Золотая клетка

– Пожалуйста, съешьте, пока горячее, – вкрадчиво сказал он, глядя на сосредоточенное лицо девушки. Став императрицей, той пришлось спешно учиться всему тому, чему бывшего наследного принца обучали с детства – тонкостям политики, общественным делам, чтению докладов и прочему-прочему-прочему. Список этот бесконечный, а у Мин Сянь даже не было учителя – великого наставника казнили почти одновременно с Первым принцем после признания в заговоре. Неудивительно, что министры Вэй, Лю и Шан получили такую власть при дворе. Теперь молодая императрица была так занята, всеми силами стараясь постичь науку управления страной в кратчайшие сроки, что даже забывала поесть. Ах, если бы ничего этого не произошло… Чжоу Су вздохнул.

Его тихий вздох оторвал Мин Сянь от ее занятия.

– Суп из ласточкиных гнезд? – удивленно спросила она, глядя на миску рядом с собой.

– Верно, Ваше Величество, – улыбнулся Чжоу Су.

Мин Сянь непонимающе уставилась на евнуха. Погруженная в мысли, она совершенно не помнила, что просила принести еды. Однако она покорно взяла миску и в три глотка выпила содержимое. Чжоу Су с пустой посудой поспешил наружу, чтобы не мешать императрице.

* * *

Зима семимильными шагами надвигалась на Линьань. Окна во дворце утеплили, в каждом помещении, где любила находиться императрица, теперь стояло по три жаровни, отчего прислуга обливалась потом, а Мин Сянь все равно зябко грела свои длинные пальцы над углями. Голая земля, голые деревья – казалось, весь дворец замер, дожидаясь первого снега. Шли приготовления к празднику зимнего солнцестояния, обещавшему быть в меру скромным.

Рутина затянула Мин Сянь – она практически не выходила наружу, не желая видеть замершую природу. Она тоже ждала снега, кутаясь в меховую накидку. Утренние собрания проходили скучно и быстро, матушка чувствовала себя слегка простывшей, из-за чего императрице было запрещено ее посещать, дабы не заразиться, и Мин Сянь почти все время сидела в кабинете или в личных покоях.

Она просматривала доклады, рисовала и иногда читала древние трактаты при свете свечи. В посланиях трону усилилась критика Цао Юаня – теперь уже не только мелкие чиновники, но и приближенные министра Вэя заговорили о его отставке. Мин Сянь вздыхала: это было ожидаемо. Теперь они все, как стервятники, ждали, когда министр обрядов ошибется, чтобы сбить его с ног и заклевать до смерти. Слова «бывший наследный принц» давно стали проклятьем в империи, и никто из чиновников не осмеливался произнести их вслух, чтобы не остаться у разбитого корыта.

Между тем в столице, как и императрица, ожидавшей первого снега, усиливались слухи про волчьи амбиции министра Вэя. Даже то, что доходило до Мин Сянь, отфильтрованное несколькими людьми, ужасно веселило ее – дошло до того, что люди стали говорить, будто покушение прошло удачно и теперь на троне сидит живой труп, а министр Вэй дергает за ниточки позади нее.

Шан Юй, принесший ей эти сплетни одним холодным днем, удивленно воззрился на императрицу – та действительно смеялась над тем, какой ее изображает народ.

– Кто-то проболтался о том, что на Ваше Величество было совершено покушение, – поджав губы, произнес Шан Юй. По его мнению, повода для смеха здесь нет, однако ему было приятно видеть на всегда равнодушном лице Мин Сянь улыбку. – А также о том, что убийца указал на министра Вэя. Все это привело к тому, что слухи стали бродить по столице, и народ, соответственно, напридумывал лишнее.

– У простого люда тяжелая жизнь, – с неожиданной нежностью проговорила Мин Сянь. – Вот он и выдумывает всякие небылицы. Уже завтра праздник зимнего солнцестояния. По традиции дворец будет раздавать одежду бедным, и во время жертвоприношения многие люди увидят Нас. Слухи развеются сами собой. Не стоит ничего предпринимать.

Видя, что императрица совершенно легкомысленно не тревожится из-за слухов, Шан Юй нахмурился. Одно дело, когда придворные знают, кто на самом деле управляет страной, а совсем другое – когда вся Поднебесная в курсе, что императрица лишь марионетка. Великий советник сжал руки в кулаки, ногти больно врезались в плоть, и это остудило резкие слова, вертевшиеся на его языке.

– Как прикажете, Ваше Величество, – с коротким поклоном Шан Юй покинул кабинет.

– Чжоу Су, – позвала Мин Сянь, у которой неожиданно поднялось настроение. – Мы желаем прогуляться по саду.

Старый евнух засуетился, приказывая подать теплую меховую накидку императрице, а затем они медленным шагом направились из кабинета вокруг дворца. Дворец был огромным, поэтому императоры, наложницы и императрицы всех времен предпочитали передвигаться на паланкинах. Однако Мин Сянь, с детства непоседливая, несмотря на слабое здоровье, любила ходить пешком даже теперь. Полностью погрузившись в свои мысли, она вышагивала по дорожкам в уснувшем зимним сном саду, не замечая ни кланяющихся служанок, ни пугливых евнухов. Полностью уходя в себя, императрица обычно игнорировала все вокруг, замыкаясь в своих мыслях, как в панцире.

Шан Юй, стоящий в полутьме боковой галереи, куда он пришел остудить голову, следил глазами за тонкой фигурой императрицы. Несмотря на свиту из евнухов, служанок и верного Чжоу Су, идущих чуть поодаль, Мин Сянь казалась такой одинокой среди голых ветвей. Она шла, не разбирая дороги, случайно навернув пару кругов по одной и той же дорожке вокруг причудливого камня, и Шан Юй усмехнулся, поднося рукав к губам и пряча в нем улыбку.

Ему вспомнилась похожая сцена. В детстве Цюйцинь славилась тем, что постоянно витала в облаках – она могла прослушать урок великого наставника, который тот по милости императора проводил ей, или, засмотревшись на облака, столкнуться с кем-нибудь в саду. Шан Юй с самого детства часто бывал во дворце, а после разрешения императора стал регулярно навещать Четвертую принцессу. Когда он впервые познакомился с ней, ему показалось, что та глуповата. У нее менялось настроение по сто раз на дню, она была несдержанной и излишне мечтательной. Она могла разрыдаться от перспективы вышивать подушку и запрыгать от радости, что отец-император пригласил во дворец известного каллиграфа на ее день рождения. Казалось, она никогда не слушала, что ей говорят, и вечно искала себе неприятностей. Но затем Шан Юй разглядел в ней мечтательную яростную душу, которой тесно в стенах дворца. В детстве Шан Юю частенько приходилось получать наказание из-за проделок Четвертой принцессы – то она тушь украдет, то напугает служанку резким прыжком из-за угла, то еще где-нибудь набедокурит. Глядя на императрицу, гуляющую по саду, Шан Юю вспомнился как раз один такой случай: в том же саду много лет назад.

Маленькая Цюйцинь, заполучив товарища по играм, быстро взяла его в оборот и теперь постоянно придумывала, чем бы им заняться. Ее детский ум был горазд на самые разные проказы, но больше всего она тяготела к туши и проделкам, связанным с нею. В императорском саду стоял уникальный причудливый камень – он походил на тигра, а потому особенно нравился императору Мин Дуаню, да так, что тот поставил его на самое видное место.

Мин Сянь долго ходила вокруг в задумчивости, пока Шан Юй, присев на корточки, наблюдал за ней и ждал, когда та вынесет вердикт.

– Давай оживим камень, – наконец предложила Четвертая принцесса. Шан Юй, к тому времени уже игравший в их тандеме роль совести, здравомыслия и сдержанности, тут же сказал:

– Зачем?

– Ну как же, посмотри: отцу-императору так нравится этот камень. Если мы… – она подошла к изваянию, – возьмем тушь и нарисуем глаза и усы, тигр будет как настоящий.

– Ваше Высочество предлагает пририсовать змее ноги[29], – рассудительно заметил Шан Юй.

– Да нет же, – возмутилась девочка. – Будет красиво! Отцу-императору непременно понравится.

Понятия о красоте у маленькой принцессы с Шан Юем сильно разнились. Ему самому, выросшему в поместье военного министра, красота представлялась другой – лощеные бока жеребца, острый блеск меча, игра света на броне, персиковые глаза…

– Хорошо, – скрепя сердце согласился Шан Юй, поднимаясь с корточек. Они отправились во дворец наложницы Вэй, чтобы раздобыть тушь и кисти, которых там было в изобилии. В воротах дворца они столкнулись с принцессой Мин Сюнь, старшей сестрой Мин Сянь. Она сурово посмотрела на детей.

– Что это вы задумали? – спросила она, глядя на младшую сестру. Между ними было четыре года разницы, и Третья принцесса уже начинала расцветать, входя в брачный возраст. Ее волосы были красиво подвязаны наверх, а светло-розовый ханьфу оттенял тонкие черты ее лица. Через пару лет Мин Сюнь обещала стать настоящей красавицей. Ее нежный и аккуратный внешний вид так разительно отличался от Мин Сянь с испачканными в туши рукавами, забранными в небрежный пучок волосами и измазанными щеками. Мин Сюнь, прищурившись, смотрела на детей, точно зная, что ее сестра готовится что-то натворить.

– Ничего, старшая сестрица, – тут же отозвалась Мин Сянь, пряча кисти в широких рукавах и с самым честным видом глядя на нее. – Мы всего лишь заходили перекусить сладостей у матушки. Отец-император недавно прислал ей рассыпчатое печенье из лотоса.

Шан Юй молча кивнул, не глядя на Третью принцессу. Мин Сюнь подозрительно посмотрела на них, но, так и не разгадав, что они задумали, прошла внутрь дворца.

– Обязательно попробуй печенье! – крикнула ей вслед Мин Сянь, тут же срываясь с места и весело понесшись прочь. Шан Юй не отставал. Только Четвертая принцесса могла так свободно бегать по дворцу и открыто обманывать родную сестру.

– А что… если… Третья принцесса узнает? – спросил Шан Юй у Мин Сянь, прижимая руку к боку, когда, запыхавшись, оба остановились у арки в сад.

– Ой, да ничего не будет, – отмахнулась та легкомысленно. Она вытянула из рукава кисть и, весело ей помахивая, направилась в сад к горемычному причудливому камню. Заметив, что Шан Юй не следует за ней, она обернулась и широко улыбнулась. – Ну, чего замер? Пойдем!

И Шан Юй тут же устремился вперед, заведомо соглашаясь на любую ее проказу. Конечно, проделка быстро раскрылась, император пришел в ярость, и их наказали. Отец заставил Мин Сянь лично оттирать тушь с камня, отчего та перемазалась с головы до ног, заставив свою матушку охать и ахать. Шан Юю тоже досталось, но дома. Император снисходительно отнесся к нему, зная, что все это придумала Четвертая принцесса, зато военный министр сыну спуску не дал, заставив простоять на доске для стирки целый шичэнь. Но Шан Юй не жалел – да, порой он чувствовал обиду и злость на Мин Сянь, но никогда не жалел, что соглашался на ее идеи.

Шан Юй моргнул, прогоняя картину из прошлого. Мин Сянь уже покинула сад, замерзнув до костей, и теперь спешила обратно в кабинет, чтобы выпить горячего чаю. Великий советник еще некоторое время постоял, глядя на причудливый камень, а затем направился прочь из дворца.

Глава 7

День зимнего солнцестояния

День зимнего солнцестояния прошел в меру тихо. Императрица совершила свое жертвоприношение, народу раздали одежду в дар, а во дворце провели банкет – во имя процветания империи и убывающей луны.

Мин Сянь, уставшая за день от множества ритуалов и крошки в рот не успевшая взять, сидела на возвышении за столом, слушая, как придворные возносят ей хвалу. В каждом их слове ей слышалась насмешка.

Императорский дядюшка, министр Вэй, сидел по правую руку от нее. Он поднял вверх чашу с вином.

– Да здравствует императрица, и да будет процветать народ, – сказал он, кланяясь ей. Мин Сянь, хоть она и не очень любила вино, ничего не оставалось, как выпить с министром. Она видела, как безмятежен и расслаблен Вэй Шаопу – словно по столице и не бродили слухи, которые даже придворных заставили понервничать. Тот факт, что племянница неизменно будет на его стороне, поскольку без него она не имеет никакой власти, делал его надменное, красное от вина лицо еще более довольным. Мин Сянь хотелось уйти с банкета.

Шан Юй, сидевший по левую руку от девушки, нахмурился, глядя на покрасневшее лицо молодой императрицы. Сегодня ее лицо не скрывали подвески, волосы были собраны в изящную прическу с золотыми шпильками, украшенными жемчужинами и кораллами. Она была одета в светло-золотой халат, который делал ее белую кожу еще бледнее в дрожащем свете сотни свечей. Шан Юй уже выступил с тостом в честь праздника и теперь молчаливо пил за своим столиком чашу за чашей, угрюмо поглядывая на императрицу. Поэтому Мин Сянь старалась не обращать внимания на левую сторону зала, от которой шла тяжелая энергия.

– Мы устали и отправляемся в свои покои, но дражайшие министры пусть продолжают пиршество, – наконец произнесла Мин Сянь. – Мы поднимаем эту чашу с вином за драгоценных подданных и народ Поднебесной, – она залпом выпила и поднялась, невольно цепляясь за подлокотник драконьего ложа. Чжоу Су тут же подскочил к ней, аккуратно беря под локоть. Министры поклонились. Шан Юй нахмурился еще сильнее – императрица была пьяна и явно с трудом стояла на ногах, рискуя потерять лицо, но ее черты оставались такими же непроницаемыми, будто каменная маска. Великий советник оглянулся на министров, но никто не обращал на императрицу никакого внимания, только министр Вэй скользнул равнодушным взглядом и вернулся к разговору с министром Лю.

Императрица, поддерживаемая Чжоу Су, скрылась в боковом проходе за ширмой. До чуткого слуха Шан Юя донеслись обрывки тихой беседы верховного цензора с каким-то чиновником.

– Императрица еще молода, конечно, она не может и не должна пить с нами на равных. Несколько чаш вина – и она уже сбежала обратно в свой Дворец душевной чистоты, – Чжао Тай насмешливо ухмыльнулся, пряча усмешку в рукаве и наклоняясь к чиновнику ближе. – Господин Тан, сегодня пьем, пока не упадем, иначе кто поддержит славную традицию в отсутствие императрицы? Помню, какие пиры закатывал покойный император… Быть может, следует наконец поднять вопрос о свадьбе императрицы…

Шан Юй сжал пальцы в кулак и неожиданно с громким стуком опустил его на стол. Придворные удивленно оглянулись на него. Чжао Тай прикрыл нижнюю часть лица широким рукавом, поглаживая седую бороду. Он уставился на великого советника без тени страха.

– Прошу господ простить меня, я тоже вас покину, – сквозь зубы выдавил Шан Юй, поднимаясь. Он резкими шагами прошел к выходу и оказался на холодной улице. Запахнувшись в накидку, поданную евнухом, он уставился на двор, освещенный фонарями. Темное небо казалось низким и зловещим. Желая остудить голову, он направился вдоль широких галерей дворца.

Гвардейцы, завидев его черную высокую фигуру в развевающейся накидке, тут же складывали перед собой руки в приветствии. Служанки и евнухи сначала шарахались от него, явно думая, что он нечистая сила, но затем узнавали и кланялись. Шан Юй знал, что внушает страх одним своим видом, и был совсем не против. Погруженный в мрачные мысли, он переступил через порог какого-то павильона и осознал, что шел, не разбирая дороги, и ноги привели его в самое знакомое место – Дворец душевной чистоты. Он замер у ворот, глядя, как по высоким ступеням поднимается тонкая фигура, поддерживаемая евнухом. За ними следовала свита из слуг, несущих фонари.

Он сделал шаг вперед, желая нагнать фигуру в светлых одеждах, в темноте ночи казавшихся траурными. Мин Сянь покачивалась на ветру, и даже с такого расстояния Шан Юй видел, как покраснело ее лицо. Добравшись до террасы, императрица неожиданно отмахнулась от руки Чжоу и сделала шаг вперед – к каменной ограде.

Шан Юй невольно вышел из тени ворот.

– Чжоу Су, смотри! – прозвенел звонкий голос императрицы. Сейчас она не казалась такой равнодушной и холодной, как когда разговаривала с придворными. – Снег! – Мин Сянь вытянула руку над пустотой, хватая что-то. Шан Юй поднял глаза и увидел, как с неба опускаются белые хлопья первого снега. – Снег, – хихикнула Мин Сянь, пьяно разглядывая свою пустую ладонь.

– Снег с севера врывается в Чанша,Летит по воле ветра над домами,Летит, листвой осеннею шурша,И с дождиком мешается в тумане.Пуст кошелек – и не дадут в кредитНалить вина в серебряный мой чайник.Где человек, что просто угостит?Я жду: быть может, явится случайно[30],

– продекламировала Мин Сянь, и внезапная грусть охватила ее душу. Она сжала пустую ладонь и прижала к груди, чувствуя острое одиночество. Она посмотрела вниз и вздрогнула – там, глядя вверх, в неярком свете ночи и фонарей стоял Шан Юй, не отрывающий от нее взгляда.

Мин Сянь задрожала всем телом, сжимая тонкие пальцы в кулаки и пряча их в рукавах. Затем она развернулась и быстро направилась внутрь дворца, чуть не упав по пути, когда запуталась в собственных ногах, но Чжоу Су успел ее подхватить. Шан Юй видел, как императрица скрылась во Дворце душевной чистоты, после чего, чувствуя щемящую тоску в груди, отвернулся и пошел прочь, чтобы вернуться в свое холодное поместье. Снег усилился, накрывая его плечи и голову, превращая в подобие сугроба – такого же ледяного, как и чувства в его душе.

* * *

Снег продолжал идти всю неделю, укрывая землю и дома белоснежной пеленой. Мин Сянь с легкой улыбкой наблюдала из окна, как резвятся служанки, играя в снежки. Перед утренними собраниями она глядела, как снеговики превращаются в министров, отряхивая снег на террасе перед залом утренних собраний. Вечерами она писала снежные картины. Казалось, что с приходом зимы императрица погрузилась в меланхолию – она, как и раньше, смотрела на склоки при дворе с равнодушием Будды, но если до этого она задавала вопросы, то сейчас, казалось, полностью отстранилась от происходящего, передав все полномочия великому советнику и министру Вэю. Однако многие чиновники заметили, что императрица словно отдалилась не только от двора, но и от Шан Юя, который обыкновенно имел свободный вход во дворец. Теперь без срочной необходимости ему был запрещен вход во Дворец душевной чистоты, а также отзывалось его исключительное право носить меч во дворце.

Чиновники потирали руки, предвкушая падение ненавистного великого советника, но тот принял удар с абсолютно равнодушным выражением лица, словно это касалось кого-то другого. Зато министр Вэй, чей день рождения пришелся как раз на этот период, получил от императрицы щедрые подарки. Чувствуя, что баланс сил при дворе пошатнулся, многие придворные, еще неделю назад опасавшиеся падения правого министра, с радостью отправились на банкет к министру Вэю, но самой императрицы, сославшейся на слабость, там не было. Вдовствующая императрица позже во дворце похвалила Мин Сянь за доброту к императорскому дядюшке и открытую поддержку.

– Мой брат очень переживал, что слухи, гуляющие по Линьаню, встревожат императрицу, – сказала она, перебирая пальцами сандаловые четки – недавний подарок Мин Сянь. – Однако ты прекрасно разобралась с этой ситуацией. К тому же великий советник хоть и доказал свою непоколебимую верность трону, однако… такая власть в его молодом возрасте… Еще и это разрешение покойного императора разгуливать по дворцу с оружием – где это видано? Ты правильно сделала, что осадила его. – Мин Сянь уставилась на лицо матушки, которая смотрела не на нее, а на четки, словно говорила с ними. Снежная погода как нельзя кстати подходила ее холодной красоте – она была одета в теплый светло-голубой ханьфу, отороченный белым песцовым мехом по вороту, который подчеркивал бледность ее кожи. – Только вот… министр Цао… все еще беспокоит меня. – Наконец она подняла глаза на императрицу, сидящую рядом.

– А что с ним, матушка? – безмятежно спросила Мин Сянь.

– То недавнее покушение на тебя, теперь эти слухи. Не кажется ли тебе, что все это связано? – пытливо спросила вдовствующая императрица.

– Цензорат и Министерство наказаний провели совместное расследование, вы наверняка читали отчет. – Она пронзительно посмотрела на мать. Конечно, та не имела права читать доклады императрице, но она не сомневалась, что все послания трону сначала проходят через руки матушки и министра Вэя.

– Как же я могла их читать? – не поддалась на провокацию та, вглядываясь в лицо дочери. – Я знаю лишь то, что рассказала мне ты, А-Цюй. По твоим словам, истинного преступника так и не нашли.

– Верно, матушка. – Мин Сянь тут же опустила глаза, вновь становясь покорной и послушной дочерью. – Вам кажется, что это связано с министром Цао? Однако зачем ему это?

– Как ты, должно быть, знаешь… Министр Цао был во фракции бывшего… во фракции простолюдина Мин Сюаня, когда тот находился у власти. Уж не знаю, почему он остался жив, – должно быть, из-за того, что Министерство обрядов всегда держалось подальше от политических интриг и стояло в стороне от конфликтов.

Ее слова значили лишь то, что Цао Юань был человеком очень осторожным и никогда ни во что не вмешивался. Даже то, что он находился во фракции Мин Сюаня – это не более чем догадки. На деле он никогда не выступал на его стороне во время собраний и в целом занимал довольно отстраненную позицию. Поэтому громкий скандал с бывшим наследным принцем его и не зацепил: ему удалось сохранить не только жизнь, но и должность.

– Мы понимаем, матушка. Мы поручим кому-нибудь приглядеться к нему, – вздохнула Мин Сянь.

– Верно, А-Цюй, нам нельзя допустить второго такого скандала и кровопролития, – удовлетворенно кивнула вдовствующая императрица. – Императорская семья достаточно пережила. Я могу посоветовать тебе человека, если ты не знаешь, кому это поручить…

– Спасибо матушке за помощь, Мы знаем подходящего человека, – сказала императрица, поднимаясь с теплого кана. – Прошу вас следить за своим здоровьем, погода нынче холодная. Мы прикажем доставить вам угля, которым отапливают наши покои.

– Спасибо, – улыбнулась Вэй Жуи, хотя в ее взгляде промелькнуло что-то похожее на замешательство, но она быстро справилась с собой. – Аккуратнее по дороге, – голос ее смягчился мирным разговором, и она даже поднялась, чтобы проводить дочь.

– Конечно, матушка, – сказала Мин Сянь, покидая покои. Стоило ей оказаться на улице, как безмятежное выражение исчезло с ее лица, сменяясь холодным равнодушием. – Чжоу Су, – сказала она, пока тот надевал на нее песцовую накидку.

– Ваш слуга здесь.

– Прикажи пригласить младшего цензора Ян Лэя во дворец на аудиенцию, – сказала она, запахиваясь в мягкий белый мех.

– Слушаюсь, Ваше Величество.

* * *

Мин Сянь сидела за своим столом в кабинете, когда Чжоу Су объявил:

– Младший цензор Ян прибыл по приказанию Ее Величества.

– Впусти, – произнесла Мин Сянь, не отрываясь от докладных записок. Ее глаза уже болели от множества прочтенных текстов. В империи все было относительно спокойно: народ процветал, урожай народился добрый, потому что наводнение в Цзяннане было не таким обширным и не уничтожило все посевы весной. Потому к концу года скучающие министры сосредоточились на междоусобной борьбе за власть. Количество доносов на Цао Юаня увеличилось – Мин Сянь ясно видела за этим твердую руку министра Вэя: тот определенно пожелал избавиться от неугодного чиновника.

Впрочем, сам императорский дядюшка пока хранил молчание: накапливал силу, чтобы затем обрушить на несчастного, и тогда даже Небеса не смогли бы помочь ему. Мин Сянь была хорошо знакома с его методами. Потому и императрица заняла выжидательную позицию, не произнося ни слова в адрес Цао Юаня. Она все равно никого не могла защитить.

На пороге кабинета появился худощавый молодой человек, который тут же упал на колени.

– Ваш подданный Ян Лэй прибыл по приказу императрицы, – проговорил младший цензор, обращаясь к ковру.

– Поднимись, – приказала Мин Сянь, отрываясь от записок. Она уставилась на младшего цензора: сейчас ей представилась возможность получше разглядеть этого молодого чиновника. У него было открытое честное лицо, разительно отличавшее его от хитрого Чжао Тая, и большие распахнутые глаза, словно он всегда напуган. Сейчас они сделались еще больше. – Сколько тебе лет? – спросила неожиданно императрица. Младший цензор удивленно вскинул на нее взгляд, а затем тут же опустил его.

– Двадцать, Ваше Величество, – почтительно проговорил он.

– Как ты попал в Цензорат? – спросила Мин Сянь, вытаскивая из стопки докладов свиток. Конечно, она уже знала о нем все – даже у такой слабой правительницы, как она, есть свои глаза и уши. У нее был Чжоу Су.

– Ваш подданный приходится младшим сыном цыши[31] северного города Чифэнь в уезде У. Я прибыл в столицу на экзамен и стал сюцаем[32]. Верховный цензор когда-то был с инспекцией в Чифэне и там же познакомился с моим отцом. По его рекомендации я попал в Цензорат, – скромно произнес Ян Лэй. Мин Сянь кивнула – все это сходилось с информацией, которую она получила. Единственное, Ян Лэй умолчал о том, что не просто стал сюцаем, а получил первое место на экзамене и сам глава Академии Ханьлинь[33] похвалил его.

– Почтенный Сун Лянь был наповал сражен твоим сочинением, – многозначительно проговорила императрица.

– Господин Сун слишком высокого оценил этого подданного, – Ян Лэй тут же склонил голову еще ниже.