Десять чайных чашек, или Убийство павлиньими перьями

Поллард кратко доложил обо всем, что произошло, и Мастерс задумался.

– Кроме Китинга, в доме кто-нибудь был?

– Точно не знаю. Похоже, что нет, судя по тому, как он бросился мне навстречу – за кого бы он там меня ни принял, – когда я постучал в дверь. Он, кажется, ждет женщину, причем с большим нетерпением.

– Все же это громадные деньжищи, – несколько невпопад заметил Мастерс. – Н-да… Стало быть, никакой мебели в гостиной? Тем не менее это ничего не значит. Дом окружен со всех сторон. Говорю тебе, Боб, сюда даже мышь не проскочит. Потому что это невозможно! А теперь слушай: ты должен попасть внутрь. Незаметно прокрасться, разумеется. Ключи у тебя имеются, попытайся проникнуть туда через черный ход. Если он тебя поймает, будешь выкручиваться сам, так что в твоих интересах, чтобы этого не случилось. А я пойду к Холлису, он наблюдает из дома напротив. – Старший инспектор погрузился в раздумья, потирая подбородок. – Проблема в том, что, как ты правильно заметил, нам неизвестно, жертва он или преступник. В любом случае мы не можем раскрывать свои карты кому ни попадя. Если мы начнем ломиться в дом с криками «полиция!», он может не пустить нас на порог. Имеет на это полное право. Есть только один способ. Возможно, это к лучшему, что до пяти часов вечера еще три полноценных часа. Ты проберешься внутрь, выяснишь, в какой он комнате, и будешь сидеть под его дверью как приклеенный.

От Кобург-Плейс за Бервик-Террас тянулся узкий проход. У каждого дома имелся просторный задний двор с садом, огороженный шестифутовой деревянной оградой. Поллард с облегчением убедился, что все окна дома номер четыре, выходящие в сад, закрыты ставнями. Когда он проскользнул через калитку, его окликнул Портер, констебль в штатском, дежуривший в полуразвалившейся беседке.

– Оттуда не слышно ни звука, – объяснил он Полларду. – Видал я такие ставни. Сквозь них и изнутри ничего не разглядишь. Заскакивайте на крыльцо, и он вас не заметит, даже если будет стоять у окна.

Над крыльцом черного хода нависала крыша с чугунными завитушками. Спрятаться под ней от посторонних глаз не составляло труда, и Поллард опасался только одного: что дверь заперли изнутри на засов – тогда от его ключа не будет никакого проку. Но ключ сработал как надо, и дверь, к облегчению сержанта, под нажимом подалась внутрь почти бесшумно.

Он шагнул в полумрак кухни и погрузился в жар от нагретого сухого дерева, как в пыльный холщовый мешок. Хотя старые полы неплохо сохранились, полное отсутствие мебели или простейших предметов обихода, хоть чего-то, напоминающего о людях в этой пустой оболочке человеческого жилья, словно бы съедало звуки его шагов. Он осознал, что ноги дрожат от напряжения, когда попытался ступать бесшумно, и пожалел, что не выкурил сигарету перед всей операцией. Планировка первого этажа не отличалась сложностью: в задней части дома находились кухня и кладовая, к ним вел центральный холл, по обе стороны которого располагались две довольно просторные комнаты. Ни в одном помещении не было никакой мебели, за исключением пустого цветочного горшка, брошенного хозяевами за ненадобностью. И хотя никакими экстрасенсорными способностями Поллард не обладал, в этом доме у него кошки на душе скребли. Однажды Мастерс упомянул, что дом номер восемнадцать на Пендрагон-Гарденс, где убили Дартли, пользовался такой дурной репутацией, что никто не поселился бы в нем ни за какие коврижки. Интересно, подумал Поллард, нет ли у этого места подобной славы? От дома на Бервик-Террас даже в жару мороз, как говорится, пробегал по коже. Кем бы ни был его предыдущий владелец, он страстно любил маленькие картинки: стены в комнатах были испещрены, как сыпью, рядами крошечных крючков, прибитых гвоздиками.

Не успел Поллард проскользнуть в комнату справа, как услышал скрип лестничных ступеней под чьими-то ногами.

Шаги были стремительными и уверенными. Он понял, что спускается Китинг, еще до его появления. Через дверную щель Поллард наблюдал, как тот пересекает холл, насвистывая какой-то мотивчик, выходит через парадный вход и запирает за собой дверь. Затем снова наступила тишина.

Сержант осторожно выглянул из комнаты. Это могла быть ловушка: после всех усилий, которые Китинг приложил, чтобы остаться в доме в одиночестве, покинуть его казалось нелогичным. С другой стороны, он мог отправиться за нужными аксессуарами для намечающегося события – чайными чашками, например. В общем, завершить все приготовления.

Сержант, рассудив, что игра стоит свеч, выскочил из комнаты и бросился вверх по лестнице. Несколько минут он прислушивался, не хлопнет ли входная дверь и не зазвучат ли в вестибюле шаги, потом осмелел и принялся обследовать два верхних этажа. На каждом из них было по пять комнат, подходящих для спален или гостиных, и старомодная ванная. Царящее запустение навевало чувство потерянности и тоски. А ведь когда-то здесь звучали детские голоса: обои в одной из комнат явно указывали на детскую, но невозможно было представить, что дети были здесь счастливы. Однако комнату с мебелью Поллард так и не нашел.

Оставалась только мансарда, если Китинг вообще не водил всех за нос. Поллард вдруг живо вспомнил, как час назад подходил к дому. Первое, что он тогда увидел, была темная фигура (предположительно, Китинга), высунувшаяся из окна мансарды. Ага! На самом верхнем этаже, в конце коридора, он обнаружил дверь, выходящую на узкий лестничный пролет, крутой, как стремянка. Через минуту Поллард поднялся по нему на «полностью благоустроенный чердак», как выразился бы агент по недвижимости. Протиснувшись через нечто похожее на люк, он попал в просторный холл с деревянными перегородками от пола до потолка. Эти перегородки, по-видимому, образовывали четыре отдельные комнаты, поскольку в них имелись четыре двери. В холле стоял полумрак, но жара была еще более удушающая, и Поллард почувствовал, как по спине ручьями течет пот. Похоже, именно здесь должно было состояться чаепитие, подумал сержант, хотя кто в здравом уме потащит мебель под самую крышу, когда все комнаты внизу свободны? Но именно в одной из этих комнат – скорее всего, в той, что слева, если стоять лицом к фасаду, – находилось окно, из которого час назад выглядывала неизвестная личность.

Поллард подошел к двери в комнату и повернул ручку. Дверь была заперта. И это была единственная запертая комната в доме.

Он обошел весь чердак – все двери распахнулись, даже не скрипнув, но внутри ничего интересного не обнаружилось. Значит, предмет их поисков – именно эта мансардная комната, площадью около пятнадцати квадратных футов. Ключа в замке не было, и он заглянул в замочную скважину. Грязная белая штукатурка на стенах, в центре комнаты – стол, покрытый тканью цвета тусклого золота – вот и все, что ему удалось разглядеть. Заметив слабую полоску света под дверью, он опустился на колени, но выяснил лишь то, что ковер в комнате имеет темный густой ворс. Очевидно, в данный момент в комнате никого не было, но и толку от этого для них было не много. Пользоваться отмычками Поллард не умел, а выломанный замок сразу покажет Китингу, что в доме незваные гости.

Он провел два часа, дожидаясь хозяина, и за время тоскливого ожидания его пресловутая флегматичность начала давать трещину. Он успел изучить каждый уголок в доме, включая подвальное помещение, и убедился, что дом абсолютно пуст. Наконец в пятнадцать минут пятого хлопнула входная дверь, и Поллард услышал в холле шаги Китинга. Вернулся тот один.

Сержант на цыпочках пробрался на чердак и спрятался в задней комнате справа. Сквозь дверную щель запертая дверь обозревалась превосходно. Ступени чердачной лестницы заскрипели под чьими-то тяжелыми шагами, потом в люке показалась голова. Лицо Китинга пылало от волнения. Вытащив ключ из кармана пальто, он открыл заветную дверь и так быстро заскочил внутрь, что Поллард толком ничего не разглядел. Однако он успел заметить тусклое золото скатерти и расставленные по кругу чашки – черные чашки. Китинг не запер за собой дверь, оставив ключ в дверном замке снаружи. Молодой авантюрист совершил только одно действие, когда вошел в этот своеобразный храм: он снял шляпу.

Четыре пятнадцать. Четыре тридцать. Полларду казалось, что его мозги плавятся от жары. Из комнаты по-прежнему не доносилось ни звука, и было непохоже, что в комнате, кроме Китинга, есть кто-то еще. Сержант почти не двигался, вытянув шею и не сводя глаз с закрытой двери. Минутная стрелка его наручных часов медленно ползла вверх. Без четверти пять. Его замечательные гипотезы рушились на глазах, и он вспомнил слова Мастерса: «Я не знаю, может ли существовать тайное общество без огласки. Но уверен, что оно не может существовать без собственных членов». Он оказался прав. Вэнс Китинг сидел в одиночестве в запертой комнате, под такой тщательной охраной, какую только могут обеспечить вооруженные до зубов полицейские. Без пяти пять.

Крик Китинга и выстрел Поллард услышал как раз в тот момент, когда минутная стрелка на его часах встала вертикально.

И крик, и выстрел были настолько неожиданными, а сам звук выстрела настолько невнятным (как будто оружейное дуло вдавили в тело), что Поллард с трудом сообразил, что именно это было. Послышался звон бьющегося фарфора и глухой удар. Следом раздался второй выстрел, уже гораздо громче, так что даже ключ вздрогнул в замочной скважине. Получается, за дверью стреляли дважды, и оба раза из тяжелого револьвера. Стало необычайно тихо, и в наступившей тишине Поллард услышал оглушительное тиканье собственных часов.

Запах пороха чувствовался даже в холле. Сержант пинком открыл дверь и оказался в комнате с низким потолком и белыми оштукатуренными стенами. В правой части стены располагалось единственное окно. Предгрозовое небо за окном налилось свинцом, к тому же бархатные шторы были частично задернуты, но в комнате оставалось достаточно света, чтобы разглядеть на круглом столе десять чайных чашек. Две чашки были разбиты вдребезги. Вэнс Китинг лежал у стола, вытянувшись во весь рост, головой к двери. Он лежал на левом боку, уткнувшись лицом в ковер и слегка согнув правую ногу. В него стреляли дважды (позже экспертиза это подтвердила) из револьвера сорок пятого калибра, который валялся рядом, по его левую руку. На затылке Китинга, в том месте, куда вошла пуля, расползлось черное обгорелое пятно. Еще одна пуля прожгла в его сером пальто аккуратную дыру, которая все еще дымилась, и тлеющие края ткани светились алыми угольками. К запаху порохового дыма примешивался запах горелой шерсти и волос. Стреляли в упор, понял Поллард. Кровь продолжала сочиться из ран, но ее еще было очень мало, потому что жертва умерла только что, прямо на глазах у своего стража.

Стоя в дверном проеме, Поллард старался смотреть на комнату не как на скопище отдельных вещей, а как на единое целое. Каким бы способом сюда ни проник убийца, он все еще должен был находиться здесь. Поллард был уверен, что из комнаты через дверь не выходил никто. А единственное окно находилось в сорока футах[4] от земли.

«Спокойно! – приказал себе он. – Успокойся. Немедленно успокойся…»

Вытерев слезящиеся от порохового дыма глаза, он подошел к двери и закрыл комнату изнутри на ключ. Потом медленно обошел ее по кругу, тщательно осматривая все, что попадалось на пути. Он никого не нашел – потому что в комнате никого не было. На густом ворсе черного ковра отпечатались только две цепочки пыльных следов: его собственные и те, которые вели прямо к загнутым носкам туфель Вэнса Китинга. Поллард подошел к окну.

Надвигалась буря. Свежий порыв ветра хлестнул его по лицу. До тротуара отсюда было не меньше сорока футов. Он осознал, как мало времени прошло с тех пор, как прозвучали выстрелы, когда увидел Мастерса в котелке, бегущего через дорогу к дому. Перегнувшись через подоконник, он обвел глазами пустынную улицу, тянущуюся вдоль глухого фасада дома до самого перекрестка, – ни один беглец не ушел бы по ней незамеченным.

– Он выскочил в окно! – огорченно крикнул Поллард.

На другой стороне улицы, в доме напротив, где сидел в засаде сержант Уоллис, с безобразным скрежетом поднялась вверх оконная рама. Уоллис сердито высунулся из окна.

– Ничего подобного, – послышался его протестующий вопль. – Из того окна никто не вылезал!

Глава четвертая

Адвокатские конторы

Ровно в половине шестого Блейн, энергичный полицейский врач, поднялся с колен, закончив осматривать тело Вэнса Китинга, и отряхнул пыль с брюк. Работали фотографы, и в комнате то и дело сверкали фотовспышки. Мак-Алистер (дактилоскопист) сидел у окна с револьвером сорок пятого калибра и миниатюрными сильфонами[5], пытаясь поймать свет. Блейн посмотрел на старшего инспектора Хамфри Мастерса.

– Итак, – сказал он, – что вас интересует?

Мастерс снял котелок и промокнул лоб носовым платком. Он, по-видимому, страдал клаустрофобией, но, опасаясь насмешек, старался выглядеть безмятежным.

– То, что в него стреляли, я и сам вижу, – заметил он. – А вот из какого оружия? Из этого револьвера?

– Ну, ответ на ваш вопрос вряд ли в моей компетенции. Пусть решают специалисты. Хотя в данных обстоятельствах не вижу причины сомневаться. Вот эти два ранения, – указал он пальцем, – от пули пистолета сорок пятого калибра. Причем оружие – устаревшего образца, как и использовавшиеся патроны. Выстрел из современного крупнокалиберного пистолета, с пулями в стальной оболочке, пробил бы тело навылет. А у вас тут как раз револьвер, который полностью подходит под описание, и две стреляные гильзы. – Он кивнул в сторону Мак-Алистера, явно озадаченный мрачным взглядом, которым одарил его старший инспектор.

Мастерс направился к дактилоскописту, который сдувал остатки магнитного порошка с рукоятки револьвера. Поллард последовал за ним.

Этот револьвер, без сомнения, являлся прекрасным образцом оружейного искусства. Несмотря на большой размер, он был довольно изящным и оказался гораздо легче, чем можно было предположить. Серебро на стволе и барабане стерлось почти до черноты, но причудливая перламутровая инкрустация на рукояти отлично сохранилась, как и маленькая серебряная пластинка с выгравированным на ней именем «Том Шэннон».

– Это имя, вот здесь… – Мастерс указал на серебряную пластинку. – Вы же не думаете…

– На вашем месте, старший инспектор, – заметил Мак-Алистер, сдувая с рукояти револьвера оставшиеся пылинки, – я бы не стал рассылать ориентировки на Тома Шэннона. Это было бы похоже на попытку арестовать Чарли Писа[6]. Шэннон уже лет сорок как кормит червей. Этот красавец принадлежал ему. Что за вещь, скажу я вам! – Он поднес револьвер ближе к глазам. – Знаете, что это? Оригинальный шестизарядный револьвер «ремингтон», изготовленный в 1894 году. Если вам доводилось читать о Диком Западе, вы представляете, что это значит. Сам Шэннон был из первых «плохих парней». Удивительно, что на револьвере нет зарубок; но вполне возможно, он просто не любил резать свои пушки. Как вы думаете, где в наше время можно достать патроны для такого оружия? А ведь барабан полнехонек, если не считать две стреляные гильзы. Да и как вообще такой револьвер мог оказаться в Англии? Рискну предположить, что ответ на оба вопроса – один: эта вещица принадлежит коллекционеру.

– Ох уж эти мне коллекционеры! – сердито воскликнул Мастерс. Казалось, его глубоко удручают множащиеся виды коллекций, включающие в себя чайные чашки, кувшины-головоломки, а теперь еще и шестизарядные револьверы. – Ладно, не важно. Что там насчет отпечатков пальцев?

– На этой игрушке нет ни единого отпечатка. Парень был в перчатках.

Обернувшись к Блейну, Мастерс попытался вернуться к своей обычной любезной манере поведения:

– Дело вот в чем, док. Вы спрашивали, что конкретно мы хотим знать. У меня к вам один-единственный вопрос: можете ли вы поклясться, что эти два выстрела были сделаны в упор?

– Я в этом совершено уверен.

– Только не спешите, – предостерег его старший инспектор, понижая голос для убедительности. – Сейчас объясню, что я имею в виду. Я не впервые сталкиваюсь с так называемым преступлением в запертой комнате, и все время узнаю какой-нибудь новый способ из нее выбраться. Это стало моим ночным кошмаром, понимаете, о чем я? Но в первый раз в моей практике (если вы, простите, не ошиблись в своем заключении) убийца, вне всяких сомнений, находился в этой самой комнате. Кроме того, это первый случай, когда именно полиция может подтвердить данный факт под присягой, что исключает всякую возможность подтасовок. Вот так! – Он постучал пальцем по ладони. – Мы с сержантом Холлисом из подразделения «Л» следили за улицей из дома напротив. Особенно внимательно мы наблюдали за окном этой комнаты. Мы, можно сказать, глаз с него не сводили. Парень, которого убили – мистер Вэнс Китинг, – вернулся сюда в четверть пятого. Немного погодя мы увидели, как он выглядывает из этого окна. Это было единственное окно с раздвинутыми шторами в доме, и мы предположили, что оно в пресловутой «меблированной комнате». В общем, мы продолжили наблюдение. В то же самое время сержант Поллард, – Мастерс кивнул в сторону сержанта, – находился непосредственно у двери комнаты и может подтвердить, что никто из нее не выходил. В общем, если вы допускаете хоть малейшую вероятность, что в парня стреляли издалека – тогда дело становится элементарным, потому что окно было открыто и с противоположной стороны улицы пару выстрелов можно было сделать без проблем. Но если вы настаиваете на том, что убийца находился в комнате (признаться, я и сам так думаю), тогда мы в тупике.

– В доме полно пыли, – проворчал Блейн, – мы затоптали грязными ногами весь ковер.

– Да, – кивнул Мастерс. – Я интересовался у Полларда, и тот уверяет, что, когда он обыскивал комнату, там были всего две цепочки следов – его и Китинга.

– Так, значит, мебель там расставил сам Китинг? – удивился Мак-Алистер.

– Мм, нет, не обязательно. Под лестницей мы видели метлу. Мебельщик мог подмести ковер, после того как закончил расстановку. Отсутствие следов ни о чем не говорит.

– За исключением того, – сухо заметил Блейн, – что, когда в него стреляли, Китинг был в комнате один. Если, конечно, его не пристрелил Поллард.

Мастерс сдавленно простонал.

– А как насчет потайных дверей или чего-нибудь в этом роде? – задумчиво поинтересовался Блейн.

– Потайных дверей? – фыркнул Мастерс. – Оглянитесь вокруг!

Комната больше всего походила на бункер. Две ее стены – та, которая напротив двери, и та, в которой окно, – были внешними стенами самого дома, а значит, сделаны из прочного камня. Еще две были образованы деревянными перегородками и упирались в крышу. Все стены и потолок заштукатурили грязно-белой краской, и их поверхность была идеально ровной, если не считать нескольких микроскопических трещин. Из центра низкого потолка спускалась короткая труба демонтированного газового рожка, запечатанного свинцовой пробкой.

На полу из толстых досок лежал ковер с густым темным ворсом. У стены напротив окна стояло кресло из красного дерева, у стены слева располагался довольно потертый диван. Но первое, на что падал взгляд, был круглый складной стол красного дерева, около пяти футов в диаметре, покрытый квадратной скатертью, отливающей тусклым золотом, с узором, напоминающим павлиньи перья. Скатерть была слегка сдернута набок со стороны двери. Чайные пáры из тонкого фарфора кто-то расставил по кругу, как цифры на циферблате, и две чайные чашки, стоявшие ближе к двери, разбились весьма любопытным образом. Осколки чашек не разлетелись в стороны, а остались лежать на треснувших блюдцах, словно их расплющило чем-то тяжелым.

– Последнее место, где я стал бы искать потайную дверь, – проворчал Мастерс, – это голая отштукатуренная стена. Послушайте, док, нас всех ждет сущий ад. Мы уже толчемся на месте преступления, как стадо баранов, – и что? Неужели вы не можете доказать, что выстрелы были сделаны не здесь?

– Но они были сделаны именно здесь, – возразил Блейн. – Вас должны были убедить в этом собственные уши. Черт возьми, неужели никто их не слышал?

– Я слышал, – вмешался Поллард. – Я стоял в дюжине футов от двери и готов поклясться, что выстрелы раздались отсюда.

Блейн удовлетворенно кивнул.

– Взгляните сначала на рану на голове. Дуло держали примерно в трех дюймах от кожи. Стреляли полуоболочной пулей, поэтому череп здорово разворотило. Обратите внимание: ожог от пороха неровный, значит, патрон – старого образца. Пуля, попавшая в спину, сломала бедолаге позвоночник. Похоже, тоже стреляли в упор. Вы должны были оказаться здесь довольно быстро, сержант. Вы что-нибудь заметили?

– О, много чего, – воскликнул Поллард, живо восстановив в памяти недавние события. – Ткань все еще тлела, я видел искры. И запах пороха. И дым…

– Мне очень жаль, Мастерс, – сказал Блейн. – Но тут не может быть никаких сомнений.

В комнате повисла тишина. Фотографы собрали аппаратуру и ушли. Стало слышно, как на улице шумит толпа, и полицейский призывает зевак разойтись. Из холла, где дежурил инспектор Коттерил, доносился топот ног. Мастерс кружил по комнате, как паук по паутине, простукивая стены кулаками.

– Закончили? – спросил он Мак-Алистера, который возился поблизости.

– Почти, сэр, – ответил дактилоскопист. – И это самое подозрительное местечко, в какое я когда-либо попадал. Здесь вообще нет отпечатков пальцев, за исключением нескольких довольно нечетких, на подлокотниках кресла и еще нескольких, более отчетливых, на оконной раме. Но я почти уверен, что все они оставлены покойным.

– Никто не дотрагивался ни до стола, ни до чашек?

– Нет, разве что в перчатках.

– Ах да… Перчатки. Значит, у нас опять что-то вроде дела Дартли, только с более замысловатой отделкой. Проклятье, как же я ненавижу преступления, в которых нет смысла! Ладно, Мак-Алистер, это все. Не могли бы вы попросить инспектора Коттерила, чтобы он поднялся сюда на минуту? И спасибо, доктор, вы тоже свободны. Я был бы очень признателен, если бы вы написали заключение как можно скорее, нам необходима уверенность насчет этого револьвера. Тело пока не трогайте. Сначала надо проверить карманы. А потом сюда прибудет джентльмен… мм… Его зовут сэр Генри Мерривейл, и я хочу, чтобы он осмотрел труп.

Когда Блейн ушел, Мастерс еще раз медленно обошел вокруг стола, разглядывая все, что на нем находилось.

– Ерунда! – наконец воскликнул он, тыча пальцем в чашки. – Полная ерунда! Вся эта затея с чашками – всего лишь уловка, чтобы сбить нас с толку. Какое тайное общество в наше время? Ты скажешь, Китинг назвал пароль. Но повернется ли у тебя язык сказать, что вместо одного убийцы здесь собрались десять членов тайного общества, а потом растворились в воздухе? Ладно, выше нос! Не смотри на меня так печально. Мы сели в лужу, с этим не поспоришь, однако сделали все, что смогли, и нас не в чем упрекнуть. К тому же скоро появится наш старикан. Он приедет злой, как тысяча чертей, но, признаться, мне доставит немалое удовольствие втянуть его в дельце, в котором он завязнет по уши. – Мастерс посмотрел на труп. – Этот парень, Китинг… Тебе о нем что-нибудь известно, Боб?

– Все, что знал, я рассказал вам днем, после того как он купил дом и вышвырнул меня оттуда.

– Н-да. Похоже, он был решительно настроен умереть, – задумчиво пробормотал Мастерс.

Поллард взглянул на обмякшее тело в сером фланелевом костюме: сломанный позвоночник, светлые волосы потемнели и слиплись от крови.

– У Китинга была уйма денег, – сказал он. – И ему нравилось называть себя последним авантюристом. Вот почему я подумал, что он клюнет на любое тайное общество, лишь бы оно было достаточно таинственным или достаточно зловещим. Он все время ныл, что помирает от скуки. Кажется, у него квартира в Вестминстере, на Грейт-Джордж-стрит.

Мастерс вскинул голову:

– Ах, Грейт-Джордж-стрит? Значит, вот куда он мотался.

– Мотался?

– Да. Сегодня. Помнишь, он ушел отсюда в десять минут третьего и вернулся только в четверть пятого? Именно так. Я выяснил, куда он ходил, – самодовольно объявил Мастерс. – Потому что лично его выследил. Но это к делу не относится – по крайней мере, на нынешнем этапе расследования. Что насчет его родственников или друзей? Что-нибудь разузнал?

– Не очень много. У него есть кузен по имени Филипп Китинг, а еще он был помолвлен с Френсис Гэйл. Вы могли о ней слышать: она неизменно побеждает на всех турнирах по гольфу.

– Э-э… Да, я видел ее фотографию в газете. – Мастерс задумался, пытаясь, вероятно, воспроизвести фотографию в памяти. – Держу пари, в такие игры она бы играть не стала, – наконец сказал он. – Ладно, не важно. Давай-ка поднатужимся и перевернем беднягу на спину. Э-э, легче…

– Господи! – непроизвольно вырвалось у Полларда.

– Говоришь, ему хотелось острых ощущений? – произнес Мастерс после минутного молчания, во время которого было слышно лишь его астматическое дыхание. – Выглядит не очень, что верно, то верно.

Они одновременно поднялись на ноги. Лицу покойника, которое теперь можно было разглядеть без труда, не было нанесено физического вреда – ущерб был духовным. Разум покинул его вместе с жизнью, и на лице навсегда застыло тупое, бессмысленное выражение, причиной которого явился страх. Поллард много читал о лицах, которые были до неузнаваемости изуродованы страхом. Во время службы патрульным констеблем ему пришлось столкнуться с парой особенно страшных трупов: первый был самоубийцей, выбросившимся из окна, второй получил заряд дроби в лицо. Ужас от подобного зрелища объяснялся картиной разрушения человеческой плоти – превращением лица в кровавое месиво. Тот же самый ужас охватил Полларда и теперь, хотя лицо покойника осталось невредимым, светло-голубые глаза были широко открыты, а соломенного цвета волосы аккуратно уложены. Китинг, так жаждавший острых ощущений, очевидно, увидел перед смертью что-то пострашнее заурядных страшилок для обывателей.