Живые отражения: Цветные осколки

– Все нарисованы карандашами, – фыркнула я.

Врач внимательно на меня смотрел, ожидая другого ответа.

– Я не понимаю, чего вы хотите. На всех картинах я главный герой. Я изображала сцены из своей памяти, – вспылила я.

– Нет, не верно. Если бы вы рисовали просто воспоминания, то показывали бы события своими глазами, но вы нарисовали их со стороны. Как будто были зрителем, наблюдавшим за самой собой, – терпеливо сказал он.

– И что? Это тревожный знак для психиатра?

– Не без этого. Но я сейчас веду к другому. Кто этот ваш зритель?

– В смысле?

– Все картины сделаны с точки зрения одного и того же человека. Вот этого, – от ткнул в темный размытый силуэт на переднем фоне моего первого рисунка простым карандашом. – И вот он же тут, и тут, и тут, – он продолжил тыкать пальцем в остальные рисунки. Внизу каждой была не прорисованная темная фигура.

Я действительно раньше не замечала его или не обращала внимания. На всех сценах присутствовали зрители на переднем фоне, но эту фигуру я сознательно не выделяла.

– Смотрите, вы даже специально не прорисовываете его. Он всегда размыт. Темное пятно. Намек на человека. Потому что вы боитесь его, или вам больно думать о нем, – продолжил настаивать врач.

– Ну это же просто импрессионизм. Концентрация на главном, а фон обобщается. Центральные действующие лица изображены максимально реально, а зрители просто пятнами. То, что для контраста я ввожу темную фигуру – не более, чем художественный прием! – непонятно почему, но я разозлилась.

– Нет. Эта фигура всегда в центре. Вы рисуете ее глазами. Думаете о том, как этот человек воспринял бы то, что происходит с вами. Причем везде у вас изображено что-то значительное и даже трагическое, касающееся непосредственно вас. Смерть, триумф, коронация, казнь. Словно вы все это демонстрируете данному таинственному зрителю, чье мнение для вас чрезвычайно важно. Именно его или ее вы вытесняете из своего сознания. Вам настолько больно думать о нем, что вы изображаете его просто как тьму. Все остальные зрители обобщены, но остаются людьми, а тут просто размытая тень. Это тот, кого вы боитесь. Тот, кого вы теряли в своих перемещениях и приключениях, и переживали из-за этого так сильно, что теперь стараетесь вытеснить эти травмирующие воспоминания. Кто эта тень?

Услышанное было для меня шоком. Я, конечно, как заядлый спорщик могла бы сопротивляться и увиливать дальше, но и сама уже видела, что действительно этот человек присутствовал везде. Тень. Что-то знакомое мелькало в памяти. Тень. Я уже слышала это имя.

В одной из своих жизней я противостояла ныряльщицу, которую так называли. Верная слуга императора, обеспечившая империи технологическое преимущество над королевством. Тень сдала меня контрразведке и в результате меня чуть не казнили, а до этого еще пытали электрошоком и отбили способность нырять в отражения. Может ли на рисунках быть именно эта тень?

С другой стороны, я и была той самой Тенью. И тоже хорошо помнила эту жизнь. Тогда я скиталась по мирам, пока не оказалась в Империи. Там говорили по-русски и вообще она была похожа на мою родину, только столетней давности. Романтика, балы, аксельбанты и все такое. Я, то есть она обзавелась там друзьями, потом влюбилась в молодого офицера и решила там осесть надолго. А потом на нас напало королевство и буквально раздавило за счет технологического преимущества и нового невиданного оружия. Мой жених погиб на фронте. Тогда я нырнула в красный замок и воспользовалась машиной времени. Перенеслась на несколько лет назад и решила спасти империю. Только в новой реальности мой любимый меня не узнал и не полюбил. Я увлеклась карьерой: притащила к императору лучших инженеров из других миров и чертежи более совершенного оружия, чем имелось у королевства. А вскоре увидела в газете портрет новой королевы врага. Свой портрет. Тогда я начала копаться в истории, узнала про красную королеву, и поняла, что дело нечисто. Я не разбиралась в физике, но точно помнила из фантастических книг и фильмов, что встретить саму себя при перемещении во времени невозможно или чревато огромными проблемами, за одним только исключением: если ты перемещаешься не в свою реальность. Воспользовавшись машиной, я попала в другой мир, где такая же как я уже жила, но возглавляла армию противника. А потом кое кто сказал мне, что видел меня на приеме графа Оболенского, тогда, когда я никогда с ним напрямую не общалась, и я поняла, что мое альтер-эго инкогнито заявилось в империю. Меня взяла такая злость, что я решила уничтожить двойника.

Не могу сказать, что это было забавно – видеть одни и те же события с двух точек зрения. Скорее болезненно. Потому что обе те девушки ненавидели друг друга, а теперь сожительствовали в моей голове.

Могла ли я изобразить на картинах именно эту тень? Как свое альтер-эго, как ту, что ненавидела меня, или наоборот, ту, которую ненавидела я. Этот внутренний конфликт же не мог быть разрешен, и я точно от этого могла поехать крышей.

Врач все это время наблюдал за моим лицом, на котором, наверное, отражалась целая гамма чувств.

– Я не знаю. Я не знаю кто это может быть, – прошептала я.

– Хорошо, что вы согласны со мной, что эта фигура для вас очень важна. Теперь наша с вами задача вспомнить кто это. Давайте вы продолжите рисовать, но теперь делайте это более осознанно. Задумываетесь почему вы рисуете именно эту сцену и для кого. Кому бы вы хотели показать ее. Кто может быть зрителем.

– А… вы можете дать мне краски и холст? – неожиданно спросила я.

Это было что-то новое. Гость в моей голове теперь показал умение управлять и голосом тоже.

– Думаете, что живопись сработает лучше? – врач на секунду задумался, – возможно, возможно. Она более эмоциональна, чем рисунок карандашом. Хорошо, я не против. Вам принесут краски и холсты в палату.

– Там не хватит места и света. Я хочу нарисовать большую картину, – тут же ответила я, – а тут очень важен хороший свет, а не тусклая лампочка над кроватью.

На сей раз он думал намного дольше.

– Хорошо. Я чувствую, что мы на грани прорыва, поэтому пойду на уступки. Тут есть подходящее помещение. Старая столовая. Она сейчас не функционирует, так что вы никому там не помешаете. Может напишите шедевр, который потом купят музеи, – улыбнулся он.

– И последнее. Я не смогу сконцентрироваться и рисовать, если за моей спиной постоянно будет стоять этот цербер, который сопровождает меня везде за пределами палаты, – это я уже добавила от себя.

– Да, такой надзор, наверное, уже излишен. В начале у меня были опасения, что вы будете оказывать активное сопротивление лечению, но я вижу, что теперь вы заинтересованы в результате. Мы с вами нашли общий путь к выздоровлению и такой контроль может только помешать. Отныне вы можете перемещаться по коридору свободно между палатой, своей гм… мастерской и моим кабинетом. Я распоряжусь.

Я ликовала. Это была маленькая, но победа.

Мне действительно позволили вернуться в палату самостоятельно. Оказавшись там, я закрыла глаза и максимально расслабилась. Естественно, мой тайный покровитель тут же начал действовать. С некоторым растущим удивлением я наблюдала, как моя рука вытащила заранее спрятанный запечатанный желтый пузырек с лекарством, зубами аккуратно открыла так, чтобы не повредить защитную оболочку, опять заменила содержимое на воду и запечатала так, чтобы он был похож на новый. Затем я вышла в коридор и безошибочно выбрала среди кучи дверей именно процедурную, где уже стояла подготовленная тележка для моей капельницы, и заменила пузырек. Тот, что с настоящим лекарством я опять отнесла в палату и снова спрятала за раковину, поставив на сифон. Кто бы там ни жил в моей голове, он точно не хотел, чтобы я получала этот препарат. Причем с каждым днем эта неизвестная мне личность действовала все увереннее.

Я сумасшедшая? Определенно. Кто-то слышит чужие голоса, а как насчет того, что некто управляет моим телом, причем так хорошо, что моей рукой даже шедевральные картины создает. И не надо меня от этого лечить.

Спустя минут пятнадцать опять пришла дылда и поставила мне капельницу. Я даже поинтересовалась у нее, все ли в порядке с той медсестрой, что поскользнулась и упала вчера, и она вполне нейтрально ответила, что у той небольшое сотрясение и через пару дней она сможет вернуться к работе.

Ну а потом мне принесли краски и показали дверь бывшей столовой.

Помещение было довольно просторным – вероятно тут полагалось обедать как минимум десятку три пациентов. Окна были достаточно большими, но с матовыми стеклами. Выглянуть наружу я не могла – все рамы были глухими и без ручек, а снаружи угадывались очертания решетки. Сбежать через столовую было невозможно. Подсмотреть что там снаружи – тоже. Я ожидала услышать шум волн – все-таки море было рядом – но то ли звукоизоляция была слишком хорошей, то ли на море был сейчас полный штиль.

В центре столовой стоял мольберт и к нему были прислонены пять холстов разного размера. От полуметровых до настоящего гиганта – примерно полтора на два метра.

Я не совсем понимала, что с ними делать. Замахиваться сразу на монументальные размеры было страшновато, так что я взяла холст среднего размера, поставила на мольберт и замерла. А дальше то что? Кисточки есть, масляные краски тоже в тюбиках лежат. Палитра прилагается, но ведь я даже не знаю, как ее держать. А еще есть какая-то бутылочка и баночка. Типа растворителя что-то. Только в живописи я полный лох.

Закрыла глаза и постаралась отдаться таинственному художнику в моем теле, но он, как на зло, решил взять обеденный перерыв на это время.

Пришлось самой выдавить с десяток разных красок на палитру, взять кисточку и подумать, что бы я хотела нарисовать.

Сделать что ли подарок императрице? Она, конечно, не может помнить это мое воспоминание, но картину ей точно покажут. Тот момент, когда мы стоим с ней спина к спине с обнаженными клинками, защищаясь от трех подосланных убийц, подловивших нас в темной подворотне. Образ того, что я хочу нарисовать, у меня перед глазами был, только вот умения то нет. Пришлось пробовать самостоятельно. Начинать нужно было с темного фона. Я помазюкала кистью по палитре, набрав темно-коричневую краску, поднесла кисть к белому холсту и замерла. Рука дрогнула и сделала широкий уверенный мазок. Потом еще один.

Вскоре я отстраненно наблюдала, как неистовый художник ляпает совершенно неожиданные цвета на холст, но эти пятна удивительным образом выстраиваются в атмосферу темных подворотен Праги, в три едва обозначенные смутные фигуры с ножами в руках и двух девушек – блондинку и рыжую, стоящих спиной друг к другу. Лица моя рука прописала наиболее детально. Не опознать там Настю и меня было невозможно.

Нетерпеливо я отстранилась от готовой картины и, даже не разглядывая ее, пододвинула стул к прислоненному к стене огромному холсту. Мольберт для него был маловат.

Здесь жесты моего внутреннего художника были еще размашистей, а краски расходовались без жалости. Тюбик с надписью «Умбра» вообще был уже полностью выжат. Я с удивлением следила, как из цветовых пятен проявляется каменная арка. Потом я широкой кистью накидала огромное красное пятно. И только когда моя рука провела быстрые линии прядей рыжих волос, я отошла на пару метров я поняла, что у меня получилось. Это был тот самый парадный портрет Красной королевы, что висел в главной зале красного замка, где изображен момент, когда меня вытолкнули на площадь, ветераны опустились передо мной на одно колено, узнав свою повелительницу, а я растерянно начала оборачиваться…

К кому?

Кто вывел меня к войскам?

В памяти была черная дыра.

Чьи это были войска? Как они назывались?

В голове вертелось что-то про темноту, тень… мрак. Точно! Войска мрака. А кто стоял за моей спиной?

По спине бегали холодные мурашки, сердце трепетало как крылья колибри, на лбу выступила испарина, но я не могла вспомнить. Это было что-то очень важное, болезненное, невероятное…

Я подбежала к мольберту, сорвала с него картину с Настей и поставила новый холст, даже не понимая кто это делает – я, или художник внутри.

Кисть быстро набросала брусчатку, и начала вырисовывать какое-то темное пятно на ней. Мне почему-то стало страшно, и я зажмурилась, но тому, кто писал картину, похоже, зрение было вовсе не нужно. Моя рука металась от палитры к холсту сама по себе.

Наконец кисть упала на пол. Я глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь от предчувствия чего-то страшного и открыла глаза.

Темные латы, из-под которых по брусчатке расплывается кровь, темноволосая голова, бледное лицо.

Я закричала от боли и отчаяния.

А затем выдохнула:

– Марко!

Глава 7

– Я любила его, – прошептала я, падая в кресло напротив врача.

Он выглядел невыспавшимся. Естественно – его же явно вытащили из постели раньше обычного. Удивительно еще как ночью не подняли. После моего крика и истерики, на которые сбежалось пол клиники, я думала, что его побегут посреди ночи будить. Обычно мы с ним встречались после обеда, а сейчас было около семи утра. Я еще не завтракала. А у него в кабинете уже стояли три моих картины маслом.

– Вы о темной фигуре? Это он? – врач кивнул на портрет умирающего Марко.

– Да! Я его вспомнила! Вы были правы. Это и есть самое болезненное и самое главное воспоминание. Среди всех моих личностей нас было двое, кто знал и любил его. И мы обе его потеряли.

– Он всегда умирал?

– Не совсем. Все сложно, – я тяжело вздохнула. – Наверное. Я помню, что он получил пулю в грудь, а я сделала самую большую ошибку – просилась к машине времени, по глупости сломала ее и оказалась здесь. Но во мне живет и еще одна я, которая знала его чуть дольше. Тогда я познакомилась с Марко уже взрослым. Ему было за тридцать. Я влюбилась, как кошка. И он тоже закрыл меня своим телом. И я опять просто хотела отмотать время назад и спасти его. Очередная фатальная ошибка.

– Я, кажется, помню вашу логику о двумерном времени. В новой линии времени он вас не помнил? Не любил?

– Хуже. В новой линии времени его просто не было. Я не понимаю, как это происходит, но я, что знала его в более зрелом возрасте, потратила потом много лет, чтобы убедиться в этом. Марко существовал в единственном экземпляре во всей вселенной.

– Не понимаю. Вы же говорите, что он неоднократно умирал.

– Да. Я сама ничего не понимаю! Я отматывала время на неделю назад и искала его в каждой линии вероятности. Потом снова и снова. И так десять лет. Бесконечное исследование одного и того же момента времени. И знаете что? В конце концов я нашла его. Только ему было десять лет. В том же временном отрезке. Я не понимаю как это возможно. Но самое главное – когда я в обеих ипостасях встречалась с ним, он уже помнил меня. Понимаете?

– Честно говоря, нет, – врач покачал головой.

– Вот и я не понимаю! – воскликнула я, всплеснув руками. – Марко один во всей вселенной. Во всех временных линиях. Если он умер со мной, когда ему было чуть больше двадцати, то как он мог вспомнить меня когда ему было за тридцать? Значит он выжил?

– Я совсем запутался. А как он узнал вас, когда был молодым?

– Вот тут все немного проще. Та я, что посвятила всюжизнь поискам Марко, нашла его, босоногого мальчишку в итальянских трущобах. Тогда я вспомнила, что во время знакомства с ним тридцатилетним, он говорил, что уже встречал меня ранее и поняла, что нужно было сделать. Я затащила его в машину времени вместе с собой и перенесла на пару десятков лет назад, где определила в интернат для одаренных детей, а сама навсегда осталась в его версии реальности и вовсю занялась политикой для обеспечения его будущего. Ну и своего тоже – той, меня что должна была прийти и встретить молодого Марко в этой версии реальности. Я основала Трест и создала королевство. Потом сделала Марко командором особой полиции ныряльщиков, которая постепенно начала именоваться практически его именем – Мраком. Я периодически появлялась перед ним, скрывая возраст, ведь во время нашей последней встречи мне было уже за пятьдесят. Я не хотела, чтобы он помнил меня такой. Это испортит его восприятие, когда он встретит меня юной. Тогда я и оставила ему инструкции как нужно встретить юную рыжую девицу и сделать ее новой Красной Королевой. Той, что придет на все готовое. Да, я ревновала к самой себе. Очень странное чувство. Но было во мне что-то и сродни мазохизму. Вина, что я допустила его гибель, не смогла спасти. Я осознанно приносила себя в жертву во имя его будущего и той, что, возможно будет с ним счастлива некоторое время.

– Ревность к самой себе? – ухмыльнулся врач.

– Скорее горечь, да. От того, что по своей глупости просрала свою жизнь. Я искренне хотела, чтобы у той, другой я все получилось. Кстати, именно та моя личность была единственной, кто дожил до пожилого возраста. Все остальные погибали намного раньше. Та я, приносившая себя в жертсу, была самой удачной версией всех нас, хоть и не подозревала этого.

– А как же вы? Та вы, что сейчас сидит передо мной. Вы заявляете, что помните их всех, но ведь должна быть и лично ваша история. Какая она?

Я растерялась.

– Они все я.

Доктор тяжело вдохнул.

– Вот что я думаю. У вас тяжелый посттравматический синдром после гибели любимого человека, который привел к расщеплению личности. Вы не только постоянно проигрываете в голове момент его смерти, но и преломляете это воспоминание в силу особенностей вашей психики в несколько разных версий. Стремясь реабилитироваться в своих собственных глазах, вы придумали историю, в которой выступаете для любимого человека уже в роли заботливой матери. Но это все не имеет отношения к реальности. Реальна только та вы, которая была с Марко… с молодым Марко. Та, из-за которой он получил пулю в грудь и остался лежать на площади. А у вас случился нервный срыв, который привел вас сюда. Примите это, вернитесь к себе.

У меня под кожей словно ток пропустили. Я плохо ощущала свое тело и вообще, кажется, потеряла связь с реальностью.

А ведь он прав!

Важна только я. Только та я, которая знала, что такое любовь Марко. С той второй, взрослой, он всегда вспоминал именно обо мне. И чем больше он находил отличий, тем больше они его раздражали. Можно сказать, что в тридцать он любил не ту, что перед ним, а ту, на которую она была похожа. То есть на меня. Марко любил только меня! И это отличает меня от всех теней, что живут в моей памяти.

Я, кажется, нашла себя!

И тут в моей голове внезапно раздался голос:

«Точка сборки обозначена. Начинаю реструктуризацию памяти».

Я дернулась и ошеломленно спросила вслух:

– Что?

– Вернитесь к себе. Найдите свою настоящую историю, – настойчиво повторил врач.

Голова внезапно стала чистой и ясной. Словно кто-то навел в ней порядок, вымыл полы и протер тряпочкой все предметы так, чтобы они блестели. Мои собственные воспоминания стали яркими, а другие личности как будто поблекли. При усилии я прекрасно могла вспомнить любую деталь их жизни, но теперь они не путались с моими собственными воспоминаниями. Это было похоже на то, как будто обращаешься в архив.

«Молчи!» – продолжил женский голос внутри. – «Поговорим потом».

Я растерянно моргала, пытаясь понять, что вообще происходит, а доктор продолжил:

– А еще вам нужно, наконец, забыть, о том, что вы герой. Выключите героизм.

– Что? – удивилась я.

– Все ваши проблемы только от дурацкого героизма. Это проецируется в ваши ложные воспоминания, трансформируясь в идею, что вы всегда погибали. Понимаете, от героизма страдают все. Он ломает и вашу жизнь и судьбы окружающих. Герою нужны проблемы, чтобы их преодолевать. И вы ищете их. Причем при решении этих проблем, герою не важен результат, герою важно само самоощущение героя и признание его героизма Сами поступки должны быть заметными, непременно тяжело дающимися. Вы не признаете результат, если он получен не героическим путем. Вам нужен постоянный риск. А, главное, герой всегда на грани ресурсного срыва, поскольку быть таким затратно эмоционально и физически. И это, вместе с эмоциональной травмой, привело вас к психологическим проблемам и, в конечном счете сюда, в кресло пациента. И вот с этим мы с вами и будем работать. Нужно найти то, что гонит вас на подвиги.

«Попроси его сделать тебе регрессивный гипноз!» – настаивал голос в моей голове.

– Может это что-то из детства? Что-то, чего я не помню? Я слышала, что в таких случаях помогает регрессивный гипноз… – осторожно подала я идею.

Врач удивленно приподнял брови и задумался:

– Не лишено разумности. Признаться, я и сам вскоре хотел вам это предложить. Если вы согласны, то давайте попробуем сейчас. Откиньтесь на спинку и сядьте поудобнее, а то вы натянуты, как струна.

Я постаралась расслабиться. Он некоторое время что-то монотонно говорил и качал перед глазами чем-то блестящим. Оказывается, когда ты сам хочешь погрузится в гипноз, это происходит очень быстро.

– Вы находитесь на площади перед дворцом императрицы незадолго до того момента, как пытались в него вломиться. Что вы чувствуете?

– Я растеряна. Даже не могу вспомнить как здесь оказалась. Воспоминания путаются и их слишком много. Больше, чем может вместить мой мозг. Статуя императрицы, охрана, заявляющая, что никогда обо мне не слышала – все это выбивает почву из-под ног. В растерянности я сажусь на поребрик, обхватываю голову руками и смотрю на ненавистный памятник. Когда-то я снесла похожий, только там столь же нелепо изобразили меня саму. Я смотрю на статую и злюсь все больше. Большей частью на себя, но и на этот мерзкий мир, который в итоге лишил меня всего. В том числе любимого. Ярость сконцентрировалась настолько, что я теряю контроль. Вышвыриваю из ближайшего автомобиля водителя, сажусь за руль, делаю круг по площади, разгоняюсь и направляю машину в постамент. Выпрыгиваю за секунды до удара. И в этот момент… как вспышка… его глаза. Точно! Я увидела в толпе глаза Марко! Ни с чем бы его не спутала!

– Стоп! – сказал врач. – Это не тот результат, что я хотел. Сейчас вы проснетесь…

И тут я заговорила против своей воли. Мой монотонный и как будто чужой голос доносился до меня так же, как и ранее слова доктора. Я понимала, что мои губы двигаются, но воспринимала свои же команды так же, как и гипнотизера:

– Ты погружаешься в воспоминания в более ранний период. В самое раннее детство. Самые ранние воспоминания. Что ты видишь?

– Мутные пятна. Наверное, это люди, но я не могу сфокусировать взгляд. Слышу голос. Он приятный, женский. Мама поет мне песенку.

Фоном я слышу голос врача:

– Что происходит? Как это? Остановись! На счет три ты проснешься!

И тут же его перебивает мой голос:

– Игнорируй! Перенесись немного вперед к ближайшему необычному волнующему воспоминанию.

Я вспомнила.

Мне было тепло и уютно. Я проснулась от какого-то резкого звука. Меня вдруг хватают чужие руки из теплой уютной кроватки. Запах у человека чужой, незнакомый и я начинаю плакать. Меня несут грубо, мне жестко и больно, поэтому я кричу все сильнее. Меня разматывают из одеяльца и мне становится холодно и мокро. Я как будто под водой, но могу дышать. Из-под одежды у меня выскальзывает что-то блестящее, плавает и болтается в поле зрения. Похожей штучкой качал передо мной этот врач, когда погружал меня в гипноз и эта блестяшка маячит возле глаз туда-сюда, как будто снова вводит в транс. Я концентрируюсь на ней. Это что-то круглое и плоское. На цепочке. Тут меня осеняет: это же медальон на моей шее.

Меня вынимают из воды, опять куда-то несут чужие руки. А спустя какое-то время меня бросают. Короткий полет и я приземляюсь во что-то мягкое и холодное. Снег. Холод быстро проникает внутрь и вскоре у меня уже не остается сил, чтобы кричать, но тут надо мной появляется новое лицо. Я узнаю того, кого потом долгие годы считала отцом. Он берет меня на руки, закутывает в свой тулуп и бежит… бежит что есть мочи.

– Тихо. Ничего не говори вслух! – командует мне мой же голос. – Теперь дальше по воспоминаниям. Вспомни тот единственный момент, когда переносилась в более технологичный мир. Или то, почему была вынуждена пустить своего молодого человека к себе домой. Или то, что выдрали из твоего уха во время допроса в контрразведке империи. Вспомни меня, наконец!

– Боже, она активировалась! – воскликнул где-то в другой вселенной врач.

Все эти воспоминания калейдоскопом пронеслись перед глазами, и последний кусочек паззла, который отличал меня от сотен других моих версий действительно вспыхнул и встал на место. Кусочек того, что делало меня – мной.

– Рыжая! – сказала я вслух.

«Наконец то!» – произнес голос в моей голове, – «А теперь просыпайся!»

Я открыла глаза. Врач в этот момент уже распахнул дверь своего кабинета и кричал:

– Охрана! Срочно сюда! Пациентка взбунтовалась!

К тому моменту, как я поднялась из кресла и потянулась, разминая мышцы, в кабинет уже вбежала медсестра-конвоир со шприцем в руках и невысокий, но коренастый молодой парень-охранник.