном полу.

Простыня была вся в кровь. У изножья – лезвие. На сей раз не бритвы, а пилы. Острые зубья блестели сквозь кровь. В центре постели лежала изуродованная взрывом нога, практически без ступни – костяной ошметок болтался на лоскуте кожи, с аккуратным сечением выше колена. Это была ее нога.

Мышцы левой ноги свело, равновесие пошатнулось. Юля упала и ощутила чудовищную боль в правом бедре. Она осмотрела его: из перевязанной культи шла кровь. Глянув в сторону койки, Юля увидела ту течь, что не давала ей покоя все это время. Сквозь простыню, матрас и панцирную сетку койки капала кровь. Ее кровь. Пол наклонился, и лужа потекла к Юле. Она была не в силах отползти, спрятаться. Нога, вернее, то, что от нее осталось, придавливала Юлю к полу, не позволяя сдвинуться с места. Кровь коснулась ладони, впиталась в белый фартук и стала медленно подниматься к горлу, пропитывая не только ткань, но и само существо Юли.

Она стонала. Из синеющих от холода губ слышались слабые слова:

– Нет, – говорила Юля. – Нет. Нет.

Мария Петровна пыталась разбудить дочь. Та кричала во весь огрубевший за годы войны голос:

– Нет! Не-ет!

Глава 6

Вернувшись в гараж, Филин уехал, чтобы поставить машину на то место, куда ее припарковал отец. Остальные ждали его среди мешков награбленного, выставляя на пол электронику. Кофеварки, магнитофоны, чайники, электробритвы, телефоны – они хватали все, что помещалось в мешки. Почти все приборы были целые.

Атмосфера в гараже царила напряженная. Слон радостно разглядывал вещи, Газ выпил стакан спирта и ушел в небытие, Берег ходил из угла в угол. Рома прислонился к стене и все думал о случившемся. Ему изначально не понравилась эта идея – брать на дело оружие. Если ружью висит, оно рано или поздно выстрелит. В этот раз получилось слишком рано. Рому не покидало гадкое предчувствие. Он не послушал его и знал, что в боевых условиях это стоило бы ему жизни.

Через полчаса Филин вошел в гараж. Атмосфера стала еще более напряженной. Все курили прямо внутри, не желая открывать дверь, чтобы кто-то мог услышать их разговор. Дым мешался с пылью и маслом, забиваясь в ноздри.

– Почему ты не выстрелил? – спросил Филин Рому, стоя к нему вполоборота. – Ты ослушался моего приказа.

– Ты мне не командир, чтобы я выполнял твои приказы, – ответил Рома и, поднявшись, встал с Филином лицом к лицу.

Они скалились друг на друга, готовые перегрызть глотки.

Во рту Газа была сигарета. Он уснул, приоткрыв рот, и та упала на пропитанную бензином грудь. Футболка и подбородок Газа воспламенились. Парень проснулся и задергался в ужасе. Стоявший неподалеку Берег быстро среагировал и сбил пламя курткой.

– Вот черт! – только и вскрикнул Газ.

Филин посмотрел на своих людей. Сборище болванов. И как они выжили на войне?

Вернувшись к Роме, Филин выдохнул и сказал:

– Я хочу сказать: сделай мне одолжение, в следующий раз бери пистолет в механическую руку, ту, которая не дрожит.

Рома не оценил подколки. Он нашел лучшее применение своему протезу. Раздвинув пятерню, Рома схватил Филина за горло. Мертвая хватка. Как у терминатора.

Кислород перестал поступать в легкие Филина, он поднялся на носочки в надежде на глоток воздуха, когда Рома сжал сильнее. Эти двое ненавидели друг друга. Было за что.

– Хватит, мужики! – сказа Берег. – Дело сделано.

– Да, Ром, отпусти его, – поддержал Слон.

Филин багровел, словно попал в силок и повис вниз головой, маша крыльями. Если бы Рома хотел, он бы закончил начатое, но он не был убийцей. Больше нет.

– Следующего раза не будет, – сказал Рома и отпустил задыхающегося Филина. Он упал и начал откашливаться, возвращая легким упущенный кислород.

Рома приоткрыл дверь, собираясь уйти, когда Филин заговорил:

– Ты не можешь уйти.

– Еще как могу.

– Мы же клялись не бросать друг друга, – сказал Филин.

Рома закрыл дверь и остался в гараже.

– Ты первый нарушил нашу клятву, – ответил Рома. – Ты чуть нас всех не подставил. В магазине не должно было быть охранника. Ты знал, что он будет и поэтому раздал нам пушки. Ты знал, что придется стрелять.

– Нет, – сказал Филин и поднялся с колен.

– Прекрати. Даже Слон не верит твоим словам.

Слон сидел рядом с награбленным и смотрел на Филина испуганными глазами. Они были в одном выстреле от провала, и этот выстрел произошел.

– Мы прошли через многое на войне, – говорил Филин. – Ты быстро забываешь правила, Ром. Убей или будешь убит. Тот мужик направил на тебя пушку.

Рома оскалился. Он знал, что Филин пойдет на любые уговоры, чтобы удержать его. Рома твердо решил.

– Я не видел пушку, – сказал он. – Кто-нибудь еще видел пушку, кроме Филина?

Никто не ответил. Рома заставил всех сомневаться в решениях вожака. И он не мог этого простить.

Подойдя к Филину, Рома добавил:

– Война закончилась. Запомни это. Я больше не стреляю в людей.

В гараже стояла мертвая тишина. От движений Ромы дым под потолком клубился, подсвеченный лампочкой. Рома открыл дверь, и в гараж хлынул прохладный ночной воздух. На свободе дышалось куда лучше, чем в вонючем гараже. Рома успел насладиться свежим воздухом, когда Филин применил удушающий прием:

– Ромео, – протянул он хриплым после железной хватки Ромы голосом. – Как мне жаль, что ты Ромео.

Филин развел руки в стороны, как актер на сцене театра, и закрыл глаза, наслаждаясь вымышленными аплодисментами. В этот момент хруст услышали все, кто находился в гараже. Рома с размаха врезал в челюсть Филина, и тот рухнул на пол, согнувшись.

– Повторишь это еще раз? – спросил Рома, держа кулак наготове.

– Просто признай, что ты уходишь из-за юбки, – сказал Филин. – Пистолет, может, никто и не видел. Зато все видели, как ты ушел вчера с той девчонкой, – Филин улыбнулся кровавой улыбкой. – Это ей ты писал стихи на фронте? Все сох по этим милым лимонкам, да?

Рома убрал руку. Он не передумал бить, нет. Он замахнулся протезом, и тогда от носа Филина осталось кровавое пятно.

Никто не вмешивался в их разборки. Все знали: Филин главный, второй – Ром. Да, война закончилась, звания и награды годились только для льготных пособий и пенсий, но так было проще. Проще быть вместе. Проще иметь главного и выполнять его команды. В таком случае не надо думать, решать, ошибаться.

За пять лет на войне Филин не схлопотал ни одной пули, это была чистая правда. Однако в голове его что-то замкнуло, защитные механизмы, данные человеку природой, отступили на несколько шагов назад и сменились животными инстинктами. Сам Филин называл себя хищником, несмотря на позывной. Во много это была правда. Неуравновешенный. Непредсказуемый. Без страхов и границ. Лучше бы он получил пулю.

Отхаркивая кровь, Филин не предавал себя: на лице была та же омерзительная улыбка и жажда доминировать, быть лучшим, вожаком волчьей стаи.

– Убей или будешь убит, Ромео, – сказал Филин. – Этот мир всегда жил по волчьим законам. И всегда будет жить. Ты не уйдешь от меня.

Рома выпрямился. Существо перед ним давно потеряло человеческий облик. Рома заметил это слишком поздно. Когда злополучный спусковой крючок запустил необратимые механизмы.

– Не забывай, кто спас твою шкуру, – сказал Рома и вышел из гаража.

Глава 7

Поздний завтрак. Овсяная каша с замороженными ягодами.

После возвращения домой Юля считанные разы вставала с постели до полудня. Иной раз тело словно прибивали к кровати гвоздями, и Юля оставалась в ней до самого вечера, глядя по сторонам. Дрянные мысли не давали покоя, они проступали сквозь старые обои, дьявол писал их на запотевшем окне.

– Ты приняла таблетку? – спросила Мария Петровна за столом. Она не стала завтракать без дочери, зная, что Юлю будет раздражать бессмысленный вид матери.

Юля кивнула.

Антидепрессанты. По предписанию врача они должны были снизить тревожный фон, минимизировать больные воспоминания и навязчивые мысли. Юля принимала их целый месяц. Результата не было. Или был? Юля ловила себя на мысли: что если то, что она видит и чувствует – лишь верхушка айсберга, который скрывают таблетки? В таком случае, какой же ужас скрывается по ту сторону? Юля не могла выносить эту боль, и в то же время любопытство или нечто иное подмывало ее бросить антидепрессанты и с головой окунуться в море крови, проверить, на что она способна.

– Сегодня ночью ты опять кричала, – сказала мать и уловила неловкий взгляд дочери. – Два дня продержалась, это рекорд. Медленно, но верно ты идешь на поправку.

Мария Петровна надеялась на это. Она не знала, что крики дочери – лишь шепот переполнявшей ее боли.

Покончив с кашей, Юля надела любимое выпускное платье и вышла из дома. У подъезда ее ждал Рома.

– Привет. А я тебя жду, – сказал он.

– Привет. Давно? – спросила Юля. – Я не то чтобы ранняя пташка последнее время. В следующий раз заходи.

– Нет, буквально только пришел.

– А выглядишь так, словно всю ночь тут сидел. Все нормально?

Рома старался скрыть волнение. Его разрывало желание все рассказать, но страх потерять Юлю был сильнее.

Почесав затылок, Рома улыбнулся и рукой указал Юле направление, куда они пойдут. В метро. Они поедут в центр города.

– У тебя есть деньги? – спросила Юля.

– Нет, а у тебя?

– У меня тоже.

В брюках Ромы были два червонца, взятых из шкафа в спальне матери, однако он не хотел разбазаривать их на жетоны. Рома перепрыгнул через турникеты первый. За ним последовала Юля. В прыжке она скользнула подошвой кроссовка по металлу, сердце тут же подступило к горлу, но все обошлось.

Эскалатор погружал их в серое подземелье. Лампы между полос движущихся ступеней вели обратный отсчет. Выйдя на платформу, Юля и Рома оказались в бункере глубиной пару десятков метров. Кое-где по потолку расползались трещины, безликую серость украшали старые, словно выцветшие на солнце, надписи на рекламных щитах и схеме метро. В разгар дня людей на станции можно было пересчитать по пальцам.

Стоя перед желтой ограничительной линией на платформе, Юля почувствовала, как из черного туннеля подул ветер с запахом рельс и шпал. Одинокий огонек мигал во тьме. Вдали платформы, при въезде в туннель на пути к следующей станции, было электронное табло, указывающее время прибытия поезда. Время зависло на отметке 01:23.

Внутри защебетало едкое чувство. Юля посмотрела вниз, на рельсы. Между ними расплывались небольшие лужи. С потолка капала вода. Юля услышала звук разбивающейся капли и вспомнила сон. Госпиталь. Отрезанная нога. Кровь, проступающая через матрас. Во сне Юли был Рома. А потом исчез.

Юля посмотрела на Рому. Он стоял как Атлант, с плеч которого сняли небо, и теперь он не знал, что делать. Смысл существования потерян. Юля осмотрела станцию. Несколько человек сидели в ожидании поезда. Казалось, замерло не только время на часах, но и все вокруг.

Дыхание ускорялось, Юля теребила платье, словно провинившийся ребенок, который ждет, когда мама накажет его. Невзначай левая ладонь соскользнула с ткани в горошек и коснулась руки Ромы. Ладонь Юли застыла в крепких пальцах. Их руки сплелись и время ускорилось.

Поезд загудел и промчался так, что волосы Юли закрыли глаза. В пустых вагонах мерцал свет. Поезд не остановился и исчез в туннеле. Время на табло начало обратный отсчет.