Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза

* * *

Кандидат в депутаты Орджоникидзевского райсовета Идрисов телевизор смотрел со звуком и очень внимательно.

Глава пятая

Вешние воды в стране Советов

10 марта

Восьмое марта пролетело как-то незаметно, и ничем особенным не запомнилось.

– Так уж и ничем? – спросил Антонину Михаил Сергеевич.

Антонина наморщила лобик и тут же всплеснула руками:

– Люська Кренделькова с Любкой Лесопосадкиной подрались! Все решили, что из-за мужиков, а они из-за сервиза! Люська подумала на Любку, а Любка – на Люську! Оказалось, сервиз у Ольги Львовны за рекомендацию для ее Катьки в международный комсомольский лагерь выменял Сашка Антонов. В общем, сервиз достался Соньке Ивановой. Люська с Любкой тут же опять подружились, но Соньку материть не стали и даже не обиделись, потому что в депо все говорят, будто Соньку подташнивает, а Антонов ходил в ювелирный магазин кольца обручальные смотреть!

– Ух ты! – одобрительно ухнул генеральный.

* * *

– Ух ты! – ухнула избирательная комиссия, когда Идрисов после Калмыкова вошел в избирком и, ни у кого не спросясь, ни с кем надо не посоветовавшись, тоже выдвинул свою кандидатуру в директоры троллейбусного депо номер два.

Когда же на следующий день после ночного разговора с женой и тещей: «Рохля гаражная! Ничтожество из колхоза имени семилетней общеобразовательной школы! Отдала лучшие годы! И я тоже с Лелей отдала! Сел на мою шею! И на мою пенсионную шею сел! И ноги свесил! И мои ноги свесил! Тебе Горбачев туза из своего рукава вытащил?! Шанец дал?! Ну так хватай, пока другие не расхватали!», – в избирательную комиссию принес заявление Шишкин, никого это не удивило, потому что до него уже принесли свои заявления Антонов, Ричард Ишбулдыевич и освободившийся по УДО Кучемасов.

* * *

Павел Семенович, нервно балансируя на пляшущем табурете, два часа что-то вымерял рулеткой под потолком кухни Антонины, пуская по стене ровные ряды карандашных крестиков. После этого, выпив четыре полулитровых кружки чая, выскоблив до дна вазочку с земляничным вареньем, торжественно сообщил:

– В общем, так, Антонина, баллотируюсь я! Дома посоветовался, прикинули всей семьей шансы, так сказать, мозговую атаку провели и решили: надо спасать наше депо номер два! Ну и, наверное, в новом положении уже не смогу так просто вот приходить сушилки вешать, но, Антонина, я тебя не забуду, буду, так сказать, курировать.

Антонина устало отвела взгляд в сторону белой стены:

– Наверное, еще надо крестик нарисовать?

Шишкин не понял, но на всякий случай обиделся:

– Я ей тут про судьбоносное, а она про крестики! Мало их тебе, что ли?

– Да нет, хватает… – Антонина перенесла со стола в раковину кружки, ложечки, блюдца, пустую вазочку и открыла воду.

Шишкин подошел сзади, приобнял Антонину и горячо зашептал ей в ухо:

– Светка с Игорешкой хотели «Запорожец» купить, чтобы по Москве на метро не ездить, а им сказали, что скоро будут новую машину выпускать, «Таврия» называется. С виду, как вазовская «восьмерка», только дешевле в сто раз и расход у нее, Игорешка по телефону рассказывал, всего пять литров на сто километров. Может и не врет…

Антонина сняла с гвоздя, вбитого на прошлой неделе Загогуйлой в стену, полотенце и вытерла руки:

– А Папа сегодня по телевизору сказал, что он против искусственного оплодотворения.

– Чей папа?! – спросил Павел Семенович.

– Ты же говорила, что его медведи в Арктике съели! – удивился Михаил Сергеевич.

– Наверное, римского народа, раз он римский, – ответила Антонина Шишкину, а Горбачеву возразила: – моего папу не съели, он сам кого хочешь мог съесть, папа просто превратился в Северное сияние.

Генсек хмыкнул. Шишкин выдернул из радиорозетки вилку приемника:

– Ну и при чем тут искусственное оплодотворение?!

– Да я про выборы ваши, – Антонина воткнула радиовилку обратно.

– Ну знаешь! – вскипел Шишкин.

– Ну знаешь! – вскипел главнокомандующий.

27 марта

Шишкин пришел с маленьким фанерным чемоданчиком, достал из него дрель, отвертки, шурупы, гвоздики, отвес и хлопнул себя по лбу:

– Чепики забыл!

Но все же, после четырех часов сверления, вбивания и вкручивания, подвесил над раковиной сушилку:

– Ровно? – удовлетворенно спросил Шишкин.

– Ровно, – устало согласилась Антонина, стараясь не смотреть на слегка сползающий вниз правый угол.

Павел Семенович вымыл под сушилкой руки, вытер их полотенцем, протянутым Антониной, и, возвращая полотенце, ухватил, как бы не рассчитав расстояние, влажными руками Антонину за бока и зашептал тоже влажно:

– Светка с Игорешкой на «Таврию» копят, пять литров на сто километров, я тоже хочу в очередь встать, с Лель… с семьей, то есть, в сад ездить самое то, хотя, может быть, «Москвич», конечно, лучше, а вот к «восьмеркам» нет у меня доверия…

Антонина понимала, что подвешенная сушилка стоит какой-то благодарности, но упираясь кулаками в пахнущую тяжелым мужским коктейлем из пота и одеколона «Шипр» грудь завгара, готова была, максимум, на чекушку с ядреным огурчиком маминой засолки. На помощь пришел взревевший Радик. Шишкин ослабил хватку, Антонина, напротив, с тройной силой его оттолкнула и бросилась к сыну.

Павел Семенович аккуратно положил дрель в маленький фанерный чемоданчик и вдруг шмыгнул носом:

– Вызвали, понимаешь, старшие товарищи и говорят: «Ты коммунист, Шишкин, или бандит с большой дороги?!», – Шишкин положил в чемоданчик отвертку, – вот так прямо и сказали: «С большой дороги!» А дома потом чего сказали! – Шишкин положил в чемоданчик шурупы, – в общем, Загубина, не было у нас демократии и не будет! Кучемасову пообещали аннулировать его УДО и опять отправить в «девятку» на улице Новоженова бревна таскать для спичечной фабрики имени 1 мая, – Шишкин положил в чемоданчик гвоздики, – про Ишбулдыевича какой-то Непроливайко в «Трезвости – норме жизни» статью написал, он теперь бегает по киоскам, все газеты скупает, – Шишкин захлопнул чемоданчик, – Антонова на овощебазу переводят, Сонька по секрету Любке Лесопосадкиной рассказывала, что чуть ли не в диссиденты теперь хочет записаться. Один Идрисов остался – по депо с рукописными листовками бегает.

Все эти истории Антонина давно знала от Люськи, Любки, Соньки, иногда Васьки, но не прерывала Павла Семеновича.

Шишкин, потоптавшись на пороге, опять было потянулся к Антонине, но передумал, слегка пнул картонные коробки и посоветовал остальные сушилки отвезти к матери в деревню, потому как там, они непременно пригодятся.

– У меня мама в райцентре живет! – не выдержала Антонина и слегка обиделась за маму и поселок Иглино.

* * *

– Мне бы твои проблемы, Загубина! – тяжело вздохнул Михаил Сергеевич, – сегодня дочка второго рожает, а у меня сплошь встречи на высшем уровне! Даже не знаю, кто у Ирины будет – мальчик или девочка…

– Да два часа уже, как родила! – раздраженно перебила Михаила Сергеевича Раиса Максимовна, – внучка! Анастасия!

– Все-таки в честь твоей бабушки?.. – опять вздохнул главнокомандующий, – а я думал мою увековечим – Василисой назовем…

1 апреля

– Шутишь?! – не поверила Люсе Антонина.

– Вот тебе крест! – размашисто перекрестилась Люся.

– Ты чего это?! – Антонина заворожено проследила за торжественным телодвижением подруги.

Люся потянула цепочку на шее и вытянула из межсферической глубины маленький серебряный крестик:

– С Любкой и Сонькой ходили тайно креститься. Сонька просила никому не рассказывать, а то ее Санька Антонов из комсомола выгонит. Поп такой молоденький, Алексеем зовут. В квартире у него на восьмиэтажках – я тебе потом покажу где, но ты никому – иконы в каждом углу, даже в ванной комнате, в ванной нас и крестил, догола, представляешь, заставил раздеться! С головой в воду окунул, еще из медного ковшика сверху полил. «Одевайтесь», – говорит. А Любка-дура: «Можно я сначала обсохну!» А он так покраснел и говорит: «Можно». Ночью с 18 на 19 апреля в Инорс поедем, будем там Пасху праздновать – в церкви всю ночь стоять.

Антонина примерила Люсин крестик и решила, что тоже неплохо было бы креститься, а уж Радика для здоровья – так обязательно! Она забыла по какому поводу не поверила Люсе, Люся забыла по какому поводу перекрестилась. А поводом было избрание начальником троллейбусного депо номер два Идрисова, бодро обвинявшего всю избирательную кампанию предыдущее руководство в некомпетентности, кумовстве, старорежимности и развитом социализме. Листовки Идрисова висели в курилке, туалете, столовой и даже периодически срывались с оббитой дерматином двери Калмыкова. В присутствии представителей Орджоникидзевского райкома партии на кумачовый стол перевернули урну для тайного голосования, при всех пересчитали и обомлели. Лишь Михаил Сергеевич в телевизоре «Витязь Ц-281Д1» развел руками и сказал: «А что поделаешь? Плюрализм, товарищи, плюрализм!» Через полчаса председатель профкома Ольга Львовна и заведующая культмассовым сектором Любовь Лесопосадкика заклеили латунную табличку «Калмыков Алексей Кузьмич» белым листом бумаги с выведенными черным фломастером «Идрисов Масгут Мударисович».

* * *

Вечером Антонина вспомнила рассказанную Люсей новость, запоздало всплеснула руками, но тут же опять о ней забыла, потому что в это время в СССР с официальным визитом уже пять дней находилась премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. До 1 апреля не отходил от «железной леди» Михаил Сергеевич, позабыл о стране, жене и КПСС, а когда встречался с встревоженным взглядом Антонины, не говорил, как обычно, много ободряющих слов с неясным смыслом, лишь потерянно улыбался с экрана телевизора и куда-то рассеянно смотрел. Лишь 1 апреля Игорь Кириллов в программе «Время» объявил Советскому Союзу, что Маргарет Тэтчер отбывает на родину, но не поверила Антонина Кириллову:

– Уезжает! И вас тоже с первым апреля! Знаем мы этих премьер-министерш! Сидит где-нибудь на правительственной даче и отвлекает Михаила Сергеевича от государственных дел! И куда только жена нашего главнокомандующего смотрит!

Раиса Максимовна промолчала, она лишь поджала губы, сделала свое знаменитое каменное лицо и велела медсестре 4-го управления минздрава СССР перепеленать внучку Настеньку в третий раз.

Глава шестая

Христос воскрес

19 апреля

Ласковое апрельское солнышко приятно пригревало, Радик лежал в голубой коляске и улыбался окружающему миру. Антонина улыбалась Радику. Валентина Петровна улыбалась, глядя на дочь с внуком. Люся не улыбалась никому, она хмуро шла со смены домой в общагу:

– Привет, Загубина! Гуляете? Хорошо тебе, а у меня ручник не держит, сцепление заедает и микрофон фонить стал – объявляю остановки, а пассажиры и так, как бараны, а тут еще и понять ничего не могут!

– Скажи Сереге Шептунову – пусть его бригада ремонтирует, – посоветовала Антонина.

– Да сказала уже, некогда ему, к Первомаю с Антоновым готовятся. Да и не в этом дело! Весь день такое ощущение, что как будто еще со вчерашнего вечера чего-то забыла. Здрасьте, тетя Валя!

– Христос воскрес, Людмила! – еще ласковее улыбнулась Валентина Петровна.

– Вспомнила! – хлопнула себя по весящему на груди крестику Люся, – мы же на Пасху в церковь с девчонками собирались! Нас же Алексей там ждал – обидится теперь, наверное… – Люся Кренделькова совсем расстроилась и, не попрощавшись, пошла к железной на тугой пружине двери общежития троллейбусного депо № 2.

* * *

Вечером, уложив Радика, Антонина шепнула ВЭФу: «Христос воскрес, Михсергеич!». «Я тебе так скажу, Загубина, – вздохнул радиоприемник, – оно, конечно, нужны и другие нравственные ориентиры, плюрализм опять же, я вот не исключаю встречу с Папой Римским и, вообще, надо пересмотреть догмы, расширить кругозор, Яковлев тоже говорит, давай, мол, отдадим церкви ее имущество, ну, в общем, воистину воскрес, Загубина!»

1 мая

Антонина сварила маленькую картофелину и тонкую кривую морковку, протерла их через мелкое сито, добавила чайную ложку сливочного масла и четвертушку вареного желтка, растертого в молоке. Радик все это выплюнул себе на живот и, взревев, потянулся маленькими ручонками к груди матери. Мать чертыхнулась, потому что раздался звонок в дверь. Антонина открыла и от неожиданности впала в ступор. Верка-буфетчица, не дожидаясь приглашения, шагнула через порог.

– Ну все! – объявила Верка, – новая жизнь началась – законная! Индивидуально-трудовая! У тебя большой цинковый таз есть литров на пятьдесят?

– Нету у меня таза… – на всякий случай испугалась Антонина и на всякий случай закрыла собой сына.

– Ничего, ванна тоже сойдет! Джинсы будем варить! – заглянула в малюсенькую ванную комнату Верка.

– Зачем их варить, это же не пельмени, – так и не могла придти в себя Антонина.

– Ну колхоз! Ну Иглино! Это же последний писк моды! Кстати, о пельменях! Будем считать, что ты мне ничего не должна, начнем, как говорится, жизнь с чистого листа: я тебе привожу джинсы с уфимской швейной фабрики «Мир», белизну из Стерлитамака и все остальное, ты отпарываешь от джинсов этикетки, варишь, сушишь их, потом пришиваешь фирменные лейблы из Армении – я тебе их тоже привезу – и получаешь с каждой пары э-э… Ну потом договоримся! – улыбнулась Верка и приобняла Антонину.

Радик захныкал, Антонина наконец пришла в себя:

– Я тебе должна за пельмени?! Да как ты! Да как твой язык! Да ты спекулянтка крашеная! Пошла отсюда, пока Михаилу Сергеевичу не сказала!

Верка криво усмехнулась, но насторожилась, услышав очевидно знакомое имя-отчество, но находящееся явно за пределами ее обширного круга знакомых:

– Да ладно, ладно! Не хочешь деньги вылавливать, которые, можно сказать, в твоей ванной плавают, – не надо! И, если что, то мне тоже есть кому позвонить. У меня в милиции знаешь какие прихваты!

– Участковый Лампасов, что ли? – съехидничала Антонина.

– Не участковый, а старший участковый инспектор капитан Лампасов. Самогонку гонишь?! Проверит! Бордель содержишь?! Проверит! По ночам в карты на деньги играешь?! Проверит! Все проверит! Житья не даст, никакой тебе, мать-одиночка, Сергеич не поможет против Лампасова! – вошла в раж Верка.

Но как вошла Верка в свой раж, так сразу из него вышла, более того, сначала нахмурилась, а потом скукожилась, словно сдутый воздушный шарик, потому что Антонина вдруг расхохоталась:

– Лампасов! Ой, не могу! Против Михаил Сергеевича! Ой, не могу! Возьми хотя бы дружка своего Идрисова в помощь, он теперь наш троллейбусный начальник!

Ничего не сказала Верка, скривила губы и выскочила за порог. Михаил Сергеевич тоже развеселился, повернулся к председателю Президиума Верховного Совета СССР Андрею Андреевичу Громыко и шепнул ему на ухо: «Представляешь, Андреич, участковым Лампасовым из Уфы пугают!» Оба рассмеялись и замахали с мавзолея Владимира Ильича Ленина несущим их портреты трудящимся. «Ура! Товарищи!» – проникновенно предложил трудящимся Игорь Кириллов, первомайская демонстрация с предложением согласилась и дружно грянула: «Ура!»

15 мая

15 мая в 21 час 30 минут с универсального комплекса на космодроме Байконур был проведен первый пуск ракеты «Энергия» с космическим аппаратом «Скиф-ДМ».

«Первый успешный запуск ракеты «Энергия» подтвердил, что в СССР создана универсальная ракета-носитель сверхтяжелого класса, не имеющая по своим возможностям аналогов в мировом ракетостроении», – сказал Антонине Игорь Кириллов. А Лева Сидоров потом подтвердил слова Кириллова, подробно разъяснил и добавил, что ни на какой Луне американцы не были, а все съемки прыгающих в космической пыли астронавтов сделал им в кинопавильоне Стенли Кубрик.

– Как, Антонина?! – возмущенно удивился Лева, – ты не знаешь, кто такой Стенли Кубрик?!

И Лева, напрочь забыв о назначенной Матильдой Крамаровой в кафе-мороженном «Лидо» на Госцирке – «возможно последней» – встречи в их жизни, до полуночи пересказывал Антонине на ее маленькой кухне большой фильм Кубрика «Космическая одиссея 2001 года».

– Неужели и мы когда-нибудь до двухтысячного года доживем? – всхлипнула Антонина и обняла Леву.

Радик тихо сопел в своей кроватке, Михаил Сергеевич чуть слышно искрил в сетевой радиорозетке.

25 мая

Могучий атомный ледокол «Сибирь», прорубив своим корпусом метровые льды, достиг Северного полюса.

Почесывая вылезший из-под короткой майки живот, в столовую комнату вошел Генка-тракторист:

– Конечно, в нем знаешь сколько лошадиных сил? – Генка кивнул на ледокол в телевизоре, – в нем таких тракторов, как у меня, сто штук! До какого хочешь полюса доплывет.

Антонина чмокнула в лобик надувшего из слюны пузырь Радика и, не глядя на Генку, спросила:

– А сколько лошадиных сил у вашего трактора?

Генка солидно подтянул трико:

– У моего Беларуся-то? Ну как положено для МТЗ-50 – четырехтактный четырехцилиндровый дизель Д-50 с объемом 4, 75 литра и мощностью 55 лошадей!

Антонина, не снимая с рук Радика, раскрыла тетрадку расходов и доходов Валентины Петровны и разделила вложенным в нее карандашиком 75000 сил атомной установки, про которые ей накануне рассказал Левка Сидоров на 55 дизельных мощей трактора Генки:

– 1363,636 ваших МТЗ-50 получается!

Генка удивленно раскрыл рот, еще раз подтянул трико и крикнул в спальню:

– Валь! Ужинать будем или как?!

Валентина Петровна вышла и стала быстро накрывать на стол, поглядывая в телевизор и нарочито приговаривая:

– До полюса доплыли, а нашего папку-летчика так и не нашли, во льдах сгинувшего!

– Ой, мама! – вздохнула Антонина и подняла взгляд к потолку.

– Может где поближе поискать? – неожиданно сострил Генка, – я на выходные в Тавтиманово собираюсь на слет трактористов Иглинского района, могу подхватить.

Валентина Петровна вспыхнула и передумала ставить на стол чекушку первача, подаренного ей на пробу тетей Шурой.

Глава седьмая

Проверки на прочность

28 мая

На выходные Генка в Тавтиманово не поехал, вместо этого субботним утром он надел на голову зеленую фуражку младшего сержанта пограничных войск КГБ СССР и отправился в Уфу на Колхозный рынок, куда подтягивались и другие бывшие рядовые, ефрейторы, сержанты в фуражках пограничных войск КГБ СССР.

* * *

В аэропорту города Хельсинки Матиас Руст заправил свой легкомоторный самолет «Сессна-172Б Скайхоук».

* * *

– Братуха! – Жоржик Кукин порывисто обнял Генку, чуть не сбив с него зеленую фуражку.

– Братухи! – специальный корреспондент газеты «Трезвость – норма жизни» Евгений Непролевайко порывисто обнял Генку и Жоржика.

– Братуха! Братуха! И ты, братуха! – всех по очереди порывисто обнял Ричард Ишбулдыевич, но обнимая спецкора «Трезвости», слегка нахмурился в смутных воспоминаниях.

* * *

Матиас Руст подал в диспетчерскую службу план двухчасового полета в город Стокгольм.

* * *

– Давай за погранцов! Сегодня наш день! – с Жоржиком Кукиным согласились все и протянули к бутылке в его руках зыбкие пластиковые стаканчики.

* * *

Самолет Матиаса Руста исчез с экранов радиолокационных станций города Сипоо.

* * *

– За тех, кто в сапогах! – предложил Генка и опять все чокнулись уже слегка мятыми пластиковыми стаканчиками.

* * *

Матиас Руст пролетел над городом Кохтла-Ярве, пересек государственную границу Советского Союза и взял курс на Москву.

* * *

– А я им грю, стой, грю, падлы, стрелять, грю, буду из подствольника, щас, грю, стрельну! – тыкал указательным пальцем в грудь Ричарду Ишбулдыевичу Евгений Непролевайко.

– Не надо было хрюкать, – поймал указательный палец Непролевайки Ричард Ишбулдыевич, – надо было сразу стрелять на поражение! Мы в ГРУ никогда не хрюкали!

– Кто хрюкает?! – вырвал палец Непролевайко и чуть не упал, потеряв равновесие, – ты сам-то где служил?!

– Братухи! Кончай между собой ссориться, – поднял фуражку Непролевайки Жоржик, – пошли лучше к нефтяному институту очкастых дистрофиков бить.

* * *

Над Гдовым летчики дежурного звена доложили на землю, что наблюдают спортивный самолет типа Як-12 белого цвета с темной полосой вдоль фюзеляжа. Земля промолчала.

* * *

– Мне, вообще-то, должны были героя дать… – спецкор Непроливайко повис на Жоржике.

– Как, и тебе тоже?.. – удивился Жоржик.

– Документы уже все были готовы, в последний момент своего протолкнули… – тяжело вздохнул Непроливайко.

– Как, и у тебя в последний момент своего протолкнули?.. – опять удивился Жоржик.

– Хотели генерала торжественно вручить! – Непроливайко строго оглядел товарищей, чтобы, если что, на корню пресечь возможное недоверие.

– Ты же говорил полковника, – не смог удержаться от возражения Генка.

– Я и, грю, генерал-полковника! – парировал спецкор.

– Не! – расстроился Жоржик, – мне только генерал-майора обещали.

– Очкарики! – призывно крикнул Ричард Ишбулдыевич и побежал к протирающему платочком модные очки в тонкой оправе трехкратному чемпиону Европы по боксу Валерию Лимасову.

Дымчатые линзы без диоптрий разлетелись на бетонных ступеньках нефтяного института в мелкие кусочки, словно граненый стакан на асфальте. Именно с этого момента и до следующего утра Ричард Ишбулдыевич, когда его потом расспрашивали, ничего не помнил, так и говорил: «Ну словно память отшибло!».

* * *

Матиас Руст сделал круг над Красной площадью и прямо между жигулями, москвичами, запорожцами и редкими подержанными иномарками сел на Большом Москворецком мосту. Матиас дорулил до Покровского собора с приделом Василию Блаженному, проехал на колесном ходу мимо Минина с Пожарским и остановился у Спасской башни, прямо напротив ворот.

* * *

Радик заревел и никак не успокаивался. Антонина перепробовала все – Радик ревел в голос. Осталось последнее средство. Щелкнул выключатель радиоприемника. ВЭФ 202 затрещал, Радик замолчал, главнокомандующий заговорил:

– Представляешь, Загубина! Какой-то идиот сел на своем детском самолетике напротив кремлевских ворот, и, представляешь, уже двадцать минут сидит, выехать нашим ЗиЛам не дает! А ведь столько дел неотложных!

– Ну что вы такое говорите, Михаил Сергеевич! Быть такого не может! – не поверила такой наглости Антонина.

– Партбилетом клянусь, Загубина! Во-во, вылезать стал из кабины! Совсем пацан! Очкарик! Да я в его годы по полям Ставрополья на комбайне летал, орден получил за выдающуюся уборку урожая! А этот – на Красную площадь, к самому мавзолею! Нет у меня слов от возмущения, выключай приемник, Загубина!

Антонина щелкнула выключателем, Радик, словно истребитель МиГ на форсаже, взревел.

* * *

Матиас Руст вылез из кабины. «Откуда вы?» – спросили на английском языке окружившие Матиаса любопытные русские люди.

– Я прилетел к вам из ФРГ с жестом мира! – ответил дрожащим голосом Руст.

– С чем-чем прилетел? – переспросил Михаил Сергеевич генерала армии Язова.

– С жестом, бляха-муха, мира! – хрипло повторил Язов и покрутил ручку настройки в аппарате дальней прослушки, – менять надо, Михсергеич, министра обороны, а то эти французы, бляха-муха, совсем распоясались. Насмех подняли, бляха-муха!

– С жестом, говоришь… – задумался Генеральный секретарь, – поменяем, бляха-муха!..

Русские люди бросились к Матиасу Русту и стали брать у него автографы.

* * *

– Валь! Принимай гостей, я с однополчанами! Мы с ними, когда в Афганистане границу охраняли, то в тылу у немцев, чтобы нас эсэсовцы не засекли, наркомовские сто грамм – или сто пятьдесят, Булдыич? – по булькам наливали. Тебе бы, Валь, Булдыич и сам все рассказал, но ему какой-то очкастый фашист, кажись, челюсть сломал, – в маленький дворик Валентины Петровны ввалились Непролевайко с разбитым носом, Жоржик Кукин с фонарем под глазом, мотающий из стороны в сторону головой Ричард Ишбулдыевич, бодрый Генка в разорванном по швам пиджаке Непролевайки и где-то примкнувший к ним Загогуйло с выбитым золотым зубом. Зеленых фуражек не было ни у кого, только на голове Загогуйлы был лихо заломлен голубой берет десантных войск.

31 мая

«Президиум Верховного Совета СССР освободил Маршала Советского Союза Соколова Сергея Леонидовича от обязанностей министра обороны СССР в связи с уходом на пенсию, – Игорь Кириллов сделал многозначительную паузу и продолжил, – Указом Президиума Верховного Совета министром обороны СССР назначен генерал армии Язов Дмитрий Тимофеевич».

* * *

– Вот так, Загубина! – ударил главнокомандующий маленьким кулачком Радика по кухонному столику, – еще Колдунова, это который главный по противовоздушной обороне, снял! Еще двести девяносто восемь офицеров ПВО – в отставку! А этим – подполковнику Карпецу и майору Черных – вообще, думаю, лет по пять дадим! Первые они, видишь ли, заметили и доложили! Не докладывать надо!..

– А что надо делать, Михаил Сергеевич? – робко поинтересовалась Антонина.