Династия для одного

– Так было нужно для империи, – одним предложением объяснил свой поступок Абдул-Хамид.

Когда через четыре года после смерти Ахмеда произошла революция, Вахидеддин поддерживал младотурков. Негласно, не демонстрируя, но поддерживал. Кто угодно на престоле, только не братоубийца. Почему Абдул-Хамида похоронили в мавзолее Махмуда II рядом с дедом, которым так восхищается Вахидеддин?

Омовения, поклоны, молитвы. Великий султан, жестокий султан и… дядя. Абдул-Азиз взошёл на трон после смерти отца Вахидеддина. Абдул-Меджит умер молодым в тридцать восемь лет, оставив после себя большое потомство. Вахидеддину было на момент смерти отца всего четыре месяца. Абдул-Азиз имел двоих сыновей, в то время как рядом подрастало шестеро племянников. И он делал всё, чтобы власть осталась у его потомков, не переходя к сыновьям брата. Хотел изменить закон о престолонаследии в пользу своего сына Юсуфа. Подкупы, махинации, заговоры. Абдул-Азиз запретил сыновьям брата иметь больше одного ребёнка. Жениться тоже запрещал. Растратил государственную казну, и в итоге его свергли, когда Вахидеддину было пятнадцать лет. И на трон взошёл старший сын Абдул-Меджита, Мурад V. Они получили свободу. Мурад перестал скрывать двух дочерей, рождённых против распоряжения Абдул-Азиза. Другие шехзаде смогли жениться. Мир был наполнен перспективами.

Мавзолей Хатидже Султан стал последним местом в церемониях принятия власти новым падишахом. Хумаюн-паша отговаривал Вахидеддина от этой поездки, но султан был категоричен:

– Для меня он настоящий падишах.

Подошёл к гробу, поклонился, поднял ладони к небу, произнёс молитву, поклонился, прикоснулся к гробу. Маленький гроб, не такой роскошный, как у прочих. Словно не султан здесь лежит, словно не сын и не внук султана… Мурада сочли безумным. Свергли. Заточили на долгих двадцать восемь лет. Многие его дети и внуки родились за это время, не видя ничего за стенами выделенного им дворца. Он умер четырнадцать лет назад, подарив своей семье освобождение. И город словно наконец-то вспомнил про ещё одного султана. Он воплотился в своих детей и внуков, которые жадно черпали жизнь, получив такую возможность. «Сын султана Мурада V, дочь султана Мурада V, внук султана Мурада V», – произносилось то и дело в разных сторонах Константинополя. А он, султан Мурад V, лежал здесь, но уже не забытый, как в течение двадцати восьми лет заключения.

– Им это не понравится, – заметил Хумаюн-паша, когда султан вышел на улицу и подошёл к своему коню.

Не было необходимости уточнять, о ком идёт речь. Не нравится что-то могло только триумвирату пашей, которые фактически руководили страной последние пять лет. И если до этой минуты Вахидеддин ещё не знал, каким правителем ему быть, что предпринимать, какой позиции придерживаться, то сейчас он наконец-то определился. Он знал, каким султаном точно не будет. Не будет прятаться, как Решад. Не будет беспричинно жесток, как Абдул-Хамид. Не позволит отнять право, данное ему Аллахом, как Мурад. Не будет пользоваться властью в личных целях, как Абдул-Азиз. А это уже создаёт определённые правила действия.

– Я родился в семье падишаха, Хумаюн. Я брат падишахов. И с этого дня, по воле Аллаха, я – султан этой империи и халиф всего исламского народа. «Им» следует не забывать, что это значит, – удивлённый собственной решимостью и твердостью произнёс Мехмед VI Вахидеддин, забираясь на коня. Это был тяжёлый день, и он ещё не закончен.

04 августа 1918 года, Константинополь, Османская империя, дворец Долмбахче

Прошло три недели с тех пор, как Хумаюн-паша отправился известить армию и флот о том, что новый падишах Мехмед VI Вахидеддин взял на себя обязанности главнокомандующего. «Зачем вы послали в это путешествие человека, отвечающего за вашу безопасность, повелитель?» – спрашивали у него. «Развезти письма и распоряжения может любой солдат. Да что там солдат – есть специальные курьеры для этого», – подходили к султану с нравоучениями. Всё не так, всё неправильно, следует иначе поступать, наш господин. Словно власть – не в его руках. Словно не ему они присягали на верность месяц назад. Словно он – пустое место. Как и Решад.

– Али, – обратился Вахидеддин к привратнику.

– Приказывайте, мой султан!

Безусый светловолосый парень подпрыгнул на месте, чуть не выронив из рук винтовку.

– Нет вестей от Хумаюна-паши?

– Нет, о мой султан.

Опустил голову, сжался, боится посмотреть даже на тень султана.

«Неужели последние пять недель изменили меня настолько сильно, что теперь каждый предпочитает избегать моего общества?» – с тоской подумал Вахидеддин, направляясь в сторону сада дворца Долмбахче. Он ещё не привык, что может спокойно находиться здесь, ходить, где пожелает, и не прятаться в личных покоях. А сад был поистине прекрасным! Садовник получал целое состояние и полностью его отрабатывал.

– Ах, отец мой!

Девушка, читавшая в беседке книгу, легко подбежала, обхватила его правую руку, прикоснулась губами и поднесла ко лбу. Вахидеддин левой рукой погладил младшую дочь по щеке и улыбнулся. По сравнению со своей старшей сестрой, Сабиха очень красива. Но притягивает к ней людей другое. Есть в этой двадцатипятилетней девушке что-то воздушное и немного взбалмошное.

– Вы прогуляетесь со мной по саду, султанша? – наклонившись и приложив правую руку к груди, шутливо спросил Вахидеддин.

– Султан мой, – проговорила девушка, выпрямившись и медленно отвесив поклон в ответ. – Вы чрезвычайно проницательны! Мне как раз есть о чём поговорить с вами, отец. Я планировала просить передать моё желание о встрече с вами после обеда, но раз вы сами здесь…

Султан взял дочь под руку, и они медленно зашагали вглубь сада. Али сделал рывок в их сторону, но Вахидеддин, заметив его, жестом дал понять: «Не надо, мы желаем побыть наедине». Привратник резко вскинул руку, отдавая честь, сбил феску. Султан слышал, как на этого парня уже жаловались несколько султанш. «Оставьте его», – говорил на это Вахидеддин. «Ему и так непросто», – заступался за привратника султан, потому что знал, как сложно быть неуклюжим.

Отец и дочь гуляли по саду. Вахидеддин предполагал, о чём может пойти разговор, поэтому не торопил девушку. Три года назад старшая дочь тоже пришла к нему с разговором, который долго не могла начать. И ничего – нашли достойного мужчину, выдали замуж, а год назад султан взял на руки свою первую внучку.

Они сделали два больших круга до того, как Сабиха произнесла:

– Вы позволите, отец мой, сказать, что меня тревожит?

– Говори, красавица моя, кусочек луны.

– Отец мой, я понимаю, что это – какая-то политика! Я понимаю, что это всё не просто так и для всего есть основания! Но я не понимаю почему – и это жжёт мою душу огнём! Я не стала расспрашивать, не стала спорить. Вы мой отец, и моя жизнь в ваших руках. Вы мой султан, и моё будущее – ваше и только ваше. Я до конца дней ваших, да продлит их и приумножит Аллах, буду верной подданной моего повелителя. Но чем больше я думаю об этом, тем больше не понимаю. И не из праздного любопытства пытаюсь понять! Я хочу быть полезной вам, мой повелитель. Но как я могу, если так много сокрыто от меня? Прошу вас, позвольте мне понять! Позвольте мне узнать!

Вахидеддин остановился, повернулся к дочери и, глядя в её большие карие глаза, тяжело вздохнул. Он даже примерно не мог предположить о чём она говорит. «Точно не о замужестве», – догадался он. Сабиха продолжала делиться своими сомнениями и тревогами, а он ждал, когда возникнет пауза, чтобы поинтересоваться, что же она имеет в виду.

– Я спрашивала у мамы – вдруг она, имея жизненный опыт намного больший, чем я, понимает, что к чему. Но нет, она тоже удивлена вашим распоряжением. Говорит, что это может быть временной мерой, предосторожностью какой-нибудь. Но какой? Какая опасность нам может быть….

– Дитя моё, – не выдержал и перебил Сабиху султан. – Лучик солнца мой, успокойся и скажи одним предложением – о чём ты и о ком?

Сабиха сжала руку отца в своих ладонях и, по-детски шмыгнув носом, проговорила:

– Я про ваш запрет на общение с Неджие.

Вахидеддин набрал полную грудь воздуха и, прикрыв глаза, медленно выдохнул. Он надеялся, что эта тема не будет поднята. Его жёны приняли запрет спокойно и безучастно. Старшая дочь, Улвие, даже обрадовалась, если судить по улыбке на её печальном лице, после того как услышала распоряжение, согласно которому им запрещено общаться с двоюродной сестрой. Разговоры с кем-то, кроме Сабихи и матери, для Улвие повинность. А возможность не общаться с одним членом их многочисленной династии воспринималась ею как награда. И только Сабиха, его неугомонная бабочка, не смогла остаться в стороне.

– Я предположила, что дело может быть не в самой Неджие, хотя с её отцом, вашим братом, у вас были сложные отношения. Может быть, дело в том, кто её муж?

Цепкий ум и интуицию в младшей дочери Вахидеддин ценил не меньше лёгкости характера. Вот и сейчас – просто и без лишних слов – она нашла истинную причину его запрета. Султан кивнул и, наклонившись, сорвал цветок.

– Но почему? Ещё десять лет назад вы восхищались им. Называли «надеждой Турции», «будущим нации». И именно вы помогли устроить его брак с Наджие! Я всегда думала, что если Аллах позволит вам стать падишахом, вы и Энвер-паша…

Приложив цветок к губам дочери, султан покачал головой, призывая не называть имён. Сабиха замолчала. На её лице так и читалось: она пытается понять, что всё это значит. Вахидеддин вложил ей в руку цветок и повёл дальше в сад. Вокруг никого не было. Никто не подглядывал. Никто не подслушивал. Но Энвер-паша на правах «зятя династии» последние четыре года жил во дворце. Доносчиком и шпионом мог быть кто угодно. Даже деревьям не следует доверять. Теперь Вахидеддин понимал недоверчивость и паранойю Абдул-Хамида, видевшего угрозу в каждом, кто приближался. Тот, кто на вершине, – уязвим. Брошенный камень может убить. Порыв ветра может уронить. Друзья могут предать. Кроме семьи не на кого положиться.

– Ты права – это всё политика. Очень сложно…

– Так объясните мне, отец!

– Он, и ещё один паша, и другие с ними, свергли твоего дядю Абдул-Хамида. Это было правильно. По их словам, в новой Турции, где народ принимает решения, где голос нации никто не пытается заглушить, все могут получить равные права и обязанности. Он и ещё один паша посещали христианские церкви, школы, больницы, кладбища. «Вражда закончена», – говорили они. «Мы все теперь братья и сестры», – убеждали они.

– Но ведь так и было, отец! Как можно забыть эти чудесные братания турок и армян на площадях?!

«Как можно забыть массовые убийства армян, где беспощадно вырезали тысячи ни в чем не повинных людей, организованные по приказу Энвера-паши и Талаата-паши?» – чуть не произнёс Вахидеддин. Но, уже открыв рот, сказал другое:

– Начало хорошим было. Правильным. А потом…

– Что было потом, отец?

Вахидеддин в очередной раз пожалел, что назвал дочь не Михримах. Султанши часто пытались вмешиваться в политику, влиять на решения отцов и братьев. Но лишь некоторые из них так искренне пытались разобраться в чем-то, чтобы использовать это потом не ради своей выгоды, а для других.

– В чём была причина революции, красавица моя?

– Люди хотели свободы, требовали вернуть конституцию, дать место демократии в управлении страной, – заученными фразами ответила Сабиха.

– Свобода, демократия, верно. А потом те же, кто хотели свободу – отняли её у других, лишив их возможности выбирать. Вот предпочли люди другую партию, оппозиционную, и чем же всё закончилось? Переворот, убийства и снова отобрали власть, только уже не спрашивая разрешения у народа. Триумвират пашей… Вся страна у них в руках, и никто ничего не может поделать. И словно мало этого было…

Султан прервался посреди предложения. Метрах в пяти от них шевельнулись ветви орешника. Во рту пересохло, сердце задрожало, словно пташка в ловушке. Сабиха ободряюще сжала его руку, посмотрела в глаза и быстро подбежала к орешнику.

– Ага! Попались! – звонко прокричал пятилетний мальчик, когда она раздвинула ветви. – Я за вами давно уже слежу, а вы даже и не заметили!

Он вылез из кустов, довольно хлопая в ладоши.

– Отец, вы ведь правда меня не заметили? Вы ведь не подыгрывали мне?

– Не заметили, лев мой, – на выдохе произнёс Вахидеддин, опускаясь на землю. Ноги дрожали и чудом удержали его до этой секунды. Сейчас он мог присесть на корточки, замаскировавшись под желание обнять единственного сына.

– Я буду разведчиком, – нараспев хвастливо проговорил мальчик, заглядывая из-за плеча султана на сестру.

– Будешь, будешь, шехзаде мой, – нежно заметил Вахидеддин.

– Что ты здесь делаешь, Эртугрул? Куда смотрят твои учителя? Почему позволяют тебе разгуливать в этот час?

Мальчик, проигнорировав слова сестры, спросил у отца:

– А ты был разведчиком на войне?

– Был, лев мой.

– Это сложно?

– Сложно.

– Очень?

Султан, не ответив, погладил мальчика по голове.

– Так, разведчик, иди на занятия! Необразованных в разведку не берут!

– Нет, неправда! Меня возьмут, я же шехзаде. Скажи ей, отец!

Вахидеддин встал на ноги, поправил пиджак, провёл рукой по усам и заговорил:

– Даже если ты шехзаде – не возьмут. Меня не хотели брать.

– Почему?

– Но ведь взяли же? – одновременно заговорили Сабиха и Эртугрул.

– Эх, дети мои, – вздохнув, произнёс султан.

Разве мог он сейчас им рассказать историю своей жизни как она есть? О том, как Вахидеддин потерял мать, будучи трех месяцев от роду, а через месяц и отца. О том, что перед смертью отец поручил заботу о младшем сыне одной из своих многочисленных жён. «Относись с должным уважением к брату, как к старшему», – до самой своей смерти повторяла женщина, несмотря на то, она родила на несколько недель раньше матери Вахидеддина. Сабиха и Эртугрул не должны знать о том, как он, будучи ребёнком, обнимал одеяльце точно так же, как его брат обнимал ту женщину. Как Вахидеддин плакал, вжимаясь в угол комнаты, когда она наказывала мальчика за то, что тот посмел взять игрушку брата. Как эта женщина отнимала у него сладости. «Они положены тем шехзаде, которых любят», – говорила она. Как не позволяла ему заниматься вместе с братьями. «Ты всё равно никогда не станешь султаном. Ты никем не станешь. Зачем тебе учиться?» – насмехалась над ним эта женщина. А он сбегал в город, находил медресе*4и притворялся новым учеником. Вместе с обычными детьми он изучал арабский язык, хадисы, калам, шариат и историю ислама. Когда Вахидеддин подрос – его не хотели принимать в военное училище. «Мы берём только самых лучших», – отвечали ему. А та женщина довольно улыбалась, узнавая про отказы. И не имело значения кто он: сын торговца или шехзаде. «Нам нужны сообразительные и образованные юноши», – говорили ему. И только Хумаюн, увидев Вахидеддина с книгой на арабском языке, дал ему шанс проявить себя. Притащил в самое лучшее военное училище и заставил принять вступительный экзамен. «Если вы откажетесь посмотреть, на что способен этот парень – я лично разнесу эту школу! Сожгу! Взорву! Камня на камне не оставлю!» – заявил этот вояка. Экзамен сдать ему позволили. «Не самые плохие результаты, шехзаде», – утешал его Хумаюн. А Вахидеддин размазывал кулаком сопли по щекам. Средние результаты! Его взяли лишь потому, что один из наставников учился вместе с Хумаюном. «Только ради брата своего беру вас, шехзаде. Но не покажете прогресса – выгоню. Тотчас же!» – пригрозили ему. А сколько Вахидеддину пришлось выслушать унижений и отказов, когда он собрался на войну? Детям лучше об этом не знать. Он предпочел бы быть жалким в глазах всего мира, но героем – в глазах своей семьи.

– Тогда были немного другие времена, – уклончиво ответил султан. – Сабиха права – иди на занятия, лев мой. А вечером я расскажу тебе интересный случай, который произошёл со мной на войне.

– Правда? Правда-правда? Правда?! Правда-а-а! – выкрикивая, убежал мальчик.

– Как вы себя чувствуете, отец?

Султан улыбнулся:

– Я в порядке, мой кусочек луны, в порядке.

– Простите меня ради Аллаха, что подняла эту тему. Когда кусты зашуршали – я так перепугалась! Я чуть не подставила вас, отец. Моя неосторожность и несдержанность могли стоить вам жизни, всем нам. Мама говорит: я ещё не привыкла к тому, что я теперь – дочь султана, а не шехзаде.

– Всё в порядке. Но осторожность… Да, не забывай про осторожность. Именно из-за осторожности я и запретил это общение. И не переживай. Я тоже ещё не научился быть султаном. Давай учиться вместе, – шутливо подвёл итог Вахидеддин, притянув дочь к себе и осторожно поцеловав её в лоб. Если он и может положиться на кого-то без сомнений и оснований – это Сабиха, его решительная и умная дочь.

15 августа 1918 года, Константинополь, Османская империя, дворец Бейлербейи

Кто бы мог подумать, что решение многих проблем лежало на виду? Надо только взять и использовать подвернувшуюся возможность. Всё началось с вопроса Айше:

– Сколько ещё придётся ждать, пока мне принесут чай?

В Долмбахче, состоящем без малого из 285 комнат, проживало несколько семей династии. На кухне и в служебных помещениях следовали определённому порядку: в первую очередь обслуживать старших по возрасту и прямых членов династии. Айше, даже будучи женой правящего падишаха, не относилась ни к первым, ни ко вторым. Капризность поведения списывали на возраст – третьей жене Вахидеддина полных семнадцать лет. Оправдывать придирки и излишнюю требовательность незнанием правил и принятого распорядка – не имело смысла. Несмотря на то, что султан женился на ней через десять дней после церемонии Таклиди сейф, Айше несколько лет служила придворной дамой у Шадие, второй жены Вахидеддина. А до этого её с самого детства воспитывали при дворце, обучая всему, что может пригодиться в придворной жизни.

– А разве мы не должны переехать в Бейлербейи? Ведь семья султана на всё лето переезжает туда, – не сдаваясь, продолжила Айше. И даже удивилась, когда её затею не просто поддержали, но и одобрили.

Дворец Бейлербейи состоял из двадцати шести комнат. В него султан, по сложившейся традиции, переезжал вместе с семьёй и ограниченным количеством слуг и придворных. В Бейлербейи круглый год проживали люди, отвечающие за обслуживание дворца. Но, с тех пор как его построили по заказу Абдул-Азиза, Бейлербейи использовали исключительно как летнюю резиденцию султана, забывая о нём практически на год. Именно здесь Абдул-Азиз проводил время в узком кругу родных, создавая иллюзию обычной семьи. Что неудивительно: до прихода к власти Абдул-Хамида резиденцией падишаха был дворец Топканы. Круглый год султан, вместе с многочисленной династией, жил в огромном комплексе, состоящем из четырёх тысяч комнат и помещений. Все эти братья, сестры, дяди, тёти, многочисленные жёны всех шехзаде, племянники, племянницы, а также дальние и ближайшие родственники, о которых попросили позаботиться, жили одной большой семьёй. Именно в Топканы плелись интриги и создавались заговоры. Периодически некоторые семьи съезжали в другие дворцы, с разрешения или по приказу султана. Но всё равно Топканы укрывал под своей крышей слишком много людей. Они вмешивались в политику и пытались использовать государственные ресурсы в своих целях. Абдул-Хамид, будучи очень подозрительным и недоверчивым, изменил сложившиеся устои и определил официальной резиденцией султана дворец поменьше – Долмбахче. Сам же предпочитал дворец Ылдыз, где проживал в бытность свою шехзаде. Но традицию на лето переселяться в Бейлербейи сохранил.

Решение перебраться в летнюю резиденцию всего лишь на несколько недель вызвало разные эмоции. Кто-то считал это глупостью. «Переезды туда-обратно отнимут много времени и сил. И ради чего? Есть ли вообще смысл?» – ворчливо подмечали. «Это прекрасная идея, повелитель! Вам нужно развеяться после всех тревог и волнений этого лета», – с фальшивым участием говорил триумвират пашей. Айше, как зачинщик этого переезда, была, несомненно, счастлива. «Наконец-то ко мне будут относиться должным образом, как к жене султана», – то и дело повторяла она, собирая вещи. Первая жена Вахидеддина, Эмине, радовалась не переезду, а возможности провести время с дочерьми и внучкой. С тех пор как Вахидеддин стал падишахом, появилось много людей, желающих пообщаться с жёнами и дочерьми нового правителя. Эмине старалась соответствовать новому статусу, но ей не хватало спокойных совместных посиделок, где только Улвие, Сабиха и маленькая внучка.

Вахидеддин же увидел отличную возможность: без страха перед шпионами и без лишних свидетелей начать предпринимать хоть какие-то действия. В Бейлербейи он взял только тех, кто был надёжен и безгранично верен ему и его семье. Таких было очень мало. Точнее – султан допускал мысль, что людей при дворе, занимающих его сторону, намного больше. Но он предпочитал не рисковать, доверившись тому, в ком не до конца уверен.

Сложности возникли со служанками жён и дочерей. Если бы он мог – ни одной бы не разрешил с ними переехать. Большинство из них были рядом с его семьёй на протяжении многих лет и заслужили доверие. Но султан считал, что женщин легко склонить на свою сторону, пообещав им золото, драгоценности или хорошее замужество. Он старался не обижать жён и каждой выделял достаточно средств на содержание слуг. Но никогда нельзя быть до конца уверенным в чем-то, если дело касается женщины, – считал Вахидеддин. Эмине и Шадие без каких-либо возражений, не проявив и капли недовольства, приняли его распоряжение взять только по одной личной служанке. Айше отказывалась подчиняться. «Я жена падишаха, а не какая-то там… женщина. У меня должно быть много служанок, много!» – кричала она до тех пор, пока Эмине, не сдержавшись, не отвесила ей пощёчину. Попросив султана оставить их наедине, первая и третья жена о чём-то долго разговаривали. И после этой беседы Айше, не скрывая обиды и возмущения, согласилась на двух личных служанок.

Заселившись в Бейлербейи, Вахидеддин первым делом вызвал к себе Хумаюна. Обсудить детали проделанной поездки, пока султан находился в Долмбахче, не представлялось возможным. Вахидеддин знал, что известие о его восхождении на престол передано армии и флоту. «Все молятся о здравии и долголетии вашем, повелитель мой», – только и мог сказать Хумаюн по приезду. Рядом находился Энвер-паша, ожидающий окончания необходимых формальностей. Получив карты и письма, переданные генералами для военного министра, Энвер-паша утратил интерес к Хумаюну. Но кабинет султана не покинул, оставшись как будто случайно. Словно он так увлекся, зачитавшись отчётами, что забыл, где находится. Но Вахидеддин понимал: за ним с Хумаюном наблюдают.

О прибытии главы корпуса «Победоносной армии Мухаммада» султану сообщили после того, как во дворце зажгли свечи. Столь поздний визит не удивил Вахидеддина. Темнота – лучшее покрывало, способное сохранить тайны и отвести подозрения. Повелев проводить гостя в кабинет, султан сначала обошёл дом, благословив на ночь жён, дочерей и сына. Эртугрул долгое время не хотел отпускать отца.

– Расскажи мне про султана Османа I, – упрашивал мальчик, вцепившись в руку Вахидеддина.

– Завтра, лев мой. Сегодня у меня есть срочные дела.

– Какие? А можно с тобой?

– Засыпай, благословенный мой, – прошептал султан, погладив сына по голове.

Жёны и дочери о чём-то весело переговаривались на женской половине. Раннее пожелание спокойного сна их не удивило – в последние дни султан часто запирался в кабинете, объясняя это тем, что работает.

– Не засиживайтесь допоздна, отец, – сказала Сабиха, целуя руку Вахидеддина.

– Вы же навестите меня сегодня ночью? – бесстыдно спросила Айше.

Её вопрос смутил каждого находящегося в комнате. Эмине и Шадие, занимающие более высокое положение в гареме и родившие султану детей, никогда не позволяли себе ничего подобного. Задавать такие вопросы в присутствии других людей являлось неприличным, когда они были женами шехзаде, а теперь, когда их муж стал падишахом – недопустимым. Улвие и Сабиха, будучи султаншами по крови, а не благодаря браку, с раннего детства усвоили: взаимоотношения мужа и жены должны оставаться тайной для всех остальных.

Вахидеддин предпочел сделать вид, что не услышал вопроса. До сего дня ему удавалось избегать конфликтов между жёнами, с которыми сталкивались все шехзаде и султаны. И он хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Вахидеддин посмотрел в глаза сначала Эмине, затем Шадие. Каждый взгляд он сопроводил стеснительной улыбкой, извиняясь за поведение Айше. Он был доволен первыми жёнами и каждую любил по-своему. После заключения брака с Шадие семь лет назад и рождения ею через год Эртугрула, Вахидеддин не планировал брать ещё жён. Но становление падишахом изменило всё. Несмотря на то, что династия полна прекрасных, сильных и смелых шехзаде, способных стать в своё время отличными правителями, у Вахидеддина всего один сын. «Вы должны оставить после себя как можно больше шехзаде», – сказали ему. «Дети так часто умирают, не успев стать взрослыми», – заметили паши. «Империи нужны полководцы, нужны те, в ком бежит кровь Фатиха Завоевателя и Сулеймана Великолепного», – склонял его к очередному браку триумвират пашей. Пришлось подчиниться.