Страшная тайна

– Может, дом и правда когда-то имел вид на море.

– Ну, сейчас нет. Но можно использовать это как торговое название и получить больше денег.

– Не-е-е-е. Они сошлются на то, что это ироничное название. Или историческое. На Кингз-роуд есть дом под названием Си-Вью-Коттедж – «коттедж с видом на море». Не думаю, что кто-то всерьез может предположить, что оттуда его видно.

Милли пятнадцать лет, Индии семнадцать. От матери им достался высокий рост и бронзовая кожа, от отца – аристократический нос и тяжелые брови. Люди частенько принимают их не за обычных британцев-с-капелькой-еврейской-крови, а за представителей более экзотических кровей, и сестры не прочь этому подыграть. Прошлым летом в Тоскане Милли убедила парня из элитной школы Хэбс в том, что она арабская принцесса. Его влиятельные родители просто скакали вокруг нее ровно до того, пока мать не приехала забирать Милли с вечеринки и не выяснилось, что ее зовут Хэзер Джексон.

На дворе конец лета, обе сестры уже загорели до шоколадного оттенка, их черные волосы копнами обрамляют лица, ногти на ногах выкрашены в ярко-оранжевый. Они какое-то время скачут, толкают друг друга в бассейн и ныряют «бомбочкой» с трамплина, а затем располагаются на лежаках, втирая крем для загара, который Индия достала из своей сумки. В этом вся Инди: всегда предусмотрительная, всегда подготовленная, всегда плетущаяся за сумасбродной младшей сестрой с лейкопластырями и средством от укусов наготове.

– От отца что-то слышно? – спрашивает она.

– Нет, но до фига чего слышно от этих чертовых строителей по соседству, – отвечает Милли. – У Клэр голова взорвется, если они все еще будут здесь, когда она приедет.

Она снова проверяет свой телефон. Ни сообщений, ни звонков. Кажется, их отец въехал в длинный темный тоннель, в котором не ловит связь.

– Думаешь, нужно позвонить маме?

Индия зыркает на нее.

– И что она сделает? Она в самолете. И к тому же она дико разозлится.

Милли мгновение вглядывается в лицо сестры. «Вот в этом мы и расходимся, – думает она. – Инди сделает буквально все, чтобы избежать неловкости, и, как следствие, она всегда на грани нервного срыва. Не сказать, что она от этого в выигрыше. У нее нет друзей, потому что все ее боятся».

– Ладно, а что мы-то будем делать? Мы даже не знаем, приедет ли он сегодня, да?

– Я лично без понятия! – рявкает Индия.

Милли вздыхает.

– Я попробую еще раз позвонить ему.

Она набирает номер отца, и ее сразу же перекидывает на автоответчик.

– Может, он за рулем, – говорит она, вечная оптимистка. – Может, то, что он не берет трубку, – это хороший знак?

У Индии в сумке есть бутылка газировки, а Милли после небольшого поиска выуживает пачку M &Ms. Они едят их в торжественном сестринском молчании, греясь под лазурным небом в солнечных очках в форме сердечек.

– А кто вообще приедет? – спрашивает Милли. – Не знаю. Думаю, завсегдатаи. Точно приедут Клаттербаки.

– Как будто они когда-то не приезжали. Эти на халяву сделают все что угодно.

– Знаю. Иногда мне кажется, что отец любит Чарли Клаттербака больше, чем собственную семью.

– Ну, это же школа, ты же понимаешь, – говорит Милли. – В средней школе мальчики могут найти друзей на всю жизнь. Все эти холодные душевые и драки на регби. – Она на секунду задумывается. – Драки на регби – полная задница, вообще-то. Чарли Клаттерсрак.

Индия издает смешок.

– Чарли Клаттерсрак. Отлично.

– Имоджен Клаттерсрак, – говорит Милли, и они обе корчатся со смеху.

– Ок, Клаттерсраки. Кто еще?

– Думаю, вполне вероятно, Гавила.

Индия стонет:

– Боже, нет, только не Сопливая Симона! Пожалуйста, скажи, что ее не будет!

– Не знаю. Они все возьмут с собой детей? Я как-то не задумывалась.

– Ну, Мария точно никуда не поедет без Хоакина, – говорит Индия. – Помнишь, как она настояла, чтобы он присутствовал на свадьбе отца и Клэр?

– Угу, у него была истерика!

– Он тогда еще блеванул во время росписи. Великолепно!

– Если честно, он просто выразил то, что мы все чувствовали, – говорит Милли.

– Никогда не забуду лицо Клэр!

– Ты различаешь выражения ее лица? Как по мне, она всегда как пришибленная ослица.

Милли еще раз безрезультатно набирает номер отца.

– И это все гости? Не густо для пятидесяти лет, тебе не кажется?

– Я не думаю, что в старости еще есть силы на тусовки. Боже, какая будет скукотища. Вроде бы приедут еще люди, но, скорее всего, коллеги. Какая-то женщина, дизайнер интерьеров или типа того. И ее дети.

– О, безудержное веселье в мире Шона Джексона! Сколько детей?

– Трое, мне кажется. Тигги, Фред и Иниго.

Они снова делают вид, будто их тошнит.

– Да уж, – говорит Индия, – думаю, нужно работать в поте лица, когда твоя жена дорого тебе обходится.

Они замолкают, раздумывая над выбором их отца. Жить с озлобленной мамой не так-то весело.

– Забавно, правда? – говорит Милли. – Я в последнее время на полном серьезе предвкушаю возвращение в школу. Там гораздо проще, да? Ты хотя бы знаешь правила.

Индия поворачивается к солнцу другой стороной.

– М-м-м. И никаких малявок, с которыми нужно быть вежливой, потому что это твои сестры. До сих пор не могу поверить, что он продолжает плодить детей в его-то возрасте! Это как-то неправильно.

– Фу, – соглашается Милли. – Понимаю. Видимо, это какая-то чисто мужская фишка. Может, он хочет доказать, что еще способен на такое?

– Ну, мне бы не хотелось, чтобы он так делал. Это отвратительно.

Милли доедает конфеты и запивает их газировкой.

– Наверное, нам нужно обдумать план действий на случай, если они не приедут.

– Ой, успокойся, Милли, – говорит Индия. – Они точно приедут. Это все она, ну? Она никуда и никогда не приезжала вовремя. Я удивлюсь, если они выйдут из дома раньше десяти.

Милли смотрит на часы.

– Ну, сейчас уже время обеда.

– Ох, боже. – Индия протягивает руку и щипает ее за бедро. – Ты не умрешь от голода, если пропустишь один прием пищи.

– Ах ты сучка! – взвизгивает Милли, и это ругательство шуточное лишь наполовину. Привычка есть до отвала возникла у нее во время молчаливых обедов и ужинов, ознаменовавших конец брака их родителей. Чувство сытости каким-то образом притупляло боль, и сейчас, когда ей не нужно каждый день ходить на школьную спортивную площадку, она начинает толстеть и понимает это. Ей это не нравится, она не может остановиться, но она это понимает.

Милли брызгает сестре на спину остатками газировки. Индия вопит и вскакивает. Их обеих захватывает подростковый раж. Индия гонится за Милли по саду в солнечном свете, пока Милли не прыгает в бассейн, чтобы спастись от преследования. Индия ныряет следом, пытается ее потопить, а затем они отплывают к противоположным бортикам и смеются, брызгаясь друг в друга водой в восторге на грани отчаяния, потому что знают, что, возможно, это последнее веселье этих выходных.

Они так сильно шумят и так сильно выражают удовольствие, что не замечают, что уже не одни. Тень падает через плечо Милли, и голос отца прерывает их крики.

– Какого черта вы тут делаете? – спрашивает он.

Глава 6

Персонал морга явно прошел какие-то тренинги. Красную дорожку не расстелили, но девушка с ресепшн проводила меня в комнату ожидания, а не просто махнула в ее сторону рукой. В самой комнате стоит относительно удобный диван, а не обычные больничные твердокаменные скамейки. На столе – полезные брошюрки. Я бы не удивилась, если бы одна из них называлась «Итак, вы потеряли отца», но слащавая эпоха принцессы Дианы прошла, и сейчас время Прямолинейных Разговоров Для Тяжело Работающих Семей. Пока я жду, я листаю «Справочник услуг для понесших утрату». Брошюра разделена на главы вроде «Что такое подлинность завещания» и «Выбираем организатора похорон». В какой-то степени я рада, что в ближайшие несколько лет эти знания мне не понадобятся. Роберт, юрист и отец Симоны, является его душеприказчиком. Все, что от меня требуется, – сказать, действительно ли человек на столе патологоанатома является моим отцом.

И все это время я наблюдаю за собой; изучаю Камиллу Скорбящую и удивляюсь своим чувствам, потому что чем дальше, тем очевиднее – их просто нет. Только любопытство. Интерес к тому, чего я никогда раньше не делала (и никто, кого бы я знала, тоже не делал). Все, что я чувствую, – периодический слабый гнев. Мои знания о смерти в данный момент таковы: темы, которые ты постоянно откладываешь на потом, протесты, которые ни к чему тебя не привели, и ты задвигаешь их куда-то на антресоли сознания, – все это возвращается, когда кто-то умирает. Все мои обиды на отцовские промахи, его пренебрежение и эгоистические поступки, на которые я больше никогда не смогу обратить его внимание, – кажется, что мой мозг сейчас гоняет их по кругу, как парочка, ссорящаяся в пробке, постоянно добавляя новые и новые детали. Но скучаю ли я по отцу? Нет. Знаете почему? Не по чему скучать. Это одна из черт детей разведенных родителей, которую люди не понимают. Я свое отгоревала, когда мне было девять.

Открывается дверь, и появляется женщина в белом халате. Предполагаю, что это доктор.

– Камилла Джексон? – спрашивает она.

Я киваю. Кладу обратно «Объяснение аутопсии» и смотрю на женщину.

– Я доктор Бадави, дежурный патологоанатом. Он готов, и мы можем начинать, – говорит она и одаривает меня короткой улыбкой, которую явно отрабатывала не один год. Не знаю, есть ли сейчас в медицинских университетах занятия по врачебной этике, но эта улыбка мне знакома. Не слишком радостная, не слишком жалостливая, соболезнования выражены коротким кивком, но никакого панибратства. Пусть родственники будут спокойными, и тогда получится делать эти перерывы в своем рабочем дне, эти раздражающие паузы между расчленением и отпиливанием макушек черепов как можно более короткими. Но вообще странно, как она говорит «он», как будто за дверью по ту сторону коридора меня ждет живой человек, а не тихо разлагающийся труп.

Она ведет меня в смотровую, объясняя по дороге:

– Мы оставили открытым только его лицо. Это стандартная практика. Боюсь, там все выглядит довольно бездушно, но не переживайте. Все не так, как в кино. Там только он. Хотя, боюсь, многие все равно находят процедуру травмирующей. Вы же сообщите мне, если почувствуете, что вам дурно… или что-то еще, да? У нас там есть стулья. Я зайду вместе с вами, вы посмотрите, и я спрошу, назвав его полное имя, он ли это, а вы скажете «да» или «нет». Хорошо?

– Да, – отвечаю я.

Комната оказывается совсем не такой, как я ожидала. Все эти фильмы про патологоанатомов – одно большое надувательство. Это обычный врачебный кабинет с двумя широкими дверьми, удобными для каталки или толстых посетителей, стены белые, как и везде, никакого отличия от стандартных помещений, за исключением тела на каталке в центре. Тело накрыто простыней, которую отогнули перед тем, как мы вошли, чтобы было видно лицо. Никакой театральщины, что показывают по телику. Только… мой отец, мертвый.

В первое мгновение я его не узнаю. Смерть расслабляет лицо, делает видимыми кости под ним. Под воздействием гравитации его челюсть опустилась, поэтому кажется, будто у него нет зубов. Но потом я понимаю, что это он. Постаревший на пять лет, отросшие волосы, словно компенсирующие начинающееся облысение, что-то напоминающее маленькие скопления вен в верхней части его щек. Я смотрю. И смотрю. И смотрю. В моей голове пусто.

– Как он умер? – спрашиваю я.

– Боюсь, мы пока не можем сказать, – отвечает доктор. – Мы проведем вскрытие после того, как вы подтвердите его личность.

– Может, какие-то предположения?

– Простите. Не могу. Протокол и всякие юридические тонкости. Могу ли я спросить, это тело Шона Джорджа Джексона?

Я киваю.

– Да.

Где-то глубоко внутри внезапно шевелится печаль. А, вот ты где, думаю я. Я уже начала волноваться, появится ли она. Шон Джордж Джексон. Более не с нами. Интересно, о чем ты думал, когда умирал? Знал ли ты, что это и есть смерть? Думал ли ты о нас вообще?

– Вы можете остаться столько, сколько захотите, – тепло говорит доктор. – Некоторым это помогает.

– Нет, – отвечаю я. – Нет, я все. Спасибо.

Глава 7

2004. Четверг. Шон

Он отправляет своей бывшей жене эсэмэску, как только оказывается один в флигеле, уйдя туда под предлогом общей проверки. Надувные матрасы все еще в своих упаковках, все пять. Он поговорит с прислугой о выполнении поручений, когда вернется в офис. Закрыв дверь и отгородившись от звука отбойного молотка, доносящегося из соседнего Сивингса, он понимает, что очутился в относительной тишине впервые с того момента, как вышел из машины. «Вот что еще надо обсудить, – думает он. – Когда я покончу с этим».

«Когда это мы договорились, что я забираю девочек на этот уик-энд?»

Ответ приходит меньше чем через минуту. Она явно ждала его сообщения. Следовательно, она сделала это специально.

«Мне что, до сих пор нужно заполнять твой календарь за тебя, Шон? Это их стандартное расписание».

Он резко вдыхает через нос. Чертовы бабы. Это так похоже на нее – рушить его планы. Даже спустя шесть лет она все еще обижена и не упустит возможности сделать мелкую гадость, когда есть возможность.

«Как заполнитель моего календаря ты прекрасно знаешь, что в эти выходные мой день рождения».

«Да! Девочки очень хотят провести его с тобой!»

«Но я…»

Он останавливается, стирает, набирает снова. Нельзя подкидывать ей поводов придраться.

«Разумеется, я рад их видеть. Но я думал, что мы перенесли выходные».

«Нет, не перенесли».

«Да, перенесли».

«Мне жаль, что ты не хочешь, чтобы твои дочери мешали твоему празднику, Шон. Ужасно неудобно иметь детей от предыдущего брака, я понимаю. Обидно, что суд считает, будто тебе нужно с ними общаться. Если ты не хотел проявлять инициативу и участвовать в воспитании, не нужно было просить об этом».

Он восклицает вслух:

– Я не… Твою ж мать!

Шон убирает телефон обратно в карман. Она специально так сделала, он уверен. Хэзер крайне щепетильна касательно всего связанного с датами, временем и местами. Она всегда такой была. Вычеркивала людей из списков гостей за повторное опоздание. Шанс того, что она забыла дату, из которой устраивала целое событие каждый год в течение двенадцати лет, настолько ничтожны, что ни один букмекер не принял бы на это ставки. Он возвращается на кухню, готовый гордо нести свою ношу.

Индия и Милли сидят на хромированных барных стульях за кухонным столом и едят тосты. Обе все еще в своих бикини, Милли купальник явно мал, ее грудь как будто бы выросла за месяц с их последней встречи, когда она угрожала плюнуть в масленку.

– Девочки, – говорит он, – не могли бы вы к приезду гостей переодеться во что-то более приличное?

Они поворачиваются и смотрят на него в упор.

– Ты что, хочешь сказать, что тусуешься с педофилами?! – спрашивает Милли.

Он не ведется на это. Ох уж эта Милли и ее манера выражаться. Она обожает провоцировать и всегда разыгрывает удивление, если кто-то и в самом деле на это реагирует.

– Я просто хочу сказать, что бикини – для пляжей и бассейнов. Вам нужно одеваться, когда вы дома, – говорит он.

– Если честно, я не думаю, что эти купальники вообще приемлемы, – замечает Клэр. – Милли точно нужно купить слитный. А то она в последнее время явно демонстрирует лишнее.

У Милли открывается рот и глаза наполняются слезами. О боже, эта чувствительная психика девочек-подростков. Но вообще-то, если она не хочет, чтобы люди комментировали ее вес, ей надо стараться есть поменьше. Присмотревшись, он заметил складку жира, подбирающуюся к ее пояснице. Шон не одобряет женщин, которые не следят за собой. Положа руку на сердце, это же самое малое, что от них требуется. Клэр прибавила размер после рождения близняшек, и ему это тоже не нравится. Если Милли не возьмет себя в руки, она скоро станет размера XL, и на нее никто не посмотрит, кроме любителей толстух.

Милли вгрызается в свой тост и смотрит на них обоих, как будто они отрастили себе еще по одной голове.

– Может, поменьше тостов и побольше физической нагрузки? Должно помочь, – говорит он.

– Да пошел ты. А тебе, может, стоит сделать трансплантацию волос? – отвечает Милли.

– И поставить коронки, – говорит Индия. – На твоих зубах уже можно рассмотреть все выкуренные сигары.

Она всегда поддерживает сестру, когда дело доходит до конфликтов. Это ужасающий мини-дуэт. Иногда ему кажется, что они организовали против него синдикат. Ох, ладно. Ничего не поделаешь, если твои дети обижены после развода. Они настолько эгоцентричны, что им и в голову не может прийти, что у родителей тоже есть право быть счастливыми.

Клэр поджимает губы. «Ты не должен позволять им так разговаривать, они гости в моем доме», – говорит ее вид.

– Просто переоденьтесь. Я прошу и жду, что вы поступите соответственно, – говорит Шон.

– Вообще-то просьбы работают не так, – отзывается Милли.

– Окей. Значит, я требую, – настаивает он.

Он отправляет девочек отнести матрасы наверх и надуть их. Заодно сделают что-то полезное. Слышно, как они хихикают и двигают вещи у него над головой. Снаружи, на соседнем участке, где идет строительство, кто-то заводит экскаватор. Раздается грохот, а затем хор ругательств на польском. «Надо придумать, как бы и себе раздобыть поляков, – думает он. – Слышал, они сильно дешевле британских работяг и уж точно не делают перерыв на чашечку чая каждые десять минут». Да здравствует Евросоюз. Страну еще до конца десятилетия наводнят выходцы из Восточной Европы. Великолепно, когда наемные работники сами идут тебе в руки и не нужно тратить время на их поиски. Бизнес, который экономил на колл-центрах и в то же время не мог процветать за счет более дешевой рабочей силы, доступной по всему миру, очень раздражал.

– Что ж, отлично, а где они будут спать? – спрашивает Клэр. – Комната прислуги заставлена коробками. Хотя вряд ли кто-то сможет спать, учитывая грохот, которую устроила компания за окном.

– Завтра начинаются выходные, – отвечает он. – Они будут в пабе к трем часам дня. А девочки переночуют с Симоной во флигеле.

– О, великолепно, просто идеально! – Ее голос полон сарказма.

– Им понравится. Это будет что-то вроде девичника.

– Сомневаюсь, что Симона будет такого же мнения.

– И что мне делать? – взрывается он. – Твои предложения? Ведь ты же все знаешь лучше всех!

Клэр снова принимает укоризненный вид.

– Я просто прокомментировала, Шон, – отвечает она с этим своим прононсом, который давно начал его убивать. – Я разберу вещи. Возможно, ты сходишь проверить близняшек, если тебя это не затруднит? Твоих других дочерей?

Она удаляется. Он следует за ней, как наказанный щенок, и смотрит, как она поднимается по лестнице. По новехонькой лестнице, которую раздобыла Линда. Ступени сделаны из закаленного стекла, обработанного так, что они будто вырезаны из цельного кристалла. Тридцать тысяч фунтов – отличная цена за лестницу, которая добавит сотню тысяч к стоимости дома.

Он не видит лица Клэр, но даже ее задница излучает обиду. Он не понимает, как пара ягодиц может выглядеть обиженно, но вот же они, прямо перед ним, возмущенно поднимаются по лестнице. Шон показывает им средний палец и корчит рожу.

Клэр устроила близняшек перед газовым камином, установленным в выступе для дымохода, на белом ковре из чесаной овечьей шерсти. Во время ремонта они объединили две тесные комнаты, чтобы сделать одну внушительную, но камин было решено оставить как центральный объект интерьера. Десять тысяч фунтов, которые добавят к цене дома еще сто пятьдесят, когда его выставят на продажу в четверг. Шон больше не может думать о домах как о местах. Теперь они для него – выписки из банка, расчетные ведомости, объемные модели соотношения вложений и прибыли.

В эти выходные он убьет сразу двух зайцев: сэкономит несколько тысяч на аренде и проверит сам дом на привлекательность с помощью знакомой аудитории. Это первый дом, где он использовал дизайнерские таланты Линды Иннес, и явно не последний. Его команда в полной готовности на тот случай, если кому-то из гостей что-то очень не понравится, но Шон отмечает наметанным взглядом, что все, сделанное Линдой, идеально соответствует запросам рынка. Она даже без каких-либо подсказок выбрала на складе мебель мечты молоденьких яппи: белые кожаные квадратные диваны, пушистые ковры, кофейный столик со стеклянной столешницей, под которой расположилась коллекция заморских сувениров: огромная раковина, красочная сушеная морская звезда, коралл размером со страусиное яйцо. Камин – состаренная медь, у комода нет ручек на дверцах, пол – резные куски абердинского гранита, в темном и бесполезном углу – гигантское кашпо в восточном стиле с огромными стрелами бамбука. Конечно, это не тот дом, за который продашь душу, но он явно способен впечатлить твоего директора по продажам.

Тем не менее близняшки не впечатлены. Более того, они уже начали вносить свои дизайнерские изменения при помощи овечьего ковра и набора восковых мелков. Не обращая внимания на альбом для рисования на полу перед ними, они сидят лицом к лицу в своих сарафанчиках и окрашивают каждую прядку, вытянув ее во всю длину и возя по ней мелком.

О боже. Шон приседает и спрашивает, чем это они занимаются. Они смотрят на него и сияют.

– Клэр? – кричит он. Затем громче: – Клэр? Кто дал близняшкам мелки?

Вот они, еще три сотни фунтов, прямо перед ним.

Глава 8

Газетчики в восторге. Они смакуют эту тему. Как будто мне снова пятнадцать, я уклоняюсь и щурюсь, пока моя семья снова под прицелом вспышек, за исключением того, что сейчас никто не посылает меня в магазин купить печатные версии. Теперь у нас есть интернет, и соцсети предлагают мне прочесть все о произошедшем в Mail Online.

Я сижу на кровати с ноутбуком и думаю, в котором часу считается приличным начинать пить алкоголь. Я спала до десяти, но потом мой телефон начал звонить и не переставал так долго, что я уже не смогла заснуть снова. Интернет взбудоражен кончиной моего отца. Люди отмечают моих друзей под публикациями, как будто не знают, что я вижу их комментарии. Виктория, это отец твоей подруги? Омг, Тоби, он был прикован наручниками к кровати в «Дорчестере», лол! Софи, мне он всегда казался каким-то подозрительным. Как ты думаешь, что на самом деле произошло с тем ребенком?

В конце концов я сдаюсь и начинаю скроллить. Заодно можно посмотреть, что написали в Mail. Будем честными: никто не будет сильнее язвить и смаковать детали. Так что можно побыстрее разделаться с самым неприятным.

В печатной газете это был бы спецрепортаж, размещенный на второй или третьей полосе. В мире интернета это всего лишь гиперссылка из «Колонки позора».

ОДИНОКАЯ КОНЧИНА МИЛЛИОНЕРА ИЗ СЭНДБЭНКСА

Горничные «Дорчестера» обнаружили тело отца Коко, скончавшегося при таинственных обстоятельствах

Шон Джексон, шестидесяти двух лет, отец пропавшей малышки Коко Джексон, найден мертвым в воскресенье утром в модном отеле «Дорчестер» в районе Мэйфэр. Джексон, прибывший в Лондон по делам из своего роскошного поместья на северном побережье Девона, не выехал из номера в положенное время, и после безуспешных попыток дозваться его работники отеля вошли в номер с помощью служебного ключа и обнаружили его тело.

Он был прикован к кровати наручниками, сообщает источник, и явно был мертв уже несколько часов.

Источник. Какая-нибудь горничная, или чувак из охраны, или сотрудник, вечно околачивающийся за стойкой ресепшн и делающий вид, что не замечает тебя, но тщательно записывающий детали. В плане утечек информации отели даже хуже борделей. Учитывая зарплаты сотрудников, их трудно осуждать за желание подзаработать на новостях. Я читаю дальше.

По словам юриста семьи Джексонов, Роберта Гавила, мужа специалистки по связям с общественностью Марии Гавила, девелопер Шон Джексон находился в Лондоне с вечера четверга, участвовал в запланированных встречах и улаживал юридические моменты, относящиеся к планируемому ремонту в Челси. «Мы все в шоке, – комментирует Гавила. – Я знал Шона всю свою сознательную жизнь. Мы вместе построили бизнес и всегда были близки. Его смерть – ужасный удар. Все наши мысли сейчас с его семьей».

«Да, он остановился здесь в четверг, – сообщил нам источник в отеле. – Это был очаровательный мужчина, неизменно любезный со всем персоналом, и останавливался он здесь довольно часто, хотя мы полагаем, что у него была квартира где-то в Найтсбридже. Наверное, он не хотел заниматься едой для себя и своих спутников, когда его жены не было рядом. Он пригласил гостей на ужин в нашем ресторане вечером в четверг и пятницу, а в субботу заказал обслуживание в номер, сказав, что планирует возвращение в Девон ранним утром следующего дня. Он заказал шатобриан и две бутылки шампанского „Дом Периньон“. Не знаю, были ли у него гости, но шатобриан обычно подают для двоих».