Ловец шпионов. О советских агентах в британских спецслужбах

Я объяснил Куку, что новый микрофон может иметь пока непредвиденные разведывательные преимущества, от которых военно-морской флот, очевидно, выиграет, если согласится финансировать проект. Он улыбнулся этому прозрачному оправданию, но к концу встречи согласился предоставить шестерых ученых ВМС из своего штаба и профинансировать специально построенную лабораторию в Маркони для проведения работ.

В течение восемнадцати месяцев мы были готовы продемонстрировать первый прототип, которому было присвоено кодовое название SATYR. Кемп и я предстали перед входной дверью штаб-квартиры МИ-5 в Леконфилд-хаусе. Хью Уинтерборн встретил нас, провел в спартанский офис на пятом этаже и представил высокому сутулому мужчине в костюме в тонкую полоску и с кривой улыбкой.

– Меня зовут Роджер Холлис, – сказал он, вставая из-за своего стола и протягивая для рукопожатия руку. – Боюсь, генеральный директор не сможет присутствовать с нами сегодня на этой демонстрации. Поэтому я присутствую в качестве его заместителя.

Холлис не поощрял светскую беседу. Его пустой стол выдавал человека, который верил в быстрое ведение дел. Я без промедления показал ему оборудование. Оно состояло из чемодана, наполненного радиооборудованием для управления SATYR, и двух антенн, замаскированных под обычные зонтики, которые складывались, образуя приемно-передающую тарелку. Мы разместили SATYR в квартире МИ-5 на Саут-Одли-стрит, а зонтики – в кабинете Холлиса. Тест сработал идеально. Мы слышали все, начиная с тестовой речи и заканчивая поворотом ключа в двери.

– Замечательно, Питер, – продолжал говорить Холлис, пока мы слушали тест, – это черная магия.

Камминг захихикал на заднем плане.

Тогда я понял, что офицеры МИ-5, запертые на протяжении всей войны в своих герметичных зданиях, редко испытывали острые ощущения от технического прогресса. После окончания теста Холлис встал из-за своего стола и произнес небольшую официальную речь о том, какой это был прекрасный день для Службы и что именно это имел в виду Брундретт, когда формировал свою рабочую группу. Все это было довольно снисходительно, как будто слуги нашли потерянную бриллиантовую диадему в розовом саду.

SATYR действительно имел большой успех. Американцы быстро заказали двенадцать комплектов, нахально скопировали чертежи и изготовили еще двадцать. На протяжении 1950-х годов, пока его не заменило новое оборудование, SATYR использовался британцами, американцами, канадцами и австралийцами как один из лучших методов получения скрытого прослушивания. Но что более важно для меня, разработка SATYR подтвердила мои полномочия ученого в МИ-5. С тех пор со мной регулярно консультировались по поводу растущего числа их технических проблем.

Я по-прежнему имел дело исключительно с Каммингом, но я начал немного узнавать о структуре его отдела – филиала. Он контролировал четыре секции. А1 предоставлял ресурсы для МИ-5, начиная от микрофонов и заканчивая отмычками. A2 был техническим отделом, в котором работали такие сотрудники, как Хью Уинтерборн, которые использовали ресурсы A1. A3 обеспечивал связь полиции со Специальным отделом, а A4 был растущей империей наблюдателей, ответственных за слежку за иностранными дипломатами и другими лицами на улицах Лондона.

У Камминга был один фундаментальный недостаток, когда дело касалось технических вопросов. Он считал, что Подразделение должно руководить наукой, а не наоборот. Следовательно, Службе в целом было отказано в давно назревшей модернизации. Пока мы обсуждали конкретные технические требования, наши отношения были плодотворными. Но рано или поздно мы перешли бы в область, в которой я не мог бы консультировать МИ-5, если бы он или Уинтерборн не посвятили меня в свое полное доверие. Например, Уинтерборн часто спрашивал, есть ли у меня какие-нибудь идеи по перехвату телефонных разговоров. Я объяснил, что невозможно работать над проблемой, пока я не буду знать, какие современные методы используются.

– Ну, конечно, теперь мы вступаем в область, которая является строго засекреченной, и я скорее чувствую, что нам следует держаться от нее подальше, – говорил Камминг, нервно хлопая по столу, к большому раздражению Уинтерборна.

То же самое произошло и с организацией службы наружного наблюдения. Основная проблема, стоявшая перед МИ-5 в 1950-х годах, заключалась в том, как обнаруживать все большее число русских на улицах Лондона и следовать за ними, не выдавая себя.

– У тебя есть какие-нибудь идеи, Питер? – спросил Камминг, как будто у меня могло быть решение в верхнем кармане. Я предположил, что по крайней мере мне нужно будет из первых рук увидеть масштаб операции по наблюдению. Камминг сказал, что посмотрит, что можно устроить, однако больше я ничего не слышал.

Но, несмотря на трудности, было ясно, что МИ-5 сочла меня полезным. К 1954 году я проводил в Леконфилд-хаусе два полных дня в неделю. После одного продолжительного сеанса Камминг пригласил меня на ланч в свой клуб. Мы вместе прошли через Сент-Джеймс Парк и направились по Пэлл-Мэлл к клубу «In and Out», Каммингс размахивал зонтиком, который он обычно носил с собой.

Когда мы сели за наш столик, я понял, что хотя я имел дело с Каммингом в течение пяти лет, это был первый раз, когда мы когда-либо общались. Он был невысоким человеком, не слишком одаренным интеллектуальными способностями, но чрезвычайно преданным МИ-5. Подобно полицейским в романах Джона Бьюкена, он, казалось, с такой же вероятностью преследовал героя, как и злодея. Он был офицером стрелковой бригады и принадлежал к давним военным традициям внутри МИ-5, которые восходили к основателю, Вернону Келлу. Он был родственником первого шефа МИ-6, капитана Мэнсфилда Камминга, факт, о котором он позаботился, чтобы я узнал почти сразу, как только я с ним встретился. Он также отвечал за вербовку нынешнего генерального директора МИ-5 сэра Дика Голдсмита Уайта. В 1930-х годах они вместе отправились с группой мальчиков в походный отпуск. Уайт не был счастлив в качестве школьного учителя, и Камминг убедил его обратиться в МИ-5. Уайт оказался блестящим, обладающим интуицией офицером разведки и вскоре намного превзошел своего наставника, но долг, который он задолжал Каммингу, сослужил последнему хорошую службу в 1950-х годах.

Камминг был богат сам по себе. Он владел большим поместьем в Сассексе. В деревне он играл сквайра, а в городе становился шпионом. Это пробудило в нем бойскаута. На самом деле большая часть его карьеры была потрачена на ведение книг МИ-5 и другие рутинные административные дела, и он с трудом сосуществовал с одаренной университетской элитой, которую призвали в разведку во время войны. Но у Камминга действительно был один удивительный талант. Он поддерживал легендарное количество контактов. Это были не просто закадычные друзья из клуба, которых у него было много. Он содержал их во всевозможных причудливых местах. Если офису нужна была одноногая прачка, говорящая по-китайски, Камминг мог бы ее предоставить. Когда должность директора филиала «А» стала вакантной, Камминг был очевидным кандидатом на ее место.

Камминг заказал перепелиные яйца и немного расспросил об истории моей жизни. За обедом он слушал с незаинтересованным видом, пока, наконец, не заказал два бренди и не перешел к цели своего гостеприимства.

– Я хотел спросить тебя, Питер, о том, как, по твоему мнению, обстоят дела на Службе, технически говоря?

Я наполовину предвидел его подход и решил, что пришло время высказать свое мнение.

– Вы ничего не добьетесь, – сказал я ему категорично, – пока не назначите ученого, занимающегося решением проблем, и полностью не введете его в курс дела.

Я сделал паузу, пока подавали бренди.

– Вы должны предоставить ему доступ к оперативным сотрудникам, и он должен помогать планировать и анализировать операции по мере их проведения.

Камминг накрыл свой стакан ладонью и осторожно покатал его содержимое.

– Да, – согласился он, – скорее всего; мы сами пришли к такому выводу, но очень трудно найти подходящего человека. Джонс 1 претендует на эту должность, но если мы его впустим, он захочет управлять заведением на следующий день.

Я согласился.

Некоторое время я давал понять Уинтерборну, что был бы заинтересован в поступлении на Службу на полный рабочий день, если бы появилась подходящая вакансия.

– Я полагаю, Хью сказал тебе, что я заинтересован в присоединении? – спросил я.

– Ну, в этом-то и проблема, Питер, – ответил он. – У нас есть соглашение о запрете браконьерства с Уайтхоллом. Мы просто не можем завербовать вас оттуда, даже если вы станете добровольцем.

Камминг осушил свой бокал одним движением запястья.

– Конечно, – продолжал он, – если бы вы покинули военно-морской флот, все могло бы быть по-другому.

Это был типичный Камминг, он хотел, чтобы я сделал первый шаг. Я поднял проблему моей адмиралтейской пенсии. Я бы потерял все четырнадцать лет стажа, если бы я ушел, это продолжалось бы годами, и, в отличие от Камминга, у меня не было личного дохода, на который я мог бы опереться. Камминг легонько постучал по краю своего бокала с бренди и изобразил удивление, что я вообще поднимаю эту тему.

– Я уверен, ты прекрасно понимаешь, что это была бы потрясающая возможность для тебя, Питер, – сказал он.

Он сделал паузу и вернулся к одной из своих любимых тем.

– Мы не государственная служба, и вы должны быть готовы доверять нам. Всегда есть тайное согласование. Я не думаю, что мы могли бы давать какие-либо письменные обязательства, но я уверен, что, когда придет время, мы сможем что-нибудь организовать. Знаете, нам не нравится видеть, как страдают наши ребята.

После обеда мы вышли из роскошной кожи и бренди In and Out Club в водянистую яркость Пикадилли.

– Дай мне знать, Питер, если решишь уйти из Адмиралтейства, – сказал Камминг, – и я проведу кое-какие зондажи среди директоров.

Мы пожали друг другу руки, и он зашагал в сторону Леконфилд-хаус, зажав зонтик под мышкой.

Подход Камминга был случайным. Противолодочный проект подходил к концу. Адмиралтейство стремилось перевести меня на новую работу в Портсмуте, которую я не стремился выполнять. Компания Marconi тем временем заключила контракт на разработку проекта Blue Streak совместно с English Electric. Эрик Иствуд, заместитель главы лаборатории Маркони, предложил мне работу инженера системы наведения Blue Streak. В течение месяца я уволился из Адмиралтейства и присоединился к компании Marconi в качестве старшего научного сотрудника.

Я обнаружил, что исследования в области ракет совершенно деморализуют. Отчасти это было потому, что я надеялся, что скоро присоединюсь к МИ-5. Но я был не одинок в понимании того, что ракетная система вряд ли когда-либо будет создана. Это была глупость, памятник британскому самообману. В любом случае такого рода наука была в конечном счете негативной. Зачем тратить жизнь на разработку оружия, которое, как вы надеетесь и молитесь, никогда не будет использовано?

Я позвонил Каммингу и рассказал ему. Я уволился из Адмиралтейства и ждал его следующего шага. Наконец, спустя шесть месяцев я получил еще одно приглашение на обед. Гостеприимство было заметно менее щедрым, чем в прошлый раз, и Камминг сразу перешел к делу.

– Я обсудил ваше предложение с руководством, и мы хотели бы заполучить вас. Но у нас возникнут трудности с Уайтхоллом, если мы возьмем вас как ученого. У нас никогда раньше такого не было. Это может усложнить дело. Мы предлагаем вам прийти и присоединиться к нам в качестве обычного офицера, и мы посмотрим, что вы с этим сделаете.

Я ясно дал понять Каммингу, что я не очень доволен его предложением. Единственная разница, насколько я мог видеть, заключалась в том, что он будет платить мне на уровне главного научного сотрудника (или обычного офицера), а не на моем нынешнем уровне старшего научного сотрудника – разница в пятьсот фунтов в год. Был также принципиальный вопрос, который поднял мой отец, когда я обсуждал этот вопрос с ним.

– Не уходи, пока тебя не назначат ученым, – сказал он мне. – Если ты пойдешь на компромисс в этом вопросе, ты никогда не сможешь действовать как ученый. Ты закончишь тем, что станешь обычным оперативником, прежде чем осознаешь это.

Камминг был удивлен моим отказом, но больше не предпринимал попыток убедить меня. Вскоре он ушел, сославшись на срочную встречу в Леконфилд-хаус.

Месяц спустя я был в своей лаборатории в Грейт-Баддоу, когда получил вызов в кабинет Кемпа. Там сидели Камминг и Уинтерборн, Уинтерборн широко ухмылялся.

– Что ж, Питер, – сказал Кемп, – похоже, я наконец-то теряю тебя. Малкольм хочет взять тебя на работу первым ученым МИ-5.

Уинтерборн позже рассказал мне, что Камминг пошел к Кемпу, чтобы спросить, сколько ему придется заплатить, чтобы заполучить меня, на что Кемп, знакомый с тем, на что Камминг готов пойти, чтобы сэкономить несколько фунтов государственных денег, ответил: «За ту же плату, за которую я бы согласился, – за справедливую зарплату!»

– Конечно, будет конкурс, – сказал мне Камминг, – но это всего лишь формальность.

Я пожал всем руки и вернулся в свою лабораторию, чтобы подготовиться к новой жизни в тени.

Глава 4

Четыре дня спустя я отправился в Леконфилд-хаус на отборочную комиссию. Перегородка из матового стекла в нише отодвинулась, и пара глаз внимательно изучила меня. Хотя я был знакомым лицом, у меня все еще не было пропуска. Я терпеливо ждал, пока полицейский звонил в офис Камминга, чтобы организовать мое сопровождение.

– Значит, сегодня к генеральному директору, сэр? – спросил он, нажимая на кнопку вызова лифта. Железные ворота с тяжелым грохотом отъехали в сторону. Это был старомодный лифт, приводимый в действие рычагом на латунной коробке. Он лязгал и со свистом поднимался по зданию. Я считал этажи, проползая мимо, пока мы не добрались до пятого, где располагались офисы высшего руководства МИ-5.

Пройдя немного по коридору, мы свернули в большую прямоугольную комнату, в которой размещался секретариат генерального директора. Он выглядел точно так же, как любой другой офис в Уайтхолле: секретарши, знававшие лучшие дни, твидовые костюмы и щелкающие пишущие машинки. Только массивные сейфы напротив окна выдавали это место. В середине дальней стены комнаты находилась дверь в кабинет генерального директора. Длина внешнего офиса была специально рассчитана на то, чтобы помешать любому незваному гостю. Это давало генеральному директору время активировать автоматический замок на его двери, прежде чем кто-нибудь смог ворваться внутрь. Когда над его дверью загорелся зеленый огонек, секретарша сопроводила меня через огромное пространство и впустила внутрь.

Кабинет генерального директора был светлым и просторным. Антикварная мебель из орехового дерева и кресла с кожаными спинками делали его больше похожим на Бонд-стрит, чем на Уайтхолл. Портреты трех предыдущих генеральных директоров сурово смотрели через комнату с одной стены. С другой стороны за полированным столом для совещаний сидел полный состав Совета директоров МИ-5. Я узнал Камминга и Холлис, но остальные были мне незнакомы.

Генеральный директор, сэр Дик Голдсмит Уайт, пригласил меня сесть. Я встречался с ним раньше во время одного из многочисленных визитов в офис Камминга, но я не мог притворяться, что хорошо его знаю. По иронии судьбы, он также учился в Бишоп-Стортфордском колледже, где установил рекорд в беге на милю, но это было задолго до меня. Он был высоким, худощавым, со здоровыми чертами лица и острым взглядом. В нем было что-то от Дэвида Нивена, те же безупречные английские манеры, непринужденное очарование и безукоризненное чувство стиля в одежде. Действительно, по сравнению со своим коллегой он был просто неотесанным.

Когда мы сели, он начал интервью на официальной ноте.

– Я слышал, вы хотите присоединиться к нам, мистер Райт. Возможно, вы могли бы объяснить свои причины.

Я начал с объяснения некоторых вещей, которые я уже сделал для Службы. Я подчеркнул, как ранее сделал Каммингу, что для меня невозможно сделать больше, если меня не пригласят внутрь и не будут полностью доверять.

– Я думаю, что говорю от имени всех моих директоров, – ответил он, – когда заверяю вас, что мы не рассматривали бы возможность привлечения ученого, не предоставив ему доступ, необходимый для выполнения работы. Вы будете полностью проинструктированы.

Камминг кивнул.

– Однако, – продолжал Уайт, – я думаю, мне следует прояснить, что Служба безопасности не похожа на другие департаменты Уайтхолла, с которыми вы, возможно, знакомы. Если вы присоединитесь к нам, вы никогда не будете иметь права на повышение.

Он объяснил, что поступают на контрразведывательную службу, как правило, в более старшем возрасте, чем на государственную, следую установленной схеме карьерного роста, включающей подготовку общего офицерского состава в самых разных подразделениях МИ-5. Немногие из этих рядовых офицеров сделали следующий шаг к ограниченному числу должностей старшего офицерского состава (помощника директора), и еще меньше имели реальные шансы претендовать на одну из шести директорских должностей. Поступив на должность старшего офицера для выполнения узкоспециализированной работы, я фактически исключил любые шансы на директорство. Я откровенно сказал собеседнику, что, поскольку по натуре я был исследователем-одиночкой, а не одним из боссов, меня это нисколько не беспокоило.

Мы кратко поговорили об интеграции с Уайтхолл, которая, по моему мнению, требовала срочного внимания в технической области, и через двадцать минут вопросы начали иссякать. Наконец, Дик Уайт подвел итог.

– Мое мнение, мистер Райт, заключается в том, что я не уверен, что нам нужно такое животное, как вы, в Службе безопасности, – он сделал паузу, чтобы произнести свою кульминационную фразу. – Но если вы готовы попробовать, то и мы готовы.

Скованность растаяла. Другие члены правления встали из-за стола, и мы поболтали несколько минут. Когда я уходил, Дик Уайт поманил меня к своему столу в дальнем конце комнаты.

– Питер, я собираюсь назначить тебя в A2 к Хью Уинтерборну, и, очевидно, Малкольм будет отвечать за выполнение заданий, но я сказал ему, что, по-моему, ты будешь тратить большую часть своего времени на вопросы филиала D – советскую проблему, – он слегка побарабанил пальцами по своему настольному ежедневнику и посмотрел в окно в направлении комплекса советского посольства в Кенсингтоне. – Мы пока никак не выиграем эту битву, – он захлопнул дневник и пожелал мне удачи.

После обеда я вернулся на пятый этаж, чтобы пройти обычное собеседование с директором по персоналу Джоном Марриоттом. Во время войны Марриотт служил секретарем Комитета по борьбе с двойными преступлениями, органа, ответственного за выдающийся успех МИ-5 в военное время – вербовку десятков двойных агентов внутри нацистской разведки. После войны он служил в службе безопасности на Ближнем Востоке (SIME), прежде чем вернуться в Леконфилд-хаус. Он был доверенным чиновником.

– Просто хотел поболтать – несколько личных деталей, что-то в этом роде, – сказал он, продемонстрировав характерное масонское рукопожатие. Тогда я понял, почему мой отец, который также был масоном, косвенно упомянул о вступлении в братство, когда я впервые обсудил с ним работу на МИ-5 полный рабочий день.

– Нужно убедиться, что ты не коммунист, ты понимаешь.

Он сказал это так, как будто подобное было невозможно в МИ-5. За несколько недель до окончательного подхода Камминга я узнал, что отставной полицейский, прикрепленный к секретариату генерального директора, навел справки обо мне в компании Marconi. Но, кроме этого интервью, я не подвергался никакой другой проверке. Действительно, хотя это был период, когда МИ-5 устанавливала строгие программы проверки по всему Уайтхоллу, только в середине 1960-х годов в МИ-5 вообще была введена какая-либо систематическая проверка.

Стол Марриотти был пуст, и я предположил, что интервью записывалось на пленку для включения в мой послужной список. Он отнесся к сеансу достаточно серьезно, но задал всего несколько вопросов.

Я сказал ему, что ненавижу нацизм и коммунизм. Мы перешли к моей личной жизни. Он ходил вокруг да около, пока наконец не спросил:

– Случайно, никогда не был педиком?

– Никогда в своей жизни.

Он внимательно изучал меня.

– К вам когда-нибудь обращался кто-нибудь с просьбой выполнить тайную работу?

– Только вы.

Он попытался рассмеяться, но это явно была фраза, которую он слышал тысячу раз прежде. Он отпер ящик своего стола и дал мне анкету для заполнения с указанием сведений о ближайших родственниках. Я прошел проверку. Неудивительно, что Филби, Берджессу, Маклину и Бланту далось это так легко.

Прежде чем официально присоединиться к A2 в качестве научного сотрудника, я прошел двухдневную подготовку вместе с молодым офицером, поступившим в МИ-5 из университета. За программу обучения отвечал жесткий, деловитый офицер по имени Джон Какни. Мы хорошо ладили. Какни мог быть откровенно груб, но вскоре я понял, что он просто устал приводить в форму молодых рекрутов МИ-5, как правило, низкого уровня. Он в корне отличался от среднего офицера МИ-5. Он отказался подчиняться монотонности темной одежды в тонкую полоску, предпочитая более смелый стиль. Какни был самостоятельным человеком и имел широкие горизонты за пределами офиса. Для меня не было неожиданностью, когда он покинул МИ-5, чтобы продолжить успешную карьеру в бизнесе, сначала в Victoria Investments, а позже в Crown Land Agents и в качестве председателя Администрации Лондонского порта. Сегодня сэр Джон Какни является председателем Westland Helicopters.

Какни начал наше обучение с обычной лекции о правовом статусе МИ-5.

– У нее его нет, – прямо сказал он нам. – Служба безопасности не может иметь обычный статус департамента Уайтхолла, потому что ее работа очень часто связана с нарушением приличий или закона.

Какни описал различные ситуации, такие как проникновение в помещение без ордера или вторжение в частную жизнь человека, в которых может возникнуть дилемма. Он ясно дал понять, что МИ-5 действовала на основе 11-й заповеди – «Ты не должен быть пойман» – и что в случае задержания управление мало что могло сделать для защиты своих сотрудников. Он описал, как осуществлялась связь с полицией. Они были готовы помочь МИ-5, если что-то пойдет не так, особенно если обратиться к нужному человеку. Но между двумя организациями существовали очень определенные трения.

– Специальный отдел хотел бы быть нами, а мы не хотим быть ими.

Какни передал нам текущий внутренний каталог МИ-5 и объяснил, как была организована Служба. Существовало шесть управлений: Отделение A занималось ресурсами; Отделение B было отделом кадров; Отделение C контролировало систему охраны и проверки на всех правительственных объектах; Отделение D занималось контрразведкой; Отделение E управляло британской разведкой из все еще длинного списка колоний и отвечало за кампании по борьбе с повстанцами в Малайе и Кении; и, наконец, отделение F было империей внутреннего наблюдения, что в основном означало слежку за Коммунистической партией Великобритании и особенно за ее связями в профсоюзном движении.

Какни немного рассказал о сестринской службе, МИ-6, или SIS (Секретная разведывательная служба), как ее чаще называли в Уайтхолле. Он дал нам стандартный справочник МИ-6 и рассказал об очень немногих отделах, с которыми МИ-5 поддерживала регулярную связь. На практике это сводилось к отделу контрразведки МИ-6 и небольшому исследовательскому отделу, занимающемуся делами коммунистов, хотя это последнее было ликвидировано вскоре после того, как я присоединился к МИ-5. Какни был старательно уклончив в своих комментариях, и только позже, когда я начал налаживать собственные связи с техническими специалистами МИ-6, я осознал глубину антипатии между двумя службами.

По истечении двух дней нас сфотографировали и выдали наши пропуска МИ-5. Затем Какни представил полицейского особого отдела в отставке из отделения С, который прочитал нам лекцию о секретном делопроизводстве. Нам сказали ни в коем случае не выносить документы из офиса. Всегда проверять, чтобы наш стол был очищен от всех бумаг, а двери заперты, прежде чем выходить, даже если всего на десять минут. Мне также выдали мой кодовый номер сейфа и сказали, что дубликат номера хранится в сейфе генерального директора, чтобы руководство могло получить любой документ в любое время дня и ночи из сейфа офицера. Все это было разумно, но я не мог не противопоставить это неадекватности проверки.

После первой недели Какни провел меня в кабинет, который был пуст, если не считать магнитофона на столе. Он достал из шкафа несколько больших катушек с пленкой.

– Вот, – сказал он, – с таким же успехом ты можешь получить это из первых уст!

Сюжет аудиозаписи был напечатан на катушке. «Краткая история британской службы безопасности» Гая Лидделла, заместителя генерального директора в 1946–1951 годах. Лидделл был выдающейся фигурой в истории МИ-5. Он пришел в 1927 году из Специального отдела, где практически в одиночку руководил советской контрразведывательной программой. Он решительно и энергично контролировал контрразведку МИ-5 на протяжении всей войны и был выдающимся кандидатом на кресло генерального директора в 1946 году. Но Эттли назначил вместо этого полицейского, сэра Перси Силлитоу, почти наверняка в назидание МИ-5, которую он подозревал в подготовке письма Зиновьеву в 1924 году[14]. Лидделл продолжал служить под началом Силлитоу, едва способный сдерживать свою горечь, только для того, чтобы попасть в скандал с Берджессом/Маклином в 1951 году. Он дружил с Берджессом много лет, и когда Берджесс ушел, то же самое произошло и с теми шансами, которые Лидделл все еще имел на высшую должность. Вскоре после этого он ушел в отставку с разбитым сердцем и перешел в Комиссию по атомной энергии.