Юрьев день

Минут через пятнадцать наша колонна остановилась. Выйдя на главную площадь и уткнувшись в памятник Ленину, мы ладно построились и приготовились внимать. Каждый год, сколько я себя помню, мы стоим на этой площади и ждём, когда на высокие порожки перед белёным фасадом горкома поднимется Старый. И каждый раз он заставляет себя ждать. И каждый раз он говорит одно и то же.

Старого в городе боялись все. Мало кто решался называть его так прилюдно, тем более, в глаза. И когда он не спеша поднялся на импровизированную сцену, толпа сразу притихла. Все уставились на невысокого седого мужчину в неизменном коричневом костюме, руководящего нашим городом вот уже почти тридцать лет. Кроме него, никто в городе не одевался так старомодно, даже по нашим понятиям.

– Товарищи! – раскатилось над площадью его громогласное приветствие, щедро сдобренное раскатистым «ррр». – Поздравляю вас с замечательным праздником весны и труда! Алые знамёна социалистических преобразований гордо реют в этом бездонном и прекрасном весеннем небе, мирном небе нашей социалистической Родины!

Площадь разразилась аплодисментами. Уж что-что, а поддерживать Старого мы умеем. Больше ведь всё равно некого. Старый был в этом городе всем. Кажется, никто уже не помнил те времена, когда он не руководил нашей жизнью, в свойственной только ему манере: жёстко, пылко, и горячо. На его железной воле держалось всё вокруг. Старый не может умереть, не имеет права.

Могучий старый человек подавлял нас своей волей. Что бы он не говорил, ты слушал и понимал. Или даже не слушал, но всё равно впитывал в себя истину, которую он до тебя доносил. И так каждый раз. Каждый год.

Как нарочно, перед самым построением, Настя оставила группку учителей, и присоединилась к нам, пристроившись в первом ряду, прямо передо мною. Настя была на полголовы ниже меня, а на этих каблучках почти сровнялась со мной ростом, так что глазеть на Старого сквозь пелену её волос было даже приятно.

Я даже ощущал запах её духов, или, по крайней мере, мне так показалось. Вообще, пользоваться духами девочкам в школе не разрешалось, но сейчас-то мы не в школе…

Серый квадрат людского моря вокруг слегка колыхался, вязнув в тягучей пучине пламенных речей Председателя горкома. Слова, слова, слова. Достижения в науке и технике, классовой борьбе и укреплении мира во всём мире. А я стоял, и думал о том, что на Большой земле обязательно куплю себе плеер. Кассетный плеер с наушниками, и буду слушать группу Queen, там же наверняка найдётся человек, у их кого их можно будет переписать. Хрен с ними, с джинсами, больше всего в жизни мне хочется ходить с плеером и слушать Queen, уж больно артист хорошо поёт. Я и Насте дал бы послушать, ей бы наверняка понравилось. Она вообще, девушка прогрессивная, не то, что Ерохина – выучила наизусть Евгения Онегина, и думает, что жизнь удалась.

Продолжая мечтать, я встретился взглядом с Нель-Петровной, и та сделала мне большие глаза. «Смотри, мол, на сцену». Старый продолжал вещать, тряся над головой сжатой в кулак ладонью, совсем как товарищ Хрущёв на заседании Генеральной ассамблеи ООН, но через минуту я снова отвлёкся. Меня больше занимали мурашки на Настиной коже. Почему-то у нас считается, что девочки на первомайской демонстрации должны быть в юбочках и блузочках, хотя весна в наших краях затяжная, и в начале мая бывает ещё прохладно. Хотя колготки у нас, опять же, дефицит. Отец говорит, что раньше так вся страна жила, а теперь только мы, вот повезло-то. Вот бы сейчас прикоснуться к Настиной шее, и согреть её розовую кожу своим дыханием…

Густые овации проводили Старого со сцены. Я тоже похлопал, и как бы невзначай дотронулся до Настиной спины, то та даже вида не подала, что заметила. Вместо Старого к микрофону подошла статная красивая женщина в ярко-красном брючном костюме, и предложив собравшимся послушать голос молодого поколения, указала рукой на меня. Я опешил. Я стал озираться по сторонам, ища помощи у кого угодно, даже у Ерохиной, но на меня никто даже не смотрел, а к сцене уже спешила Настя, утопая в грохоте аплодисментов.

Поднявшись по порожкам к трибуне, она окинула взглядом площадь, и на секунду задумалась. Лёгкий ветерок ласково потрепал её по щеке, и смахнув непослушную прядь, Настя принялась говорить. О чём? – я сейчас уже и не вспомню. Я слушал её не просто в пол уха, я слышал только звук её голоса. А Настя говорила громко и ясно, увлечённо и образно, и я закрыл глаза, и представил её совсем другой – милой, румяной, босой, на крыше, нежной и тёплой, красивой, и такой родной…

Ну а дальше всё было как обычно: награждение передовиков, выступление творческих коллективов, посещение музея. Под вдохновляющую музыку Александрова мы разбились на кучки и не спеша побрели в здание горкома. Пропустив вперёд шумных салажат, для которых всё это было в новинку, я пристроился позади всех, пытаясь понять, куда подевалась Настя, и как мне её найти.

Поднявшись на второй этаж, я помог молоденькой симпатичной училке загнать первоклашек в зал с краеведческой экспозицией, и вместе с ними принялся рассматривать образцы местных почв и глин. Надо сказать, с малышами было интересно. Это в Америке Саманту Смит не уберегли, а у нас – охрана материнства и детства, поэтому и экскурсовода им выделили хорошего – ту самую женщину, которая приглашала Настю на сцену, и она действительно старалась рассказывать про наш Приозёрск интересно и увлекательно, а я в который раз подумал, что никто это самое озеро, при котором мы находимся, и в глаза не видел. Может, и нет его вообще, как и социализма, а нам тут лапшу на уши вешают.

В зале истории Революции малышня заскучала, но оно и понятно – никаких тебе мамонтов и прочих интересных окаменелостей, одни бюсты, да портреты. И всё какое-то красное, угнетающее. Решив, что идеологии для меня сегодня достаточно, я аккуратно вырулил обратно к краеведам, которые уже прикрывали свои экспозиции плотными чехлами от пыли и солнечного света, и вовремя. Настя с Нель-Петровной помогали сотрудникам укрывать хрупкие стеклянные витрины, а я, стоя поодаль, завидовал Настиной энергии и преданности делу. Настя успевала всё. Учителя буквально молились на неё, а та помогала отстающим ученикам, участвовала в составлении учебного плана, и это не считая работы по комсомольской линии, которой она отдавалась с удовольствием и страстью. Вот и сейчас, закончив здесь, Настя подхватила какие-то бумажки и двинулась с Нель-Петровной к выходу. Я двинулся следом.

Лавируя между экспонатами, я старался не упускать их из виду, но те, к немалому своему изумлению, скользнули в какую-то щель между стеллажами, и пропала из виду. Обаце! – подумал я, застыв, от неожиданности посреди муляжей мезозойского периода, – вот так да! Подойдя ближе, и присмотревшись, я действительно обнаружил за стеклянным коробом со скелетом какой-то древней рептилии неприметную узкую дверку, и потянув её на себя, протиснулся следом. Я почему-то решил, что непременно попаду в какую-нибудь кладовку, или запасник, и на любой вопрос отбрешусь, что искал туалет, но оказался в итоге в узком, натирающем плечи коридоре, пустом и неуютном, с металлической лесенкой в конце, по которой как раз погромыхивали Настины ножки.

Значит, у них там дело, «наверху», решил я про себя, собираясь уйти, но тут откуда-то потянуло сигаретным дымом, и меня сразу потянуло в туалет, по-настоящему. Наверное, сработал выработанный школьный рефлекс – если где-то накурено, значит, тут уборная. Ну что делать, схожу, пусть легенда подтвердится. Дойдя до скромной прокуренной площадки, я обогнул ржавую лестницу, и потянул на себя окованную оцинкованным листом дверь. За нею было почти темно, но меня это не смутило. У нас в школе, по вечерам в туалете всегда темно, у нас даже забава такая была, подкрасться незаметно к человеку, и тряся его за плечи, орать: «Учись ссать в шторм»!

Ну и вот: вошёл я в это помещение, и понял, что оказался в таком месте, куда мне совать свой нос вовсе не следовало.

Я стоял на пороге обширной комнаты, сплошь – от пола до потолка, заставленной разнообразной аппаратурой, и думал, что оказался в Изумрудном городе, настолько увиденное мною было непривычным и сказочным. Я раньше даже и представить себе не мог, что телевизоры бывают такими – огромными, двухметровыми, совершенно плоскими. Не в смысле – невыпуклыми, а тонкими, как книга. Пацаны, конечно, трепались, что в Японии давно изобрели такие телики, которые можно вещать на стену, как картину, но я не верил. Все шторы в помещении были опущены, так что людей, сидящих тут и там за столами, с такими же телевизорами, только поменьше, я заметил не сразу, как и они меня, пока сидящий неподалёку человек в костюме не окликнул меня, приняв за кого-то из своих.

– Ну, где ты там ходишь, Вале-ер? – промычал он, стряхивая пепел в грязную банку из-под майонеза. – Такая толпа, а мы сквер не видим. Что с пятой-то?

И тут я увидел его, не сквер, а город. Разные его места, и все – как на ладони. Парк и площадь, школа и ТЭЦ, научно-исследовательский институт и КПП, а на самом большом экране, прямо по центру комнаты – площадь перед горкомом. Я отчётливо, словно в окно, увидел наших ребят. Лену Башкатову, Санчеса, Ерохину, Виталика и прочих, толпящихся возле флагштока с красным знаменем, мирно реющим в углу экрана. Звука не было, но я словно бы слышал, как вышедший к флагштоку горнист протрубил сигнал к построению, и площадь пришла в движение. Ребята один за другим стали пропадать, строясь в шеренгу где-то под обрезом экрана, а, значит, и мне тоже было пора, шутка ли – пропустить равнение на знамя! Да вот только курящий мужик понял, наконец, что обознался, и рявкнул, вскочив:

– Какого хера! – и все головы повернулись в его сторону. – Ты кто такой, блядь?!

Я отступил на шаг, и, казалось, растворился в полутьме лестничной площадки. Я в домике, сука, я в домике! – шептал я про себя, пока комната приходила в движение, и пока ноги сами собой не понесли меня обратно к музею. Толкнув металлическую дверь, я со всей дури захлопнул её перед носом у бегущего ко мне мужика, и помчался по коридору, задевая стены локтями. Проскочив в узкую щель дверного проёма, я снова оказался в краеведческом зале, по счастью, уже пустом, и едва не запутавшись в портьерах, выскочил в фойе и побежал к лестнице, ведущей на первый этаж, отчётливо ощущая грохот распахнувшейся за моей спиной дверки, чудом удержавшейся под напором преследующего меня человека.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.