Кукольная королева

Таша прекрасно знала, какой жизни желала для неё мать. Как знала истинную причину, почему Мариэль Фаргори никогда не пьёт с ними чай, если в дом заглядывает Гаст, и то, почему в глубине души она против этих чаепитий – но, любя дочь, скрепя сердце впустила в их жизнь её единственного друга. Знала даже то, почему перед сном мама всегда сперва заходит к старшей дочери; знала – вот уже третий год.

Ни Гаст, ни Лив ничего не замечали. А Таша никогда не сможет открыть им глаза. И не хочет.

– Даже если не увижу, мне всё равно. Мне и здесь хорошо, с вами.

Мама улыбнулась; теперь – без тени холода. Коснувшись губами макушки дочери, пожелала добрых снов.

Когда она ушла, привычно оставив светильник на тумбочке включенным, Таша зарылась лицом в подушку: спать без света она не могла, но засыпать лампа слегка мешала. Накрылась лёгким одеялом – в каменном доме было прохладно даже летом.

Она ещё ворочалась, когда в коридоре послышались знакомые семенящие шажки. И ничуть не удивилась тому, что дверь вновь отворилась.

Лив влезла на кровать бесцеремонно, не удосужившись проверить, спит ли сестра.

– Та-аш…

Повернув голову набок, Таша сонно приоткрыла один глаз.

– Таш, ты злишься, что я Гаста обижаю?

Сестра тоже была в ночной рубашке – старой, Ташиной. Та оказалась ей чуть великовата, и маленькие детские ладошки тонули в дутых рукавах. Распущенные волосы струились по белой ткани чернильными струйками, огромные глаза на курносом личике сейчас отливали не вишней даже – черносливом.

По уму Таше следовало отвернуться, преподав урок, который Лив заслужила. Но лицо сестры, с ногами забравшейся на постель, было неожиданно несчастным.

– Немножко.

Иногда она думала, что всему причиной неизбывное чувство вины за свою ложь, третий год окутывавшую Лив счастливым неведением. Как бы там ни было, сестра вила из неё не то что верёвки – канатные лестницы: Таша просто не могла на неё сердиться. Если и сердилась, то куда реже, чем следовало.

– Я больше не буду, – серьёзно сказала Лив.

– С чего это?

– Не хочу, чтобы ты решила, что я слишком вредная, и меня разлюбила.

Таша фыркнула и, вытянув одеяло из-под коленок сестры, приподняла его край в знак примирения: Лив охотно заползла внутрь.

– Я тебя никогда не разлюблю, стрекоза. Но если будешь вредничать поменьше, очень меня порадуешь. – Когда Лив улеглась рядом, Таша обняла её, как обнимала потрёпанного плюшевого зайца, лишь пару месяцев назад отправленного в сундук под кроватью. – Спи давай.

Они так и уснули вместе. Не в первый раз.

Но на очень долгое время – в последний.

* * *

– Быстрее, – бросает Герланд, пока они бегут – вниз, вниз, вниз, по бесконечной лестнице, белой, как всё в королевском дворце.

Эхо дробит и перекатывает их шаги, как и отзвуки криков, пробивающиеся сквозь стену: потайную лестницу специально строили так, чтобы с неё можно было подслушивать, папа говорил. Джеми очень старается не отставать, но маленькие ноги всё равно перебирают ступеньки слишком медленно. Как пятилетке угнаться за взрослым? Его бы взяли на руки, будь здесь мама с папой, но они остались наверху, защищать королевскую семью – долг рыцарей выше родительского, а дядя Герланд несёт брата – хнычущий комок в ворохе пелёнок. Один Герланд спустился бы быстрее, гораздо быстрее, а так… младенец в одной руке, холодные пальцы другой сжимают ладошку Джеми, за плащ судорожно цепляется Берри: ей уже девять, почти взрослая, но бегает она немногим быстрее…

Когда лестница наконец заканчивается дверью, крики уже не слышны. Один Герланд просто прошёл бы сквозь неё, но он не один, и поэтому пихает дверь ногой.

Огромный холл освещён слабо, совсем не как обычно – когда он встречает высокородных гостей, но Джеми этого хватает, чтобы узнать папу. Папа почему-то здесь, а не наверху, и стоит посреди зала, рядом с кем-то в чёрном. Кто-то в чёрном резко дёргает рукой, и папа падает. Тут Джеми понимает, что кто-то держит меч, который только что выскользнул из папиной груди.

Джеми смотрит, как папа падает – к другим, что уже лежат на полу. Мужчины, девушки и старики, гвардейцы и простые придворные; кто в мундирах, кто в платьях, кто в ночных рубашках. Кто-то на лестнице, кто-то у самых дверей, в тёмных лужах на белом мраморе.

Джеми смотрит, как папа падает – к маме. Она тоже на полу: отсюда плохо видно, но маму Джеми узна́ет всегда.

Когда папа наконец падает, кто-то в чёрном уже рядом, прямо перед Джеми – тенью, метнувшейся к ним быстрее, чем может любой человек. Тень – девушка, она в чёрном, и лицо её тоже в чёрном: волосы, глаза, странные потёки на лице, будто от краски, такого же цвета, как то, что вязко капает с её меча. Только кожа белая, и звёзды, сияющие на дне зрачков, совсем как у Герланда.

Тень заносит клинок для нового удара, и Джеми не знает, почему тот до сих пор не опустился – наверное, потому, что каждое мгновение кажется ему вечностью.

Тень – девушка, мятежница, убийца родителей – смотрит на него, белые звёзды горят в её чёрных, чёрных глазах…

Чей-то возглас вырвал его из холла, погрузив во тьму, какая обычно царит под закрытыми веками.

Кошмар нехотя выпустил Джеми из цепкой ледяной глубины.

Он уставился на лампу, мерцавшую на чайном столике. Осознал, что он там, где и должен быть: в тканевом кресле посреди тёплой гостиной, с книжкой в руках, на затянувшемся вечернем чае.

– …да, я уверен, – говорил Герланд – сидевший напротив, а не тащивший трёх перепуганных детей из залитого кровью дворца, – потому что мне несвойственно выражать вслух то, в чём я не уверен, и к этому моменту ты мог бы это уже…

Джеми посмотрел на книгу – во сне ослабшие пальцы упали на колени вместе с ней.

Надо же. Заснул. На самом интересном месте (утренние тренировки и ночная зубрёжка не прошли бесследно). И опять во сне отправился в чужую память, – хотя Джеми она каждый раз казалась очень даже своей.

Алексас не уставал шутить, что младший брат нагло посягает на его личное пространство, но при том, что их связывало, обмен воспоминаниями был неизбежным побочным эффектом.

– …я не понимаю, зачем сперва созывать узкий круг, – настаивал Найдж. Его голос и вырвал Джеми из сна: из троицы Основателей – альва и двух колдунов, которых чаепитие собрало за одним столом, рассадив по соседним креслам, – лишь Найдж повышал тон в спорах. – Ты не хуже меня понимаешь, что нас вряд ли предал кто-то из…

Свыкнувшись с тем, что холод королевского дворца остался за гранью сна и пропастью минувших лет, Джеми поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

Сам он восстание не помнил. Это Джеми был розовым комком, хныкавшим в ворохе пелёнок, пока его брат бежал с Герландом от мятежников, а в дворцовых коридорах выреза́ли придворных, ещё вчера даривших маленькому Алексасу улыбки и сласти. И предпочёл бы не помнить, – поэтому поспешил вернуться к чтению, где Рикон как раз повстречался с виспом, стражем болот.

«…тварь, державшая в руке зелёный фонарь, улыбнулась ему. Чудовищная ухмылка жутко смотрелась на лице, что Рикон привык видеть в зеркале.

– Я знаю, чего ты боишься, Рикон, – сказал монстр, принявший его облик. – Псы магистра Ларнека уже идут за тобой, но самый большой твой страх – стать таким же, как он…»

– …Джеми!

Он уже привык пропускать беседы старших мимо ушей, но зов Герланда был не той вещью, которую можно игнорировать.

Пришлось неохотно выныривать из манящей реальности книжных страниц в окружающую действительность.

– Я понимаю, что сказочные небеса предпочтительнее, – когда воспитанник удостоил его безраздельным вниманием, сказал Герланд, и серебристые альвийские искры блеснули в его зрачках призраками далёких звёзд, – однако порой полезно спускаться на нашу бренную землю.

Джеми непроизвольно вжал голову в плечи.

Пылающий камин жарко натопил маленькую гостиную, полную гобеленовой ткани и резного дерева, но холодок зимней ночи, сквозивший в голосе альва, кого угодно заставил бы поёжиться.

– Особенно уместно здесь слово «наша», – скептически подметил Алексас. – Не припоминаю, чтобы альвы считали Подгорное королевство своей землёй.

Джеми удержался от ответа, – в который раз порадовавшись, что брата больше никто не слышит.

– Повторяю. – На миг за спиной Герланда нетерпеливо дрогнули огромные прозрачные крылья и тут же вновь скрылись за кромкой зримого, будто слившись с белёной стеной. – Через три дня собираем очередной совет. Ваше с Алексасом присутствие желательно.

В книжках Джеми встречал выражение «мраморные черты», но лицо Герланда точили даже не из мрамора – из белого льда. В глазах альва темнело сумеречное небо, пронзительно-холодное, а чёрные кудри словно выткали из красок ночи: странная, нечеловеческая, почти пугающая красота Звёздных Людей. Джеми гордился, что их с Алексасом спас и воспитал один из них, но иногда…

Иногда они с братом всерьёз опасались опекуна. Не без причин.

Прикрыв книгу, дабы не было соблазна отвлечься (только страницу пальцем заложив), Джеми посмотрел в окно – просто чтобы оттянуть момент истины.

Из окон особняка открывался прекрасный вид на главную улицу округа Хёх: единственного «людного» округа Камнестольного, великого града цвергов. Сами цверги именовали свою столицу Хапстаддэрштайн, но Джеми предпочитал распространённый аллигранский перевод. Фонари цветного стекла на высоких ножках, светлая брусчатка, по которой звенели копытами железные кони, дома серого камня в два-три этажа и пёстрые витрины лавок; где-то над курящимися дымоходами смыкались каменные своды гигантской пещеры – так высоко, что подгорная тьма скрадывала их, маскируя под мглу ночного неба. Там же пряталась хитрая система воздуховодов, позволявшая жителям подземья не задохнуться.

Здесь селились все люди, по какой-то причине задержавшиеся в Подгорном королевстве, и от наземных городов Хёх отличала разве что вечная темнота. Другие округа щеголяли типичной архитектурой цвергов с затейливой резьбой по стенам невысоких домишек… но туда людям лучше было не соваться.

– Пора всерьёз участвовать в делах сообщества, – сумеречный взгляд Герланда резал той же непреклонностью, что и слова. – Даже если ты считаешь, что не готов.

– Но я готов! – выпалил Джеми. – Готов участвовать! Правда!

Подумав, честно добавил:

– Наверное…

День Джеми Сэмпера, колдуна-недоучки шестнадцати лет от роду, не задался с самого начала.

На утренней тренировке ему удались лишь шесть боевых каскадов из семи. Учителя могли сколько угодно уверять, что в его возрасте и это освоить – гениально, а заклятия выше пятой ступени просто истощат его магический резерв: Джеми подобное не утешало. Если ты за что-то взялся, делай всё, что требуется, без всяких скидок. Не можешь сделать – не берись. Никаких отговорок в духе «не дорос», «болен» или «устал».

Джеми предпочитал брать пример с солнца. Солнце, может, тоже человек. Может, ему тоже бывает плохо. Может, ему тоже иногда вставать не хочется. Только солнце никто никогда не спрашивал, может ли оно светить: для него не существует «хочу» или «могу», есть одно лишь «нужно». Вот оно и светит вопреки всему…

После настало время уроков литературы и языкознания, а потом Алексасу, любимому до зубовного скрежета старшему братцу, пришла пора отправляться на тренировку по фехтованию. Джеми не оставалось ничего, кроме как два часа наблюдать за его потугами.

У Алексаса дело тоже не особо спорилось. Нет, он мог побить, пожалуй, любого смертного, причём вне зависимости от возраста, умения и весовой категории… но сражаться с альвом – дело неблагодарное, а щадить их Герланд никогда не собирался, даром что был их опекуном. Так что по завершении тренировки Алексас в который раз зализал раны с помощью баночки целительной мази, после чего выразил желание прошвырнуться в город.

Джеми согласился. Он уже третий день мечтал добраться до книжной лавки (порой считал себя достойным немного отвлечься от магических трактатов за развлекательной литературой), а потому следующие полдня братья самым бесстыдным образом отдыхали. И если поход за новым томом «Правил паладина» Джорданесса занял около получаса, львиную долю оставшегося досуга отняло общение Алексаса с премиленькой девушкой, которую он встретил по пути в таверну. Вот что в нём только девушки находят?.. Казалось бы, смазливый самоуверенный щёголь. Долговязый. Вечно растрёпанный. Ещё и веснушчатый… Но девушки странно смотрели на многое – это Джеми давно уяснил.

Понять их он даже не пытался, просто принял какие-то вещи, как факт.

Прогулка с очередной красоткой завершилась сговором об очередном свидании под балконом; и на этом Алексас, весьма довольный собой, продолжил путь к кружке крепкого цвергского пива и приятной застольной компании, где и провёл оставшийся час до вечернего чая. На взгляд Джеми, совершенно бездарно.

– Какой энтузиазм. – Найдж, развалившийся в кресле слева, спрятал ухмылку за чашкой. А может, и улыбку, – не понять: она с губ колдуна почти никогда не сходила, из-за этого молодое лицо под ёжиком растрёпанных русых волос казалось ещё моложе, и даже тёмно-серые радужки делались светлее. – Видишь, Герланд, а ты ребёнка попрекаешь.

– Сам ты ребёнок, – буркнул Джеми. – По магическим меркам.

– Сначала до бакалавра дорасти, там и поговорим, кто ребёнок.

Джеми на подколку не обиделся. Хотя сам Найдж, уже лет пять игравший роль его второго наставника, звание бакалавра магических наук защитил не так давно – куда позже, чем той же цели обещал достичь Джеми.

– Если бы этот ребёнок проявлял на собраниях сотую часть того интереса, что он выказывает к вашим урокам и этим… сказкам, – брезгливость, с какой Герланд посмотрел на «Правила паладина», была куда красноречивее паузы перед словом, – сейчас у меня было бы одной головной болью меньше. К счастью, я привык работать с тем, что есть.

Джеми снова не обиделся. Будь Герланд действительно против «этих сказок», ему бы просто запретили походы в книжную лавку – и, скорее всего, Джеми бы не осмелился бунтовать. Альв и к походам мальчишек в город относился неодобрительно, но понимал: запирать воспитанников в четырёх стенах немилосердно и невозможно. Так что лишь регулярно проверял ментальные барьеры, защищавшие их разум – без этого случайная встреча с чтецом сознаний могла обернуться неприятными последствиями (дар проникать в чужие мысли среди магов встречался редко, но всё же встречался), – и не менее регулярно наказывал держать язык за зубами – по поводу и без.

Повод был. И немалый. Для окружающих Алексас и Джеми Сэмперы звались Алексасом и Джеми Торнори, и воспитывал их вовсе не Герланд, а небезызвестный магистр Торнори, отставной придворный маг Короля Подгорного. В принципе, почти так всё и было: их дом действительно принадлежал магистру, они действительно в нём воспитывались, а Джеми действительно учился у старого колдуна.

Не так было то, что официально братья были мертвы. Погибли вместе с родителями, королевскими рыцарями, – которые пали, защищая своего короля.

Когда шестнадцать лет назад в королевский дворец ворвались мятежники, уцелели немногие его обитатели. Король Ралендон Бьорк Девятый был убит – вместе с женой, дочерью, советниками и придворными. Новым королём провозгласили Шейлиреара Дарфулла, бывшего Советника Его Величества по финансовым делам, по совместительству недурного колдуна. Шепотки о том, что из него выйдет отличный правитель, ходили задолго до восстания; оно вошло в историю под названием «Кровеснежная ночь», ибо наутро снег столицы был багряным от крови.

От безжалостной толпы, ворвавшейся во дворец, Джеми и Алексаса спасло чудо. Чудо звали Герландом, и оно было альвом, некогда изгнанным из родных лесов. Став чужим для своего народа, Герланд присягнул на верность владыке людей, и до самой резни он служил убитому монарху, сражаясь с родителями мальчишек бок о бок. Потому и спас братьев Сэмперов, спрятав их в Подгорном королевстве, и воспитал, заменив им отца.

Отца, которого Алексас почти не помнил, а Джеми почти не знал…

– Нам всем известно, Гер, как ты любишь одаривать своих сынов похвалами, но предлагаю вернуться к тому, что острее всего требует вынести себя на суд, – устало проговорил магистр Торнори, тонкими руками поправив плед. Хозяин дома не так давно разменял третью сотню лет, и никто не удивлялся как тому, что он подозрительно легко зяб, так и мудрёным оборотам его речей: не все маги могли приспособиться к смене веков. – Всё же я настаиваю на том, чтобы сперва собрать узкий круг. Вероятность того, что мы обнаружим среди нас… то, чего опасаемся, ничтожна, но я хотел бы успокоить свою душу хоть на этот счёт.

– А в чём, собственно, суть грядущего собрания? – стыдливо осведомился Джеми.

– К нам пожалует новый спонсор, дабы обсудить условия союза с глазу на глаз. – Едва ли магистру нравилось повторять то, что Джеми пропустил за книгой и сном, но он не выказал этого ничем. Старый маг вообще умел прятать эмоции за гривой седых волос, что могли так кстати упасть на глаза, пушистой бородой и дежурным благолепием. – Нашим застоявшимся жилам не помешает свежая кровь.

– Ещё выслушаем доклад шпиона в Торговой Гильдии, – добавил Найдж, – кое-какие новости из столицы…

– В общем, ничего интересного, – зевнул Алексас.

– …а ещё попытаемся поймать крысу.

Джеми недоумённо вскинул голову.

– Какую крысу?

– Предателя, дурачок! – голос брата с головой выдал его азарт. – А вот это уже интересно…

Если возвращаться к тому, что с братьями Сэмперами было не так, определённо стоило упомянуть, что в доме магистра Торнори располагалась штаб-квартира некого тайного общества. Основали его Герланд, магистр и Найдж, тогда ещё юный ассистент прославленного Торнори-энтаро[2]; они дали своему детищу благозвучное название «Тёмный венец» – и с тех пор это общество плело заговоры с целью свержения душегуба и узурпатора Шейлиреара Дарфулла Первого.

Подрывной деятельностью «Тёмный венец» с переменным успехом занимался уже шестнадцать лет. Почти с самого восстания. За эти годы они привлекли под свои знамёна немало людей, цвергов и колдунов, и даже другие сообщества – помельче: многие соглашались, что дробить оппозицию королевской власти глупо, разумнее объединить усилия. Единственная загвоздка заключалась в том, что для свержения узурпатора требовался кто-то, кого можно возвести на престол по праву. Так что главной целью общества был поиск подходящего представителя сверженной династии Бьорков.

Проблема была ещё и в том, что после Кровеснежной ночи Бьорков осталось немного. Все они либо находились одной ногой в могиле – по причине глубокой старости, – либо были вполне довольны жизнью под пятой узурпатора и все без исключения пребывали под пристальнейшим наблюдением новой власти. Вот лже-Бьорков за шестнадцать лет объявлялось немало; заканчивали они обычно ласковым выговором от стражи, позором да скромной заметкой в новостном листке об очередном самозванце и Венец не интересовали. Вывести их на чистую воду для магов труда не составляло, а возводить на трон фальшивку сторонники свергнутой династии не имели ни малейшего желания. Кто-то другой на их месте давно бы сдался, но ведь наверняка тела последних Бьорков сожгли недаром! Узурпатор уважил память предшественников и обеспечил убитым погребение рядом с предками, но вместо тел в королевскую усыпальницу отнесли лишь урны с прахом. Конечно: тело-то, в отличие от праха, опознать не составит труда…

– Видите ли, не столь давно мы обнаружили, что кто-то внёс ничтожные, но злонравные изменения в защитные чары штаб-квартиры. – Магистр рассеянно обводил указательным пальцем костяшки другой руки. – Благодарить следует Найджа, он задумал внести в защиту коррективы, что открыл в минувшем месяце… и обнаружил это.

– Что ещё за изменения?

– Убрали запрет на несанкционированные переговоры. – Найдж хмуро глотнул из своей чашки; лучи светильника на столе просвечивали сквозь тонкий фарфор. – Как ты знаешь, только Основат… только мы трое в этом доме можем пользоваться зеркалами или открывать другие магические каналы для дальней связи. Раньше могли.

– А теперь…

– А теперь, спасибо нашему неизвестному другу, с этим справится кто угодно. Бери зеркало и болтай с кем-нибудь в столице – ни я, ни Герланд, ни учитель этого не заметим.

Пальцы Джеми непроизвольно вцепились в книжный корешок.

– То есть… кто-то в штаб-квартире…

– Выходит на связь с внешним миром. Тайком от нас. Совершенно верно.

Новость Джеми не понравилась. Даже очень не понравилась.

Насколько ему было известно, последние дела сообщников проворачивались вполне успешно, но изложенные факты неизбежно вели к одному: некто из штаб-квартиры докладывает о делах Венца кому-то, кто о них знать не должен.

– Посему мы устраиваем облаву. В ближайшие дни будем отслеживать всю магическую активность в здании. – Герланд отставил чашку на стол. – Если после собрания крыска побежит к хозяину – это кто-то из узкого круга. В противном случае через шестидневку собирается совет для широкого…

– И в моих интересах, чтобы подлеца поймали там, – добавил Найдж, – а то ваш прекрасный опекун до конца жизни будет величать меня не иначе как «наивным желторотиком».

– Рад, что твоему чувству юмора не вредит даже угроза тюремных застенок.

– Если кому-то они и грозят, то не мне. Хотя, подозреваю, между тобой и королевскими палачами наша крыска выбрала бы второе, но такой подарок ты ей не сделаешь.

Джеми подумал.

Ещё раз подумал.

– А… наш провал год назад, – сказал он тихо, – то, что в Прэкильской тюрьме ждала засада… не может быть с этим связан?

Казалось, в гостиной стало темнее – так помрачнели двое колдунов, с которыми Джеми делил чай за круглым столом. Лицо Герланда осталось бесстрастным, но для альва то была привычная маска, прятавшая любое проявление чего-то, хоть отдалённо похожего на чувства.

Тот провал был больной темой не только для Джеми. Из пяти человек, отправившихся тогда на задание, в штаб-квартиру вернулись двое, – и при виде одного из них целители лишь руками развели.

– Всё может быть. – Сухие пальцы магистра сомкнулись, сплетаясь в судорожный замок. – Я не устану возносить благодарности судьбе за то, что Алексас всё ещё с нами, но…

– Но я надеюсь, что крыска не причастна к тому, что он с нами не во плоти, – невыразительно закончил Найдж. – Иначе о свидании с королевскими палачами она будет молиться.

– Всецело одобряю.

В мурлыкающий голос Алексаса примешались нехорошие нотки, и голос этот – как всегда – звучал лишь в Джеминой голове.

Если в последний раз возвращаться к тому, что же было не так с братьями Сэмперами, не стоило забывать, что год назад Алексас отправился вызволять кое-кого из тюрьмы – и вернулся с ранами, после которых не выжил бы никто. Год назад Алексасу предложили выбор: либо смерть, либо существование на правах… фактически призрака, но заключённого в чужое тело. Тело человека, что согласится всю оставшуюся жизнь терпеть в своей голове постороннюю личность. А на треть суток Алексас даже сможет брать контроль над этим телом: дышать чужой грудью, говорить чужими устами, фехтовать чужими руками. Жить, пусть каждый момент этой жизни ему великодушно дарил другой.

С тех самых пор Джеми с Алексасом и делили одно тело на двоих – и, пожалуй, это всё же было самым не таким из всего, что было с ними не так.

– Засим объявляю вечер завершённым, – резюмировал Герланд, поднимаясь с кресла. Даже это простое движение в исполнении альва завораживало стремительной текучестью. – Отбой.

Выслушав указ «не распускаться», Джеми следил, как опекун покидает гостиную, без единого звука ступая по гулкому паркету (на самом деле не совсем по нему). Затем и магистр, напомнив про завтрашний урок, с кряхтением встал, чтобы опереться на Найджа; шаги хозяина дома сопровождало приглушённое ворчание про дрянные старые кости.

– Кому отбой, а кому читать, – пожал плечами Джеми, когда комната опустела.

В ответ его руки небрежно отбросили книгу на стол – не по его воле.

– Кому читать, а кому под чужой балкон, – уточнил Алексас.

Теперь – наконец-то – вслух.

* * *

Последний день привычной жизни Таша скоротала не лучше и не хуже обычного. Завтрак, чтение, прятки с Лив. Полуденный чай, чтение. Обед, чтение, уроки. Впереди ждала целая шестидневка каникул по случаю сенокоса, но завтра Таше предстояло почти весь день провести на лугу, а домашнее задание она предпочитала делать, пока время не поджимает.

Мудрость, непостижимая для оболтусов вроде Гаста.

Потом Лив убежала в деревню, играть с однокашниками (в отличие от старшей сестры, её в компанию деревенских отпускали без проблем), а сама Таша отправилась в конюшню. Принц, любимый льфэльский жеребец снежно-белого окраса, встретил хозяйку радостным фырчанием.