3 к 1. Против себя

Эйприл Сэвен

3 к 1. Против себя

Пролог

Клуб. Бар. Три бокала.

Привет, алкогольная зависимость?

Восемнадцать сообщений, прилетевших на телефон, так и остались без ответа.

Я вновь сижу в том же клубе, без перерыва прошу бармена наполнять бокал и чувствую, что вскоре в ход пойдут рюмки. Мне требуется что-то погорячее.

После третьего выпитого залпом напитка взгляд скользит по толпе танцующих. Спрыгнув с барного стула, делаю шаг. Второй. Оглядываюсь по сторонам и трясу головой, избавляясь от безумной мысли подцепить хоть кого-нибудь. Но на расстоянии нескольких шагов натыкаюсь на взгляд парня, встречи с которым пытаюсь избежать уже несколько дней. И надеюсь, что дрожь, в которую бросает это тело, вызвана только паникой.

Попятившись, сталкиваюсь с парочкой, возмущенной моей нерасторопностью, и отворачиваюсь. Но прежде успеваю мысленно испепелить его взглядом, в котором плещется чистая ненависть.

Не сомневаюсь – выходит совсем не убедительно, но, видит Бог, я на самом деле хочу, чтобы он ушел. До последнего момента… До тех пор, пока он не оказывается рядом, тихим шепотом заставляя полчища мурашек бежать наперегонки вдоль позвоночника:

– Потанцуем?

Я все еще слышу тихий, хоть и настойчивый голос разума: «Даже не думай! Только попробуй! Нет…»

Но все остальное во мне заглушает музыку в клубе, отвечая слабому голосу коротким: «Катись-ка ты к черту!»

И я выдыхаю:

– Пойдем.

Я хочу обернуться, чтобы видеть его глаза. Чтобы знать, в какой момент этот танец рискнет превратиться во что-то иное. Но спины касается тонкая ткань футболки, сквозь которую я чувствую край каждой мышцы, обрисовывающей его тело. И я расслабляюсь. Кладу голову ему на плечо, закрываю глаза и ныряю в волны заданного чужим телом ритма.

– Пожалуйста… – Голос срывается, когда теплые губы невесомо касаются моей кожи. – Не дай мне сбежать…

Пусть так. Я хочу этого и не могу больше бороться.

Замерев на мгновение, он оставляет поцелуй на моем подбородке и тянет лицом к себе. Улыбается нежной, но торжествующей улыбкой, соединяет руки за моей спиной, лишая последнего шанса на отступление, и целует. Так, что подошвы обуви теряют опору, а сердце бьется с бешеной скоростью, пока я пытаюсь рвано хватать воздух в коротких, как вспышки, перерывах. И, больше того, во мне растет уверенность, что от нехватки воздуха я скорее умру в ту же секунду, как мы прекратим этот обжигающе сладкий танец губами.

Я точно в машине, что катится на высокой скорости к краю обрыва. Мчусь вперед, как обезумевшая. Давлю на педаль и довожу скорость до предельной. Знаю, что спастись не удастся, и беру от оставшейся жизни все – закрываю глаза и наслаждаюсь безумной пляской эндорфинов в крови.

К черту страх! Я уже погибла. Пусть последним мгновением будет то, в котором я живу по-настоящему.

Он разрывает контакт, заставляя мое сердце пропустить пару ударов. Но ненадолго, всего на короткие доли секунды, необходимые, чтобы сказать:

– Я скучал по тебе…

Глухой удар металла и звон битого стекла от упавшего в пропасть автомобиля. И новый виток. Новая жизнь.

Любовь как кислород. И я смогла бы заткнуть любого, кто бросится доказывать мне обратное.

Господи…

Неужели я… влюбилась в него?

Глава 1. Враг в отражении

EXO – Monster (eng.version)

Сэм

Как часто мы смотримся в зеркало?

Как долго?

Секунды… Минуты. Часы? Это же сколько бесценного времени, потраченного впустую…

К счастью, ослепительное «солнце» собственного отражения не способно прожечь дыру в сетчатке, иначе Земля давно превратилась бы в планету слепых.

Ненавижу зеркала. До шестнадцати я была к ним просто равнодушна. С безразличием разглядывала отражение в ванной каждое утро и вечер. Не пыталась подогнать внешность под принятую среди ровесниц шкалу Меркалли1, где идеалом была не «десятка», а сногсшибательные «двенадцать». Впрочем, достичь в их глазах хотя бы твердой «девятки» было за гранью моих представлений о нормальной внешности. Вот я туда и не рвалась.

Мой нос не стремился к размерам Сквидварда или Пиноккио, улыбка сияла молочной белизной ровных зубов, а уши вполне прилично смотрелись и с волосами, собранными в хвост.

Главной проблемой во внешности я считала как раз таки волосы. Каштан с темно-красным отливом предательски покрывался «ржавчиной» на ярком солнце. Бонусом к «волшебному» цвету волос прилагались глаза-хамелеоны, в зелени которых изредка угадывались серые оттенки. На выходе из меня получился идеальный кандидат на прозвище Ведьма, которое я ни раз подтверждала поведением и характером.

Но кличка, с которой я быстро смирилась, однажды так сильно меня достала, что, решив скопировать Эль Вудс – блондинку в законе, я обесцветила волосы и превратилась на время в копию Лилу Даллас2.

Но главный шутник нашей школы, неуемная фантазия которого обычно и подбрасывала идеи для новых прозвищ, вместо ожидаемой Лилу или, на худой конец, Морковки придумал созвучное с последним – Кэрри. Что так удачно совпало с именем героини одного из романов Короля ужасов.

Так у Ведьмы появилось имя.

Обычным «Сэм» меня звали редко, даже родители. Крошка, Сэмми, Элли и… Саманта Хелена – на случай серьезных проступков и важных переговоров.

Другой вариант сокращения второго имени, которым с охотой пользовались ученики, пострадавшие от всех четырех моих конечностей, – Хелл3.

Мое полное имя, без сокращений и дурацких прозвищ, – Саманта Хелена Макдугал. Только оно было правильным, пока не пришлось придумывать себе… мужское.

О да, вы не ослышались.

Пять лет назад моя жизнь разделилась на части. Три четверти суток против одной. День против ночи. Свет против тьмы. Я против… себя?

И зеркало раз за разом подтверждало мое бессилие, разрушая надежду при каждом взгляде на свое отражение.

В тот проклятый день я узнала о том, что нас двое. Два тела на одни мозги, сердце и сутки. Несчастные двадцать четыре часа на двоих, где каждый – невольный заложник времени.

Конец лета. Ночь с четверга на пятницу. Причиной жажды, разбудившей меня среди ночи, стал традиционный для четвергов семейный ужин по азиатским мотивам. Обилие специй – пустыня во рту.

Спросонья я не заметила, что голове стало легче без привычной копны длинных волос. Спустилась на кухню, выпила полбанки содовой из холодильника и, вернув себе ясность сознания, направилась в комнату.

Путь вновь проходил через гостиную, где у подножия лестницы стояла винтажная тумба с огромным зеркалом. Я забыла про этот любимый родителями допотопный предмет мебели и испуганно вскрикнула, когда увидела силуэт высокого коротко стриженного парня, одетого в подозрительно знакомую пижаму.

Услышав свой голос, я решила, что он охрип от волнения. Откашлялась, как курильщик со стажем, и медленно поплелась навстречу незнакомцу. И только тогда поняла: это не дверь в неизвестную мне комнату и не портал в параллельный мир.

Здесь только я. Зеркало. И отражение.

Домчавшись до спальни, я заперла дверь изнутри и нырнула под одеяло. Решила, что все это сон, который закончится утром.

Но следующей ночью я поняла, что для обычного сна этот кошмар слишком длинный. Да и едва ли вывести меня из летаргии смог бы один поцелуй. Пусть и прекрасного принца.

Кто из нас не слышал историй о волшебных метаморфозах? Ночное превращение красотки Фионы в огра, «подарок» от ведьмы для Якоба и «Красавица и чудовище» – классика перевоплощений на все времена. Но жизнь не сказка… И ни одна из этих историй со счастливым финалом не похожа на мою, у которой нет ни видимой причины, ни известного мне конца.

Кто я? Саманта или Сэмюэль? Мальчик в девочке или наоборот? Сложно дать этому подходящее определение. Гендерная дисфория? Но я не страдаю несоответствием половых признаков собственному восприятию, и моя проблема не решится приемом гормонов или операцией по смене пола.

Если раньше друзья в моей жизни появлялись редко, то с шестнадцати и до окончания школы ни разу. Весь круг общения замыкался на двух бывших одноклассницах, одна из которых переехала в соседний штат, а вторая – в другую страну.

Но сложнее всего становились отношения с родителями. Два самых близких мне человека оказались не меньшими жертвами этого невообразимого обстоятельства.

Я сбегала из дома посреди ночи. Вначале просто слонялась без дела по улицам, но один побег от полиции надолго отбил желание светить своим юношеским лицом в общественном месте. Ночевала в заброшенных стройках, пару раз становилась объектом сочувствия местных бомжей. Но и в этой компании я не заслужила доверия, что с концами вернуло меня в лоно семьи.

Прекратив ночные загулы, я решила обезопасить себя радикальным методом: запретила кому-либо переступать порог моей комнаты – даже днем, для поддержания имиджа трудного подростка. А однажды едва не довела маму до истерики. В ту ночь в родительской спальне загорелась проводка. К счастью, пожар удалось потушить сразу. Зато я, идиотка, всю ночь общалась записками с плачущей у порога мамой и про себя умоляла Господа, чтобы ей не пришло в голову вызвать службу спасения.

Мама… Мое сердце, мой огромный, но хрупкий мир, который я берегла от переживаний, не подозревая, что делаю только хуже.

Сначала миокардит после тяжелых родов. Позже – загубленная карьера автогонщицы, которую мама променяла на скучную работу директора в салоне элитных авто с пробегом. Долгие годы молчаливой борьбы с последствиями болезни. И итог, ставший для меня потрясением, – не первым в жизни, но действительно страшным. Кошмаром, в который не хочется верить. То, что лишает надежды и не оставляет внутри ничего, кроме пустоты.

Слезы закончились резко, на пятый день после похорон. В тот день я проснулась, наспех собрала сумку и, схватив со стола ключи от маминой машины, помчалась в универ.

Папа последовал моему примеру, с головой окунувшись в работу с развивающейся сетью бистро.

У каждого из нас был свой способ не сойти с ума. И мы успешно претворялись друг перед другом, что боль утихает.

Пока однажды я не развернула машину прямо у ворот университета и, вернувшись домой, не нашла его в гостиной среди осколков разбитых фужеров. Пустой взгляд красных глаз, поникшие плечи и тихие извинения за свою несдержанность. И тогда меня прошибло. Настолько, что я, задыхаясь от слез, вытрясла из себя правду, которую с таким усердием скрывала от близких долгие годы.

Потеряв себя и близкого человека, я меньше всего на свете хотела потерять еще и того единственного, кто у меня остался.

Я обещала отцу, что найду в себе силы со всем справиться, но только… если он будет рядом. Хоть в половину такой же сильный и надежный, как раньше. И эта правда спасла нас, как, возможно, могла бы хоть ненадолго, но уберечь маму. Открывшись отцу, я нашла в себе силы смириться с разделенной надвое жизнью.

Едва оправившись от шока, папа решил немало вопросов, которые сделали жизнь в мужском теле чуточку легче: например, страховка и права. Брать липовый паспорт мы не рискнули, но в будущем он обещал разобраться и с этим.

А полгода спустя, к концу весны, он сделал мне главный подарок, решив переехать. Оказалось, что сложно жить в городе, где каждая встреча с людьми, каждый уголок городских парков, немногочисленных ресторанов и мест отдыха напоминают о маме.

Второй курс в местном университете я закончила без проблемных зачетов и переэкзаменовок и оформила перевод в один из частных вузов Бостона со схожей программой на факультете дизайна.

Большие города дарят много возможностей, но начинать бизнес с нуля всегда слишком затратно: отцу пришлось продать половину сети в покинутом нами Вест-Хейвене, чтобы открыть небольшой ресторан на одной из центральных улиц Бостона.

Папа погрузился в работу, я же занимала время и мысли предстоящей учебой.

В этот раз никто из нас не притворялся.

В универе мне повезло: программа моего курса почти полностью совпала с предметами школьной подруги.

С Милли Рамирес мы знакомы с одиннадцати лет. Крепко дружили, когда учились в одной школе, и поддерживали связь после ее переезда в Бостон. Милли охотно общается едва ли не с половиной курса и в первый же день успевает представить мне с десяток знакомых с других направлений.

На финише длинного марафона знакомств Милли приводит меня к лучшим друзьям – Джейку и Питеру.

Джейк – главный редактор университетской газеты, а Питер – фотограф и автор целой колонки еженедельника. Логично, что оба – будущие репортеры.

Не знаю, насколько талантливый Питер журналист, но фотографии делает крутые. Все стены кабинета, который деканат отдал под полное распоряжение редакции, обвешаны его работами: крошечная девушка в мыльном пузыре, отражение звездного неба в зеркале, эпичная битва мускулистых белок за желудь. И звезда коллекции – фото очаровательного в своем ужасе лабрадора, который, поджав лапами уши, прячется от распустившего хвост индюка.

– Тут лишь малая часть, – замечает Питер, оценив мой интерес к фотографиям.

– Хочешь увидеть остальное – заглядывай в гости. Милли адрес подскажет, – добавляет Джейк.

– Так вы еще и соседи?

– Мы еще и братья, – улыбается Питер. – Двойняшки.

– Шутишь? Вы же совсем не похожи!

– Хочешь, волосы срежем? – Пит насмешливо ведет бровью. – Сделаешь тест.

– Тест будешь делать сам, когда одна из твоих подружек скажет, что забыла выпить таблетку, – огрызается Милли. – Паркер, свои методы флирта практикуй в другой раз, а еще лучше – на других девушках.

Питер Паркер? Серьезно? Может, тут у них и радиоактивные пауки водятся?

– Рамирес, я же не мальчик, чтобы не знать, как пользоваться презервативами, – отшучивается Паркер, тут же обращаясь ко мне: – Кстати, место Эм-Джей еще вакантно.

– Оно вакантно каждые две недели, – фыркает подруга, потянув меня к двери.

– А если это судьба?! – доносится вслед.

Мы выбираемся в коридор под ропот Паркера, сопровождаемый смехом его брата.

– Питер у нас серебряный призер по троеборью в местной Универсиаде, – объясняет Милли. – Мастер в умении охмурить, обольстить и раздеть любую симпатичную юбку без мозгов и принципов.

– М-м-м, – я сдерживаю смех, вызванный формулировкой, за которой скрывается емкое слово «кобель». – Боюсь спросить, как выглядит ваше «золото».

– Ну-у…

– Только не говори, что это его брат!

– У Джейка есть девушка, – успокаивает меня подруга. – Почти невеста. А «золото»… Вряд ли тебе понравится. Там даже внешне не твой типаж.

– Пронесло. – Я протираю лоб тыльной стороной ладони.

Коридоры почти пустые, когда мы с Милли идем по этажу и сворачиваем к лестнице.

– Все спешат домой перед вечеринкой, – она провожает взглядом парочку студентов.

– Ты пойдешь после фильма?

– Может, заскочу на пару часов.

Мы все так же болтаем, спускаясь к площадке центральной лестницы главного корпуса, когда голос подруги внезапно срывается, а в движениях появляется скованность. Я стреляю взглядом в притихшую Милли, осматриваюсь и замечаю на нижних ступенях четверку еще не знакомых мне студентов – четыре пары глаз, устремленных в нашу сторону.

Включаю телепата, по очереди вглядываясь в каждые. Любопытство первых. Ожидание вторых. Насмешка третьих. И четвертые: серо-голубые, холодные, как льды Антарктики, и такие же непроницаемые. Но при этом способные вытянуть каждую мысль из твоей головы, не оставив ни шанса укрыться под железным зонтом обороны.

А ведь когда-то умение читать мысли по взгляду было еще одним бонусом, за который я заслужила прозвище Ведьма.

Интересно, со стороны я выгляжу так же? Это что же, выходит, мой конкурент?

Я порывисто дергаю плечом, мысленно сравнивая обладателя взгляда с порочным хозяином Преисподней. Появляется чувство, будто с меня сняли скальп, провели трепанацию, прошлись по всем извилинам мозга и вернули в прежнее состояние, не приложив никаких физических усилий. Они что тут, снимают бескровную версию девятой «Пилы»?

Слегка тряхнув головой, выхожу из оцепенения и присматриваюсь к другим достоинствам этой демоверсии Люцифера.

Он не кажется умопомрачительным красавцем, чья внешность оглушает барабанные перепонки трубным набатом и загремевшим в голове маршем Мендельсона, но что-то в нем пугающе долго притягивает внимание.

Густые, слегка отросшие светлые волосы, не по годам взрослое лицо с четко выточенными линиями. Возможно, когда-то это был лик прелестного мальчика с округлыми щечками и открытой улыбкой. Светловолосый херувим, который вырос в падшего ангела.

Словно услышав мои мысли, он ухмыляется, и на его щеках проступают ямочки, тут же превращая незнакомца в мальчишку. Мгновение – и снова мужчина.

Ему же не двадцать, как остальной тройке ребят? И дело не только в лице: тело расслаблено, движения уверены, взгляд все так же непроницаем. Широкие плечи, внушительный рост – парень стоит, облокотившись на перила, но если бы он выпрямился, а я встала рядом, то вряд ли дошла бы ему до подбородка. Там точно не меньше шести футов.

Я мысленно морщусь, представив, как сильно он уверен в своей неотразимости, и быстро отвожу взгляд.

И зачем я так долго его рассматриваю? Да, он недурен собой, если говорить о внешности, но с каких пор меня привлекают блондины? Особенно крашеные. А вдруг натуральный? Да нет же, там точно тандем дорогущей краски и колориста, чьи руки растут не из задницы. К тому же ресницы у парня темные. Еще бы челку смахнул – на брови посмотреть.

– Молча проходим мимо, – шепчет Рамирес мне на ухо.

Но наше с подругой шествие прерывает низкий мужской голос.

С первой секунды я понимаю, кому он принадлежит. По проникающей способности волны звуковых колебаний, ничуть не уступающей его взгляду…

Алекс

Третий год… Очередной семестр на пути к получению сраной бумажки, способной превратить меня в преемника отцовской компании. Еще недавно я был уверен, что достаточно записи в свидетельстве о рождении.

Роль дурака, который со скрипом дотягивает до среднего балла, – лучшая в моей жизни. Легче играть только неисправимого Казанову с пренебрежением к постоянным отношениям. Было легче. Пока в конец не осточертело и это.

Сегодня в планах ребят тусовка в честь начала учебного года, послезавтра – день рождения Спенсера, в воскресенье – прогулка на арендованной яхте в компании литров выпивки и с танцами до утра.

И каждый раз знакомства с новыми «юбками».

Я не помню лиц, не помню имен. Идеальные ноги, надутая грудь и боевой раскрас – большинство из них отличается только одеждой. За редким исключением. Последнее исключение было полгода назад. Милая брюнетка с короткой стрижкой и лицом, которому достаточно умыться. Тихий голос, покладистый характер и… маниакальная назойливость. Отделаться от нее было той еще задачей. Я сделал четыре попытки послать ее на хрен и разбежаться, но Джилл умудрилась превратить мою голову в гребаный кокос и тонкой трубочкой вытянуть мозг, обращенный в жидкое молоко.

Доведенный до отчаяния, я чуть не придумал душераздирающую историю о своей годами подавляемой бисексуальности. Но вряд ли ее остановило бы даже это. Мне понадобилась справка от венеролога с высосанным из пальца заболеванием и тот, кто смог бы «невзначай» рассказать Джиллиан о моей деликатной проблеме. К счастью, брезгливости в ней было куда больше, чем любви к ближнему.

Я избавился от прилипалы-Джилл, но приставучесть некоторых моих приятелей могла бы дать фору даже этой пиранье. Ночные загулы становились все чаще, а фантазия на сочинение новых отговорок, которые могли бы оправдать мои бесконечные «сегодня я пас», иссякла еще на пятом их предложении.

Не говорить же им, что ровно в полночь у Алекса Хорнера вырастает грудь и исчезает другой важный орган, без которого тусовки в компании безотказных девчонок полностью теряют смысл.

Меня же на смех поднимут. Вызовут скорую, чтобы упечь в дурку, а там, убедившись, что я говорю правду, сдадут в NASA для опытов. Или кто там у нас занимается неопознанными ходячими объектами?

Все началось в тот четверг, семь долбанных лет назад. Девятое апреля – мой шестнадцатый день рождения.

Предки устроили очередное соревнование, не жалея денег на подарки и развлечения для единственного сына, который скорее предпочел бы провести свой день рождения в окружении пальм на необитаемом острове, чем в компании подвыпивших одноклассников.

Лив заказала еду. Дэйв обеспечил напитками, не забыв припрятать в кладовке дюжину ящиков пива. И даже охрану пристроили: пара флегматичных амбалов у ворот, один скучающий бородач у бассейна и «дворецкий» в доме. Парни, которым отец поручил присматривать за особо буйными ребятами, пока они с матерью заботливо оставили толпу подростков наслаждаться почти безграничной свободой.

Танцы, крытый бассейн с подогревом, выпивка, среди которой мелькало не только пиво, но и другие подарки гостей. Надрались в хлам – девушки хлеще парней. Неудивительно, что после десяти большинство народа разделилось на пары и ринулось осваивать многочисленные комнаты в доме.

Я через силу влил в себя четвертую банку пива, чтобы не раздражать своей «святостью» публику и почувствовал, как тело расслабилось и потребовало сна.

Путь в комнату на втором этаже мне преградила красивая брюнетка с ногами в половину моего роста. Мечта, а не девушка.

В шестнадцать я был долговязым ботаником с затянувшимся пубертатом, и внимание красотки казалось слишком заманчивым, чтобы его игнорировать – после такого-то количества алкоголя.

На часах – без минуты полночь. Потеряв последние силы после вечеринки и ее горизонтального продолжения, я наконец-то закрыл глаза. И почти уснул, когда понял, что утром красивая незнакомка, возможно, исчезнет, а я не знаю не только ее имени, но и того, с кем она сегодня пришла.

Повернув голову, я уткнулся носом в раскиданные по простыне волосы, чтобы спросить:

– Спишь? – И не узнал свой голос.

Повезло, что она все-таки уснула. Иначе не знаю, как я объяснил бы ей такие перемены в своей внешности.

Взгляд метнулся к двум крошечным полушариям, на месте которых до сих пор едва ли не ребра торчали. Я решил, что это галлюцинации, вызванные четверкой банок крепкого пива, и быстро мотнул головой, надеясь избавиться от наваждения. Открыл глаза и осторожно коснулся груди. Мне показалось, что сердце остановилось. Грохнулось в обморок, разрослось до огромных размеров и застучало в удвоенном темпе.

Я вскочил с постели и ринулся в ванную.

С зеркала на меня смотрела девушка. Худая, мелкая, с густыми короткими волосами и до дрожи знакомыми чертами.

– Да, нет… Не бывает такого… – качал я головой, не веря глазам.

Вернулся в спальню, натянул футболку, которая удачно прикрыла большую часть тела, и бросился в коридор. Я должен был убедиться, что это глюки.

Пустой коридор, холл на первом этаже, заваленный пьяными спящими одноклассниками. Не спал в это время только «дворецкий».

– Все нормально? – спросил мужчина, заметив мой испуганный взгляд. – Тебя там никто не обидел? Только скажи, мы его быстро приведем в чувство, – выдал он, оценивающе пробежавшись по моему растрепанному виду.

– Скажи, ты меня узнаешь? – прохрипел я в ответ тем же незнакомым голосом.

Он снова внимательно пригляделся и качнул головой:

– А мы знакомы?

– Ты что, не знаешь того, чье тело тебя охранять приставили!? – крикнул я со злостью, которая стала еще больше при звуке истеричного визга, исходящего из моего горла.

– Смеешься? Думаешь, я настолько тупой, что не могу отличить парня от девки? У Хорнера сын, а не дочь. А ты просто пьяная малолетка. Иди наверх, найди себе комнату и отоспись, – раздраженно буркнул мужчина, отмахнувшись от меня, как от безумной.

Я попятился, наткнулся на одноклассника, голова которого торчала над подлокотником огромного дивана, и услышал сонное:

– Эй, милашка, иди сюда, полежим вместе…

– Отвали, мудила! – гаркнул я, выдернув край футболки из его шустрых пальцев.

Глюки могут быть у одного, но явно не у троих. Учитывая, что кое-кто из них абсолютно трезв.

Сомнений не осталось: каким-то непостижимым образом я превратился в девушку.

Как я должен был воспринимать этот «подарок» судьбы? Плата за бурную ночь? Да, знай я, чем обернется мой первый раз, пошел бы в священники и принял обет безбрачия. Только бы не видеть чужое отражение вместо привычного. Незнакомое, но поразительно схожее с моим: не заметить общую на двоих форму губ, глаз и лица не смог бы только слепой.

Я доплелся до спальни родителей – единственной комнаты, которую предки догадались запереть на ключ, – поискал запасной под ковром (безопасность, достойная швейцарского банка, ага) и открыл дверь.