Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

21 декабря

Игорь Кириллов сделал секундную паузу и сообщил Советскому Союзу, что пилотируемый космический корабль Союз ТМ-4 успешно стартовал и успешно состыковался со станцией «Мир», самочувствие командира корабля Владимира Титова, борт-инженера Муссы Манарова, и космонавта-исследователя Анатолия Левченко – нормальное.

– Ну и слава богу! – сказала Антонина Радику.

* * *

– Запроси у Земли, что там такое разлилось в море и горит около берегов Филиппин? – отдал приказ Муссе Манарову Владимир Титов.

– Земля отвечает, что 20 декабря в филиппинском проливе Таблас около острова Мариндуке пассажирский паром «Донья Пас» столкнулся с танкером «Вектор», количество жертв может превышать тысячу человек.

– Кошмар! – сказал Анатолий Левченко.

– Кошмар! – сказала Антонина Загубина.

«Четыре тысячи триста восемьдесят шесть, – поправил Землю Михаил Сергеевич, – спасти удалось только двадцать шесть человек, на берег вынесло обгоревшие и объеденные акулами останки ста восьми, остальные четыре тысячи сгинули в океане».

– В три раза больше, чем, когда «Титаник» с айсбергом столкнулся, – приобнял за плечи хлюпавшую носом Антонину Лева Сидоров, – тогда тысяча четыреста девяносто шесть человек погибло, а спасли – семьсот двенадцать.

23 декабря

Лева усмехнулся. Антонина вопросительно на него взглянула – обычно Лева сам, приходя пятничным вечером в гости, просил включить телевизор, чтобы «Взгляд» посмотреть.

– Это вчерашний день! – снисходительно сообщил Лева, – вот в Питере передача, так передача стала выходить! Саша Невзоров делает, «600 секунд» называется, никого не боится, всех питерских начальничков на чистую воду выводит. Я тоже, наверное, скоро в Питер перееду – там свобода, Европа рядом, финны на выходные пить приезжают!

– Да, – согласилась Антонина, – у нас с алкоголем совсем плохо стало, за тройным одеколоном с утра очередь!

30 декабря

Акиль кричала, Мухаммед Ахмед ждал.

– Мальчик! – вбежала к Мухаммед Ахмеду мать.

Встал подполковник Фарис во весь рост и торжественно сказал:

– Как и обещал своим русским друзьям-космонавтам, назову сына в честь своего полета на советскую космическую станцию!

Замахала руками мать Фариса, побежала к его отцу:

– Проснись, Ахмед, муж мой, отец детей своих! Наш Мухаммед, да простит его Аллах, после богопротивного полета на небо, совсем с ума сошел! Хочет сына, только что благочестивой женой его Акилью в муках рожденного, назвать ни Мухаммедом, ни Ахмедом, ни Кутайбой в честь твоего дедушки, а так, как этим русским безбожникам обещал!

– Космосом? – встрепенулся отец первого сирийского космонавта.

– Ох, сошел с ума! Ох, совсем сошел! – запричитала мать.

– Неужто Советским Союзом?! – отставил в сторону пиалу с зеленым чаем отец.

– Ну не до такой же степени, Ахмед! – укоризненно покачала головой мать, – станцией Мир хочет назвать!

– Ну Мир – не страшно, у моего дедушки Кутайбы друг был, так его дядю по материнской линии тоже Дамиром звали, – отец Мухаммеда Фариса опять взял пиалу и сделал маленький глоток, – вах! Совсем остыл, подлей горячего.

* * *

Валентина Петровна привезла мясо, соленья, варенье, домашнюю сметану, творог и пирожки:

– Ешь, пока теплые! Говядину со свининой три раза через мясорубку пропустишь, белую булочку в молоко обмакнешь и добавишь, может на этот раз Радик котлетки и не выплюнет! – сказала и потупилась, – ты уж, доченька, не сердись, я Новый год обещала с Генкой встретить, он целую компанию трактористов с женами назвал, ты второго января или лучше третьего-четвертого в Иглино приезжай, когда трактористы снег чистить уедут.

Антонина удивленно посмотрела на мать, никогда не любившую застолья, и тут же перекроила свои планы:

– Да мы с Люсей и другими девчонками уже договорились – ко мне придут. Так что не переживай.

31 декабря

Люся забежала с утра и сказала, что поздравляет, но сам Новый год будет справлять в общаге с мальчишками.

– Представляешь, Жоржик Кукин познакомил Верку-буфетчицу с двоюродным братом Загогуйлы Стасом – это тот, который из тюрьмы вышел – сказал, что он завскладом на Уфимской швейной фабрике «Мир» работает, и вытребовал за это знакомство ящик шампанского! Ты только Верке не говори, чтобы не обиделась, – она мне столько модной одежды продала – от вареных джинсов до футболок с аппликацией.

* * *

Василий Загогуйло зашел к обеду, принес Радику шоколадного медведя в цветной фольге, Антонине белую футболку с наклеенным на грудь огромным гербом СССР и сказал, что в следующий раз придет только в 1988 году, потому что справляет Новый год в общаге с девчонками.

– Лилька-почтальонка самогону на все Тимашево нагнала, дочка ее Луизка-практикантка канистру первача стащила и к нам в общагу привезла, тут еще Аленка-акушерка обещала в третьем роддоме у какой-то тети Розы трехлитровую банку со спиртом выцыганить!

* * *

Шишкин заглянул после обеда:

– Вот последние покупки перед Новым годом, – Павел Семенович поставил на табурет две тяжелые сумки, достал из одной большое красное яблоко и протянул Антонине, – Радику!

Антонина взяла яблоко, Шишкин вытащил из кармана измятый листок, весь испещренный убористым почерком:

– Черт! Морковку с яйцами забыл! Ну ладно, не болейте и это… В общем, главное – здоровье! Побежал!

* * *

Лева чмокнул Антонину в щеку и протянул книгу доктора Спока «Ребенок и уход за ним»:

– Это тебе, по большому блату дали почитать на новогодние каникулы, ты не тяни, сразу начинай, я тоже потом перед возвратом прочту! Ну пошел, дядя Гриша не любит, когда опаздывают. У тебя, кстати, нет какой-нибудь ленточки коробку с новогодним подарком перевязать? Во! Этот розовый бант на грифе гитары – самое то!

«Читай, Зьягьюбина! – помахал Антонине Рональд Рейган, выглянув в окно из овального кабинета Белого дома под софиты телерепортеров, и добавил на американском диалекте английского языка: – у нас все вумены своих чилдренов по этому бестселлеру к большой американской мечте готовят!»

* * *

В полночь Антонина потерла большое красное яблоко Шишкина о футболку с гербом Советского Союза на животе и надкусила. Радик проснулся и, взревев, тоже потребовал пищу. Он неожиданно с удовольствием съел две малюсенькие протертые до гомогенного состояния котлетки из привезенного Валентиной Петровной мяса. Съел и улыбнулся:

– Миша!

– Мама! – поправила Радика Антонина.

– Миша! – хлопнул ладошкой по столу Радик.

Михаил Сергеевич расплылся в улыбке:

– Мы тоже с Раисой Максимовной на государственной даче одни кукуем, решили Ирине с Анатолием не мешать, пусть без нас попразднуют, а завтра уж приедем, подарки внучкам привезем. Насте-то понятно, как и твоему Радику, – дари не дари – только гукает, а вот чего семилетней Ксюше такого придумать, чтобы, как ее бабуля, потом не обиделась – головы не приложу. Кстати, у Раисы Максимовны как раз голова разболелась, спать пошла, так что, за нас с тобой, Антонина! – Михаил Сергеевич налил в сверкающую в электрическом свете хрустальную рюмку сильногазированный напиток «Байкал» и выпил.

– Михаил, ты с кем там? – строго спросила из своей спальни Раиса Максимовна, – опять со своей Загубиной? Ложился бы спать уже! Завтра с утра к Ире поедем с Настей нянчиться, потом на ипподром, не забыл, что ты Ксюше обещал белого пони подарить?

– Пони?! – Генеральный секретарь от неожиданности отхлебнул напиток «Байкал» прямо из горлышка, отхлебнул и шепнул Антонине: «Хорошо, что не комбайн СК-6 «Колос»!»

Часть III

Трамвайное депо № 1. Год 1988

Глава первая

Трамвай на морозе

6 января

Почесывая правой рукой лысину, а левой – круглый, как Земной шар, живот, в большую столовую комнату вошел Генка:

– Что, новогодний подарок людям приготовил? – равнодушно кивнул на Генерального секретаря в телевизоре.

Антонина примерила на голову Радика только что связанную шапочку. Радик сорвал с себя красный колпачок с желтым помпоном и забросил его на старинный резной буфет Прасковьи Луковны.

– Ба! Город Брежнев обратно в Набережные Челны переименовал! Это опять значит, все канцелярские бумажки будут переделывать! – Генка подтянул тренировочные штаны, но они тут же соскользнули с живота вниз.

– А чего их переделывать! Достанут из шкафов старые бланки с печатями и будут себе справки выдавать как выдавали! С ноября восемьдесят второго года прошло-то совсем ничего – шесть лет каких-то! – Антонина встала на цыпочки и стянула шапочку с буфета.

Шерстяная шапочка собрала всю пыль, скопившуюся за сто лет, Антонина чихнула, чихнул Генка, чихнул Радик, чихнул Михаил Сергеевич:

– Эх, Антонина! Шесть лет для нее совсем ничего! Я тоже раньше думал: пятилетний план выполнили и слава богу, то есть слава КПСС, конечно! А сегодня за утреннем кофе меня Раиса спрашивает: «Помнишь, как тридцать один год назад из роддома нас с Ириной забирал?» Я аж круассаном поперхнулся: «Как, говорю, тридцать один?! Только что ведь маленький невесомый сверток дрожащими руками с великой осторожностью к себе прижимал!» Раиса рассмеялась, сдержано, конечно, как она умеет: «Через две недели уже твоей внучке восемь лет! Что Ксюше дарить будем? Может быть вместо калькулятора полноценный компьютер купим?» Я опять удивился, но слабины не дал: «Решили калькулятор, пусть будет калькулятор!» Улыбка с лица Раисы…, впрочем, что это я разболтался! Геннадий ваш, кстати, вроде бы похудел, а живот у него вырос, ему бы обследоваться в стационаре, а потом кумыс попить в санатории «Юматово».

Антонина несколько раз ударила желтым помпоном об колено и опять чихнула:

– Это он после новогоднего застолья с друзьями-трактористами аппетит никак не восстановит.

Генка снова подтянул штаны, обернулся и крикнул в спальню Валентины Петровны:

– Валь! Завтракать будем или… Хотя чего завтракать, если есть неохота…

– Хорошо, если так, – осторожно согласился с Антониной генсек.

14 января

Утром после бессонной ночи Старого Нового года Люся Кренделькова и Люба Лесопосадкина решили, что хватит! Так и сказали завгару Шишкину:

– Хватит! Надоело! Пусть Горбачев горбатится в троллейбусном депо номер два, а мы уходим в трамвайное номер один! Зарплата такая же, а нагрузки никакой – два рычага – вперед-назад, газ-тормоз! А тут руки к концу смены от рулевого колеса сами в рычаги превращаются! А дуги, в дождь и снег с проводов слетающие?! А у трамвая ничего не слетает! Катишь себе по чугунным рельсам и позваниваешь.

И положили на расстеленную на столе завгара передовицу газеты «Правда» два заявления с абсолютно одинаковыми орфографическими ошибками. «Прямо мне на лицо! – жаловался потом Антонине Генеральный секретарь ЦК КПСС, – двоечницы безграмотные! Легкой работы захотели за те же деньги! А колхозники хлеб растят за еще меньшую зарплату! И горячей воды у них нет и туалет на улице! Я вот свой первый орден, когда получал на Ставрополье, так даже и не думал искать более легкую работу, так и планировал комбайнером всю жизнь в селе Привольном на ордена зарабатывать! Это уж партия потом с комсомолом поручили, доверили, возложили… Но опять же! Ничуть не более легкую, а куда как поответственнее…»

Антонина выключила радиоприемник – «сто раз слушала!», Люся собрала чайной ложкой со дна вазочки малиновое варенье, сваренное Валентиной Петровной по старинному рецепту рода Загубиных:

– И тогда мы с Любкой, прямо ему на стол два заявления – бац!

– А он чего? – Антонина поставила вазочку в раковину.

– Ну остолбенел, конечно, стал нас пугать, что там премии меньше, очередь на автомобиль «Таврия» длиннее и совсем убил: среди трамвайщиков мужиков нет! – захохотала Люся.

– А вы чего? – Антонина вытерла вазочку полотенцем.

– А мы ничего! – бодро начала Люся и вдруг загрустила: – Как будто нормальные мужики в другом месте есть! Я покурю в форточку, Радик же большой уже?

Антонина махнула рукой:

– Кури, – и опять включила приемник.

«…и решили мы на Политбюро: пусть-ка поработает министром без портфеля…и скажи своим подругам самое для них главное: мужиков-то в трамвайном депо – раз-два и обчелся!» Антонина вдруг вскипела: «Да не нужны вы нам!»

Люся испуганно затушила сигарету о спичечный коробок и суетливо засобиралась домой:

– Побежала: надо комнату сдать, обходной подписать, химку обновить, маникюр восстановить, у Соньки на дальнюю дорогу погадать… Ты, это, витамины какие-нибудь принимай…

* * *

– А министр без портфеля – это хорошо или плохо? – спросила Антонина, положив голову на плечо Леве Сидорову.

– Ты про Ельцина, что ли? Да, дожимает нашего Борю Горбачев! В Госстрой замом бросил! Борю не на строительство надо, его наоборот – людьми руководить, городом, областью, может быть, даже… Эх! Не будет жизни в этой стране! – Лева встал, слегка оттолкнув голову Антонины.

– В какой этой? – не поняла Антонина.

– Да вот в этой! – Лева топнул ногой по полу, – черт! выиграть бы американскую грин-карту и свалить отсюда!

Антонина грустно ухмыльнулась:

– Люська с Любкой тоже валят! Им трамвайное депо имени Степана Зорина грин-карты выписало на перевод без отработки.

– В смысле? – перестал махать руками Лева и встал столбом, – как грин-карты?! Люське с Любкой грин-карты?!

Антонина прыснула в ладошку, Лева быстро сообразил, перестроился, приобнял Антонину и в такт хихикнул:

– Ну ты даешь! Ну поддела! Тихоня-тихоня, но шпилька всегда наготове! А я не расслышал и не понял сначала! Чего они там делать-то будут? В трамвайном депо мужиков-то, наверное, вообще нет!

– Ой, этого добра! Да и нужны вы им, нам, то есть! – весело ответила Антонина, но голову на плечо Левы больше класть не стала.

22 января

В бильярд играли в шапках-ушанках, толстых свитерах, а Васька Загогуйло так даже в связанных Антониной шерстяных перчатках. В Красном уголке общежития троллейбусного депо № 2 стоял такой стылый воздух, что заглянувший в большую комнату с красным знаменем в углу капитан Лампасов, возмутился:

– Кто позволил курить у святыни?! – и зачем-то тряхнул за древко тяжелое бархатное полотно, отделанное по периметру желтой бахромой.

Изо рта Лампасова, как и у всех присутствующих, тоже пошел пар.

– Вот и товарищ участковый закурил! – съязвил Серега Шептунов.

Но поднявшееся от красного знамени густое облако пыли быстро вобрало в себя белые клубы мнимых курильщиков.

Загогуйло чихнул и промазал верный шар в лузу. Шар перелетел борт, ударился о ребро чугунной батареи и лопнул пополам.

Серега Шептунов, зажав нос двумя пальцами правой руки и отгоняя от себя пыль ладошкой левой, уверенно констатировал:

– От мороза лопнул! Помню в ПТУ на практике, сунул в жидкий азот разводной ключ, потом бросил его на бетонный пол, так он, словно сосулька, на мелкие кусочки разлетелся!

– Все дело в перепаде температур, – добавил Ричард Ишбулдыевич, щуря в сером облаке глаза, – шар промерз до сердцевины, а когда ударился о горячую батарею, его поверхность расширилась, но ядро внутри все еще оставалось скукоженным, поэтому он и разорвался, как брошенное в кипяток яйцо из холодильника! Ведь так, товарищ капитан?

– Какие еще яйца в жидком азоте и сосульки в кипятке?! – закашлялся участковый Лампасов, – вы что, гестаповцы?! Товарищи! Налицо порча казенного имущества! При свидетелях! Особо замечу: близким родственником лица, находящегося под пристальным наблюдением недремлющего ока внутренних органов!

– Чего?! – возмутился Загогуйло.

– В силу вышесказанного, – продолжил Лампасов, – предлагаю пройти для превентивно-профилактической беседы на свежий, но в тоже время теплый воздух находящейся в соседней комнате библиотеки.

* * *

В библиотеке воздух был относительно свежее, но нисколько не теплее, чем в Красном уголке. Укутанная в пуховую шаль, в накинутой на плечи шубе из модного красного стекловолокна, Соня Иванова пыталась расписать замерзшую шариковую ручку в томике Достоевского. Антонина стояла рядом и терпеливо ждала заполнения читательской карточки, она взяла по совету Левы Сидорова «Муху-Цокотуху» для умственного развития Радика и, ничего не сказав Леве, первую часть «Тихого Дона» для собственной разгадки тайны писателя Шолохова.

– Вам чего, товарищи? – не поднимая головы, спросила вошедших Соня.

– Опять порча государственного имущества! – возмутился Лампасов.

Родион Раскольников вынул из пришитой к подкладу пальто петли топор, взмахнул им обеими руками и несильно ударил обухом по голове старуху процентщицу.

– Это списанные «Преступления и наказания», они даже без обложки, – равнодушно парировала Соня и перевернула несколько страниц.

– Преступления списанными не бывают! – строго возразил Лампасов, – а наказания тем более! Мы проведем в вашей библиотеке небольшую политинформацию на уголовную тему. Рассаживайтесь, товарищи!

Родион Раскольников услышал, что в комнате, где была старуха, ходят, схватил топор, выбежал из спальни и ударил топором беременную сестру старухи Лизавету.

Соня пожала плечами:

– Сколько угодно. В минус тридцать два только Загубина может за книжками прийти, и участковый – про американских шпионов рассказывать.

Антонина хотела возмутиться, но не успела вклиниться.

– Боюсь, вы недооцениваете ухудшение криминогенной обстановки в стране, – с тревогой в голосе ответил капитан милиции, и объявил: – Сегодня пришло оперативное сообщение о столкновении под нашей столицей двух организованных преступных группировок – долгопрудненской и люберецкой. Когда такое было, товарищи?! Нет, я понимаю: в деревнях ходили стенка на стенку, пацаны шли в чужой двор бить ухажеров своих девчонок, но, чтобы физкультурники из клубов «В здоровом теле – здоровый дух!» срастались с рецидивистами, сколачиваясь в преступные группировки, а потом на пустырях под Москвой, там, где наши отцы с Мамаем воевали, делили родину на сферы влияния, калеча и убивая друг друга! Такого ж, тебе говорю, Степан Загогуйло и твоему братцу, никогда не было! Даже в 1913 году дореволюционного царизма!

– А мы с брательником при каких делах?! – огрызнулся Загогуйло.

Все обернулись и внимательно посмотрели на Загогуйлу, предполагая, что они со Стасом, конечно, не при делах, но, быть может, Васька специально разбил бильярдный шар о батарею?

– При каких, спрашиваешь?! – Лампасов взял с полки «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса, – а где твой брат?

«Что он сторож брату своему?» – тихо сказал кто-то из глубины библиотеки с самых дальних полок, на которых скапливался весь ветхозаветный хлам.

– Ой! – вскрикнула Соня Иванова, – осторожнее с ним, его на моей памяти еще никто с полки не доставал, вдруг, как Достоевский рассыплется!

Соня Мармеладова молча выложила на стол перед Катериной Ивановной тридцать целковых, накрыла голову драдедамовым платком и легла на кровать лицом к стене. Катерина Ивановна, целуя ноги Сонечки, весь вечер простояла перед ней на коленях. Пьяненький Мармеладов наблюдал за ними сквозь опущенные ресницы.

– Вы, товарищ капитан, главное его, как знамя, за древко не трясите! – опять съязвил Серега Шептунов.

Но Лампасов пропустил мимо ушей слова ничего не значащего для него человека и продолжил:

– Где, повторно задаю вопрос, товарищ Загогуйло, организованное Георгием Кукиным и вашим братом Станиславом, преступное сообщество, выманивающее у честных граждан слабоалкогольный газированный алкоголь? Где твой так называемый завскладом Уфимской швейной фабрики «Мир»?

– Вот в чем сыр-бор! Верка-буфетчица накапала! Новогоднее шампанское простить не может! Решила счеты свести с Загогуйлами! – вдруг догадался Серега Шептунов в чем дело.

– Ага! – еще один подельник образовался! – Лампасов ткнул указательным пальцем в Серегу и выронил «Анти-Дюринг».

«Анти-Дюринг», словно проклеенный на Полиграфкомбинате в ночную смену «Блокнот агитатора», веером рассыпался по полу, вместе с пожелтевшими страницами выпала непонятно как там оказавшаяся тщательно отретушированная фотография генералиссимуса в белом парадном кителе. Гнев вдруг охватил Антонину, развернулась она на добросовестно подшитых Генкой валенках и прожгла взглядом Лампасова:

– Так вы, товарищ капитан, воровку пришли защищать! Рабочий класс пугаете! Энгельса топчете! Красное знамя руками трогаете! Да я сейчас Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза лично сообщу о том, как участковые Орджоникидзевского района города Уфы сначала бесплатно пожирают за раз по три порции пельменей, которые лепят матери-одиночки, а потом Верок, бессовестно обирающих этих матерей-одиночек, подло покрывают!

Антонина шагнула к висящему на стене сетевому радиоприемнику и включила его на полную мощь. Приемник зловеще зашипел. Все замерли в тихом, безмолвном ужасе.

– Лампасова расстрелять, Верке-буфетчице – десять лет без права переписки, свидетелей за недоносительство – на рытье канала под Ла-Маншем, – раскурил трубку Иосиф Виссарионович.

Соня чихнула:

– Говорила же: осторожнее! Теперь еще Энгельса списывать.

– Гражданочка, – почти шепотом обратился Лампасов к Антонине, – вы не нервничайте, за пельмени я с первой же квартальной премии рассчитаюсь, ваш сигнал на индивидуального предпринимателя Верку э… – забыл фамилию – мы проверим! Не надо про алкоголь никому сообщать даже про слабоалкогольный, даже про газированный, мы же тут все свои, у нас всего лишь дружеская профилактическая беседа, чего выносить из избы, так сказать, пустые бутылки из-под шампанского? Ведь так, товарищи? Товарищи, наш диспут подошел к концу, о следующем круглом столе будет объявлено заранее, всем спасибо, все свободны, благодарю за внимание.

Народ, уважительно обходя Антонину, вышел. Капитан Лампасов быстро собрал с пола листки «Антидюринга» и протянул Соне:

– Немного подшить, чуть-чуть подклеить и еще сто лет простоит!

Соня Иванова наконец расписала ручку и большими концентрическими кругами закрасила склонившихся над воскрешением Лазаря Соню Мармеладову и Родиона Раскольникова.

Иванова вынула библиотечные вкладыши из «Мухи-Цокотухи» и «Тихого Дона», занесла над ними ручку и задумчиво посмотрела на Антонину:

– Аванс вчера давали или позавчера? Сегодня двадцать первое или двадцать второе?

– Ну ты, Загубина, даешь! – не дали ответить Антонине Горбачев с Фридрихом Энгельсом, Сталин пыхнул трубкой и пустил к потолку одобряющее никотиновое колечко, Лазарь не сказал ничего, просто воскрес.

7 февраля

Министр государственной безопасности ГДР Эрих Мильке протянул аккуратную коробочку с бронзовой медалью «За заслуги перед Национальной народной армией ГДР» молодому симпатичному майору КГБ Володе и пожал ему руку. Майор КГБ задумался, служит ли он в данный момент Советскому Союзу, на всякий случай пробуравил немигающим взглядом министра госбезопасности ГДР и сказал на хорошем немецком, что премного благодарен и что рад служить в замечательном городе Дрездене, который им с женой Людмилой очень нравится.

Глава вторая

Агонизирующий организм

13 февраля

– Мужиков в трамвайном депо и правда нет! – Люся намазала большой ломоть упругого с хрустящей корочкой иглинского хлеба деревенской сметаной, поверх сметаны положила три ложки белого липового меда и с удовольствием его надкусила, – один только Варданян из ремонтного цеха симпатичный, но у него пунктик – с чего бы не начал, все своим Карабахом кончает!

Антонина поставила перед подругой полулитровую кружку чая:

– Карабах – это кто?

– Народ какой-то армянский в горах Азербайджана живет, – Люся с еще большим удовольствием впилась крепкими широко расставленными зубами в ломоть хлеба.

– Живут плохо или правду ищут? – Антонина тоже намазал себе бутерброд медом.

– Да откуда я знаю! Ашот говорил, что у них сегодня в Степанакерте митинг начался по отделению от Азербайджана и присоединению к Армении, – мед с бутерброда потек по рукам Люси вместе со сметаной.

– А разве так можно?! – удивилась Антонина.

«Конечно, нельзя! – вмешался Михаил Сергеевич, – так и до отделения от СССР додумаются! Но с другой стороны, не запрещать же многочисленным народам Страны Советов высказывать свои волеизъявления!»

– Сейчас все можно, скоро Аляску Америке отдадим! – большая белая капля соскользнула с бутерброда Люси и приземлилась ей на коленку, – блин! Новые колготки! Первый раз сегодня надела! Меня же Ашот в кинотеатр «Искра» позвал!

– Сейчас застираем, не верещи! Снимай с себя все, я тебе халат принесу – Шишкин вчера подарил, под конец рабочего дня в промтоварах выбросили, по одному в руки давали, Шишкин говорит сначала жене за желтеньким отстоял, потом мне, представляешь, сиреневый купил! – Антонина побежала в комнату.