Лес Гримм

Когда одиннадцать месяцев назад я выиграла в лотерею, я продвинулась так же далеко и ни на шаг дальше. Земля вздыбилась, как огромная волна, и одним движением отбросила меня назад, пока я снова не оказалась за ясенями. Моя попытка войти была оскорбительной. У меня даже не осталось и синяка.

Аксель делает еще один шаг. Он стоит в самом центре, между Близнецами. Я зажимаю нос и рот ладонями. Он смотрит на деревья так, словно умоляет их.

– Пропустите его, – шепчу я, тяжело дыша.

Один шаг. Второй. Третий, четвертый, пятый. У меня перехватывает дыхание. Я испускаю безумный смешок. Он прошел Близнецов. У него все может получиться.

Он продолжает идти. Надежда расцветает у толпы. Раздается несколько одобрительных возгласов. Люди окликают его по имени, подбадривая. Фрида и Лотте подпрыгивают на носочках и визжат. Я обхожу их, чтобы лучше видеть.

– Сохраняй спокойствие, – говорю я Акселю, несмотря на то что он не слышит меня. – Не беги. – Это всегда искушение. Редкие победители лотереи, которым удается зайти так далеко, импульсивно бросаются вперед, забираясь глубже в лес, как будто там они будут в большей безопасности. Но это совсем не так.

Аксель продвигается еще на три шага вперед. Низкий стон раздается позади него. Его издают Близнецы. Они раскачиваются, поднимая корни на поверхность.

Я тихо ругаюсь. Он напрягается. Сгибает колени. Он словно стрела на тетиве, готовая к выстрелу.

– Не делай этого, – тихо умоляю я.

Громкий треск сотрясает воздух. Толстая ветка отодвигается от левого Близнеца. Аксель вовремя отклоняется. Ветка падает на землю, едва не раздавив его. Он смотрит на это широко раскрытыми глазами и идет дальше, к лесу. Его ноги не замедляются. Они набирают скорость.

Нет, нет, нет.

Он бежит. Несется со всех ног. Я никогда не видела, чтобы он двигался так быстро.

Паника накрывает меня с головой. Я с ужасом наблюдаю, как ветви Близнецов тянутся к нему. Они растут с невероятной скоростью.

Он бежит недостаточно быстро. Однажды лес отвергает тебя, и ты не сможешь его переубедить.

Ветви обвиваются вокруг талии Акселя. Они поднимают его высоко в воздух. Теперь он завис над Близнецами. Мои нервы на пределе. «Не уроните его». Он не выживет.

– Аксель! – Я заношу ногу над невидимой чертой. Я не знаю, о чем думала. Я не смогу поймать его или как-то помочь. Он слишком высоко. Но я не могу остановиться.

– Клара! – кричит господин Освальд.

Я нарушила правило. Пересекла черту, не выиграв лотерею. Я не оборачиваюсь. Только бегу вперед. К своему другу.

– Не причиняйте ему вред! – кричу я Близнецам. – Он вам не враг! – Как и моя мама. Никто из жителей деревни, кроме неизвестного убийцы, но лес винит всех нас. – Поставьте его на землю!

Дикая трава обвивает мои лодыжки. Я падаю на колени. Я рядом с Близнецами. Их корни вырываются из земли и извиваются, готовые к удару. Осознание глупости, которую я совершила, обрушивается на меня, как башня из кирпичей. Если я сейчас умру, то никогда не спасу маму.

Я отступаю на несколько дюймов, но больше не могу сдвинуться с места. Дикая трава цепляется за мои лодыжки.

– Пожалуйста! – взываю я к Близнецам, молясь за Акселя, за себя и за маму. Мольба о каждой надежде, которая есть у меня в моей запутанной судьбе с Лесом Гримм.

Аксель пролетает над Близнецами, цепляясь за их ветви. Он катится вниз, к лугу. Деревья отпускают его в двенадцати футах от земли. Он падает рядом со мной и, хватая ртом воздух, перекатывается на спину, уставившись в небо.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. Глупый вопрос. Конечно, он не в порядке. Но хотя бы живой.

Он поворачивает ко мне голову, приподнимая брови. Его взгляд блуждает по моему лицу.

– Почему ты?.. Тебе не стоило…

Близнецы вновь застонали. Аксель выругался.

– Поторопись.

Я пытаюсь встать, но мои лодыжки все еще связаны. Я рву дикую траву. Корни Близнецов тянутся ко мне. Аксель роется в рюкзаке. Каким-то чудом ему удалось удержать его в руках. Он достает маленький нож и срезает траву. Острый край царапает мою кожу, но я не чувствую боли, даже когда по ноге стекает струйка крови.

Большой корень ударяет Акселя по спине. Он наклоняется вперед и роняет нож. Когда он тянется к нему, корень толкает его в сторону луга.

Я хватаю нож и срезаю последние травинки. Ползу за Акселем, но недостаточно быстро. Корни хлещут меня по спине. Я вскакиваю на ноги. Аксель бросается ко мне. Он хватает меня за руку, и мы мчимся к ясеням, обегаем ямы, где совсем недавно лежали корни, и заросли сорняков.

Деревья в ярде от нас. Мы сжимаем руки друг друга и прыгаем.

Мы пересекаем черту и падаем на землю. Моя голова сильно ударяется о живот Акселя. Он хрипит, и у него перехватывает дыхание.

Ошеломленная, я сажусь. Он делает то же самое. Одновременно мы оглядываемся на лес. Пейзаж меняется. Ямы заполняются землей, сорняки исчезают, а корни Близнецов уходят обратно под землю. Их высокие ветви опускаются, а стволы снова занимают свои посты в качестве статуй-стражей. Теперь колышутся лишь листья и трава от слабого ветерка.

Смертоносный Лес Гримм снова погрузился в сон.

Но только на время.

Глава 3

Я ковыляю с Акселем по тропинке, которая огибает деревню и идет вдоль границы, окаймленной ясенем. Спина болит от падения на землю после нашего прыжка из леса. Он предлагает мне руку, но я ускоряю шаг и притворяюсь, что не замечаю этого.

Мне не стоило бежать за ним в лес. Я только подвергла его большей опасности, а себя сделала объектом сплетен. Как только мы с Акселем оказались в безопасности, жители деревни не переставали гадать, что же подвигло меня на такую глупость. Я пыталась не обращать на них внимания, но их шепот был достаточно громким, чтобы разбудить мертвого.

Такая же несдержанная, как ее мать.

Такая же упрямая.

Но не эти слова задели меня. Я вздернула подбородок, услышав сравнение с матерью. Но последующие слова заставили мои уши вспыхнуть.

Может, она испытывает слабость к мальчишке Фурстов.

Глупая. Никто и никогда не сможет заставить его отказаться от привязанности к Золе.

Я до скрипа сжала зубы. Деревенские жители совсем не в себе. Я действовала импульсивно, потому что Аксель мой давний друг, не более того. Не каждый смелый поступок требует романтики в качестве причины.

Мы с Акселем доходим до фермы Данцеров, где он живет с семьей Золы. Я быстро прощаюсь и бегу искать Хенни.

Я осматриваю стойла. Хенни любит оставаться наедине с коровами, но ее там нет. Ее нет и дома, так что она может быть где угодно. Когда она заканчивает работу по дому, она часто уходит, чтобы заняться любыми незначительными делами, которые ей нравятся, и всегда возвращается домой к заходу солнца.

Отсутствие Хенни никогда не беспокоило ее родителей, что странно, особенно после того, что произошло с Золой. Они по-прежнему беспокоятся о старшей дочери, так сильно переживают из-за нее, что даже не думают волноваться о младшей. Хотя, по правде говоря, Золе всегда доставалось больше их внимания, даже до того, как стала Потерянной.

В конце концов я оставляю поиски Хенни и возвращаюсь домой. В полумиле от фермы Данцеров прохожу мимо заброшенного коттеджа, места, где жили Трагеры до того, как стали Потерянными. И когда я сворачиваю с тропинки на другую сторону, замечаю свою лучшую подругу.

Хенни стоит на коленях с корзинкой у локтя и собирает дикую бруснику с куста рядом с приграничными ясенями. Все растет лучше, когда находится ближе к лесу. За чертой, в лесу, ландшафт пышный и зеленый, но на деревенской стороне зелень увядает, приобретая желтоватый и гнилостный оттенок. Птицы, белки и другие дикие животные больше не посещают Лощину Гримм. В отличие от жителей деревни, животные могут свободно пересекать черту и предпочитают жить там, где много еды.

– Если это для джема, – говорю я Хенни, – то пообещай, что дашь мне попробовать.

Она оборачивается через плечо и ухмыляется. На летней жаре ее щеки становятся розовыми, и на мгновение она кажется такой же здоровой, какой была когда-то.

За последний год, с тех пор как пропала Зола, круглое личико Хенни похудело, а ее полная фигура заострилась. С возрастом она становилась все больше похожа на сестру. У обеих девушек одинаковые миниатюрные носики, большие, как у лани, глаза и блестящие светло-каштановые волосы. Но во многом они отличаются. Зола высокая и гибкая, а Хенни невысокая и с более широкой костью. Зола ходит широкими и грациозными шагами, а Хенни – маленькими и робкими. Красота Золы поражает и пугает, в то время как обаяние Хенни простое и располагающее.

Она смеется.

– Если ты знаешь кого-то, у кого есть сахар, я с радостью приготовлю джем.

У меня текут слюнки. Как бы мне хотелось знать кого-то, у кого есть сахар.

– Значит, это для красок? – Брусника не самая вкусная, хотя я знаю некоторых, кому она нравится. Но точно не Хенни. Она предпочитает использовать их для рисования. Она всегда экспериментирует, чтобы создать новые оттенки.

– Мне нужен более темный красный, – говорит она, – но это самый лучший оттенок, который я нашла. – Она хмурится, когда смотрит в корзинку. – Хотя я сомневаюсь, что из этого получится много краски.

Прихрамывая, я подхожу на шаг ближе, положив руку на ноющую поясницу. Ее корзина не заполнена и на четверть, а куст почти весь оборван.

– Тогда я помогу тебе найти еще.

– Спасибо. – Ее улыбка увядает, когда она замечает, как я криво стою. – Но сначала тебе нужно поправить танкетку.

Только тогда я замечаю, что маленькая танкетка на моем левом ботинке находится не на своем месте. Я сажусь на землю, развязываю шнурки и поправляю ее.

Мой позвоночник имеет изгиб, из-за чего бедра стали неровными. Танкетка, которую я ношу, выпрямляет их и облегчает большую часть боли в спине, хотя я уверена, что она будет мучить сегодня, напоминая о моей глупости.

Взгляд Хенни опускается на пятна травы и грязи на моей юбке.

– Кто выиграл лотерею?

Она никогда не присутствует на Дне Преданности, хотя ей скоро исполнится шестнадцать. Ей невыносима мысль, что кто-то пострадает или его постигнет участь похуже, когда лес отвергнет его.

Я поджимаю губы и не спеша затягиваю шнурки.

Хенни наклоняет голову.

– Выбрали не тебя, верно? – В ее тоне, всегда добром, слышится ирония. – Это невозможно.

Я не рассказывала ей о своем плане, она могла бы отговорить меня от этой затеи, а сейчас мне не очень хочется откровенничать. Кроме того, нет никаких доказательств. Прежде чем я ушла с луга, я вытащила из янтарного кубка все бумажки со своим именем. Теперь эти листочки лежат в кармане моего фартука вместе с желудем, который дала мне мама. Большинство людей оставляют свои подношения. Я тоже так поступила, надеясь, что лес будет добр к Акселю. Но после того, как он напал на нас обоих, я разозлилась и забрала желудь.

– Клара, – подталкивает меня Хенни.

– Меня не выбрали. – Я больше ничего не говорю и наконец заканчиваю завязывать шнурки. – О, кажется, там тоже есть ягоды. – Я резко встаю и подхожу к зарослям ягоды неподалеку, делая вид, что роюсь в листьях.

Я не знаю, что со мной происходит. Мне так хотелось найти Хенни, но теперь, когда я это сделала, все, чего я хочу, – это побыть наедине со своей картой. Только у меня ее нет. Я отдала ее Акселю, чтобы он перерисовал ее. Это был мой способ извинений. Сегодня я испытала судьбу. Уверена, именно поэтому его выбрали, но все пошло не так.

Я наклоняюсь, и у меня начинает болеть спина, когда вглядываюсь глубже в заросли. Там явно пусто. Хенни, должно быть, это знает. К счастью, моя подруга не трогает меня.

Мое внимание привлекает красная вспышка за кустами ежевики. Гроздь крошечных цветов, более темного оттенка, чем у брусники Хенни. Именно тот цвет, который она хотела.

Я пробираюсь сквозь заросли ежевики и приближаюсь к цветам. На каждом длинном стебле их по несколько. Они напоминают колокольчики и имеют пять заостренных лепестков, образующих маленькие звездочки.

Что-то в этих крошечных цветочках-звездочках не дает мне покоя. Они мне знакомы, хотя я не могу понять почему.

Я срываю стебель, и он вырывается вместе с корнем, который тоже темно-красный. Он похож на небольшую морковь или пастернак. Идеальный. Хенни сможет использовать и корень.

Я делаю еще несколько шагов и собираю звездчатые цветы. Мне так хочется показать их ей. Хенни заслуживает всех тех маленьких проявлений доброты, которые может предложить эта жизнь и которые так трудно получить с тех пор, как на Лощину Гримм пало проклятие. Я даю ей все, что могу, хотя обычно это просто моя дружба. У меня нет ее таланта создавать красивые вещи.

Однажды она подарила мне небольшую картину, на которой был изображен мой дом, точнее, как он выглядел до того, как увяли мамины розы. В ответ я вышила ей наволочку. Это было невыносимое занятие. Я постоянно колола палец об иголку и путала нитки. Но она настояла на том, чтобы получить подарок, каким бы аляповатым он ни был. Сгорая от стыда, я подарила ей наволочку, похожую на фартук мясника. Она не рассмеялась. Она просто обняла меня и сказала, что всегда будет дорожить этим подарком.

Улыбаясь звездчатым цветам, я открываю рот, чтобы позвать ее, но она окликает меня первой. Мое сердце замирает при звуке ее голоса. Он прерывается, остается лишь слабый вздох.

Я оборачиваюсь. Весь румянец сошел со щек Хенни, и в ее глазах застыл ужас.

– Что случилось? – Мысли лихорадочно мечутся в голове. – Ягоды… – Что, если это была не брусника, а какие-нибудь ядовитые ягоды? – Ты их съела?

Она качает головой. Ее тело дрожит. Она смотрит на меня так, словно увидела призрака. Она что-то бормочет, но я не могу разобрать слов. Теперь она совсем потеряла дар речи. Я не двигаюсь с места, не зная, что делать.

Она поднимает дрожащую руку. Манит меня пальцами. Снова произносит что-то неразборчивое. Наконец я понимаю. Вернись!

Ледяной ужас пронзает мои вены. Мое сердце колотится. Каждый стук как болезненный удар молотка. Я отчетливо осознаю, где сейчас нахожусь. Мои глаза устремляются к ясеням. Я прошла пять футов от них.

Хенни удается выдавить из себя лишь одно слово.

– Скорее!

Я, спотыкаясь, иду вперед. Ноги у меня ватные, перед глазами все расплывается.

Кратчайший путь к спасению лежит через заросли ежевики. Они растут за ясенем. Вот почему я не заметила черту.

Я продираюсь сквозь них, морщась. Они схватят меня? Задушат? Сегодня я уже один раз испытывала терпение леса.

Я перехожу черту. Мои ботинки снова ступают на твердую почву. Хенни врезается в меня. Она обнимает меня мертвой хваткой, как будто я Зола, которая вернулась.

– Ты не ранена? – всхлипывает она. – О чем ты думала, Клара?

Я отстраняюсь и смотрю на смятые цветы между нами. Мой взгляд затуманен.

– Темный красный… для твоих красок.

– Забудь о красках! – Она встряхивает меня. – Пообещай так больше не делать.

– Я не хотела… – Я смотрю сквозь кусты ежевики на звездчатые цветы. Ни один из них не обвился вокруг моих ног, как дикая трава, когда я помчалась за Акселем. Земля тоже не вздыбилась и не оттолкнула меня.

Я огибаю кусты ежевики, чтобы лучше разглядеть ясени. Мои нервы трепещут от надежды.

– Что ты делаешь? – пищит Хенни. – Не надо!

Я пересекаю линию, крепко сжимая цветы в кулаке.

Хенни хватает меня.

Я отдергиваю руку.

– Клара, ты совсем голову потеряла?

Нет. Я не Потерянная. Совсем нет.

Лес не причинит мне вреда, и я веду себя совсем не так, как, по словам Хенни, вела себя Зола, когда прошлым летом забрела в Лес Гримм.

Хенни бросает в пот. Она быстро ходит из стороны в сторону. Ради нее я снова перехожу черту. Цветы, которые я держу в руках, все равно завянут через несколько часов. Мне понадобится больше времени, чтобы спасти маму.

Моя подруга краснеет, как будто собирается снова меня отругать. Я не даю ей такой возможности.

– Пошли ко мне домой! – Я хватаю ее за руку. Бешеная энергия струится по моим венам и обжигает кожу.

Я знаю, где видела эти цветы раньше.

Глава 4

Я опускаюсь на колени около большого сундука, на котором вырезаны вечнозеленые растения и лесные животные. Он стоит под окном, выходящим на северное овечье пастбище, позади которого растет живая изгородь, отделяющая нашу землю от Леса Гримм.

– Я использовала похожие цветы для красок. – Хенни сидит за столом, на котором мы с бабушкой готовим еду и делаем все остальное, кроме гадания на картах. – Только они были фиолетовыми. И корни тоже. Я раньше не видела красных.

Я копаюсь в вязаных одеялах, сером меху, запасном постельном белье и небольшой коллекции книг, написанных на родном языке бабушки. Одна из них – сборник детских сказок, которые она переводила для меня. Пугающие истории, заставлявшие меня дрожать до поздней ночи. Но я все равно их любила. Какими бы ужасными они ни были, у них всегда был счастливый конец. А счастливый конец был волшебным для таких, как я, с судьбой двух карт.

Я приподнимаюсь на коленях и выглядываю из-за подоконника. Бабушки не видно. Она, вероятно, пошла за водой к источнику в миле к востоку от нашего дома. Это бесконечная рутинная работа, так как наш колодец пересох два года назад.

– Продолжай искать. – Хенни встает и подходит к окну. – Я скажу, когда увижу ее.

– Спасибо. – Я возвращаюсь к поискам.

– Какое ей вообще дело до того, что ты делаешь с накидкой? – спрашивает Хенни. В ее голосе не слышно укора, лишь искреннее любопытство.

Я мысленно возвращаюсь на три года назад, через месяц после того, как пропала мама. Я зашла в ее комнату, впервые позволив себе войти в это место, чтобы оплакать ее. Когда я села на ее кровать, матрас, набитый соломой, уже не прогибался посередине, как раньше. Я перевернула его и обнаружила, что шов был распорот и снова зашит черной ниткой. Я разорвала его и обнаружила кое-что спрятанное внутри: красную накидку с капюшоном.

Бабушка влетела в спальню, в ее глазах горел такой огонь, который я никогда не видела раньше. Она вырвала накидку у меня из рук и бросилась в гостиную, откуда открывался вид на нашу кухню.

Я боялась, что она бросит накидку в огонь под котелком, но вместо этого она открыла резной сундук и сунула накидку внутрь.

– Оставь ее там, – предупредила она меня. – Мы и так потеряли слишком многое.

Но я никогда не обещала ей этого, никогда не произносила этих слов. Если бы она в самом деле хотела, чтобы я никогда не трогала ее, то ей стоило заставить меня дать клятву.

Я встретилась взглядом с Хенни.

– Я знаю только то, что эта накидка принадлежала маме, а любое напоминание о ней причиняет бабушке боль.

Мне непонятно, почему мама спрятала накидку в матрасе. Она шила ее у всех на виду, собираясь надеть в дорогу, чтобы найти отца. Но она так и не взяла ее с собой.

Я никогда не осознавала этого, пока не обнаружила, что она забыта.

Мое сердце сжимается. Маме не стоило отправляться за отцом. Он не потерялся в лесу. Спустя четыре дня после ее ухода его тело вынесло на берег Мондфлюсса, реки, протекающей через Лощину Гримм. Несчастный случай на рыбалке, сказали нам жители деревни. Тело отца было найдено запутавшимся в сети.

Я сглатываю и вновь копаюсь в сундуке. Что, если бабушка все-таки избавилась от накидки? Мой уникальный шанс спасти маму исчезает, как только я его нахожу.

Я почти дошла до дна, когда наконец мои пальцы натыкаются на незабываемо мягкую ткань накидки. Я расплываюсь в широкой улыбке и вытаскиваю ее.

– Ты нашла ее! – Хенни садится на пол рядом со мной. Она проводит рукой по гладкой ткани накидки. – Она прекрасна. Из турнских овец всегда получается самая лучшая шерсть.

Меня переполняет гордость за профессию, которой занимается моя семья. Шерсть, безусловно, является отличительной чертой накидки. В остальном она простая, с большим капюшоном и длиной до колен. У накидки даже нет подкладки. Я полагаю, мама могла бы пришить меховую подкладку, но отец пропал в теплое время года, так что вполне логично, что она этого не сделала.

– Где на нем вышивка? – Хенни наклоняется. По дороге сюда я рассказала ей, что искала: места на накидке, где я видела звездчатые цветы.

Я переворачиваю ее и нахожу завязки, которыми накидка стягивается у основания капюшона. Здесь по обеим сторонам блестящими нитками вышиты маленькие гроздья звездчатых цветов того же темно-красного оттенка, что и шерсть.

– Мама, должно быть, покрасила накидку корнями звездчатых цветов, – говорю я. – Каким-то образом она поняла, что они обеспечат ей защиту.

Глаза Хенни медленно округляются.

– Значит, ты наденешь ее на следующий День Преданности?

Следующий месяц слишком далеко.

– Я не могу так долго ждать, пока у меня появится шанс стать выбранной. – Моя рука сжимает в кулаке тонкую шерстяную накидку. – Мама сшила ее для меня, – шепчу я, не решаясь высказать это желание громче. Неужели это правда? Неужели все это время она рассчитывала, что я спасу ее? Осознавала ли она, что может не вернуться?

Переплетенная судьба не может быть совпадением.

Судьба…

Пение бабушки доносится сквозь открытые ставни. Хенни замирает.

– Она вернулась!

Я запихиваю накидку в сундук, захлопываю крышку и беру Хенни за руки, мой пульс учащается.

– Ты можешь кое-что для меня сделать?

У нее потеют ладони.

– Что ты задумала?

– Ты можешь попросить бабушку погадать тебе?

– Ох, Клара. Нет, – ужасается она. – Я не хочу знать свою судьбу.

Пение бабушки становится громче, его сопровождает скрип ручной тележки, на которой она таскает ведра с водой.

– Не беспокойся, – говорю я. – Она расскажет не твою судьбу. А мою.

– Я не понимаю.

Я встаю и тяну ее за собой вверх.

– Ты доверяешь мне?

– Да, но…

Бабушка входит, лениво поглядывая на нас.

– Привет, девочки.

– Привет, бабушка, – повторяем мы вместе, выпрямив спины.

Она приподнимает седую бровь, и ее фиолетовые глаза прищуриваются, с подозрением глядя на нас. Она снимает платок с волос.

– Как ваша молочная ферма, Генриетта? – спрашивает она мою подругу, воздерживаясь от любых вопросов, которые могла бы задать мне о Дне Преданности. Как и Хенни, она никогда не посещает лотерею. Ее отсутствие любопытства вполне объяснимо, по крайней мере на сегодняшний день. Она думает, что моего имени не было на янтарном кубке. – Коровы все еще дают молоко? Мы были бы рады обменять немного овечьего сыра на ведро.

– Это было бы… – она слегка морщится. – Уверена, это можно организовать…

Я слегка подталкиваю ее.

– Вы можете погадать мне? – выпаливает она.

Бабушка замирает.

– Прошу прощения?

– Пожалуйста, я бы хотела, чтобы вы погадали мне.

– Прямо сейчас?

Хенни кивает, сжимая края фартука. Нервная привычка.

– Я, эмм, пообещала отцу, что скоро вернусь.

Бабушка переводит взгляд с нее на меня.

– Но тебя раньше не интересовали мои карты, ma chère[3].

– Неправда. Мне всегда нравилось, как вы описываете их. Я просто не была готова узнать свою судьбу.

Бедная Хенни. Ее лицо покраснело, а голос все время срывается на визг. Она бы так не волновалась, если бы у меня было больше времени, чтобы объяснить свой план.

– Ты уверена, что правда готова? – Бабушка вытирает лоб платком. Она, должно быть, вспотела от летней жары. Несмотря на свою худобу и возраст, она сильнее и здоровее большинства жителей деревни. – Уверена, Клара говорила, что узнать судьбу не значит обрести спокойствие.

– Я хо-хочу знать. – Хенни тяжело выдыхает. – Пожалуйста.

Бабушка перехватывает мой взгляд, и я киваю. Хенни будет в порядке. На самом деле бабушка прочитает не ее судьбу, а мою. Я собираюсь обмануть бабушку, заставив ее думать, что я – это моя лучшая подруга. Необходимый обман. Она больше никогда не станет раскладывать для меня карты по своей воле.

Мой желудок переворачивается и трепещет, как рыба в сети. Как-нибудь я переживу следующие несколько минут. Мне не предсказывали судьбу с той ночи, когда мама дала мне желудь. До сих пор я не верила, что моя судьба может измениться.

– Хорошо. – Бабушка выпрямляется, становясь выше. К сожалению, я не такая высокая, как она и мама. Хотя мне хотелось бы думать, что во мне есть что-то от бабушкиной красоты. Она все еще при ней, независимо от того, насколько сильно седеют ее волосы или насколько глубокими становятся морщины на лице. – Клара, помоги мне подготовить комнату.

Я послушно подхожу к окнам и закрываю ставни, чтобы никто не подсмотрел за нами. Из коробки на угловой полке я достаю бабушкину вуаль для гадания и карты и кладу их на маленький круглый столик, который она использует для гаданий. Ее любимое кресло уже пододвинуто к окну и покрыто овчиной.