Красный Треугольник

Откинув ненужные члены, стая налетела на тушку. Все трое пихались и огрызались, чтобы урвать лучшее. Наконец, самый ловкий завладел вожделенным и отвалился в сторону. Добычей стала бутыль воды, всего-навсего.

Возня стихала. Двое отставших прикончили упаковку минералки. Одному досталось две, а последнему целых три бутылочки. Разгоряченные, но довольные, они уселись рядышком, дружески толкаясь и устраиваясь у шара жертвы, что-то оживленно обсуждая.

Тимур хорошо знал, когда наступает время оказаться как можно дальше, и осторожно попятился. Тут же мордочка, обмотанная до самых багровых зенок, уставилась на него, рот под грязной тряпкой прошамкал радостно:

– Пришлец чистый!

Как по команде вылупили свои глазки и другие рожи, также расплываясь в улыбочках.

– Что, местные, лютуете не по-детски? – выложил Тимур заученным напором и сплюнул через щербинку между зубами, как бывало во времена сложной юности. Он знал: страх показывать нельзя.

– Пришлец свежий! – радостно сообщил сидящий по центру и поднялся. Напарники последовали его примеру.

Что будет дальше, Тимур знал, силы на переговоры тратить не стал, а присмотрел железяку. Схватив ее, он двинулся на троицу. Оборванцы, цепко держа воду, радушно улыбались.

Для первого удара Тимур выбрал среднего, скорее всего заводилу. И постарался врезать так, чтобы вырубить его без добавки. Железка долбанула заморыша по плечу, ткнулсь во что-то упругое, тельце слишком легко полетело назад, спружинило и отскочило. От ударов проворной железки остальные мячиками разлетелись в разные стороны.

Добивать павших Тимур не спешил, а перевел дух, все-таки лет десять без практики, и приготовился к продолжению. Существа вскочили, пьяно покачиваясь, уставились на него с ужасом, переглянулись и кинулись врассыпную, высоко подскакивая на прямых ногах. Смылись тараканьим выводком, стремительно и позорно.

Вдалеке кто-то из них заорал сигнальной трубой:

– Пришлец лютый явился!

Тимур отшвырнул оружие победы.

– Пришлец лютый явился! – Крик с истерическим надрывом подхватили на многие голоса.

Тимур побрел к растерзанному телу.

– Пришлец лютый явился!!! – разбегался во все стороны клич этих странных безжалостных существ.

Обрубок богатенького бомжа, перемазанный сырой грязью, так и валялся, примотанный спиной к непонятному шару. В отдалении мокла голова, уставившись стеклянными глазами на туловище. Котомку разодрали в клочья, вывалив мелкое барахло с пачками долларов, фунтов и евро. Для помоечного бомжа парень был сказочно богат. Прикоснуться к грязным деньгам Тимур не посмел. Удивляло другое: бедняга должен утопать в лужах собственной крови, но ее не было, а там, где суставы вырвали с мясом, виднелись черные сгустки, блестящие и в каплях дождя. Выглядело это странно. Настолько, что Тимур не заметил, как загляделся на изуродованный труп и забыл об осторожности.

Когда до сознания вполне дошло, чем он занимается, Тимур отпрянул и стал соображать: сотрудник банка приехал на деловые переговоры, сорвал куш, но вместо того, чтобы уже сидеть в офисе, полез в драку с бомжами, а теперь оказался рядом с реальным жмуриком. И если появятся менты, а они это умеют делать в самое неподходящее время, придется объяснять ой как много: начав с того, какое он имеет отношение к растерзанному бедолаге, и закончив тем, откуда в кармане шесть штук евро. В лучшем случае – с ними придется попрощаться. Это если дежурный следопыт попадется покладистый. А, не дай бог, честный, тогда…

Тимур огляделся: кажется, никто его не видел, надо было смываться, и как можно дальше. На всякий случай он раскидал ботинком возможные следы рядом с трупом и кинулся наутек.

Далеко бежать не пришлось, Тимур снова оказался у развилки заводских улиц, где должен был находиться проход на Обводный канал. Но его не было.

Отчаяние и страх накатили внезапно.

– Фе-дор! – заорал Тимур. – Где ты?! Федь-ка! Выходи!

На плечи кто-то прыгнул и, обдав вонючим смрадом машинного масла с древним потом, зашептал:

– Тихо! Вы шо?! Умом сошел, нет?

С разворотом Тимур скинул чужие руки. Перед ним в позе стартующего бегуна присел старичок с крючковатым носом и обветренным лицом. Шара за спиной не наблюдалось, белки глаз выглядели обычно, да и казался он на удивление миролюбивым, этаким уютно-домашним сантаклаусом, правда, без намека на бороду. Незнакомец больно вцепился в локоть и приказал:

– Так шоб за мной, быстро и тихо! И без вопросов, ну!

Нагибаясь, как под обстрелом, дедок припустил к дальнему корпусу с выбитыми окнами. Не очень понимая, что происходит, Тимур постарался не отстать.

Дождь упрямо барабанил в спину.

41-й до Эры Резины

Благодетель (Тимур надеялся, что это именно добрый помощник, а не вредитель) двигался не по годам проворно, перескакивая через две ступеньки и не сбавляя темпа. Тимур изо всех сил старался не отставать от него. Они забежали в распахнутые ворота ангара, потом за проломом стены вынырнули к узкоколейке, добрались до пятиэтажного корпуса, поднялись вроде бы на третий этаж, потом на два ниже, потом снова вверх, дальше Тимур совершенно сбился и покорно следовал за зеленым пятном плаща. Ему лишь показалось, что двигаются они не вперед, а как бы по кругу.

Наконец, прыткий дед сбавил ход.

Между окнами и рядом дверных проемов оказался узкий коридор. Пол густо покрыл листопад страниц вперемешку с шестеренками, зубчатыми колесиками, болтами и прочей слесарной дребеденью. Валялась содранная с петель дверь с табличкой «Старший мастер». Прежде чем сорвать, ее долго пытали, нанося многочисленные увечья, а более всего досталось табличке. Крашеная жестянка удержалась лишь чудом, на одном гвозде, другие вырвали с мясом.

Тимур осознал, что слишком долго для нормального человека рассматривает рухлядь, при этом пуская слюну, держась за колени и дыша, как мерин после гонки. А его спутнику было хоть бы что. Дедуган прижался к дверному проему и резким взмахом руки велел Тимуру сесть. Тому уже было так равнобедренно, что он послушно шмякнулся на пятую точку и замер.

Старик приблизился к скосу, опасливо выглянул на улицу, быстро озираясь, резко присел, на карачках шмыгнул вдоль подоконника, вытянулся по другую сторону и опять произвел осмотр местности отработанным приемом заправского вояки.

На вид ему было не меньше семидесяти. Лицо его сморщилось черносливиной, толстые губы навыкат были нездорового сиреневого цвета, зато богатырские брови торчали крыльями мохнатой бабочки. Дедушка был суров, как древний идол.

Видимо, разведка показала, что опасности не ожидается. Дед скомандовал Тимуру ползти.

Поползли.

В конце коридора оказалась лестница с остатками советского кафеля и уцелевшими перилами. Тут старикан поднялся во весь рост как ни в чем не бывало и, напевая шаловливый мотивчик, направился вниз, игриво виляя полами плаща. Смена настроения была слишком резкой. Как можно изображать бегущих по лезвию бритвы и вдруг с ходу забыть осторожность? Этого Тимур не понял. Кое-как разогнулся, отряхнул колени изувеченных брюк и поплелся следом.

Большую часть нижнего помещения, скорее всего цеха, занимали широкие столы. Сверху глядели пустые корыта ламп дневного освещения. Витал затхлый дух химического склада. Пол оккупировала невообразимая свалка: штабеля заплесневелых валенок, мятые жестяные банки, бумага, рваный картон. Серый свет валился сквозь забеленные окна. Судя по гордому виду старика, это было место его обитания.

Спаситель широким жестом распахнул плащ и спросил:

– И шо вы себе думаете?

Тимур признался, что ничего не думает, потому что разучился это делать за последний час. И особенно не понял, почему надо было так бежать.

– А если темнец таки оказался, шо тогда?

– Кто-кто? – искренно не понял Тимур.

Старичок проигнорировал вопрос и, сощурившись, поинтересовался сам у себя:

– А который у вас час?

Выставив запястье, он обнаружил, что стекло наручных часов покрывает паутина трещин, а стрелки сбились на половину первого. Видимо, часы пострадали совсем недавно.

– Какая жалость! – Хозяин часов театрально заохал. – Позвольте сказать, шо меня таки звать Йежи. А вас?

Тимур назвался.

– Да? Вот так? Любопытно. Тогда позвольте спросить, нет?

– Валяйте…

– Зачем ты пришел сюда?

Тимур решил не заметить переход на «ты», все-таки человек старше на полвека, не меньше, и ответил приветливо:

– Контракт подписывал, тут наши поставщики офис снимают, возил бумажки с печатями.

– Что ты хочешь?

– Как раз об этом. Дурацкая история, но я заблудился. Помогите мне…

– Кто ты такой?

– Офисный менеджер, считаюсь белым воротничком, но гоняют, как обычного работягу. Так я…

– Ну и ладно… – Старичок присел на краешек стола. – Так шо тебе помочь?

– Где тут ближайший выход?

Йежи хлопнул себя по ляжкам:

– Как же ты здесь оказался?

– Друг привез, а сам куда-то подевался.

– И друг пропал? Ай-яй-яй! – Йежи кивал, как резиновая собачка. – А может, звонок другу, нет?

Простая мысль показалась прямо-таки откровением. Тимур сунул руку в карман и вспомнил, что новенький айфончик остался в куртке, которую сейчас носит Федор. Вместе с паспортом и пачкой пластиковых карточек. Выругавшись сквозь зубы, он похлопал по остальным карманам, что-то похожее на трубку болталось в нагрудном. Тимур извлек нокиевский слайдер: сигнал был. Набрал номер, свой естественно, прошел один гудок, второй, и телефон мирно разрядился.

– Шо, не работает, да? Ой-вэй! Кто бы мог подумать: чудо техники дало осечку! – Кажется, старый мерзавец издевался. – Так шо хочешь с меня?

Сослав бесполезную вещь в задний карман брюк, Тимур унял раздражение и сказал так громко и медленно, чтоб разобрал и глухой:

– Где тут выход к Обводному каналу, уважаемый? Хотя меня устроит любой.

– Выхода нет.

– Как? – Тимуру показалось, что он ослышался.

– Отсюда выхода нет. Не ясно?

– Что за бред?

Йежи уставился на Тимура, не мигая:

– Шо, ты не понял?

– Что?

– Шо попал. Это шо?

– Завод какой-то.

– «Завод какой-то»! – передразнил Йежи гримасой. – Вот, например, в этом цеху, знаешь что? Шили лучшие аэростаты. Ты представляешь, шо такое аэростат? Это такая махина, что ой-йой. А, между прочим, шили нежные пальчики дам с хорошим воспитанием, не иначе! Шоб стежок аккуратно ложился. А какой был материал! Просто сказка – легкий, прочный, тут где-то завалялся рулончик. Так могу уступить.

Последние сомнения растаяли: дедок был с крепким приветом, что не удивительно – живет на свалке, питается кое-как, свихнешься и не заметишь. С таким надо только лаской:

– Так что насчет выхода?

– История такая. – Йежи сцепил пальцы замочком. – Лет сто пятьдесят назад два умных еврея притворились немцами и сложили маленький гешефт в России, шоб делать калоши. И построили-таки Товарищество Русско-американское Резиновой Мануфактуры «Треугольник». Короче, «Т.Р.А.Р.М.». Дело пошло дай бог каждому. Скоро вся империя ходила в галошах «Треугольника». Потом пришли большевики, им тоже нужны были галоши, а все больше шины. Так что заводик стал «Красным Треугольником», был флагманом индустрии. Но капитализм вернулся, флагман сел на мель и разбился вдребезги. Все развалилось. Ты меня слушаешь?

– Да. И что?

– Так вот ты тут.

– Где?

– Ой, вэй! В «Красном Треугольнике». Поздравляю, нет?

– Это всё? – Тимур уже не сдерживал раздражение.

– Тебе мало?

– Было приятно, мне пора…

– Да? А минералки не осталось?

Повернулся Тимур слишком быстро:

– Как ты узнал, что у меня была вода?

– Шо тут знать? – Йежи воздел руки к потолку и предполагаемым за ним небесам. – Удивил! Положено. И паек. Так как?

Тут Тимур обратил внимание, что до сих пор намертво сжимает пакет: целлофан пообтерся, но от фатальных дыр устоял. Разжав затекшую пятерню, Тимур выудил из пакета первое, что попалось, и протянул бедному старичку герметичную запайку твердой копченой колбасы.

У того округлились глаза:

– Это шо, мне? Так даешь?

– Спасибо за помощь. – Тимур еще хотел скроить на лице дежурный «чииз», но как-то не покатило.

Йежи схватил нарезку трясущимися пальцами, обнюхал по-собачьи, погладил и спрятал в глубины одежек.

– Водицу торбнику продал, нет? – спросил, облизнувшись.

– Кому?

– Валютой взял?

– Нет, – как мог честно, соврал Тимур.

– Таки сохрани. Растапливать годится. Скажу, шо доллары горят лучше, они из тряпки, а в еврики красок напихали, голограммы всякие, фольга, так шо ими без толку, только дым.

Болтовня этого старика становилась уж больно мутной, а бред приемлем в небольших дозах. Тимур привык относиться к жизни просто и того же требовал от нее.

– Мне пора, рад был и все такое…

Йежи соскочил со стола:

– Можно-таки нескромный вопрос? Шо у тебя в карманах? Деньги не в счет.

Вопрос оказался неожиданно интересным. Раз Федор хозяйничает в его куртке, отчего бы не узнать содержимое кожанки? Друг ведь не обидится на такую шалость.

Личный досмотр выявил: швейцарский ножик, старенький ронсон, ключи от машины с брелоком и кое-какая вещица, которую он, нащупав, показывать не стал – просто так на всякий случай, пусть будет, как туз в рукаве. Зато предъявил жестяную коробочку со стеклышком, за которым проглядывала крохотная лампочка. Старинный гаджет заинтересовал Йежи. Крутанув выпирающие лепестки, он сдвинул рифленую пимпочку, и жестянка ожила.

– О! – почтительно протянул старик. – Эта вещь, понимаю. Таки может быть…

Что он хотел сказать, Тимур не дождался и попрятал чужое добро по карманам.

– Скажите, хоть в какую сторону ближайший выход?

Прежде болтливый, Йежи как воды в рот набрал, вроде задумался о чем-то, сдвинув крылья-брови.

– Ну и пес с тобой! Сам выберусь, – сорвался Тимур.

– Может быть…

– Что «может быть»?

– Если что, ищи их в Низких цехах.

– Заметано. Как тока – так сразу. Не волнуйтесь, все будет отлично.

– Отлично? Ой-вэй! Переживи-ка сначала Ночь.

– Сам не околей.

Йежи вдруг резво метнулся к простенку и толчком отворил шаткую дверцу:

– Убирайся.

40-й до Эры Резины

На улице обнаружилась новая неприятность: потемнело так, что и на пяти шагах не разобрать дороги, заводские стены маячили черными пятнами. Здорово похолодало, дождь лил, как заводной.

Укрывшись в развалинах под ржавым навесом, где оказалось неожиданно сухо, Тимур выглянул за отбитый край стены. Окружающее показалось знакомым: кажется, сюда он вышел из офиса «Надежды», только с другой стороны заводской развилки. Скорее всего старый придурок устроил цирк с беготней ради своего удовольствия, не было никакой опасности. Но спросить с него не получится: дверь норы Йежи, растворившись в серой мгле, потерялась из виду. Надо идти вперед, или хоть куда-нибудь, вот только никак не сделать первый шаг. Что-то удерживало Тимура в относительно безопасном месте. Слушая стук дождя по крыше, он стоял и прикидывал, какой получит нагоняй от шефа, с тоской поглядывал на измочаленные лакостовские ботиночки, с отвращением чувствовал, как остывает на спине пот, мечтал о горячей ванне с паром, но не шевелился, а всматривался и прислушивался.

Громадины корпусов плавно слились с наползающим вечером. Метнулась тень с горбом-шаром, в окне показалась костистая мордочка, заозиралась и пропала. Поблизости прошуршали торопливые шаги, словно пробежал ребенок… Среди ободранных камней бурлила тайная жизнь. Вилась кругами, словно принюхиваясь и выбирая добычу.

Пробрал озноб, Тимур заставил мозги шевелиться. Проще всего – храбро выйти из застенка и ломануться напрямую. Но это было совершенно невыполнимо: натолкнуться в темноте на свору бомжей – развлечение еще то. Вернуться и заночевать у Йежи выходило безумием: пробыть до утра в берлоге бродяги – потом неделю в ванне отмокать, а одежду сразу выбросить.

Все-таки он убедил себя, что бояться нечего, и выглянул. Впереди никого не было, во всяком случае, на быстрый взгляд. Стал подгонять тело, уговаривая: «давай, браток, топай», но даже ступню от земли не оторвал. Просто не мог сдвинуться, торчал как вкопанный, даже проверил, не приклеились ли подошвы к земле. Коленки поднимались, а вот шагнуть… Животный инстинкт приказывал не шевелиться.

Приступ случился без предупреждения. Голод скрутил кишки крутым узлом, захотелось не просто есть, а жрать, жрать остервенело. Из брюха с урчанием выскочил рык голодного слона. Организм требовал немедленно бросить в топку килограмм-другой белков и углеводов.

Тимур сел на корточки, выудил из мешка нарезку колбасы, разодрал запаянный край и стал пихать в рот ломтик за ломтиком, торопливо жуя и глотая недожеванное, но лишь распаляя голод. Чувство сытости не наступало, но Тмур упрямо жевал.

Тут он увидел, что движется человеческое существо. Оно шло сгорбившись, часто втягивая носом воздух и сопя. Верно, определило, откуда несет вкусным, уставилось на корытце из-под колбасы, присело на корточки, зачарованно разглядывая опустевший пластик. Полудурок казался вполне мирным, но совсем ку-ку: только вконец свихнувшийся бомж напялит на кумпол обрезок детского мячика, наденет резиновую накидку без рукавов, перетянутую медицинскими жгутами, как матрос пулеметными лентами, а голые до икр ноги обвяжет все теми же жгутами. На ступнях его по местной моде были вьетнамки.

Чучело облизнулось и приблизилось на полшажка. Даже в сумраке было заметно: белки его глаз отливают кобальтовой синевой.

Сегодня Тимур не был расположен к милосердию и социальной ответственности перед малоимущими, а потому схватил бетонный обломок и метнул существу в лоб. Бомж упал навзничь, но, не пикнув, тут же бойко вскочил и растворился в темноте. Как и не было.

Чувство голода пропало так же внезапно, как появилось. Заглянув в пакет, Тимур обнаружил лишь две запайки. В приступе обжорства он уничтожил три упаковки колбасы, две сыра и весь хлеб. Он облизал пальцы, насухо обтер их о погибшие штаны и смачно рыгнул. Теперь организм требовал напиться.

Сунувшись откупорить бутылочку воды, Тимур пожалел, что удачно продал ее. Потому что пить было нечего. Просто нечего. Из жидкости остался крошка-бутылек виски, но язык, как назло, требовал каплю обычной влаги. Под ногами приятно чернела лужа, на сырые кирпичи звонко капало, но пить было нечего. Нечего пить было! В ушах скандировал крик: «Пить! Пить! Пить!»

Теперь Тимур думал только о глотке чистой воды. Перед глазами всплыла упаковка хрустальной минералки, которую он отдал за штуку евро. А ведь сейчас медленно оторвал бы краешек целлофана, вынул бутыль, она бы мягко легла в ладонь, плотная, приятная, студеная, крышечку бы открутил, бутылку бы поднес ко рту, и потекла бы, родимая, в нутро. А как ее лакал урод с горбом! Его воду. Его чистую водицу…

Тимур щелкнул себя по носу, отгоняя воспоминания. Но пить все равно хотелось нестерпимо. Осталось одно: подставить ладони и ждать, пока в линии судьбы наберется лужица. Накопленную влагу он слизнул как святыню – во рту сразу появился химический привкус. Но это была вода. Кое-как приноровившись, утолил жажду. Можно было идти, но кругом он не видел ни зги.

Где-то вдалеке крикнули тревожно и протяжно, зов подхватили разными голосами, и он пронесся совсем близко. Тимур расслышал:

– Ночь спущена!

Клич пронесся над крышей и исчез в закоулках. Шуршал хилый дождик. Тишина оказалась крайне неприятной. Тимур решил, что не двинется с места: замерзнет, промокнет, простуду подхватит, что угодно, но в темень – ни шагу.

Ночь расположилась по-хозяйски. Над темными полотнами стен угадывались силуэты крыш в зареве городского света. Метрах в трехстах, ну, в полкилометре отсюда, текла нормальная жизнь: можно было сесть в такси, поехать по освещенной улице, завалиться в кафешку, позвонить ребятам или подруге, потупить за теликом. А Тимур сидел в развалинах мертвого завода и боялся шевельнуться. Невозможно поверить.

– В натуре, безумие! – согласился Тимур вслух.

В детстве он болел страхом темноты. Казалось, там, в черной вате, притаились. Стоит шагнуть, как неведомые твари примутся кружить под ногами, щекотать шею и дышать в щеки, вот-вот коснутся склизкими пальцами и заглянут в лицо… В темноте Тимур испытывал беспомощное отупение, но в семь лет он победил страх. Просто заставил себя подняться по темной лестнице, и все кончилось. Сейчас темнота взялась за старое. Как и тогда, Тимур услышал тюканье сердца в зубах. А еще ощутил, что поблизости прячутся. Кто-то ждет и готовится, выбирая удобный момент. Кто-то пришел за ним, в этом он почему-то не сомневался.

Тимур приказал себе встать.

Где-то поблизости раздался голосок, но скоро оборвался тоненькой стрункой. Что-то тяжко шлепнуло раз-другой, затихло. Послышался шорох, как будто тянули по песку куль.

– В цех волоки! – крикнули высоким голосом.

Теперь оно приближалось. Может, это темнец, которым пугал Йежи?

Загнав свой страх поглубже, Тимур медленно попятился к видневшейся дырке, если повезет – дверному проему. До него оставалось метра четыре, не больше, главное, не шуметь. Почти справился. Но под каблуком хрустнуло.

Ничего не произошло. Но Тимур почувствовал: пора улепетывать, как заяц, не оглядываясь. Он припустил. И сквозь грохот сердца услышал погоню. С Йежи бежал неизвестно от чего, а вот сейчас его на самом деле догоняли.

Метнувшись в пустой проем, Тимур разобрал лестницу и кинулся вверх. Не думал, что будет делать в следующую секунду и куда бежит, как спрячется или загонит себя в ловушку. Его гнал инстинкт, желание выжить, хотя шансов это сделать практически не было. Сзади нагло топали, тяжело, но проворно.

Почти на ощупь, Тимур выскочил на площадку и уткнулся в пустоту: гигантское помещение цеха было расчерчено тенями подпорок. Он заметался в поисках хоть какого-то укрытия или лазейки, но кругом было чистое пространство. Не спрятаться, не скрыться. Наугад рванул в сторону и уткнулся в простенок бытовки. Все, это конец, загнали в угол, деваться некуда, шорох разлетающегося мусора стремительно приближался. Внезапно тело само заставило Тимура пригнуться. Над темечком что-то просвистело, стукнулось об стенку и с глухим чмокающим звуком отлетело обратно.

И тогда Тимур выхватил спрятанный козырь, сжал в кулаке и, как мог далеко вперед, выкинул руку. Ощутив мягкий тычок, нажал пуск и стал давить не переставая. Голубые молнии разряжались с сухим хрустом.

Недолгая тишина закончилась звуком рухнувшего врага. Электрошокер Федора выручил. Теперь можно было убежать, спрятаться по-настоящему и дождаться утра. Измученное тело умоляло дать деру, но Тимур победил его. Нащупал в кармане ронсон, нажал педальку, турбопламя загудело пчелкой. Синий язычок освещал так слабо, что поверженного разглядеть не удалось. Тимур решился на крайнюю меру: вынул евро и хладнокровно поджег. Красочная бумага загорелась с праздничным треском, прибавляя света. Поднес валютную лучину, чтобы рассмотреть, кого же он вырубил.

На холмике сапожных стелек, свесив голову, скрючился некто маленького роста в резиновом плаще химзащиты и кожанке с костяными пуговицами. Рука его сжимала нечто вроде короткой палицы с торчащими штопорами. Что любопытно: от запястья к рукоятке тянулся резиновый жгут, чтобы палицу можно было кинуть и вернуть. Оружие казалось диким, и названия-то ему не было, кроме летальник, но для пробивания затылка хватило бы.

Тело не шевелилось. Тимур поднес догорающую купюру к лицу и разглядел, что победил женщину, скорее молоденькую девицу, довольно милую, хотя косметика и сережки ее не украшали, потому что их не было, а шрамов хватило бы на трех мужиков. Девочка, видимо, бойкая, так и норовила влезть куда не следует. Одно казалось странным: уж больно тихо отдыхала она от ударов электричества.

Бумажка догорела, прихватив пальцы. Ругнувшись, Тимур пожертвовал второй сотней, тронул девчонку за грязную шею и не нашел пульса. Нет, это невозможно. Бытовой шокер может привести к обмороку, но убить им практически нереально, только в редчайшем случае, если у несчастного стоит кардиостимулятор. Судя по лихому виду, со здоровьем у девицы было все в порядке, бегала она как лань. Тимур откинул рукав плаща и опять поискал у нее пульс. Как ни старался он уловить трепет вены, но под нежной кожей не ощущалось признаков жизни.

Третья сотня высветила неутешительную правду: только что им был убит человек, то есть женщина, молодая, хоть и дикая. Конечно, это была самооборона и все такое, но деваться некуда: счет открыт.

Что делать теперь? Звать на помощь поздно, да и некого. Тащить ее в отделение и сдаваться ментам, чтобы впаяли по полной, а потом сгинуть на зоне? Или бросить все, как есть, и бежать без оглядки? Стоит ли жизнь этой бомжихи расплаты его жизнью – устроенной и правильной, за которую положено столько сил, за которую Тимур бился, чтобы навсегда вырваться из спального района и от дружков, спившихся и побитых наркотой?