Не ходи служить в пехоту! Книга 3. Завели. Сели. Поехали. Там разберёмся. 25-летию начала первой Чеченской войны посвящается! Том 2

Александр Мальцев, Юрий Тимофеев

Не ходи служить в пехоту! Книга 3. Завели. Сели. Поехали. Там разберёмся. 25-летию начала первой Чеченской войны посвящается! Том 2

Том 2

Глава 1

Февраль 1995 года. Чеченская республика. Южный пригород Грозного. Позиции

N

–ского мотострелкового полка

На сей раз подготовка к наступлению шла по всем правилам военной науки. Я с ротой даже отработал все вопросы на макете местности. Никто не лез и не мешал. Напротив, помогали. Со мной и с командирами взводов отрабатывал командир батальона, начальник инженерной службы полка, начальник связи полка, начальник разведки полка. Потом отдельно хорошо отработали с нашим командиром артиллерийского дивизиона и начальником артиллерии полка, обещавшим очень активное участие артиллерии соседей, за которую он и отвечал.

Два дня командиры моих взводов проводили занятия с личным составом совместно с командиром инженерно-сапёрной роты и его командирами взводов.

Командир миномётной батареи батальона тоже со мной отработал, и мы с ним тщательно пристреляли его батарею, наметили многое и даже хорошенько лично сдружились.

БМП отгоняли глубоко в тыл и на одном из каналов хорошо потренировали механиков-водителей БМП и сержантов.

Дисциплина постепенно улучшалась, и можно было больше времени тратить на занятия. Результат не заставил себя ждать. Сначала артиллерийская подготовка атаки, потом авиация, потом дерзкий десант одного из взводов соседней роты на противоположный берег, инженерно-сапёрная рота навела мосты. Рота с большим трудом, но быстро переправилась на тот берег.

На удивление легко развернул роту в линию боевых машин. Командиры взводов сработали образцово. Классический, отработанный годами в боевых полках боевой бронированный порядок одиннадцати БМП-2 полноценной укомплектованной сверх штата личным составом мотострелковой роты на БМП-2.

Набрали скорость. Прём уверенно. По второй справа машине выстрел из гранатомёта, попадание в борт, в висевший на броне ящик с патронами. Пронесло. Через несколько секунд второй выстрел в эту же машину. Рикошет.

Коля Герасимов первым открывает огонь по лесопосадке, откуда был обстрел из гранатомёта. Все три машины его взвода, развернув башни, ведут огонь по лесопосадке.

Рота продолжает движение, не останавливаясь. Прибавили скорость, противник произвёл ещё несколько выстрелов. Мимо.

Чуть позже начался сильнейший обстрел из гранатомётов и стрелкового оружия всей роты. Противник залёг в бетонном русле одного из каналов. Пехота быстро спрыгнула с брони и залегла намертво. Все попытки командиров взводов поднять людей не увенчались успехом. Рота лежала, и поднять её было невозможно даже с применением знаменитого метода под названием: «Ебом, матом, автоматом».

Комбат орёт, требует движения вперёд. Я готов был к такому морально, теоретически. Сам для себя неоднократно прокручивал в голове порядок мыслей и действий в подобном положении, сам давал себе вводные и реагировал на них.

Поэтому даю команду на открытие огня миномётной батарее. Командир батареи, который был рядом со мной, реагирует мгновенно. Через сорок секунд на канал посыпались мины, темп огня у нашей миномётной батареи был, как в лучшие времена на каком-нибудь германском полигоне (слышал много рассказов от своих однополчан).

Всё-таки как правильно и хорошо, когда командир приданного или поддерживающего артиллерийского подразделения находится рядом со мной, с общевойсковым командиром. Именно командир батареи, а не командир взвода. Когда сам командир батареи на переднем крае, в боевом порядке роты и на своей шкуре получает все ощущения общевойскового командира, тогда вся его батарея, находящаяся на огневых позициях, за несколько километров от передка, начинает очень хорошо работать.

Огонь миномётной батареи остановил. Спокойно, максимально спокойно приказал командирам взводов опять поднимать пехоту. Замполит роты и так уже был там, где и должен быть. Перебегает, сам ведёт огонь из автомата. Молодец!

Вместе с офицерами поднялись и самые морально-психологически устойчивые – их совсем не много, человек двенадцать в общей сложности. Через некоторое время начали подниматься и другие, потом уже все остальные. Заработали пулемётчики, открыли огонь из пушек БМП, пехота открыла бешеную стрельбу.

Пошли дальше. Тяжело и даже очень тяжело, но всё-таки пошли, попёрли вперёд. Критический момент преодолели.

Пошла пехота! Пошла родная!

Очередной мелкий канал преодолели сходу. Механики-водители уже неплохо обучились, действовали уверенно и даже дерзко.

Снова обстрел из гранатомётов. Остановил роту, не дал ей самой принять такое самостийное решение. Кстати! Это очень важно. Если пехота сама примет такое решение, то поднять её обратно будет очень сложно, иной раз и невозможно. Вот такая есть особенность.

Огонь гранатомётов вёлся с предельной дальности, сплошные недолёты. На меня напрямую вышел командир полка. Приказал оставаться на месте, где стою. Противник обнаружен, меня поддержит наш самоходный гаубичный артиллерийский дивизион (САДН) полка. Калибр нашей полковой артиллерии тоже имеет громадное значение. Всё-таки 152-мм снаряды – это очень хорошие снаряды, и когда они ложатся по противнику, боевой дух пехотинца поднимается очень хорошо и быстро.

Командир миномётной батареи к этому времени умчался по приказу комбата в другую роту. Впервые в жизни я сам лично в боевой обстановке корректировал огонь артиллерии. Делал эту работу с большим удовольствием. Вспомнил с благодарностью и училище, и особенно своего отца. САДН отработал очень чётко. Безупречно.

До назначенного рубежа оставалось немного. Очередная лесополоса и канал справа. Слева густой кустарник. Впереди Алхан-Юрт. Двум взводам дал команду на обстрел лесополосы, скорее, на всякий случай, без конкретных оснований. Ответа не было.

Первому взводу приказал обстрелять кустарник и получил мгновенный ответ из РПГ и ружейно-пулеметный. Шквал огня обрушился на роту.

Крайняя левая БМП «разулась» и прокрутилась вокруг своей оси. Несколько прямых точных попаданий в эту БМП, экипаж выскочил, я это видел лично. Заминка.

На своей БМП направился на левый фланг. Как только появилась возможность безопасно для своих машин вести огонь по кустам, дал команду своему наводчику-оператору делать это непрерывно, но короткими очередями. Пять БМП обрабатывали кустарник. Противник, перемещаясь, отвечал.

Когда чеченцы начали отвечать из лесополосы, загорелась ещё одна БМП. Герасимов доложил, что экипаж подбитого БМП его успешно покинул, три прямых попадания.

Рота вела самый настоящий бой с противником, боевой и численный состав которого, был никак не меньше двух рот. Но у нас техника, которой не было у противника, и огневая мощь моей роты превосходила его огневые возможности.

Дал команду на отход без согласования с командиром батальона, затем доложил ему. На сей раз не орёт, предупредил, что опять вызовет огонь САДН. Но неудовольствие в голосе, оттого что я самостоятельно принял решение на отход, почувствовал.

Только сейчас, когда я отчётливо увидел, что и с одного, и с другого направления по нам ведёт огонь не менее двух расчётов СПГ-9, я решил задействовать приданный мне из танковой роты танк. Командиром экипажа был мой хороший знакомый – командир взвода из этой роты лейтенант Серёга Шикарев.

Я уже в горячке боя успел услышать упрёк от комбата о том, что я не умею пользоваться приданными средствами, танком. Обидно было слышать, ведь я его берёг и не считал нужным задействовать, это, вместе ещё с одной БМП управления роты, был мой реальный резерв.

Поставил задачу командиру танка на уничтожение СПГ-9. Сразу понял, что лейтенант, давно ждал эту команду и с большим рвением принялся её выполнять.

Отошли к тому каналу, который самостоятельно форсировали. Сначала отработал наш полковой САДН, потом артиллерия старшего начальника – батарея из шести БМ-21 «Град».

Вперёд!

Рота задачу выполнила.

Доложил. Две БМП уничтожены гранатомётами противника. Трое раненых, один тяжело в живот. Уже погрузили их в БМП и повезли в полковой медицинский пункт.

Командир полка слышал мой доклад, вклинился в разговор и сделал мне замечание, что я сначала доложил о железе, а потом о людях. Обидно, но он прав. Что поделаешь, если у нас это в крови, это в мозгу: сначала думаешь об утрате боевых возможностей роты, а потом о людях? Вырвалось.

Немедленно приступили к инженерному оборудованию позиций. Это и есть самый передний край, какой только мог быть на этой войне. Личный состав роты не нужно уговаривать и убеждать в том, что нужно много копать. Офицеры указали только места.

Я выбрал КП роты. Всё закрутилось. Бойцы возбуждённо продолжают обмениваться впечатлениями от боя. Такой риск для жизни пережили. Это останется с ними на всю жизнь.

Вдруг на позициях роты разорвалось штук пять 120 миллиметровых мин. Бежать некуда и укрыться пока что тоже. Двое раненых, один погиб. Быстро увозим в медпункт полка. Могло быть гораздо хуже. Доложил комбату.

Не прошло и минуты, как я отчётливо услышал разрывы снарядов нашего САДН. Видимо, артиллерийская разведка засекла огневые позиции миномётной батареи противника. Страшное дело – ощутить на себе огонь миномётной батареи противника, да ещё такого калибра, да при условии, что укрыться вообще негде.

После миномётного обстрела рота начала окапываться с такой скоростью, что мне не приходилось командовать этим процессом совершенно.

Короткие бои сначала соседнего батальона, потом соседней со мной роты нашего батальона. Далее почти непрерывный огонь всех двух миномётных батарей и САДН. Позднее подключился целый реактивный дивизион старшего начальника. Самих разрывов с моего КП не видно. Очень высоко в воздухе висит вертолёт, видимо, артиллерия корректирует свою стрельбу с вертолёта.

После обеда все боевые подразделения полка находились там, где было приказано. Полк задачу выполнил. Всегда бы так! Умеем, если хотим. А самое главное, ведь все знают, как нужно. Просто командиру полка дали самому сделать то, что он может и знает.

Тем временем я взял с собой Колю Герасимова, пятерых солдат и мы пошли обследовать ближайшую местность перед позициями. У меня была ВСС и автомат. Напросился с нами и Серёга Шикарев. За себя оставил Андрея Кузнецова.

Старались выдвинуться скрытно. Шли аккуратно, соблюдали тишину. Впереди шёл Коля с Гавришем (напросился сам). Сзади на небольшом расстоянии – Серёга Шикарев, который взял у меня в роте РПК-74.

Лесопосадка закончилась, упёрлась в небольшой арык. Прислушались. Тишина.

Встали и побежали в полный рост. Я был первым. За мной все остальные. Поднялись на край канала. От неожиданности я что-то прохрипел. Это был ужас, как в кошмарном сне. На склоне этого канала находилось человек пятнадцать вооружённых боевиков. Я заметил их первым и мгновенно открыл огонь из своей ВСС, одновременно отступая назад с задержкой в несколько секунд. Никакой команды я подать не сумел, просто прохрипел. Только увидел падающего на бок бородатого мужика, потом падающего тоже на бок сидящего рядом молодого боевика. В этот момент оказавшийся справа от меня Шикарев открыл стрельбу из пулемёта.

Коля потащил меня назад, Сергей сам отскочил. Упали. Боевики открыли бешеный огонь. Гавриш тут же начал бросать гранаты, потом все остальные последовали его примеру. У меня было с собой две гранаты, и я бросил одну.

Я никаких команд не подавал, но после того, как арык забросали гранатами, все почти одновременно вскочили на край арыка и начали вести стрельбу. Это, конечно, было крайне безграмотно.

Я смог взять себя в руки только через несколько секунд. Подал самую примитивную команду:

– Коля! Вправо двадцать метров. Сергей влево десять!

Офицеры быстро пришли в себя и тоже отдали команды типа: «Гавриш, за мной!».

Вокруг всё тихо. Успокоились. Картина была понятна. Двенадцать чеченцев убитых, четверо раненых. Собрали оружие. Вот она школа Советской армии наяву. Вот что значит не выставить охранение и не организовать наблюдение. Вот цена разгильдяйству, хорошо, что на примере чеченцев. Сидели в траншее, и просто прятались. Если бы организовали службу, как положено, нам бы не поздоровилось. О чем я тут же сообщил всем присутствующим.

– Привыкли спать в Советской армии на посту, вот и получили. Так всегда бывает, когда нет дисциплины, – заключил я.

Коллективно решали, что делать с ранеными. Я колебался, не знал, что делать. Все участники боя имели равное право голоса, не только офицеры.

Подавляющее большинство хотело убить раненых. Мне тоже этого хотелось. Меня возбуждало то, что я в этом бою уже убил двоих. Особенно радовало, что убил их лично. Хотелось увеличить этот счет. Очень хотелось. С другой стороны, особой радости добить раненых мне не доставляло. Все ждали моего решения, и я его сообщил:

– Если убьём, то толку не будет. Если оставим живыми, то будет возможность их обменять на наших пленных, причём там даже обменять могут двух или трёх к одному. Представьте, что за этих четырёх полутрупов можно будет получить двенадцать наших пленных. Что выберете?

Офицеры меня поддержали. Высказался Гавриш:

– Если бы так, как вы говорите, то и разговора нет. А если мы их сдадим, никто их не обменяет? Продадут их за деньги, и через несколько месяцев эти четверо опять будут в строю.

– И такое может быть. Спору нет, – согласился я.

– Тогда давайте этих оставим в живых. Посмотрим, как будет, а в следующий раз решим, как поступать, – высказался Коля.

Так и решил поступить. Выставил охранение. Доложил о состоявшемся бое комбату. Через несколько минут он мне ответил, приказал немедленно возвращаться.

Вызвал четыре своих БМП. Загрузили и живых, и мёртвых, всё трофейное оружие. Пока ждали БМП, успел осмотреть обоих убитых мною лично. Мне было очень интересно знать, кого я лично убил. По документам тот, что постарше, был 42 лет, родился в Казахстане. Тот, что младше, двадцать один год, родился в Урус-Мартане. По прописке оба жители Алхан-Юрта. Нашёл у них по двести долларов, купюры новенькие, забрал себе. Никаких мук совести, наоборот. В них, в этих убитых, я не видел людей. Произошёл какой-то перелом. Мирные или не мирные, не было жалко. Прокрутив всё произошедшее в этом бою, я с досадой отметил, что если бы был более собранным и решительным, то мог бы лично убить больше чеченцев. Вдруг меня посетило какое-то чувство неудовлетворённости, досады от упущенной возможности.

С другой стороны, очень хорошо, что я, как командир роты, находился на своём месте и уверенно командовал ротой в бою. Не прыгал лично пострелять за наводчика или лично поразить какую-нибудь цель за гранатомётчика, что и привело к тому, что в роте только трое раненых, те, что попали под миномётный обстрел, не в счёт. Впрочем, это заслуга всех командиров. На сей раз надо бы похвалить и командующего, и командира полка, и комбата (тяжело это признать), и особенно похвалить нужно командиров взводов.

С третьей стороны, какого чёрта я лично попёрся в эту разведку, да ещё офицеров за собой потащил? Это не дело командира роты. Надо командовать, а не рейнджера из себя корёжить, все равно не получится. Надо готовить своё ротное внештатное разведотделение. Срочно. Человек шесть-семь отобрать. Достаточно на первое время.

Я долго смотрел на этих двух убитых мною лично боевиков. Этот, который постарше, мог бы выращивать спокойно хлеб, явно колхозник, явно мужик на все руки мастер. Руки сильные, натруженные, нелегко ему его хлеб доставался. Курил. Да и без этого видно, что он не правоверный мусульманин. Второй тоже сильный парень, тоже, судя по рукам, не бездельник, но этот явно отморозок, таких надо убивать, таких оставлять в живых нельзя. Забрал себе его зелёную повязку.

Резко повернулся в сторону раненых. Мои подчиненные, добрые души, вкололи раненым промедол. Один, тот, что постарше, в сознании. Просит не убивать. Трое других тоже мужики в возрасте за сорок лет. Молодых нет.

Не успел я вернуться на КП роты, как тут же меня настиг заместитель командира батальона по вооружению (зампотех).

– Тимофеев, а кто, нахрен, будет заниматься эвакуацией твоей подбитой техники?

Этот майор был очень хороший человек, добрый и грубый, много помогал, часто делал то, что не должен был делать зампотех батальона, но должен был делать я со своей ротой, причём не ставил это нам в вину и не выпячивал свою работу. Но сейчас, после боя и перед лицом неминуемо наступающей ночи, при нерешённости очень многих задач он вывел меня из равновесия.

– А что, командир роты должен эвакуировать с поля боя повреждённую технику? Это моя, нахрен, работа? Я что её другими БМП таскать должен?

– У тебя танк стоит без дела. Ты чего орёшь?

– Танк воевать должен. Вы что, не знаете, чем надо эвакуировать технику?

– Ладно. Я сам справлюсь. В другой роте возьму танк.

Майор явно обиделся. Я был не прав.

Только вечером я вызвал к себе экипажи подбитых машин. Давно хотел с ними поговорить, руки не доходили. Эти ребята пережили в бою такое, что врагу не пожелаешь, попадание кумулятивных гранат в БМП – это не простое испытание. Мне надо было понять их состояние. Конечно, к этому времени все четверо были уже пьяные, но держались бодро. Немного поговорил и уложил их спать на КП роты.

Дал команду старшине организовать ужин для офицеров и прапорщиков роты, со спиртным. Попросил приехать зампотеха, сказал, что нужна срочная помощь. Майор приехал. Я с ходу попросил у него прощение. Офицеры прибыли уже все слегка пьяные, даже замполит был выпивши, старшина и техник – непонятно.

– Как вы могли без меня? Зря вы так, – единственное, что я им сказал.

Ужин отменил. Сели ужинать с зампотехом. Нормально поговорили, обсудили всё и расстались очень дружелюбно. До сегодняшнего дня я думал, что этот вечно чем-то недовольный майор относится к категории тех людей, у которых всегда и всё плохо. Им какое начальство не поставь – оно всегда очень плохое. Что бы не делало какое-либо начальство – оно плохое и «всё украло» или много украло, хоть и сделало что-то хорошее.

Теперь знаю, что я очень сильно ошибался. Послушал этого уроженца Норильска и понял, что такие, как он, люди не могут просто так сесть и нормально, что называется, по душам поговорить. А вот если выпьют – то смогут. Но только если выпьют. Я задумался тогда, почему уроженцы Кубани могут, а жители северных районов нашей страны в массе своей – не могут.

Ответ не нашёл, но разговор с майором был очень полезным, и я сам немного, что называется, «отмок».

Ночью при проверке выявил, что вся рота выпившая, но сильно пьяных не заметил. Ничего не говорил, потому что бесполезно, да и мне самому было всё понятно. Я сам захотел выпить сегодня, снять напряжение.

На следующий вечер собрались на ужин все офицеры и прапорщики. На сей раз всё нормально. Разобрали всё до мельчайших деталей. Обсудили. Даже пошутили и наметили кое-что.

Полк контролировал большой участок от Промышленного канала до Алхан-Юрта. Роту растащили и растянули на несколько километров. Некоторые блокпосты состояли всего-то из одного отделения во главе с сержантом-срочником, естественно. Меня ни на минуту не покидало беспокойство, и было предчувствие чего-то трагического. Вместе с тем разведданных не было никаких совершенно, а вот уверенность в том, что чеченцы где-то совсем рядом и внимательно нас изучают, была.

Чтобы обезопасить по возможности свою роту в предполагаемых мною местах возможного нахождения боевиков, ночью я «обнаруживал» цели и вызвал огонь миномётной батареи или САДН. Каждую ночь. Иногда два или три раза.

К государственным наградам за последний бой я представил весь личный состав роты. В разговоре с командиром полка настоял на том, чтобы отдельно были представлены к наградам командир миномётной батареи со своими солдатами и весь экипаж танка. Он не был против того, чтобы представить к награде миномётчиков, но экипаж танка не хотел. Помогла моя настойчивость.

Командир полка, и так уважительно относившийся ко всем командирам рот и батарей, особенно уважительно начал относиться к командирам мотострелковых рот и разведроты. Поскольку сам командир полка позволял нам больше, чем это было принято обычно, то и отношение, типа, «Ванька-ротный», сложившееся на фронте Великой Отечественной войны, прочно ушло в прошлое, у нас такого не было вообще. Даже напротив, командир полка очень внимательно выслушивал наше мнение и часто с нами соглашался. Комбатам не всегда это нравилось, но явно они это не показывали.

Кроме того, у меня было подозрение, что командир полка выделяет меня из числа командиров остальных мотострелковых рот, больше и чаще спрашивает моё мнение, что вызывает раздражение у комбата.

С другой стороны, комбат начал действовать всё более и более уверенно и профессионально. Одновременно с этим у него в общении даже со своими заместителями, начало проявляться некоторое высокомерие и раздражение. Он категорически не любил разговаривать с людьми. Всё больше комбат склонялся к тому, чтобы просто отдавать короткие приказы и отказывал в разрешении задать вопрос или возразить.

Все начали проявлять неудовольствие комбатом, а мне такое его поведение чем-то нравилось. Например, совещания были очень короткими и предельно конкретными.

Однажды я даже заступился за него, когда услышал критику в его адрес. Он не был самодуром, он был умён, начитан, иногда что-то цитировал и делал это очень уместно. Зарубежную литературу он тоже знал, иногда прибегал к цитатам из неё. Как-то однажды он мне задал вопрос:

– Ты знаешь, кто такой Сунь-Цзы?

– Это автор трактата «Искусство войны»?

– Уже неплохо. Читал?

– Нет.

– Плохо. Приедём с войны, займись серьёзным чтением.

На этом разговор был закончен. Я перестал быть ему интересен как собеседник.

Он не любил людей, это было видно. Педант во всём, он делал над собой очень большие усилия, для того чтобы сдерживаться. Низкий уровень воинской дисциплины в батальоне и то, что он не мог что-то кардинально изменить, делали его крайне нетерпимым в общении, а его вполне нормальные требования для батальона, где соблюдались бы все воинские законы, здесь выглядели как придирки и чванство. С ним было невыносимо тяжело. Но я всё-таки часто просил его уточнить задачу в целях её уяснения и добивался того, чтобы комбат начал со мной разговаривать, хоть он всем видом при этом показывал, что я тупой. В общем, комбат был полной противоположностью командира полка.

Утром меня вызвал командир полка. Прибыл. На КП полка, кроме командира полка и офицеров штаба полка, находился мужик в камуфляжной форме, в туфлях, без знаков различия. Командир полка обращался к нему «товарищ генерал-лейтенант». Перед штабной палаткой стоял БТР-80 внутренних войск МВД, а у входа в неё рядом с нашими бойцами, стояли здоровые солдаты в обмундировании спецназа внутренних войск МВД.

– Подходи, Юра, сюда. Ближе, – сказал командир.

Генерал поздоровался со мной за руку.

– Юра, тебе предстоит сегодня выполнить очень важную, деликатную и секретную боевую задачу, о её выполнении ты не будешь рассказывать никому до того момента, пока не выполнишь.

Задача выглядела, как несложная. С запада на Грозный наступал один из мотострелковых полков Северо-Кавказского военного округа и упёрся. Не может пока пройти дальше, сильное сопротивление боевиков. Применять в том районе артиллерию и авиацию нельзя по той причине, что в одном из зданий находится засевшая там группа СОБР во главе с майором ФСК, к тому же с ними находится ценный агент-чеченец. Силы у группы на исходе, вот уже второй день они отбивают яростные атаки боевиков. Только что пропала с ними связь, видимо, сели аккумуляторы (надеются, что в этом причина), двое раненых было, медикаментов нет, воды нет, боеприпасы на исходе.

Чеченцы явно не ждут удара с юга. Они хорошо осведомлены о том, чем занят наш полк, и понимают, что мы в город не сунемся, пока не попрёт тот мотострелковый полк, а лишь блокируем его с юга и ждём, когда на нас начнут выходить отступающие под натиском того полка чеченцы. Нашу группу во главе с этим майором надо вытаскивать. Разведроту командир отправить не может, она слишком занята на выполнении другой боевой задачи, но выделит мне одно отделение из этой роты на БРМ.

Обговорили замысел, силы и средства, взаимодействие. Задачу понял. Вопрос, почему бы эту задачу не поставить спецназу внутренних войск МВД, задавать не стал.

Я беру четыре БМП: с каждого взвода по одному штатному отделению, плюс свою БМП, со мной пойдёт один мой командир взвода и командир взвода из дивизиона. Кроме того, сажаю на свою машину ещё пять пехотинцев из числа добровольцев, включая санинструктора и артиллерийского разведчика, который был вместе со своим командиром взвода.