Амурский вальс РВС

В том же году был заложен город золотопромышленников Благовещенск.

Глава 4. В приграничье

Это я так, немного отвлекся, чтобы не тратить ваше драгоценное время на описание дороги от железки до Георгиевки. Лишь ближе к вечеру они подъехали к селу, где расположился отряд Бороды. По уставу, существовавшему перед войной, бороду следовало брить. Исключение предоставлялось только тем, у кого «рожа крива». Строгов заполучил в лицо удар пикой во время подавления «боксерского бунта» в 1901 году. И с того времени носит бороду, черную, как смоль, с редкой проседью. Сам он коренастый, кривоногий, ходит враскачку. Встречать он не вышел, не по чину, так что, поставив Орлика в стойло, и сменив ему пропотевшую попону, забрав вьюки и седла, Илья с Иваном двинулись в сторону штаба, доложиться, и передать шифровку от Лазо, которая была вшита в стеганное одеяло Ивана.

– Вань, шелковину достань!

– Илюха, не учи ученого, держи. – Иван, выполнявший роль ординарца и посыльного, протянул ему кусок белого шелка, на котором, на первый взгляд, ничего не было.

В штабе накурено, довольно много людей, но несколько женщин убирают со стола, готовясь накрывать его к ужину.

– А, явились, гости дорогие!

– Является черт во сне, а мы – прибыли, Иван Василич. Шифровка, велено передать во все отряды.

– От кого?

– Передал «Виноградов», лично, либо вам, либо Емельянову.

– Серёга, что ль? Жив курилка? Мухин! По твоей части!

Илья с удивлением посмотрел на подошедшего. Тот казаком не был, был фальшивомонетчиком, и дважды судимым за подлог, громкий процесс был, осудили его к каторжным работам. Илья знал его как Чижикова.

– А это кто? – удивленно спросил он и поднял руку с шелковиной, вовсе не собираясь передавать ее в руки такого человека.

– Комиссара мне прислали, Фёдором кличут.

– У меня приказ передать либо тебе, либо Емельянову. Этого товарища я знаю, как Чижикова, человека – нечистого на руку. Поэтому передам письмо Иван Ильичу, раз ты сам, Иван Василич, читать не хочешь.

– Ты что себе позволяешь, сынок офицерский? – взвился Мухин.

– А ты где был, Чижиков, когда мы Советскую власть в городе устанавливали? – ухмыляясь, спросил его Илья. – Почему 302-ю дружину не поднял, когда городскую думу разгоняли? А задергался уже в декабре. Да потому, что ты сам в думе сидел!

– Так, Илья, заканчивай! Пошли, не люблю я эту химию! – морщась, сказал Борода, и направился в другую комнату.

– А ты куда? – спросил он Мухина-Чижикова, и слегка толкнул его рукой, не позволяя войти в дверь. – Здесь посиди, Виноград поважней тебя будет. Сказал нельзя, значит, нельзя.

– Он – эсер!

– Он – большевик, еще в прошлом январе перешел к ним. – сказал Илья и затворил перед комиссаром дверь.

– Чё ты с ним сцепился? Мужичок он мелкий, да вонючий. Теперь не отцепится. – сказал Борода, доставая бутылку, с помощью которой можно было «проявить» написанное. Поморщился, разложил шелковку и начал водить по ней смоченной тряпкой. На ткани появились темные мелкие буквы, которыми были покрыты обе стороны материи.

Иван Васильевич вчитался в написанное, хмыкал несколько раз, довольно кивал головой, затем в дверь постучали, но он громко крикнул:

– Кто там еще! Не входить! Занят! Глянь, кто там, и гони в шею! – сказал он Илье.

Но за дверью стояла его супружница, Фрося, которая оттолкнула Илью и, все-таки, вошла.

– Этот, Фёдор, бузу вздумал поднимать, в третью роту побежал.

– Пусть бежит! Хрен ему, а не восстание. Удумали тоже! В городе целая бригада, да одних еропланов 6 штук. Восстание! Садись, гимназист, пиши! – и положил перед ним шелковку с приказом КомДальФронтом.

– А что за восстание? – спросил Илья, усаживаясь за стол, чтобы переписать сообщение.

– Да, тут носятся с идеей поднять села на борьбу с захватчиками, не казаков, а переселенцев. Дескать, Совет так решил. Пиши-пиши, а то ужин стынет. Слышь, Илья, а ты дальше куда?

– Приказано помочь ивановским.

– Там помогать-то уже некому, разбежались они по другим отрядам. Начштаба ко мне пойдешь? Батька-то у тебя штабным был, да и ты все время возле штаба крутился. Ы? Че скажешь? Нету грамотного ни одного, кто б карту читать мог, да марши готовить.

– Да мне надо бы с дядькой поговорить, я в Талали собрался.

– Да он же тебя не отпустит, а ты внимательно приказ прочти! У него боев не будет! А мы – на отшибе, нам и действовать приказано. Пиши-пиши!

Приказ, действительно, запрещал боевые действия вблизи города. Требовалось растянуть силы противника, вынудить его распылить свои отряды для охраны коммуникаций. Копить силы и ждать приближения Красной Армии. Подвергать налетам только обозы противника и отряды колчаковцев. Японцев не задирать, менять власть на местах, без объявления об этом. Втихую. Здесь, само-собой, восстанием и не пахнет! Едва успел поставить последнюю точку, как за окном раздались крики, требующие командиру выйти. Буза началась. Но к хате, в которой они находились, со всех сторон начали подтягиваться казаки.

– Держи! – Борода протянул Илье его мечту: «маузер» в деревянной кобуре, которую он перекинул через голову и повесил на левую сторону. Они, и еще несколько человек, вышли на крыльцо, перед которым находилось около пятидесяти вооруженных рабочих и крестьян, возглавляемых тем самым Мухиным.

– Комиссар, ты чего бузишь? Хочешь, чтобы я тебя разложил на две части? Ты в моем отряде, а не я к тебе пришел. А ну, всем на построение! Бегом! Горнист! Сбор!

Звонкие звуки тревожно раздались сзади, и из изб начали выскакивать остававшиеся там казаки и партизаны.

– Равняйсь! Смирно! Третья рота! Вы команду не слышали? – голос у него был хорошо поставленный, командирский. Он – бывший вахмистр. Третья рота задвигалась, немного подравнялась и замерла.

– К нам прибыло подкрепление с под Читы, привезли приказ командующего фронтом товарища Лазо. Весь зачитать не могу, но кратко поясню. Красная Армия ведет наступление на Киев, они взяли Казань, вернули Симбирск и Уфу, разгромили армию Комуча. Ведут наступление в Прибалтике, взяли Ригу и Двинск. Но в Омске формируются еще одна белая армия, которая, как только установится погода, перейдет в наступление против наших 1-й и 5-й армий под командованием Тухачевского и Блюмберга. Нам поставлена задача блокировать воинские перевозки по железной дороге. В бои с японцами не ввязываться, нападению подлежат только части армии Колчака и семеновцы. Ну, и кумовьев наших, гамовских да калмыковских, не забывать. В деревнях воду не мутить, не подвергать население угрозам со стороны японцев. Время гнать их еще не пришло. Приказано беречь людей и силы, ждать подхода Красной Армии. Вот так! Что касается тебя, комиссар, и решения твоего «Совета», то, как я тебе и говорил, приказ категорически запрещает провокации против японцев. Так что, бред свой, с восстанием, можешь забыть. Приказ РевВоенСовета фронта. Вопросы?

– Да как же так? Там в городе люди гибнут, а мы отсиживаться будем? На помощь не придем?

– А чем ты можешь им помочь? В городе стоит японская бригада. Восстание в деревнях будет подавлено, и мы лишимся большего: поддержки на селе. Одна Георгиевка вас всех не прокормит. Вас много, а землицы здесь – кот наплакал. Есть приказ, значит, так и действуем. Все, разойдись!

А тут еще и колокола зазвонили, так что, самое время ужинать. Бойцы расходились по домам и землянкам.

– Пойдем, Илья, повечерим. А брательник-то где?

– У пулемета. Щаз придет.

– Шустрый ты! Давай-давай, думай! Второй раз предлагать не стану! А этот Мухин – не рыба, не мясо. Комиссар из него – как из говна пуля, даром, что в Совет выбрали.

Но ответа Илья ему не дал, решил вначале до Талалей доехать. И надо было решить кому передать самую главную ценность, ради которой все и затевалось: ротапринт и шрифты. Они нужней всего на той стороне Зеи, да вот как туда добраться? За ужином он завел разговор, но не об этом, а о том, каким образом противник узнал о том, что они едут.

– Этого, брат, я те не скажу. Мы от города далеко, прямой связи с ним не имеем. Все идет через Талали. Там поставлено несколько иначе, чем у меня. Здесь-то – глухомань, и оборону держать легко. А там крутиться надо. Хотя и здеся забот полон рот. Вот разбились на «роты», целых три, а народу всего 246 человек, двух эскадронов не набрать, половина – безлошадные. «Трехлинеек» мало, больше «берданки», пулеметов – два. Патронов почти нет. А мужики – стрелять не умеют, особливо корейцы и китайцы. А беда общая: и там японцы, и тут японцы. «Колчаков» можно не считать. Их Макарушка, дядька твой, приголубил так, что долго еще не поднимутся. Они учения решили провести на Томи, а он у них вначале угнал обоз с боеприпасом, ночью отбил батарею, а потом окружил их в Сухой пади, дал расстрелять боеприпас, и выпорол всех, особо резвых порубал. – Иван Васильевич зашелся беззвучным смехом. На сторону большевиков перешли, в основном, казаки с германским боевым опытом. А «гамовские» пополнились теми, кто в тылу отирался всю войну. «Колчаковские» войска комплектовались вчерашними гимназистами да приказчиками разорившихся из-за войны контор и лавок. Так что реальной боевой мощью они не обладали. Те, кто прошел германскую, были распропагандированы еще на фронте. Именно фронтовики составляли основной костяк всех отрядов. Их было не слишком много, но использовались казаки, амурцы да уссурийцы, в основном, в «охотных командах», так как с детства были приучены к тайге, да к пограничной службе. Наблюдать, отыскать тропы, по которым кули переносили контрабанду. Пресекать переброску золота за рубеж, чем активно занимались китайцы. Плюс разбираться с бандами хунхузов. До войны подготовка амурских казаков была достаточно высокой, а вот дальше начались сложности с боеприпасами, кадровым составом, с лошадьми, а, главное, очень активизировались цинские разведслужбы и купцы. В ход пошел подкуп, война была очень непопулярна, а за счет пропуска «контрабаса» можно было «откупиться» от маршевых рот. По этому «параметру», в основном, и произошел раздел войска. Не исключая, конечно, и родовой признак.

Утром команда двинулась дальше, в сопровождении того же Михалева. Через час от дозорных поступил сигнал тревоги. Изготовились к бою, но все оказалось еще более загадочно: дозорные задержали двух партизан, которые сопроводили комиссара Мухина на ближайшую станцию Ту. Он, якобы, поехал с подписанным письмом партизан 3-й роты в город, чтобы обратиться к подпольному Совету, что командир отряда Строгов вышел из подчинения Совету Народных Депутатов, и не желает исполнять его решения.

– И вся рота подписала?

– Ну, почти, он до полуночи бегал и кричал, чтобы подписывались.

Илья отвел в сторону Михалева:

– У него с собой список роты, попадет к противнику, не миновать арестов родичей. До Талалей мы и сами доберемся, не маленькие, а ты давай-ка к командиру вместе с этими мужичками, да предупреди перекрыть дороги на Ту и Сиваки. И напомни ему про тропу на Черняево. Давай, действуй. Скажи ему, что это я, как начштаба, прошу ему передать.

Из саней достали шесть ящиков винтовочных патронов и завьючили трех лошадей, отъезжающих в отряд, на всякий случай. Путешествие предстояло довольно долгое, между Георгиевкой и Талалями 110 километров по прямой. А в тайге прямых дорог нет. За то время, пока вернутся, многое может произойти с отрядом. Ночью, на пятые сутки, не по мостам, форсировали коварную реку Белая, из-за теплых ручьев лед на ней тонкий, с подмывами, но обошлось, прибыли на место. Она хоть и мелкая, но купаться зимой холодновато. Подъехали прямо к дому дядьки, караулов с той стороны у него не оказалось, бери голыми руками. На шум вышел сам хозяин, да вот только он не сильно обрадовался нашему приходу. В дом не пустил, почему – не сказал, пошли обратно за Белую, там у него казармы, где базируется примерно половина отряда. Рассказали ему о «конфузе», поэтому, в первую очередь, бывший есаул отправил дежурного посты проверить. Казакам, прибывшим с Ильей, выделили место в казарме, даже с простынями, а Макар Василич с племянниками перешел в штаб, который находился за казармами. На столе появилось угощение, бутылка «Николаевки», невиданная роскошь. Помянули всех. Но новости были плохие. Мухина взяли, проследили от вокзала и забрали на конспиративной квартире сразу по приезду. Через два дня он был убит прямо на улице, якобы, при попытке бегства в центре города. Причем не конвоем, а проходящим японским офицером.

– Судя по всему – неудачная инсценировка побега.

– А что в городе?

– Пока тихо, ни арестов, ни облав. Вот только можешь на себя полюбоваться. – и он достал из стола плакат с портретом Ильи и надписью: «Разыскивается опасный преступник».

– Только меня? А Ивана?

– Нет, Ваню не ищут.

– Дядя Макар, знакомься с приказом по Дальфронту. И надо организовать передачу его дальше. Где Емельянов не знаешь?

– В городе. Я послал своих вытащить его оттуда, но пока не вернулись. Плохо дело!

– Как попасть в Константиновку?

– Спроси, что полегче. Блокирована она японцами, они держат мосты в Николаевке и Тамбовке. Только, разве что, по той стороне реки. А что надо?

– Мы типографию привезли, товарищ Виноградов просил ее разместить на левом берегу Зеи, чтобы всех держать в курсе того, что происходит. Сам же понимаешь, что основное население находится там, и в городе. Плюс просил восток губернии не оставлять без внимания, особенно Александровскую.

– Тогда только через ту сторону, но шустро, и минуя Сахалян. Там Гамов крепко сидит. Да, еще, этот майор Ямада за что-то хочет с тобой поквитаться. Так что, не стоит тебе и близко подходить пока к городу.

– Кони нужны, дядя Макар, у меня только четыре текинца, и все под седлом, а без запасных коней мы туда не прорвемся.

– Да где ж я тебе столько возьму?

– Я немного в курсе событий. Кобылицы-то где? Место надежное?

– Надежное. – нехотя ответил Макар Васильевич. Он – младший брат отца, и попросил деда выделить его, давно, еще дед жив был. Рассчитывал на большую долю, да дед «девок» наделил, сестер не стал обижать, так что стать богатым и счастливым у Макара тогда не получилось. Приезд Ильи и Ивана не слишком пришелся по душе дядьке. Но Илья сказал ему то, что он хотел услышать.

– Сам я здесь не останусь, дядя Макар. Заварушка кончится – в Питер подамся, в университет. Так что не трясись за коников. И не жмись, для дела нужны, а то, что заботу о них проявил, за то тебе большое спасибо. Если Василь и Дима вернутся – решать будем на семейном совете, мой голос будет за тебя. А я в Петровку и Грязнушку больше ни ногой. Через них все погибли. И Ямаде я этого дела не спущу.

– Сколько вас?

– Двадцать.

– Утром получишь. И уходите, судя по всему: вот-вот начнется. Отходить ближе к Амуру, разъездились япошки вдоль дороги.

Утром все пересели на текинцев, и второго взяли в повод, шестеро «донцов» заменили гужевых «даурок» в санях. Макар Василич «подбросил» трехлинеек и маузеров-винтовок. Выделил для георгиевского отряда боеприпасы. Те самые, колчаковские, которые взял у Сухой пади. Георгиевским предстояло стать главной ударной силой на этой стороне Зеи. Попросил подготовить базу и для него, на случай ухудшения обстановки.

– У меня – 600 сабель, все конные, фураж запасайте и хотоны стройте, лошадей много, противнику их оставлять нельзя. Сам понимаешь.

Трижды расцеловав каждого из племяшей, он повернулся и пошел прочь, заложив руки с нагайкой за спину.

По совету дядьки приняли влево по дороге на Саскаль, и обошли «голый» участок пути, где были выделены участки для поселенцев, но которые еще не были заселены в районе реки Берея. Лишь углубившись в тайгу сбросили ход, до этого шли на рысях. Дорогу вдоль Амура сделали казаки. Басов обозначил на карте в какие посты и станицы заходить не стоит. Так что, на обратный путь времени потратили значительно меньше. Вот только пришлось лично убедиться, что у белых с японцами идет подготовка чего грандиозного: в воздухе появились аэропланы. Еще раз заночевали на Ушаковском посту, где проживали казаки, официально в партизаны не вступившие, но поддерживающие отряд Бороды, а затем ушли вправо, обходя Новую Воскресенку, где находились «гамовцы».

– А, прибыл?

– Да, кое-что привез, патроны подбросили и винтовки.

– Это кстати, ночью уходим. Но треба с «гамовскими» посчитаться. К ним ероплан садился. Садись, прикинем: что да как.

Так что, прямо с дороги, пришлось начинать готовить операцию. Впрочем, она не состоялась! Прилетели три голубя-почтаря: в Черняево выгружается рота японцев при двух орудиях, а к Ушакам, где ночью стояли, подошла еще одна рота. В Вознесенке «гамовские» подняты по тревоге, готовятся куда-то выступать. Так что, операцию пришлось отложить, быстро собираться и отходить к Сивакам, через тот мостик, как сюда шли, оставив несколько заслонов, чтобы пощипать «гамовских». Казаков удалось «уговорить» дальше не идти, накрыв их огнем ручных пулеметов у моста через Большой Онон, а японский отряд продолжал преследовать их, и несколько раз пытался штурмовать их с помощью аэропланов. Лишь после того, как Ерофей повредил один из самолетов, который ушел, дымя, в сторону Благовещенска, и загнав отряд почти до берега Зеи, японцы прекратили операцию. Возвращаться было некуда, базу японцы сожгли. Но Дед – не тот человек, который кому-нибудь, что-нибудь прощает. Дав людям и коням отдохнуть, услав обоз в Овсянку, он сосредоточил отряд возле станции Ледяная. Дождавшись прибытия туда эшелона с углем и тремя вагонами, в которых оказались артиллерийские снаряды и девять человек колчаковского караула, захватывает его, сажает на паровоз бойцов из третьей роты, железнодорожников, и отправляет поезд обратно в Алексеевск.

Большой диверсии не получилось, большого взрыва не было, снаряды просто раскидало. Рассчитывали, что путь до Алексеевска будет свободен, но беляки успели загнать на пути бронепоезд, который столкнулся с угольным составом, а вагоны со снарядами были в середине. Тем не менее, бронепоезд назад своим ходом не дошел, застрял в Алексеевске надолго под ремонтом, и, в конце концов, достался Красной Армии. Так как пути были повреждены, то ушли оттуда спокойно. Вернулись в те места, откуда ушли, и захватили Новую Вознесенку, отомстив на месяц скитаний по лесам и сожженную базу. Затем отряд передислоцировали в район Ивановки на Уркане, где дождались весны. Это далеко от Благовещенска, там было абсолютно тихо, никого этот глухой угол не интересовал. Отряд охранял золотые прииски, которых в тех местах много. Задача была поставлена не допустить вывоза золота, как колчаковцами, так и японцами.

И это не была придумка Советской власти, с 1860 года амурские казаки охраняли не только границу, но и прииски. Они ловили и беглых рабочих, которые, найдя крупный самородок, старались «сделать с прииска ноги». Все владельцы приисков платили 4 % с добычи, казацкий сбор. Случалось, что и разгонять митинги и забастовки приходилось, то есть исполнять роль полиции и жандармов. Это – условия этого дела. Опять, таки, охраняли доставку золота к железнодорожной станции, а иногда и дальше, до самого Петербурга обеспечивали защиту. Дважды казаки пытались снять с себя эти обязанности, за первое прошение весь рядовой состав до вахмистров, включительно, получил розги в 1905-м году. В феврале 17-го добились своего, но уже в апреле их вернули на прииски уже на новых условиях сами золотодобытчики, имеются в виду владельцы приисков. Та же Георгиевка еще совсем недавно была прииском, просто жила закончилась, рабочие ушли, а казаки, у которых там были поля и дома, остались. Рабочие бараки переделали в казармы, конюшни там и до того были.

Второй нюанс, нам-то он до боли знаком, а тогда это было внове. После 1910 года, вместо русских рабочих, золотопромышленники начали массово вербовать нелегалов-корейцев и китайцев на работу. Русские сохранили свои рабочие места только на подземных выработках, число которых было невелико, но и там, на шахтах, где это только было возможно, появились «гастарбайтеры». Были забастовки, были их расстрелы, но власть была на стороне промышленников. Поэтому большинство казаков худо-бедно владело корейским и китайским, некоторые еще и монгольским. Не свободно, конечно, но могли объясниться или выслушать жалобу и разобрать ее. Среди корейцев было удивительно много членов Компартии Кореи. Среди китайцев чуть меньше, но тоже много. Еще бы! Они составляли самое дно рабочего класса, вынужденные работать за еду.

Так как в обязанности Ильи входила и организация конвоев для доставки сюда продовольствия, инструментов и рабочей силы, то он сумел, не привлекая внимания никого, переправить в Константиновку ротапринт и шрифты, выполнив, наконец, приказание комфронта. К этому времени он обзавелся густой окладистой бородой, и признать в нем того самого Илью Басова было трудно. А документы для поездки он выправил в конторе прииска «Счастливый». Очередная партия рабочих была сформирована в Константиновке, так что никаких проблем не возникло. Японцы гораздо более придирчиво осматривали «багаж» корейцев и китайцев, нежели их конвоя, ради такого случая нацепивших погоны на шинели.

Еще одним геройским подвигом отряда стал захват вооруженного парохода с японцами и колчаковцами, тащившего на буксире баржу с четырьмя 76-мм пушками. Они поднимались по Зее, чтобы прийти на Уркан. Что-что, а золотишко их здорово интересовало! С помощью натянутого под углом троса и большой лебедки, удалось прижать его к берегу и взять на абордаж. Ну, а шашкой и кинжалом казаки владеют с детства, так что обзавелись и «собственным» кораблем, пусть и старым, и орудиями. Целой батареей новых скорострельных пушек с большим количеством боеприпасов.

Глава 5. Достояние республики

А это – весна 19-го года, все газеты забиты успехами белых войск. Колчак взял Уфу, подходит к Волге, Добровольческая армия – Харьков, в Таллине и Либаве высадились немцы, которым даже Рейхсвер запрещено было иметь, ничего, здесь – можно, они утопили в крови Финскую республику, теперь ведут наступление, стремясь окружить части латышских стрелков, установивших Советскую власть во всех трех республиках Прибалтики. С их помощью Юденич начал новое наступление на Петроград. Финны идут на Петрозаводск. От Архангельска, при поддержке Антанты и американцев, начинают давить в сторону Вологды. Еще немного, и обещают взять Москву. Есть непосредственная угроза Туле. Газеты более товаром не являются, их просто разбрасывают на улицах, так как, кроме пропаганды, там ничего нет. Начала выходить и «Амурская правда», где описали, с кличками, захват парохода, и даже снабдили его рисунками. Только-только по Зее прошел ледоход. Все торопятся. Используя имеющееся золото, закупили три вагона американских «винчестеров», под нагановский 7,62 патрон. Они – охотничьи, бьют чуть дальше револьвера, но бьют! И быстро. Кстати, немые вестерны в синематографах уже идут, поэтому «кольты» и «винчестеры» популярны.

А еще Илье в весеннем путешествии в Константиновку удалось решить одну из самых страшных проблем: быстрая смена рабочих на приисках заключалась в большом количестве заболеваний «позорными болезнями». Там, где работали китайцы и корейцы, для них заранее вербовали девиц в публичные дома, и при каждом руднике существовал вертеп, через которых всех заражали венерическими заболеваниями. Оно и раньше было неблагополучно в этом отношении, а здесь явно работала японская разведка, потому, что это стало бичом для рабочих этих двух национальностей. В Константиновке Илья приказал провести медосмотр, и четверо местных фельдшеров отсеяли процентов 20 % работяг и 60 % «девиц». Лишь после этого их сопроводили на работу в район Овсянки. После этого была пара заболеваний, но эпидемию удалось прекратить. С появлением стрелкового оружия, рабочих с приисков вооружили и обучили умению обращаться с ним, русским командам, помогли им назначить толковых командиров. Отряд превратился в большое соединение. Было даже три бронеавтомобиля «Рено» с «Гочкисами». Страшная сила! Как таковой артиллерии у тыловиков Колчака не было. Грамотное использование бронетехники отлично помогало в боях. Где-то в середине мая месяца, вначале «Амурская правда», а затем американские газеты сообщили о начале общего наступления большевиков на двух фронтах и об остановке наступления Юденича. Затем заговорили о катастрофе под Уфой и на Волге «дерьмократические» листки. Колчаковский фронт рухнул и покатился на Восток. А пути забиты, и этим вопросом командуют французы, но им мешают белочехи. Пришло сообщение и из Зилово об активизации действий. От Зеи, Овсянки и вдоль Депы три партизанские дивизии накатывались на тонкую линию железной дороги. Одновременно в Константиновском, Поярково, Диме, Чесноково власть полностью переходит к Советам народных депутатов. Правда, на восток восстания казаков пошли, а на западе люди пока стесняются отодвинуть бывшую власть. Ждут подхода основных сил. Но в Скобельщине и Астаршихе получили, наконец, доступ к телеграфу, и какая-никакая связь с командованием появилась. Отряды Бороды вышли к «железке» через два дня, заняв сразу три станции на ней. Там получили приказ наступать вдоль дороги в западном направлении, в сторону станции Зилово. Перевозки для Колчака все попали в руки партизан, а недостатка в людях они уже не испытывали. Перешедшие на сторону белых «гамовцы», в основном, занимались грабежом и экзекуциями. Еще зимой Илья попал в разведке под такую «экспедицию». Несмотря на то, что «косил» под убогого, устроенный спектакль на ура не прошел, полупьяный подхорунжий, командовавший меньше чем полусотней казаков, сказал: